Завтрак пирата. Корабль из хлеба
Суровая морская доля. О том, какие "блюда" входили в состав моряцкой трапезы в XVI
Мой сегодняшний рассказ будет посвящен тому, чем питались моряки XVI-XVIII вв. во время своих нескончаемых плаваний по бескрайним просторам морей и океанов. Этот пост откроет целую серию постов о жизни и быте моряков эпохи Нового времени, ведь жизнь на море и жизнь на суше это два совершенно разных мира, особенно в эпоху Великих Географических открытий и пиратства. Кстати о пиратстве: лично для меня этот аспект моряцкой жизни является самым интересным, поэтому пиратству и пиратам будут посвящены отдельные статьи с множеством интересной информации.
Ну а пока, давайте я вам расскажу о чудесном моряцком меню. Сразу небольшое предупреждение - если вы в данный момент кушаете, то отложите этот пост до окончания трапезы =) Приступим!
Своим предупреждением я уже дал понять вам, дорогие читатели, что кухня моряков той эпохи была прескверной, не говоря уже об отсутствии роскошных блюд. Выходя в море, любой знающий моряк готовил себя к самому худшему, так как на полном бактерий и вонючих крыс корабле морили отвратной пищей. Во многом это было "заслугой" ненавистных и жадных командиров, которые зачастую стремились поживиться за счет скудного довольствия простых матросов. Эти обстоятельства дополнялись вечной сыростью и невозможностью в любой момент закупить продовольствие. В итоге, перед нами предстает следующая картина: по весьма скудному запасу пищи с одной стороны бьет отсутствие санитарных условий для хранения продуктов, а с другой - тяжелая рука командиров, боцманов, шкиперов, казначеев, которые разворовывали добрую половину выделенного на продовольствие бюджета, оставляя команду корабля в бедственном положении.
Но что я говорю, давайте обратимся к воспоминаниям! Итальянский мореплаватель Антонио Пигафетта, участник первого в истории кругосветного плавания под руководством Фернана Магеллана, так описывал "прелести" морского путешествия: "Мы питались сухарями, но то уже были не сухари, а сухарная пыль, смешанная с червями. Она сильно воняла крысиной мочой. Мы пили желтую воду, которая гнила уже много дней... Мы часто питались древесными опилками. Крысы продавались за полдуката за штуку...". Мясо на корабле было, однако когда кончалась соль оно быстро тухло и становилось непригодным для пищи...
Антонио Пигафетта А вот, что писал по этому поводу корсарский капитан Жан Дубле: "Для экипажа осталось лишь немного говядины и соленого сала, но прогнившего и вымокшего в соленой воде. Я велел нескольким матросам выловить для нас крыс... Те, кто смеялись надо мной, вошли во вкус... Через двадцать один день в ход пошли их волосатые шкурки, которые мы кипятили. Они превращались в очень вонючую клейкую массу, но, поджаривая их на углях, мы подавали крыс к столу и утоляли наш волчий голод".
Вонь, грязь, крысы как чуть ли не единственный источник жизни и повальная смертность вследствие всего этого - вот что зачастую ждало команду корабля через пару месяцев после выхода в открытое море. Естественно, такой ужас навсегда оставлял след в психике членов экипажа.
Однако, на этом еще не конец. Выше я дал вам общую картину того, что происходило на корабле в экстренных условиях, когда запасы пищи иссякали. Сейчас я поведаю вам о том, что конкретно кушали на корабле в долгие месяцы плавания, когда жарить крыс нужды еще не было.
Первым делом в качестве припасов на борт корабля брали черные и белые ржаные сухари. Пока их не одолевали крысы и черви, сухари были вполне сносной едой, основным блюдом на борту судна. К слову, если вдруг кто-то из вас наткнется в книге или фильме на фразу "на корабль было погружено пять бочек хлеба", то знайте, что под "хлебом" следует понимать именно сухари. Почему не взять просто хлеба? Все просто: он очень быстро портился. Выпекать хлеб на самом корабле было идеей странной и непрактичной: делать это было некому и некогда. Кроме того, это было крайне небезопасно в пожарном отношении, ведь печь это огонь, а до железных кораблей еще пара веков. Именно по этим причинам хлеб пекли на берегу. Уже упомянутый мной выше Жан Дубле описывал, как члены его команды во время одной из редких высадок на сушу готовили хлеб. Смастерив из паруса пару палаток, они соорудили из кирпичей и подручных средств печи и принялись за выпекание. Дважды обжарив его, они получали необходимые сухари, или, как их называли, "бисквиты" (от французского "дважды испеченный"). После этого можно было продолжать плавание.
Кроме цельных сухарей могли пригодиться сухари толченые. Одним из любимейших лакомств моряков был "десерт" из сухарной крошки: в нее добавляли сахар и сало, и получалось сладкое густое варево. Вот такие вот радости жизни были у моряков в 17 веке - варево из хлебных крошек, сахара и сала... Помимо этого, на корабль брали муку, которую в основном добавляли в похлебку, чтобы предать ей густоты и сделать сытнее. Мука была продуктом довольно ценным, и иногда моряки оставляли ее в своих островных убежищах и держали ее там на всякий случай, про запас. Помимо муки и сухарей, непременными блюдами корабельной трапезы были сыр, вяленые и копченые мясо и рыба, сало, масло, рис, бобы, горох и фасоль. Однако, все эти яства были весьма специфическими ибо требовали, так сказать, норм хранения, которые естественно не соблюдались.
Как я уже успел упомянуть в самом начале, еда на корабле выглядела довольно жутко и даже страшно. Только от одного ее вида, не говоря уже об отвратительном вкусе, у неопытного матроса начинались колики и подступала рвота. Как же с этим справлялись? С помощью бесконечного количества соли! Соль, именно соль выполняла функции холодильника в те далекие времена. Именно соль не позволяла продуктам преждевременно испортиться, и поэтому она с лихвой использовалась на кораблях.
Несколько раз в неделю членам команды выдавали говядину или свинину, самую дешевую и самого скверного качества. Все эти продукты были невероятно солеными, ибо только в таком виде их можно было хранить во время долгих плаваний. Жесткое, зеленого цвета с прожелтью, мясо издавало неприятных запах, однако червями не кишело - а значит можно есть!
На этом все, дорогие друзья. В этом посте я описал вам рацион питания среднестатистического матроса той далекой эпохи. Сухари и похлебка из сахара и сала, тухлое мясо, а на крайний случай жареные крысы - такого не увидишь в фильме о бесстрашных владыках морей, не правда ли? Да, все гораздо прозаичнее, и от этого только интересней. Поэтому, если вам понравился этот пост - подписывайтесь, чтобы ничего не пропустить. До скорого!)
P.S. Более подробно о море и мореплавателях XVI - XVIII веков можно узнать из научных статей и монографий Д.Н. Копелева. Советую!
Завтрак пирата
Они ели солонину и галеты, пили кровь белых медведей, питались огромными зелеными черепахами, а единственным удовольствием была порция алкоголя.
Что ели на кораблях? Отличался ли рацион моряка от рациона пирата? Как готовили пищу? Как ее хранили? Такое множество вопросов о, казалось бы, таком обыденном предмете, как еда. Тот, кто решил связать свою судьбу с морем, должен был быть крайне непритязателен к быту, причем это касалось любого судна: на военном основное место отводилось вооружению и различной оснастке для ведения морских сражений, а на торговом корабле — товару. О простом моряке вспоминали в самую последнюю очередь, ему оставались лишь крохи и щели, что не были заняты чем-либо иным. Конечно, на разных судах в разных странах в разное время были различные порядки, но все-же нечто общее было. Обычно питались моряки два раза в сутки в пересменке между вахтами. Трехразовое питание практиковалось, как правило, на крупных боевых кораблях регулярных флотов. Рацион был крайне однообразным и скудным, обычно это была солонина, горох, бобы и галеты, реже — рыба и прочие морские обитатели (например, морские черепахи), которых удавалось поймать. При длительных плаваниях, особенно трансатлантических, горох и бобы быстро портились и тогда рацион сокращали до одноразового, и состоял он из солонины и галет, часто плесневелых и червивых.Чтобы внести хоть какое-то разнообразие в пищу, матросы иногда растирали галеты в крошки, смешивали их с салом и сахаром и слегка разбавляли все это морской водой (реже — пресной). Получалось сладко-соленое кушанье, которое матросы сушили на солнце в виде лепешек или колбасок и называли «собачьим печеньем», потому что внешне оно напоминало собачий кал.
Галеты делали из пресного теста совершенно без соли, чтобы хоть немного компенсировать большое ее количество в солонине. Солонина пробуждала сильную жажду, а питьевая вода на корабле была на вес золота. Жажда постепенно усиливалась, ведь чем дольше шло плавание, тем меньше разнообразной пищи оставалось и приходилось есть больше солонины. Вода тоже кончалась и приходилось резко ограничивать ее выдачу, ведь если без пищи человек мог существовать относительно долгое время, то без воды он обойтись не мог. Жажда изматывала экипаж и физически, и морально, иногда подвигая людей к необдуманным поступкам, это вело к общему падению дисциплины и даже к бунтам. Пресная вода, которую держали в бочках, уже через несколько недель после отплытия становилась затхлой, а потом и вовсе протухала, становясь коричневой и густой; по словам современника адмирала Нельсона, она приобретала «цвет грушевого дерева с множеством червей и долгоносиков». Но деваться было некуда и ее приходилось пить даже такую, изводясь животами и рискуя заболеть дизентерией или тифом.
Современные галеты делаются из пшеничной муки, но не стоит считать, что таковыми они были всегда. Давайте вспомним о периодических голодоморах в средневековой Европе, которые были связаны с малым ледниковым периодом. Пшеница теплолюбива и очень восприимчива к колебаниям погоды, до нее ли было? В своем «Объяснительном морском словаре», изданным в Санкт-Петербурге в 1874 году, известный русский капитан дальнего плавания В. Бахтин пишет, что «галета — сухарь из ржаной или пшеничной муки, употреблявшийся на кораблях военного парусного флота при отсутствии хлеба». А ведь это уже вторая половина XIX века, а еще раньше в Европе на пшеницу никто и не полагался. Основной пищей в море был черный ржаной хлеб в виде галет и сухарей. Как и на суше, хлеб был едой практически повсеместной.
Кстати, о хлебе. Прослеживается довольно четкая закономерность: чем меньше в Европе поедали мяса, тем больше «налегали» на хлеб и сухари. К началу XVI века хлеб начал постепенно заменять мясо. Сначала процесс шел очень медленно, но потом набрал обороты. Например, в Германии с XIV по XVIII век потребление мяса уменьшилось в семь раз. Согласно вычислениям немецкого экономиста Абеля, средняя кривая потребления мяса начала просто обрушиваться с 1550-х годов. Во Франции было еще хуже. Профессор Мадлен Феррьер писала, что «ситуация с пищей у французов, да и европейцев вообще, начала ухудшаться с середины шестнадцатого столетия. Мясники, столь многочисленные на юго-западе в позднем средневековье, стали играть минимальную роль в городской жизни. В городе Монпеза-де-Кэрси было восемнадцать мясников в 1550 году, десять в 1556, шесть в 1641, два в 1660 и один в 1763». В связи с сокращением потребления мяса люди стали потреблять больше хлеба. А французы, согласно Феррьер, стали «самыми большими едоками хлеба во всем мире». Поэтому, с учетом тут же последовавших из-за большого потребления хлеба эпидемий «огня Святого Антония», все стало совсем плохо.
Читатель спросит: что это еще за огни такие? Сегодня эту болезнь называют «эрготизм», а раньше — «огненная чума» или «огни Святого Антония». Она сопровождалась галлюцинациями и судорогами, в конечном счете дело оканчивалось смертью. Вызывала эту болезнь спорынья — род грибов, паразитирующий на некоторых злаках, в том числе, на ржи и пшенице. К сожалению, микробиологии тогда не существовало, и о том, как бороться со спорыньей наши предки представляли себе весьма смутно. Самым действенным средством было веяние при котором отделялось зерно от шелухи, на которой и плодилась спорынья. Но веяние все-равно не давало стопроцентного результата. Профессор и академик РАН Л. Милов в одном из своих трудов писал, что «зерно ржи невозможно одним веянием отделить от спорыньи. Мука со спорыньей бывает синеватая, темная, дурно пахнет. Тесто из нее также расплывается, а хлеб разваливается». А ведь ржаная мука на кораблях была та же самая, что и на берегу. И травились токсинами спорыньи матросы точно также, как и их сухопутные соотечественники. Отсюда и болезни, и видения всевозможных «морских дьяволов», «морских змеев» и прочих чудовищ. Возможно, что под галлюциногенным действием спорыньи матросов посещали такие видения, что они в ужасе прыгали за борт и часть легенд о «Летучем Голландце» объясняется именно этим. Во всяком случае, среди версий о гибели «Марии Селесты» в 1872 году, отравление спорыньей всплывало неоднократно.
Возможно, дело в провианте: туда плыли с европейской, а обратно — уже с индийской провизией. Причиной смертности экипажа была цинга, или «морской скорбут»: у заболевших распухали и кровоточили десны, расшатывались и выпадали зубы, опухали и болели суставы, тело покрывалось темными пятнами. Некто Карл Фридрих Беренс, будучи в должности командира отряда морской пехоты сопровождал в 1721 году голландца Роггевена в его плавании в Южное море в своих воспоминаниях «Испытанный южанин» так описывает цингу:
«Эту жалкую жизнь не описать пером. На кораблях воняло больными и мертвецами. Заболеть можно было уже от одного запаха. Больные жалобно стонали и кричали. Безучастным к этому не остался бы даже камень. Одни настолько отощали и сморщились от цинги, что являли собой зримый облик смерти. Эти люди умирали, угасая тихо, как свечки. Другие, наоборот, были распухшими и отекшими. Эти перед смертью начинали буйствовать. Кое у кого был кровавый понос… Много было и страдающих от психических расстройств. Здесь не помогли бы никакие лекарства, кроме свежей пищи, как мясной, так и растительной — зелени, фруктов, брюквы и других овощей… Цинга была у каждого из нас. Мои зубы почти полностью оголились от десен, а сами десны распухли в палец толщиной. На руках и на теле появились желваки величиной больше лесного ореха».
Впрочем, для европейцев цинга была не в диковинку и знакомы с ней были отнюдь не только моряки. До XX века никто не знал, что такое «авитаминоз» и нехватка витамина «С» (от чего цинга и возникает). Средство от цинги было нащупано опытным путем: как только корабль приставал к земле, где было вдоволь свежих овощей и плодов, на которые с жадностью набрасывались матросы, так цинга и отступала.
Современные авторы пишут, что, дескать, моряки стали запасать в плавание фрукты и соки. Например, именно так описывается путешествие известного мореплавателя Джеймса Кука (1728-1779), который якобы «брал с собой в путешествия запасы морковного и лимонного соков». У меня, однако, есть большие сомнения на сей счет: как ему удавалось уберечь их от скисания в век полного отсутствия консервaнтов и совершенного неведения относительно причин процессов гниения? Напомню, что впервые об этом догадался лишь в 1795 году француз Николя Франсуа Аппер, первым разработавший принцип консервирования еды для наполеоновской армии. Аппер в своих изысканиях опирался на полемику двух ученых: ирландца Нидгэма, утверждавшего, что микробы возникают из неживого вещества, и итальянца Спалланцани, утверждавшего, что у каждого микроба есть свой прародитель. Ни ирландцу, ни итальянцу не удалось на практике решить то, на что Апперу понадобилось почти 10 лет опытов, чтобы, наконец, облагодетельствовать человечество таким фундаментальным открытием, как консервирование.Кроме сомнительных «соков», Кук брал с собой десятки бочек квашенной капусты, записав в дневнике, что «кислая капуста изгоняет болезни из тела. Это средство, спасающее жизнь моим морякам». Но кислая капуста отнюдь не была панацеей! При ежедневном употреблении она быстро надоедала команде и «вызывала у моряков не меньшее отвращение, чем солонина». Кроме того, от ежедневного потребления в больших количествах она «расслабляла животы» и команда изводилась поносами, что никоем образом не улучшало санитарного состояния судна и его экипажа.
Примечательно, что, согласно записям Руаля Амундсена, во время своего плавания на шхуне «Йоа» (1903 г.), они спасались от цинги тем, что пили свежую кровь белых медведей и моржей. Думаю, что сей «рецепт» был известен норвежцам — потомкам древних викингов — задолго до Амундсена.
Норвежцам также следует отдать пальму первенства в изобретении такого чисто матросского блюда как «лабскаус», что по-норвежски означает «легко проглатываемое». Ведь как правило от цинги страдали почти весь экипаж, и коку надо было приготовить такую пищу, которую можно было есть даже с расшатанными зубами и распухшими деснами. «Лабскаус» представлял собой мелко нарубленую вареную солонину, смешанную с перемолотой сельдью и истолченую затем в жидкую кашу.
Главным вопросом, над которым ломали себе голову наши предки была проблема как сохранить пищу в длительном походе. Мы уже знаем, что основным рационом в длительных вояжах вдали от берегов были солонина и галеты. То есть то, что можно было относительно долго хранить. Галеты, кстати — это на самом деле те же сухари, твердые как камень. Просто так разгрызть их было невозможно, поэтому их размачивали в воде, вине или в роме. Впрочем, иногда в обеденном рационе моряков появлялись настоящие деликатесы. Так, парусники, шедшие через Индийский океан, старались посетить воды Сейшельских островов, где в изобилии водились огромные зеленые черепахи. Эти гигантские рептилии весом до 200 кг были невероятно живучи и могли неделями обходиться без воды и пищи. Их загружали в трюм сотнями в качестве «живых консервов», что позволяло команде подолгу лакомиться нежным черепашьим мясом.
На кораблях, ходивших в Вест-Индию, получил распространение заимствованный в XVI веке у индейцев «пеммикан» — затвердевшая паста из высушенного на солнце и истолченного в порошок бизоньего или оленьего мяса, ягод, кленовой патоки или жира. Европейские моряки упростили технологию приготовления «пеммикана» и просто мешали говядину с жиром.
Как это ни странно, но в Европе долгое время не знали о том, что пищу можно долго хранить в замороженном виде. Одним из первых об этом догадался английский философ и лорд-канцлер Англии Френсис Бэкон (1561-1626). Ставя свои опыты и изучая действие холода как средства для консервирования мяса (Бэкон набивал снегом куриные тушки) он простудился, получил воспаление легких и умер.
Консервы в том виде, в котором мы привыкли их видеть (в жестяных консервных банках) появились впервые во Франции сравнительно недавно — в XIX веке — благодаря уже упомянутому Апперу. Англия быстро оценила это изобретение, купила у французов патент и с 1826 года стала снабжать свою армию и флот «консервами Аппера». Правда, консервного ножа еще придумано не было (его придумают спустя почти 30 лет), и первое время солдаты вскрывали консервные банки с помощью молотка и долота, поскольку стенки банок были очень толстыми и обычный нож их не брал. Первыми консервы получили экипажи кораблей британского флота. Правда, и тут сначала не обошлось без неприятностей. Недобросовестные подрядчики при приготовлении консервов нередко пускали в ход несвежее мясо, вонявшее как труп, поэтому мясным консервам англичане, всегда испытывавшие особую любовь к французам (тем более после войны с Наполеоном), дали красноречивое прозвище «дохлый француз».
Единственным удовольствием в рационе моряка была ежедневная порция алкоголя, без нее выжить в тяжелейших условиях длительного морского плавания было невозможно. Вино входило в корабельное меню с античных времен, его получали даже рабы на триерах и либурнах. Колумб, снаряжая свои каравеллы в великую экспедицию, экономил на всем, кроме вина,— дубовые бочки с ним заполнили самые большие трюмы. Кстати, винную бочку емкостью 1000 литров в средневековье именовали «тонна», отсюда и пошло название меры грузоподъемности судна и единица массы. В XVI веке изобрели ром, который как нельзя лучше подходил для дальних плаваний из-за своей дешевизны и содержания в нем некоторого количества витамина «С», что помогало справиться с цингой.
Но все же печальная матросская легенда гласит, что «море стало соленым от слез, пролитых людьми за земную жизнь». Использовать морскую воду для питья невозможно, но она же, употребляемая в малых количествах, оказалась живительна и целебна. Старые морские волки знали это и в долгом плавании порой разбавляли свое питье на одну треть морской водой. Так поступал и Тур Хейердал во время своего путешествия на «Кон-Тики» по Тихому океану.
Источники:
- К. А. Иванов «Многоликое средневековье», Алетейя, 1996;
- Жак ле Гофф. «Цивилизация средневекового Запада». «Прогресс», 1992.
- Филиппов Б., Ястребицкая А. «Европейский мир Х-ХV вв.», М., 1995.
- Хёйзинг Й. «Осень Средневековья» том 1, «Прогресс», 1995.
- Ю. Т. Дьяков, д. д. н. «Грибы и их значение в жизни природы и человека». Соросовский образовательный журнал, № 3 1997
- Т.Хейердал. "Путешествие на «Кон-Тики», М., 1957
- Mary Kilbourne Matossian. «POISONS OF THE PAST: Molds, Epidemics and History». Yale University Press, 1989.
- Madeleine Ferrieres, «Sacred Cow, Mad Cow: A History of Food Fears», Columbia University Press, 2005
- Piero Camporesi. «BREAD OF DREAMS: Food and Fantasy in Early Modern Europe». University of Chicago Press, 1989.
- Melitta Weiss Adamson. «Food in Medieval Times». Greenwood Publishing Group, 2004.
mensby.com
Корабельная кухня - Жизнь на корабле - История - Каталог статей
Не менее печальной славой пользовался зачастую и камбуз - корабельная кухня. "Комната страха" - таково было одно из названий, данных ему матросами, поскольку камбуз поистине представлял собой царство скверны.
Сооружение камбуза на корабле - затея сравнительно недавняя. В течение тысячелетий о нем не имели и понятия. Ведь пока господствовало плавание близ берегов (а в Европе так было вплоть до наступления эпохи Великих географических открытий), положено было каждый вечер приставать к берегу, где команде выдавался хлеб на ужин и завтрак. Исключения лишь подтверждают общее правило. На некоторых кораблях, конечно, уже и тогда могли быть небольшие кухоньки. О нефах крестоносцев говорится, что капитан и пассажиры высоких рангов столовались там на серебряной посуде. Надо полагать, что речь идет при этом о вареной, копченой или жареной пище. Остальные пассажиры довольствовались на обед лишь жидкой похлебкой, а вечером получали в придачу вино. Впрочем, им предоставлялись широкие возможности самообеспечения пищей.
Поразительно, что кока и камбуза не было и на судах Колумба. Ежедневной раздачей пищи, состоящей главным образом из сухого пайка: вяленого мяса, сала, сухарей, сыра, масла, вина, коринки (мелкого, черного, сушеного винограда) и других продуктов, занимались провиантмейстер, называемый также засольщиком, и баталер, ведающий бочонками с водой, вином и бренди.
Сухари были основной пищей на парусниках: на корабле не было печей для выпечки хлеба, а свежий хлеб быстро портился. Ломти сухарей зачастую были так тверды, что их едва удавалось разбить молотком. В зависимости от муки, используемой для их изготовления, сухари различались по виду и по вкусу. Английские были светлыми, так как выпекались из пшеницы и кукурузы. Моряки поговаривали, что в тесто подмешивалась также и мука из каштанов. Шведский "хрустящий хлеб" за свою твердость и конфигурацию - круг с дыркой посередине - получил название "оселок". Немецкие "кналлеры" ("трескуны") выпекались из ржи и были излюбленным сортом сухарей у моряков.
Кроме того, имелись также особые, так называемые корабельные, сухари. Их называли также бисквитами, что по-французски означает: "печенные дважды".
Высушенное до предела, жесткое печиво, годами хранящееся на берегу в наших широтах, на корабле под действием постоянной сырости быстро плесневело или поражалось червями, невзирая на то, что держали сухари в больших жестяных банках или в плотно закрывающихся хлебных кладовках. От червей избавлялись путем повторного печения или размачивания.
Чтобы внести некоторое разнообразие в приевшуюся пищу, матросы растирали сухари в крошки, смешивали их с салом и сахаром и разбавляли все это водой. Получалось сладкое кушанье, название которому дали довольно диковинное - "собачье пирожное".
Первоначально на корабле редко варили пищу. Чтобы ежедневно выдавать на обед хоть немного горячей еды, на кораблях первооткрывателей был сооружен открытый очаг с кирпичным подом, засыпанным песком. В гигантском котле, подвешенном над ним, варилось одно блюдо из гороха, чечевицы, перловки, бобов, риса - китайской пищи или проса и солонины. Проваривалось как следует это кушанье довольно редко.
Команда была разделена по бачкам. Во главе каждой такой группы был бачковой. Он получал для своего подразделения недельный рацион пищи и ежедневно к обеду выделял каждому соответствующую долю. Он же отвечал за варку обеда для своей группы.
Создание камбуза нисколько не улучшило качества пищевого довольствия. Посередине этого зловонного помещения стояла кирпичная плита, вокруг которой ходили по посыпанной песком дорожке. На остальной площади размещались грубо сколоченные кухонные столы, колоды для рубки дров и разделки мяса, бочки и баки, котлы, полки с горшками, поленницы дров, мешки и другие кухонные атрибуты. Все это настолько загромождало камбуз, что кок едва мог там повернуться.
В подавляющем большинстве случаев и на камбузе для команды также готовили всего одно блюдо. Иное решение проблемы довольствия столь большого числа людей при таких малых возможностях кухни было немыслимо.
Кок на парусном корабле был фигурой одиозной. Пренебрежение к нему выражалось множеством "нежных" прозвищ. Камбузный жеребец, отбивной адмирал, ветчинный принц, сальная тряпка, кастрюльный комендант - вот далеко не самые неблагозвучные названия из этого перечня. Это отражено и в тексте шэнти "Самый лучший кок", где в уста корабельному коку вложена следующая автохарактеристика:
Я полощу горшки водичкой, Как нам велит морской обычай. Но чтоб барыш себе добыть, Стремлюсь я жир с краев не смыть.
В этих четырех строчках указывается на два характерных свойства большинства коков: на их физическую и нравственную нечистоплотность. Как правило, они ходили в засаленной одежде, нередко были капитанскими осведомителями, постоянно сидели в тепле, утаивали для себя и своих любимчиков лакомые кусочки, а пищу для экипажа готовили кое-как.
К малопочтенным открытиям в их творчестве на ниве кулинарии относится так называемый потаж - похлебка, которая варилась из объедков и кухонных отходов - от рыбьих хвостов до обглоданных костей, собираемых в течение нескольких дней и запускаемых в один котел. Их делом было и составление таких не блещущих разнообразием недельных меню, в соответствии с которыми один день готовился горох с солониной, на другой - солонина с горохом, а потом все повторялось сначала. Горох, словно галька, с грохотом перекатывался в тепловатой воде.
Мир океанских парусников - это мир мужчин. Женщину на камбузе "парни с бака" отвергали исключительно по той причине, что ее присутствие на борту приносит несчастье. Мужчина же, манипулирующий котлами и сковородками и при этом необычайно болтливый, должен был выглядеть там воплощением качеств, недостойных мужчины. В оправдание судовых "кулинаров" следует, правда, заметить, что при такой работе и в таких условиях в характере любого, даже самого мужественного, мужчины в конце концов проявились бы женские черты.
С течением времени кок на корабле приобрел уважение. Нынче камбуз стал своего рода корабельной базарной площадью, где господствует мнимая свобода. Здесь иной раз можно покритиковать капитана, не опасаясь быть притянутым к ответу. Те, кто дружат с коком, могут здесь за внеочередной чашкой кофе или бульона немного рассеяться от скуки корабельной жизни.
Но прежде, как уже говорилось, все было по-другому. Зачастую коками нанимали негров. В большинстве случаев это были добродушные парни, и команда, при всем своем озлоблении против всего относящегося к камбузу, была к ним снисходительна. Но и черные коки не были застрахованы от злых шуток матросов.
Иной раз кто-нибудь, улучив момент, бросал сапог в офицерский котел с чаем или подсовывал несколько обсыпанных сахаром смоляных шариков в тесто, предназначенное для капитанских оладий.
Нередко еще больше, чем кока, бачковая команда ненавидела своих же "артельщиков" - бачковых. Всю недельную долю продовольствия, полагающегося на бачок, они хранили в запертых шкафах. Ежедневная доля мяса с привязанной на шнурке биркой, свидетельствующей о принадлежности к данному бачку, опускалась на камбузе в большой медный котел с кипящей водой. Сюда же закладывались мясные доли всех других бачков. Через определенное время кок доставал их из бульона вилами. Перед обедом бачковой получал мясо и на куске парусины, расстеленном на палубе, делил его на порции. Эта процедура вечно вызывала обиды и нарекания, хотя разрезать мясо на совершенно одинаковые куски, с точностью до грамма, было, конечно, при всем желании невозможно.
Постоянные раздоры возникали и при дележе других продуктов. Одни желали получать сахар понемногу во время каждого приема пищи. Другие предпочитали получать весь свой недельный паек сахара сразу, по воскресеньям, не признавая иных мнений на сей счет. Как же мог бачковой, обремененный огромным количеством посудин с продуктами, удовлетворить все эти требования! Единственное, что он мог, - это оставаться честным малым. Но все равно всегда находились обжоры, утверждающие, что их бачковой наживается на махинациях с продуктами.
Разногласия возникали и из-за пудинга - излюбленной пищи на корабле. Бачковой приготавливал тесто из выданной старшим коком муки, сахара, изюма и топленого сала, замешанных на воде. Затем это тесто закладывалось в парусиновую сумку. Сумку завязывали, прикрепляли к ней опознавательную бирку и вместе с пудинговыми сумками других бачков опускали в большой камбузный котел.
Должность бачкового была сменной, с таким расчетом, чтобы каждый некоторое время исполнял эти обязанности. Случалось, что иной раз пудинг не удавался. Тогда начиналась заваруха! Чтобы уберечься от колкостей, а то и от рукоприкладства сотоварищей по бачку, виновник несчастья считал в этом случае наиболее уместным для себя "подать в отставку".
Горячая пища на торговых парусниках доставлялась с камбуза в помещение команды в больших бачках. Мисок на кораблях очень часто не имелось, поэтому во время еды каждый поочередно запускал ложку прямо в общий бачок. Ссоры возникали главным образом из-за того, что кто-то вылавливал вдруг кусок мяса побольше (если только оно вообще было съедобным!). Тот, кто не выдерживал ритма и черпал из бачка слишком рано, получал ложкой по пальцам. "Это напоминало свиней, сгрудившихся у корыта", комментирует Травен ход обеда в помещении команды на "Йорикки". А ведь "Йорикки" был не парусником, а грузовым судном, приводимым в движение паром... Даже в век пара сохранялись еще на море эти варварские нравы!
Скверное качество еды - вот что в течение столетий превращало плавание в ад. Такое положение объясняется многими причинами. Во-первых, чаще всего команда получала дешевые и не совсем доброкачественные продукты. Сказанное распространяется не только на солонину и бобы, иногда не все было в порядке и с питьевой водой, доставляемой на корабль в портовых городах. Воду набирали прямо из речек или доставали из колодцев, не проверив предварительно ее качество. Во-вторых, единственным средством консервирования таких скоропортящихся продуктов, как мясо и сало, была соль. Пересоленное мясо было почти несъедобным, тем более что из-за ограниченного количества воды на корабле его не удавалось вымочить в достаточной степени. Помимо этого в дальнем плавании, особенно в тропических широтах, качество мяса снижалось также и из-за жары.
Солонина в бочках приобретала своеобразный цвет красного дерева с прожелтью, а при дальнейшем хранении - коричневато-зеленоватый; от нее шел натуральный трупный дух. Впоследствии, когда появились консервы, матросы называли волокнистую говядину из банок "каболка" или "дохлый француз".
Не менее основательные превращения происходили и с питьевой водой. Они начинались уже через несколько недель после выхода в море. С каждым месяцем плавания вода становилась все более густой и вонючей. В дальнейшем деревянные водяные цистерны были заменены железными. Однако до сих пор вода на корабле считается ценностью: человек может неделю, а то и больше преодолевать голод, но ежедневно должен выпивать некоторый минимум воды. В течение столетий из-за пресной воды пути в океане были такими же опасными, как караванные тропы в пустыне, хотя под ногами мореплавателя был не хрустящий песок, а толща воды, достигающая порой нескольких тысяч метров. Моряка можно уподобить Танталу, который стоял по горло в воде и, тем не менее, не мог утолить свою жажду.
Легенда утверждает, что море стало соленым от слез, пролитых людьми за земную жизнь. Высокий процент соли делает морскую воду почти полностью непригодной для питья. Употребляемая в малых количествах, она полезна. Даже живительна и целебна. Старые морские волки знают это и в долгом плавании разбавляют свое питье на одну треть морской водой. Так поступал и Тур Хейердал во время своего путешествия на "Кон-Тики" по Тихому океану.
Но положительное воздействие соленой воды оборачивается своей противоположностью, если жаждущий с жадностью и в большой дозе выпьет этого "морского вина". Грандиозная авантюра пересадки жизни из ее колыбели - моря в совершенно иную жизненную сферу - на твердую землю произошла слишком давно для того, чтобы человеческий организм мог переносить большие дозы морской воды без опасности для жизни.
Небрежное приготовление пищи на грязном камбузе с самого начала отбивало всякий аппетит у "парней с бака". Правда, вину за подобное положение дел нельзя сваливать на одного кока. У него просто-напросто не было кухонной посуды для ежедневного обеспечения такого количества людей разнообразной, вкусной пищей. Камбузный котел всегда был занят очередной стряпней. И если в нем на обед готовили мясо с бобами, то вечерняя коричневая бурда, именуемая чаем, неизбежно имела привкус мясного бульона. Впрочем, это сходство дополнялось и плавающими в ней кружочками жира. Физически невозможно было за время между обедом и вечерним чаем отчистить гигантский котел. Отвратительный вкус, однообразие и низкое качество пищи лишали аппетита даже самых невзыскательных и голодных едоков. Еще хуже были муки жажды, вызываемой ежедневным употреблением в пищу солонины и твердокаменных сухарей и делающейся все нестерпимее из-за строгого соблюдения водного рациона.
Однообразие пищи влекло за собой серьезные последствия. Оно угрожало здоровью и жизни моряков. В дальних плаваниях под парусами особенно разрушительно действовал на людей недостаток витамина С. Он приводил к цинге. Кровоточили десны, шатались зубы. В конце концов вся полость рта превращалась в сплошную рану, а тело покрывалось гнойниками. Моряки не могли жевать и глотать и буквально умирали от голода.
Нередко от цинги страдали почти три четверти экипажа, и кок должен был придумывать такие блюда, чтобы их можно было есть даже с расшатанными зубами и распухшими деснами. Тогда и возникло профессиональное матросское кушанье "лабскаус" - мелко рубленная вареная солонина, смешанная с перемолотыми солеными селедками и истолченная затем в жиденькую, сдобренную перцем кашицу. Этот "мусс" могли глотать даже тяжелобольные. Немало матросов обязаны ему жизнью. Само название "лабскаус" пошло от норвежцев и дословно означает: "легкоглотаемое".
Рецептура лабскауса с течением времени менялась, и в более поздних плаваниях в него стали добавлять также лук, соленые огурцы и картофель.
Лишь значительно позднее врачи открыли, что цинга вызывается отсутствием в корабельном рационе свежих овощей и фруктов. Ростокский обер-фельдфебель Карл Фридрих Беренс, который в должности командира отряда морской пехоты сопровождал в 1721 году голландца Роггевена в его плавании в Южные моря, в своих воспоминаниях об этом путешествии, получивших название "Испытанный южанин", отмечает, между прочим, следующее: "Эту жалкую жизнь не описать пером. На кораблях воняло больными и мертвецами. Заболеть можно было уже от одного запаха. Больные жалобно стонали и кричали. Безучастным к этому не остался бы даже камень. Одни настолько отощали и сморщились от цинги, что являли собой зримый облик смерти. Эти люди умирали, угасая тихо, как свечки. Другие, наоборот, были распухшими и отекшими. Эти перед смертью начинали буйствовать. Кое у кого был кровавый понос... Много было и страдающих от психических расстройств. Здесь не помогли бы никакие лекарства, кроме свежей пищи, как мясной, так и растительной - зелени, фруктов, брюквы и других овощей... Цинга была у каждого из нас. Мои зубы почти полностью оголились от десен, а сами десны распухли в палец толщиной. На руках и на теле появились желваки величиной больше лесного ореха".
Лишь большие потери в людях на кораблях британского военного флота заставили прибегнуть к поискам профилактических мероприятий. Английские военно-морские врачи Линд и Прингл, узнав из старинных норманнских источников, что еще викинги имели обыкновение брать с собой в дальние походы кислую капусту, настоятельно рекомендовали британскому Адмиралтейству включить в корабельный продовольственный рацион квашеные овощи.
Однако оказалось, что наличие на корабле, отправляющемся в дальнее плавание, бочек с кислой капустой еще далеко не решало проблемы. Это подтвердили экспедиции Байрона и Уоллиса и первое кругосветное плавание Кука. Цинге объявлялся шах лишь в том случае, если это профилактическое средство употреблялось в пищу регулярно, в качестве ежедневной закуски. Однако создавалось впечатление, что английские матросы предпочитают лучше погибнуть от цинги, чем взять в рот квашеную капусту. Ни разъяснения, ни добрые слова не помогали.
Тогда во время своего второго путешествия Кук избрал иную тактику. Он распорядился к каждому обеду демонстративно приносить для офицеров с камбуза в кают-компанию большое блюдо кислой капусты. Камбузный юнга получил указание носить это блюдо к "ютовым гостям" ничем не прикрытым, держа его перед собой на вытянутой руке, чтобы привлечь внимание обитателей бака. Все, что получали офицеры, казалось простым матросам значительно лучше и вкуснее того, чем кормили остальной экипаж. Впрочем, в большинстве случаев так и было. Подобный трюк с кислой капустой немедленно произвел в умах матросов соответствующую переоценку ее достоинств, и "парни с бака" охотно начали ее есть. Кук возвратился из своего второго кругосветного плавания, не имея ни единого случая смерти от цинги.
Все значение этого успеха можно оценить, если учесть, что еще в XVIII столетии потери экипажа от цинги составляли на кораблях дальнего плавания от 30 до 50 процентов. Но кислая капуста отнюдь не была похожа на целебные пилюли. При ежедневном употреблении она быстро надоедала и вызывала у моряков не меньшее отвращение, чем солонина. Зато свежие овощи и свежее мясо творили чудеса: цинготные больные поправлялись за несколько недель. Это понимал еще Генрих Мореплаватель, приказавший завезти на некоторые необитаемые острова в Атлантике полезных животных, которые во время плаваний могли бы пойти в пищу его матросам.
Этот замысел подхватили позднее мореплаватели других наций. На островах и побережьях стали создавать базы свежего продовольствия. Нынешний общественный парк возле Кейптауна обязан своим возникновением овощным плантациям, основанным здесь голландцами в конце XVIII века для снабжения своих индийских экспедиций. Атлантический остров Святой Елены, на котором впоследствии жил в изгнании Наполеон, еще в 1502 году служил португальцам овощной базой. Позднее, в 1563 году, этим опорным пунктом с теми же целями завладела Нидерландская Ост-Индская компания. Никакими иными причинами нельзя объяснить и многократную смену владельцев на Маврикии и других островах в Индийском океане. Удобное местоположение Маврикия сделало его идеальным пунктом для заправки свежей водой и фруктами на пути из Африки на Яву, и из-за этого он поочередно отбирался голландцами у португальцев, французами - у голландцев и, наконец, англичанами - у французов.
Интерес к подобным базам, где можно было снабдить корабельную команду витамином С, морские нации утратили лишь тогда, когда англичане открыли, что хорошим профилактическим средством против косящей людей цинги является крепкий лимонный сок. В 1795 году британское адмиралтейство предписало дополнить ежедневную выдачу рома порцией лимонного сока. Сперва офицеры и команды других флотов издевались над этим нововведением. Английских моряков презрительно называли "лайми" - лимонниками. Однако вскоре и другие флоты решили прибегнуть к этому средству и стали брать с собой лимонный сок: ведь это обходилось дешевле, чем уход за цинготными больными.
Источник - http://flot.h24.ru
shipsondesk.info
