Борис Цеханович - Хлеб с порохом. Хлеб с порохом

Читать книгу Хлеб с порохом Бориса Цехановича : онлайн чтение

Борис ЦехановичХлеб с порохом

Глава перваяПод Чечен-Аулом

Утром меня вызвал начальник штаба полка:

– Копытов, берешь к себе в колонну еще машину космической связи. За благополучную доставку ее к командиру полка отвечаешь головой. Учти, в ней золота больше, чем стоит полк твоих противотанковых установок. Задача понятна? Ну, тогда вперед.

Наконец-то. Ровно месяц назад наш кадрированный полк срочно был пополнен солдатами из Забайкальского военного округа, перекинутыми к нам в течение суток самолетами. Пополнена и моя противотанковая батарея. Среди 28 рядовых и сержантов были повара, строители, пехотинцы, химики… Был даже бывший осужденный, но ни одного противотанкиста. Офицеров и прапорщиков тоже дали, но уже из нашего округа. Вот с таким контингентом нам и пришлось идти на войну. Десять дней интенсивного боевого слаживания. Марш железнодорожным транспортом на Кавказ. Снова боевое слаживание, но уже в Чечне под Толстым-Юртом в тяжелых условиях. Марш на станцию Примыкание, которая находилась между Аргуном и Грозным. И вот четырехдневное стояние здесь закончилось. Мотострелковые батальоны полка вчера прорвались мимо Пригородного, Новых Промыслов к Чечен-Аулу и закрепились там. Сегодня с двумя взводами ухожу я туда, а третий взвод пока остается на поле, прикрывать огневые позиции нашего дивизиона.

За этот месяц я достаточно хорошо узнал личный состав батареи, и сейчас, пока шел к колонне, мысленно еще раз пробежался по своим подчиненным, как бы заново оценивая их. Хорошо показали себя командиры взводов: лейтенанты-двухгодичники. Я сразу же выделил командира первого взвода лейтенанта Жидилева: небольшого роста, хитроватый, хозяйственный деревенский мужичок. И солдаты подобрались такие же хозяйственные, все, что имело какую-то ценность в будущем на войне, тащили во взвод и уже обросли своим имуществом, которым очень дорожили. Командир второго взвода лейтенант Коровин не отличался хозяйственной жилкой, но был добросовестным и грамотным офицером, насколько это можно сказать об офицере-двухгодичнике. Сумел заинтересовать и сплотить вокруг себя личный состав, и его взвод уже представлял достаточно крепкий воинский коллектив. Командиры первого и второго взводов закончили Челябинский сельскохозяйственный институт, где на военной кафедре изучали противотанковую установку «9П148». Надо сказать, что преподаватели на кафедре добросовестно относились к своим обязанностям и хорошо готовили из студентов офицеров-противотанкистов. Что Жидилев, что Коровин отлично знали технику и уверенно ее использовали, как на занятиях, так и в ходе многочисленных маршей. Очень много беспокойства вызывал третий взвод и его командир лейтенант Мишкин. Глядя на него, я часто вспоминал фильм «Адъютант его превосходительства» и одного из героев – поручика Микки. Такая же романтическая натура, которая при первой встрече с реальной действительностью очень быстро ломается. Мне кажется, он мечтал как можно скорее попасть на войну, где в бесконечных победных боях он во главе взвода врывается в гущу противника, проявляя массу героизма – побеждает, а может быть, и геройски погибает. Но уже на этапе боевого слаживания романтизма и восторга поубавилось. По закону подлости ему во взвод подобрались слабые сержанты и водители. Один водитель, рядовой Снытко, со своей вечно кипящей противотанковой установкой, мог вогнать в глухую тоску любую героическую натуру. Личный состав в третьем взводе подобрался разношерстный, и коллектив как таковой не сложился.

Из прапорщиков я в полной мере мог положиться на Игоря Карпука – добросовестный парень, инициативный. Постоянно работая на технике, он достаточно быстро узнал устройство и особенности эксплуатации противотанковых установок. Немаловажную роль сыграло и то, что он родом был из Бурятии, откуда была подавляющая масса личного состава. Среди них он быстро завоевал авторитет, и солдаты безоговорочно выполняли все его указания. В результате получилось так, что замполит Кирьянов был моей правой рукой, а Карпук стал, если так можно выразиться, – левой рукой.

Старшина, прапорщик Пономарев, бывший капитан милиции, не пользовался никаким авторитетом среди солдат. Он их боялся, а солдаты быстро это прочухали и давали ему отпор во всех его начинаниях. Да и я часто ругал его за то, что он всю работу взваливал на одних и тех же безответных, добросовестных солдат.

Среди солдат я хорошо узнал тех, с кем мне приходилось часто сталкиваться в период подготовки батареи. Водителем на мой, командирский БРДМ попал бывший заключенный рядовой Чудинов – кличка Чудо. В тюрьму попал по хулиганке, отсидел, что-то увидел, почувствовал, чем страшно гордится. Нахватался зэ– ковских понятий, законов и пытается здесь этим бравировать. Офицеров и прапорщиков считает «западло», особенно ненавидит старшину за то, что он бывший мент. С солдатами живет нормально, говорит: «Чистые погоны – чистая совесть». Пока выполняет все приказы беспрекословно, хотя иной раз саботирует указания старшины. Сержант Алушаев, пулеметчик моей машины, серьезный и надежный парень. Санинструктор сержант Торбан добросовестный, но бестолковый. По своей специальности подготовлен слабо. Если сталкивается с какой-нибудь болячкой, бежит за советом к технику. Игорь, оказывается, неплохо разбирается в медицине – на бытовом уровне. Среди командиров машин в лидерах ходят сержанты Некрасов и Ермаков. Оба из второго взвода. Правда, краем уха слышал разговор среди солдат, что Ермаков слабоват на выпивку. Узнал я и других солдат, сержантов батареи – кого больше, кого меньше, и теперь нам вместе придется выполнять боевую задачу.

Колонна машин, которая должна была двигаться к Чечен-Аулу, уже была выстроена. Тут же стояли и два моих противотанковых взвода. Я только сходил за «Уралом», на котором была установлена космическая связь, и поставил его в свою колонну, за машиной командира второго взвода. А еще через десять минут мы тронулись. Прошли мимо подбитого самолета и по автостраде проехали километра три в сторону Грозного, после чего свернули в поле, на дорогу, пробитую прошедшей техникой. Я сначала опасался за свои БРДМ, но машины шли нормально, и «Урал» со связью тоже. Минут двадцать мы шли по территории обширных садовых участков. Кругом были видны воронки и израненные осколками снарядов и мин деревья, и только в одном месте мы увидели перевернутый прицеп с рассыпанными по земле минометными выстрелами. Дорога ухудшилась, и колонна стала растягиваться, тяжелый «Урал» начал опасно отставать. Пришлось тоже снизить скорость. Еще пару километров, и техника, натужно гудя, форсируя большую и глубокую лужу, стала выползать на асфальт, втягиваясь в улицу дачного поселка. Тут уже располагался блокпост морских пехотинцев, но над поселком и дорогой грозно нависали высоты Новых Промыслов, откуда в любой момент мог обрушиться шквал огня.

Колонна остановилась, поджидая отставшие машины. Батарея моя была в полном составе, и «Урал», спокойно работающий на холостом ходу, внушал оптимизм. Замыкание доложило о всех машинах, тронулись дальше. Метров через сто увидели первый труп боевика. Он лежал, уткнувшись головой в землю, автомат, наверно, забрали, но тело было перепоясано ремнями, на которых висели пустые подсумки для гранат и патронов. Лежал боевик рядом с какими-то разбитыми мастерскими, во дворе которых теснились легковые и грузовые машины. Даже мимолетного взгляда, который я успел бросить внутрь двора, было достаточно, чтобы понять: если там и были целые машины, то после посещения наших военнослужащих они годились только в металлолом. Все машины были или расстреляны, или взорваны гранатами. Слева промелькнуло кладбище, густо утыканное пиками и свежими могилами. Я уже знал, что под каждой пикой лежит воин, погибший в борьбе с неверными, и количество пик радовало душу.

Проехали поселок Гикаловский, еще через пять минут миновали автобусную остановку с телами расстрелянных боевиков и северный перекресток дорог на Чечен-Аул. Через километр подъехали к племенной станции, где расположился командный пункт и подразделения полка. Перед главной дорогой, где был поворот к зданию племенной станции, стояли два больших постамента, облицованных кафельной плиткой. На левом – скульптура мощного быка, который в ярости загребает копытами. Особенно рельефно на скульптуре выделялись яйца, на которых виднелись следы пуль. А на правом – скульптура барана, гордо закинувшего голову. Я слез с машины и, внимательно осмотрев монументы, отправился искать командира полка, чтобы доложить о прибытии и получить задачу. Штаб располагался в трехэтажном здании бывшего управления племенной станции на первом этаже. В большой комнате, когда-то здесь размещалась бухгалтерия, я нашел командира полка и начальника артиллерии, стол которого располагался рядом со столом командира. Сразу же доложился обоим. Командир спросил, как добрались, была ли обстреляна колонна? Получив ответы, Петров низко склонился над картой.

– Смотри на карту и запоминай, – командир взял в руку карандаш, – встанешь здесь. Вот сейчас ты проезжал, слева был перекресток, автобусная остановка и дорога на Чечен-Аул, помнишь?

– Да, товарищ полковник, видел.

– Вот этот перекресток ты и обороняешь. Разворачивайся и закапывайся. Там сейчас стоит мотострелковый взвод третьей роты, но я его завтра уберу оттуда. И ты там будешь единственным заслоном от боевиков со стороны северной части Чечен-Аула, да и Гикаловского. Кстати, насчет Гикаловского. Первый батальон прикрывает лишь дорогу, саму деревню не контролирует. Боевики тоже ее не контролируют, но иногда там шастают. Так что за этим селом так же внимательно надо наблюдать. Вот на этом поле через пару дней я разверну артиллерию полка. Так что от тебя будет зависеть многое. Будь бдительным. От Чечен-Аула идет асфальтовая дорога, всего километр, ты даже оглянуться не успеешь, как дудаевцы ворвутся в твое расположение – если они по ней рванут на тебя. А метров через триста и позиции дивизионов. Пожгут они на хрен все. А у нас и так вчера за двадцать минут боя сожгли почти всю танковую роту. Так что ты должен там организовать четкую службу и крепкую оборону. Задача ясна?

Я склонился над картой, несколько секунд вглядываясь в условные обозначения, потом поднялся:

– Ясно, товарищ полковник. Разрешите убыть?

Командир махнул рукой, я же еще посмотрел на начальника артиллерии, ожидая дополнительных указаний, но тот лишь вяло махнул рукой, и я вышел из комнаты.

Приняв вправо у перекрестка, я остановил колонну, соскочил с машины и пошел к мосту через арык, на котором стоял офицер. Это оказался командир третьей роты Саня Григорьев. Мы поздоровались, и я объяснил причину своего прибытия, попросив обрисовать обстановку.

– Ты, Боря, смотри сам. Здесь я тебе не советчик. Сам определяйся, куда и кого ставить.

Закончив обход позиций мотострелков, я определился с обороной данного района, после чего подозвал командиров взводов:

– Коровин, ты со своим взводом занимаешь оборону за мостом, пятьдесят метров дальше сгоревшего «Москвича» – фронтом на Чечен-Аул. Задача: не пропустить боевиков в случае атаки на мост. Жидилев, а ты со своим взводом располагаешься на поле, на уровне второго взвода, но углом к дороге, так чтобы в случае попытки прорыва боевиков ты мог вести огонь по дороге, идущей из деревни ко второму взводу, а также по деревне. – Я прутиком начертил на земле схему расположения взводов. – Как развернетесь, сразу же капитально закапываться. Я же расположусь вот здесь, у моста. Если кто прорвется, то мы будем с ними уже здесь разбираться. Задача ясна?

Офицеры мотнули головами.

– Алексей Иванович, ты с Карпуком оборудуешь место командного пункта у моста. «Уралы» и БРДМ туда же поставишь. Но БРДМ так поставишь, чтобы пулеметами мы могли смести с моста любого, кто там окажется.

Поставив задачу, я пошел к видневшейся в отдалении кашаэмке артиллеристов. За ней в пятидесяти метрах деловито суетились танкисты, цепляя тросом танк, который свалился в арык.

– Кто командир батареи? – спросил я солдата с автоматом.

Ответить солдат не успел: открылся люк, и из него вылез капитан Кириллов.

– Боря, здорово. Ты чего тут делаешь?

Выслушав меня, он обрадовался:

– Боря, я сейчас пытался танком взорвать склад ГСМ на окраине Чечен-Аула, да ни фига не получается. Корректировал, корректировал, но эти дебильные танкисты попасть не могут. Давай из твоей противотанковой установки долбанем…

Кириллов показал рукой на четыре большие цистерны, которые стояли на склоне горы. Да и я сам давно уже обратил внимание, как танк в двухстах метрах от нас в течение двадцати минут стрелял по складу ГСМ и никак не мог попасть. Я вскинул бинокль и стал осматривать склон горы: четыре цистерны, выкрашенные серебрянкой, поблескивали на солнце. Рядом стояла будка и еще пара строений. Но сложность была в том, что впереди склада высились деревья и проходила линия электропередачи, которые наполовину перекрывали проводами и ветками цистерны.

– Хорошо, Игорь, сейчас попробую уничтожить.

Я отдал необходимые распоряжения и уже через десять минут наводил визир переносной противотанковой установки на левую емкость. Но с этого места тоже было плохо видно: мешали деревья. Я переместился еще на пятьдесят метров влево, теперь можно стрелять. Поставил контейнер с ракетой на пусковую установку и механизмами горизонтальной и вертикальной наводки навел на цель. Затем поднял перекрестье, как это положено, на одну треть высоты цели над цистерной. Успел пожалеть о том, что не захватил на позицию шлемофон, и нажал на спуск. Сначала громко щелкнули и отстрелились крышки контейнера, и почти сразу же заревел стартовый двигатель. Ракета сорвалась с направляющей и помчалась к цели. Оглушенный пуском, я действовал уже на автомате: через секунду огонек от стартового двигателя показался в визире, на границе большого круга. Ракета вихлялась на траектории и все больше смещалась за границу прицельных кругов. Мелкими движениями механизмов наведения за две секунды ввел огонек двигателя в малый круг и установил контроль над полетом ракеты. Постепенно я начал механизмами наводки совмещать малый круг и емкость с горючим. Ракета, послушная командам, начала плавно доворачивать на цель, скользнула над ветками деревьев и практически впритирку прошла по верхнему краю цистерны, взорвавшись под одним из навесов. В разные стороны полетели доски, шифер, загорелись мгновенно куски старого рубероида, выкидывая вверх клубы черного дыма.

Я вскинулся над установкой, в пяти метрах от меня в азарте приплясывал Игорь:

– Боря, блин, еще сантиметров бы пятьдесят ниже, и рвануло бы. Давай вторую.

Взглянул на склад: до него примерно 1800 метров, это значит 9 секунд полета ракеты. А мне показалось, что она летела целую минуту. Я хмыкнул и поставил на направляющую следующий контейнер. Но тоже неудача. Ракета разорвалась в ветках впереди стоящих деревьев. Взял чуть выше, и ракета ушла выше склада, разорвавшись на склоне перед кладбищем. Четвертая попала в провода линии электропередачи и тоже взорвалась. Я еще более сосредоточился: и следующая ракета, ювелирно пройдя меж проводов и над ветками, вонзилась в бок цистерны. День был солнечный и теплый, поэтому пары, которые скопились вверху цистерны, красиво рванули, превращаясь в стремительно расширяющийся огромный огненный шар, но через несколько секунд от огненного шара остался лишь черный дым, а над баком весело и красиво заплясали яркие языки пламени. Я поднял голову и, даже полуоглушенный, услышал радостный рев солдат не только моей батареи, но и всех, кто наблюдал. Подбежали солдаты и положили на землю еще две ракеты. И следующую ракету я уже уверенно вогнал в низ цистерны. Взрыв был не такой впечатляющий, но зато через возникшую дыру хлынул мощный поток горящего топлива, который покатил вниз, зажигая все, что ему попадалось на пути. Последней ракетой я промахнулся и плюнул. Все, на сегодня достаточно.

– Боря, давай еще стрелять. – Кириллов от нетерпения даже подпрыгивал на месте.

– Игорь, все. Комбат счет в батарее открыл. Завтра добьем цистерны, а на сегодня хватит. И так полночи гореть будет.

Мы вернулись на командный пункт, здесь и во взводах вовсю кипела работа. Я попытался тоже включиться в работу по оборудованию землянки, но, быстро почувствовав боль в районе сердца, бросил это занятие и в бинокль стал рассматривать окружающую нас местность. Типичные для Чечни окрестности. Сзади меня проходила асфальтовая дорога, которая связывала город Грозный с ближайшим населенным пунктом Старые Атаги. В двадцати метрах параллельно дороге протекал арык в глубоком, метра четыре глубиной, канале. Вот на этом клочке, между дорогой и каналом, мы сейчас и развертывали свой командный пункт. Со стороны боевиков нас прикрывала полутораметровая насыпь, которая шла вдоль всего канала. За каналом проходил железобетонный желоб, где тоже текла вода, но в отличие от арыка она была чистой. Слева от нас, через канал стоял железобетонный мост с большой дырой от снаряда посередине, и дорога от моста шла в Чечен-Аул, который находился в полутора километрах. Он полностью был под контролем боевиков. Слева и справа от дороги чистые поля. На правом поле в трехстах метрах от нас был передний край третьего батальона, а слева никого не было, и вдоль дороги к деревне, практически до нее, шла зеленка шириной метров двадцать. Самое гнусное место для нападения со стороны чеченцев. За ГСМ, который продолжал гореть, было кладбище. Оно плавно взбиралось по склону небольшого хребта на окраине Чечен-Аула, который тянулся, покрытый лесом, несколько километров до н/п Пригородное. Сама деревня казалась вымершей, на улицах никого не было видно, лишь кое-где бродил брошенный скот. Не было видно и боевиков. Я перевел бинокль снова на дорогу, которую прикрывал. Самое плохое, что по прямой чистого пространства было метров девятьсот, то есть ракеты не применишь: оператор просто не успеет взять управление на себя. Тут надо бы еще метров триста как минимум резерва иметь. На плавном повороте дороги виднелись остатки нескольких разбитых машин.

– Это моя работа, – послышался из-за спины голос Кириллова. Он подогнал свою кашаэмку ближе к нам и встал в пятидесяти метрах от моего КП. – Мы в первый день, как сюда прорвались, заняли с мотострелковым взводом оборону. Ночью духи завязали бой с третьим батальоном, причем так нажали, что пехота дрогнула. А здесь они решили додавить. Смотрю в ночник, а они колонну строят, чтобы рвануть и смять нас здесь. Докладываю командиру полка, а тот: «Держитесь сами, подмоги не будет». Ну, я одним дымовым дал пристрелочный. Смотрю, снаряд лег практически нормально, только сто пятьдесят метров перелетел. Я ввел поправочку в прицел и 72 снаряда дивизионом – беглый огонь! Вообще, классно снаряды легли. Сразу же половина машин взлетела от прямых попаданий, боевики в разные стороны, но мало кто ушел. Пехота даже огня не открывала. Так что я им здесь полностью атаку сорвал. – Игорь от удовольствия потер руки. – Честно говоря, я проворонил, когда они раненых и убитых уволокли. Утром смотрю, а они еще и неподбитые машины втихаря утащили. Да и черт с ними, мало им не показалось.

Мы еще в таком духе немного поболтали, обговорили все возможные вопросы взаимодействия. Игорь предупредил, чтобы ночью я поглядывал за арыком, а то по ночам духи пробираются по ним в расположения войск и вырезают наших. Вскоре Кириллов ушел к себе, а я начал проверять подготовку взводов к ночи. Прошелся по позициям, проинструктировал не только командиров взводов, но и весь личный состав. По радиостанции доложил командиру о занятии района, а через какое-то время стемнело.

В 23 часа я с сержантом Торбаном заступил на дежурство. Небо было чистое и все усыпанное звездами. Из-за горизонта медленно вылезла багровая и огромная луна, обещая освещать своим призрачным, неживым светом все вокруг на протяжении всей ночи. Это меня особо радовало, так как осветительных ракет было уже мало. Но они и не нужны были. Раз в три – пять минут с шелестящим звуком прилетали с огневых позиций около станции Примыкание осветительные снаряды и освещали все кругом: Чечен-Аул, поля, кладбище, хребет с лесом, да и нас тоже. Через минуту после того, как гас осветительный снаряд, высоко в небе разгорался факел осветительной мины, который медленно и величаво опускался на парашюте к земле, освещая все вокруг в течение сорока секунд. А в перерыве между ними в небо взлетали две-три осветительные ракеты, которые пускала пехота. Так что с освещением местности проблем не было.

Дежурство проходило спокойно. Тревожили только отсветы фар машин боевиков, которые шастали на противоположной стороне Чечен-Аула, но с ними активно работал Игорь. Из недалеко стоявшей кашаэмки, из открытого люка, изредка доносился голос Кириллова, подающего команды на огневую позицию своей батареи. Как правило, после команды со стороны станции Примыкание прилетали снаряды и рвались в деревне или на противоположной окраине населенного пункта, пытаясь нащупать машины. После разрывов отблески фар гасли, а потом вновь возникали, но уже в другом месте.

Утром я начал проверять инженерное оборудование позиций взводов. Третья рота уже снялась и ушла, так что теперь нам надо было надеяться только на себя. Пришел Кириллов, и огнем из противотанковой установки мы взорвали еще две цистерны на складе ГСМ, четвертую сумели добить танкисты.

Я сходил в штаб и доложил начальнику артиллерии о том, что развернулся в указанном районе и выкопал позиции. Честно говоря, оборудованием позиций взводов я был недоволен, считая, что укрытия для машин вырыты мелковато и окопы для стрельбы из стрелкового оружия тоже мелкие. Но я считал, что в процессе оборудования позиции мы этот недостаток устраним.

В течение нескольких дней полк перетянул все подразделения, которые оставались около станции Примыкание, в свой район. Сзади нас на поле встали два дивизиона: дивизион Чистякова, который был нам придан, и наш дивизион – Князева. Слева от позиций второго взвода и дальше встала восьмая рота Толика Соболева. Остальные подразделения третьего батальона пододвинулись к Чечен-Аулу еще на четыреста метров и уплотнили свои боевые порядки. Прибыл и мой третий взвод. Начали подходить и другие части. С развернутым флагом мимо нас с помпой проехал «разбитый» 245-й полк и ушел на Урус-Мартан. Зашел еще один мотострелковый полк и встал за нами фронтом на Новые Промыслы. Я как раз оказался на стыке полков. Правда, туда потом поставили один взвод восьмой роты, и теперь стало поспокойнее за свой тыл.

Так как вдоль моего расположения по асфальту проносились на большой скорости машины, я решил снизить их скорость, а то не дай бог собьют кого-нибудь из моих солдат. Вокруг перекрестка было много брошенных легковых автомобилей, причем большинство из них были иномарки. Зацепив их за «Урал», я стащил машины на дорогу и выстроил из них примитивный лабиринт. Теперь машины, подъезжая к моему расположению, снижали скорость и медленно проезжали вдоль моего командного пункта. А я хвастался и гордился, показывая своим гостям коллекцию иномарок. Но продолжалось это всего три дня. В одну из ночей по всей моей коллекции проехали напрямую три танка и расплющили автомобили. Теперь на дороге громоздилась куча автомобильного хлама и хвастаться было нечем.

Жизнь в полку тоже постепенно налаживалась и как-то успокаивалась, что здорово расслабляло. Чеченцы прекратили активные боевые действия на нашем участке и действовали больше исподтишка. В основном работали снайперы, и каждый день наши потери составляли один-два человека убитыми и человек пять ранеными. Я первые несколько дней очень возмущался тем, что как только выйду на насыпь у арыка, так сразу же начинают посвистывать вокруг меня пули. Пехота от безделья на переднем крае изгалялась. Выставляли банки, бутылки и целыми днями стреляли, и я считал, что это пехота начинает стрелять к нам в тыл. Но оказывается, это были чеченские снайперы. Я зашел как-то в девятую роту, когда они перемещались на триста метров вперед. БМП зацепила вагончик, в котором проживали офицеры роты, и потащила его на новое место. На крыше вагончика в это время молодцевато стоял под солнцем полуголый солдат, уткнув руки в пояс. Внезапно он резко согнулся, схватился руками за живот и, как в замедленной съемке, упал на землю. Когда мы подбежали к нему, то оказалось, что ему в живот попала пуля.

Из-за безделья и в поисках новых острых впечатлений солдаты стали разбредаться по округе, шариться по деревням, и у нас появились первые без вести пропавшие. Как правило, их вылавливали оставшиеся местные жители в деревнях при мародерстве и зверски казнили тут же на месте. Потом изуродованные трупы мародеров мы часто находили в зеленках.

После завтрака, оставив за себя Кирьянова, я двинул в сторону штаба. Через пять минут свернул у «Быка с Бараном» к зданию, где размещался штаб. Как обычно, в глаза бросилась большая дыра в стене здания на месте бывшего кабинета директора племенной станции. Когда с ходу, после короткого боя, заняли племенную станцию, то командир с штабниками пошел выбирать место для штаба. На первом этаже было много обширных помещений: актовый зал, столовая с буфетом, огромная бухгалтерия. На втором и третьем этажах располагались небольшие помещения специалистов и руководства. Зашли в один из кабинетов с небольшой приемной на втором этаже.

– Товарищ полковник, как раз для вас кабинет, – наперебой заговорили сопровождающие.

Действительно, это был типичный кабинет руководителя. Сейфы, столы, стулья, телефоны и другие недешевые атрибуты. Окна выходили на Чечен-Аул и открывали взгляду красивую панораму окрестностей. Дверь справа вела в большую комнату отдыха, которая была тоже нехило укомплектована. Небольшая, уютная приемная. Но Петров походил, похмыкал, разглядывая помещения, и отказался. Приказал поставить свой кунг сзади здания и решил: «Буду здесь жить. Не лежит у меня сердце к этому кабинету».

И правильно сердце командиру подсказало: на следующий день духи первым же снарядом из танка попали в кабинет директора и все там разворотили. И теперь каждый день обстреливали из орудий расположение командного пункта полка и позиции артиллерии. Правда, били не прицельно, а по площадям. Но все равно эти обстрелы доставляли достаточно хлопот. Каким-то образом они вычислили, что совещания у нас проходят в девять часов и в семнадцать, и в это время снарядов падало гораздо больше.

На совещании командир полка довел до присутствующих происшедшие последние случаи и потребовал от командиров ужесточения воинской дисциплины. Когда разнос был закончен, командир уже в более спокойном тоне стал ставить задачи. Оказывается, завтра на место первого батальона будет становиться морская пехота, а первый батальон займет позиции правее третьего батальона и будет продвигаться в сторону Старых Атагов.

– Ну, а напоследок самое плохое. С завтрашнего дня и до 21 февраля в силу вступает перемирие между федеральными войсками и боевиками. Перемирие заключили Москва и Дудаев, и ничего здесь не поделаешь. Я всех призываю усилить бдительность и не расслабляться. Все вы, конечно, прекрасно понимаете, что боевики используют это время по максимуму для восстановления своих сил, укрепления позиций, восстановления связи и взаимодействия между собой. Я сомневаюсь, что они прекратят боевые действия, но на каждое открытие огня с нашей стороны будут реагировать как на грубое нарушение условий перемирия. Поэтому приказываю: огонь открывать только в случае явного нападения боевиков.

Совещание все покидали возмущенные тем, что наши демократы бездумно заключили перемирие, которое впоследствии будет оплачено кровью наших солдат и офицеров.

На вечернее полковое совещание я пошел пораньше и еще не успел подойти к зданию штаба, как духи начали вечерний обстрел командного пункта полка. Несколько снарядов упало в районе артиллерийских позиций и РМО. Один снаряд упал около бани саперной роты, а когда я уже был около кунга начальника артиллерии, меня обогнал совершенно голый человек, в котором я узнал начальника артиллерии группировки полковника Кальнева. Был он весь в грязи и возмущенно матерился. Забежал мимо растерявшегося часового в штаб и скрылся в комнате, где располагался его пункт управления огнем артиллерии. Несмотря на то что полковник Кальнев лишь неделю был с нашим полком, все его уважали и прислушивались к его советам. Когда-то он и Масхадов не только учились в одном артиллерийском училище, но и достаточно долго служили в одном полку и даже дружили семьями. И сейчас довольно часто, правда, только по делам, Кальнев выходил на частоту Масхадова и решал с ним текущие вопросы обмена пленными, убитыми. Зачастую и сам Масхадов выходил на его частоту, чтобы решить вопрос о двухчасовом перемирии, в ходе которого собрать с поля после боя убитых чеченцев. Вот и сейчас, когда я зашел в коридор штаба, из-за двери слышался возмущенный голос Кальнева:

– Ты чего творишь? Ты там своим уродам скажи, что когда я баню принимаю, пусть они не стреляют. А за то, что я сейчас голый и грязный, я вам отомщу…

Я приоткрыл дверь и заглянул к артиллеристам. Кальнев бросил наушники на стол и кинулся к телефону.

– Князев, давай врежь по центру Шали своим дивизионом, там сейчас Масхадов, а то он достал меня своими обстрелами. – Полковник послушал, что сказал ему командир дивизиона. – Да, да, семьдесят два снаряда по центру Шали. Взрыватель – осколочный и фугасный. Все, давай. Если кто спросит, говори: приказал Кальнев.

– Заходи, Копытов, – увидев меня, пригласил полковник и начал рассказывать: – Вышел я из баньки покурить, хорошо так попарился, а тут снаряд прилетает и взрывается прямо в луже с грязью, с навозом, и все это на меня. До того обидно, черт побери, – сказал и сам же весело рассмеялся. Удовлетворенно кивнул, услышав слитный залп дивизиона, надел свежие трусы и ушел в баню.

* * *

Утро было пасмурное и хмурое, под стать моему настроению. Возвращаясь с совещания, около автобусной остановки увидел пару незнакомых БТР и человек тридцать бродивших вокруг нее морских пехотинцев. Подошел к ним и спросил, кто старший. Ко мне вышел заместитель командира взвода и доложил, что командир убыл с их старшим на будущие позиции и скоро вернется. Я в свою очередь представился и сказал, что мне нужен их командир взвода для того, чтобы установить взаимодействие.

В этот момент и подошел командир взвода морских пехотинцев – старший лейтенант Виктор Явлинский. Он рассказал мне, что оборону будет занимать в двухстах метрах левее меня и командный пункт у него будет находиться в здании поливочной станции в трехстах метрах отсюда. После обеда я к нему подойду, и тогда мы решим все вопросы взаимодействия.

iknigi.net

Борис Цеханович - Хлеб с порохом

Борис Цеханович

Хлеб с порохом

Глава первая

Под Чечен-Аулом

Утром меня вызвал начальник штаба полка:

– Копытов, берешь к себе в колонну еще машину космической связи. За благополучную доставку ее к командиру полка отвечаешь головой. Учти, в ней золота больше, чем стоит полк твоих противотанковых установок. Задача понятна? Ну, тогда вперед.

Наконец-то. Ровно месяц назад наш кадрированный полк срочно был пополнен солдатами из Забайкальского военного округа, перекинутыми к нам в течение суток самолетами. Пополнена и моя противотанковая батарея. Среди 28 рядовых и сержантов были повара, строители, пехотинцы, химики… Был даже бывший осужденный, но ни одного противотанкиста. Офицеров и прапорщиков тоже дали, но уже из нашего округа. Вот с таким контингентом нам и пришлось идти на войну. Десять дней интенсивного боевого слаживания. Марш железнодорожным транспортом на Кавказ. Снова боевое слаживание, но уже в Чечне под Толстым-Юртом в тяжелых условиях. Марш на станцию Примыкание, которая находилась между Аргуном и Грозным. И вот четырехдневное стояние здесь закончилось. Мотострелковые батальоны полка вчера прорвались мимо Пригородного, Новых Промыслов к Чечен-Аулу и закрепились там. Сегодня с двумя взводами ухожу я туда, а третий взвод пока остается на поле, прикрывать огневые позиции нашего дивизиона.

За этот месяц я достаточно хорошо узнал личный состав батареи, и сейчас, пока шел к колонне, мысленно еще раз пробежался по своим подчиненным, как бы заново оценивая их. Хорошо показали себя командиры взводов: лейтенанты-двухгодичники. Я сразу же выделил командира первого взвода лейтенанта Жидилева: небольшого роста, хитроватый, хозяйственный деревенский мужичок. И солдаты подобрались такие же хозяйственные, все, что имело какую-то ценность в будущем на войне, тащили во взвод и уже обросли своим имуществом, которым очень дорожили. Командир второго взвода лейтенант Коровин не отличался хозяйственной жилкой, но был добросовестным и грамотным офицером, насколько это можно сказать об офицере-двухгодичнике. Сумел заинтересовать и сплотить вокруг себя личный состав, и его взвод уже представлял достаточно крепкий воинский коллектив. Командиры первого и второго взводов закончили Челябинский сельскохозяйственный институт, где на военной кафедре изучали противотанковую установку «9П148». Надо сказать, что преподаватели на кафедре добросовестно относились к своим обязанностям и хорошо готовили из студентов офицеров-противотанкистов. Что Жидилев, что Коровин отлично знали технику и уверенно ее использовали, как на занятиях, так и в ходе многочисленных маршей. Очень много беспокойства вызывал третий взвод и его командир лейтенант Мишкин. Глядя на него, я часто вспоминал фильм «Адъютант его превосходительства» и одного из героев – поручика Микки. Такая же романтическая натура, которая при первой встрече с реальной действительностью очень быстро ломается. Мне кажется, он мечтал как можно скорее попасть на войну, где в бесконечных победных боях он во главе взвода врывается в гущу противника, проявляя массу героизма – побеждает, а может быть, и геройски погибает. Но уже на этапе боевого слаживания романтизма и восторга поубавилось. По закону подлости ему во взвод подобрались слабые сержанты и водители. Один водитель, рядовой Снытко, со своей вечно кипящей противотанковой установкой, мог вогнать в глухую тоску любую героическую натуру. Личный состав в третьем взводе подобрался разношерстный, и коллектив как таковой не сложился.

Из прапорщиков я в полной мере мог положиться на Игоря Карпука – добросовестный парень, инициативный. Постоянно работая на технике, он достаточно быстро узнал устройство и особенности эксплуатации противотанковых установок. Немаловажную роль сыграло и то, что он родом был из Бурятии, откуда была подавляющая масса личного состава. Среди них он быстро завоевал авторитет, и солдаты безоговорочно выполняли все его указания. В результате получилось так, что замполит Кирьянов был моей правой рукой, а Карпук стал, если так можно выразиться, – левой рукой.

Старшина, прапорщик Пономарев, бывший капитан милиции, не пользовался никаким авторитетом среди солдат. Он их боялся, а солдаты быстро это прочухали и давали ему отпор во всех его начинаниях. Да и я часто ругал его за то, что он всю работу взваливал на одних и тех же безответных, добросовестных солдат.

Среди солдат я хорошо узнал тех, с кем мне приходилось часто сталкиваться в период подготовки батареи. Водителем на мой, командирский БРДМ попал бывший заключенный рядовой Чудинов – кличка Чудо. В тюрьму попал по хулиганке, отсидел, что-то увидел, почувствовал, чем страшно гордится. Нахватался зэ– ковских понятий, законов и пытается здесь этим бравировать. Офицеров и прапорщиков считает «западло», особенно ненавидит старшину за то, что он бывший мент. С солдатами живет нормально, говорит: «Чистые погоны – чистая совесть». Пока выполняет все приказы беспрекословно, хотя иной раз саботирует указания старшины. Сержант Алушаев, пулеметчик моей машины, серьезный и надежный парень. Санинструктор сержант Торбан добросовестный, но бестолковый. По своей специальности подготовлен слабо. Если сталкивается с какой-нибудь болячкой, бежит за советом к технику. Игорь, оказывается, неплохо разбирается в медицине – на бытовом уровне. Среди командиров машин в лидерах ходят сержанты Некрасов и Ермаков. Оба из второго взвода. Правда, краем уха слышал разговор среди солдат, что Ермаков слабоват на выпивку. Узнал я и других солдат, сержантов батареи – кого больше, кого меньше, и теперь нам вместе придется выполнять боевую задачу.

Колонна машин, которая должна была двигаться к Чечен-Аулу, уже была выстроена. Тут же стояли и два моих противотанковых взвода. Я только сходил за «Уралом», на котором была установлена космическая связь, и поставил его в свою колонну, за машиной командира второго взвода. А еще через десять минут мы тронулись. Прошли мимо подбитого самолета и по автостраде проехали километра три в сторону Грозного, после чего свернули в поле, на дорогу, пробитую прошедшей техникой. Я сначала опасался за свои БРДМ, но машины шли нормально, и «Урал» со связью тоже. Минут двадцать мы шли по территории обширных садовых участков. Кругом были видны воронки и израненные осколками снарядов и мин деревья, и только в одном месте мы увидели перевернутый прицеп с рассыпанными по земле минометными выстрелами. Дорога ухудшилась, и колонна стала растягиваться, тяжелый «Урал» начал опасно отставать. Пришлось тоже снизить скорость. Еще пару километров, и техника, натужно гудя, форсируя большую и глубокую лужу, стала выползать на асфальт, втягиваясь в улицу дачного поселка. Тут уже располагался блокпост морских пехотинцев, но над поселком и дорогой грозно нависали высоты Новых Промыслов, откуда в любой момент мог обрушиться шквал огня.

Колонна остановилась, поджидая отставшие машины. Батарея моя была в полном составе, и «Урал», спокойно работающий на холостом ходу, внушал оптимизм. Замыкание доложило о всех машинах, тронулись дальше. Метров через сто увидели первый труп боевика. Он лежал, уткнувшись головой в землю, автомат, наверно, забрали, но тело было перепоясано ремнями, на которых висели пустые подсумки для гранат и патронов. Лежал боевик рядом с какими-то разбитыми мастерскими, во дворе которых теснились легковые и грузовые машины. Даже мимолетного взгляда, который я успел бросить внутрь двора, было достаточно, чтобы понять: если там и были целые машины, то после посещения наших военнослужащих они годились только в металлолом. Все машины были или расстреляны, или взорваны гранатами. Слева промелькнуло кладбище, густо утыканное пиками и свежими могилами. Я уже знал, что под каждой пикой лежит воин, погибший в борьбе с неверными, и количество пик радовало душу.

Проехали поселок Гикаловский, еще через пять минут миновали автобусную остановку с телами расстрелянных боевиков и северный перекресток дорог на Чечен-Аул. Через километр подъехали к племенной станции, где расположился командный пункт и подразделения полка. Перед главной дорогой, где был поворот к зданию племенной станции, стояли два больших постамента, облицованных кафельной плиткой. На левом – скульптура мощного быка, который в ярости загребает копытами. Особенно рельефно на скульптуре выделялись яйца, на которых виднелись следы пуль. А на правом – скульптура барана, гордо закинувшего голову. Я слез с машины и, внимательно осмотрев монументы, отправился искать командира полка, чтобы доложить о прибытии и получить задачу. Штаб располагался в трехэтажном здании бывшего управления племенной станции на первом этаже. В большой комнате, когда-то здесь размещалась бухгалтерия, я нашел командира полка и начальника артиллерии, стол которого располагался рядом со столом командира. Сразу же доложился обоим. Командир спросил, как добрались, была ли обстреляна колонна? Получив ответы, Петров низко склонился над картой.

ПОНРАВИЛАСЬ КНИГА?

СКИДКА ДО 25% ТОЛЬКО СЕГОДНЯ!

www.libfox.ru

Борис Цеханович - Хлеб с порохом

Борис Цеханович

Хлеб с порохом

Глава первая

Под Чечен-Аулом

Утром меня вызвал начальник штаба полка:

– Копытов, берешь к себе в колонну еще машину космической связи. За благополучную доставку ее к командиру полка отвечаешь головой. Учти, в ней золота больше, чем стоит полк твоих противотанковых установок. Задача понятна? Ну, тогда вперед.

Наконец-то. Ровно месяц назад наш кадрированный полк срочно был пополнен солдатами из Забайкальского военного округа, перекинутыми к нам в течение суток самолетами. Пополнена и моя противотанковая батарея. Среди 28 рядовых и сержантов были повара, строители, пехотинцы, химики… Был даже бывший осужденный, но ни одного противотанкиста. Офицеров и прапорщиков тоже дали, но уже из нашего округа. Вот с таким контингентом нам и пришлось идти на войну. Десять дней интенсивного боевого слаживания. Марш железнодорожным транспортом на Кавказ. Снова боевое слаживание, но уже в Чечне под Толстым-Юртом в тяжелых условиях. Марш на станцию Примыкание, которая находилась между Аргуном и Грозным. И вот четырехдневное стояние здесь закончилось. Мотострелковые батальоны полка вчера прорвались мимо Пригородного, Новых Промыслов к Чечен-Аулу и закрепились там. Сегодня с двумя взводами ухожу я туда, а третий взвод пока остается на поле, прикрывать огневые позиции нашего дивизиона.

За этот месяц я достаточно хорошо узнал личный состав батареи, и сейчас, пока шел к колонне, мысленно еще раз пробежался по своим подчиненным, как бы заново оценивая их. Хорошо показали себя командиры взводов: лейтенанты-двухгодичники. Я сразу же выделил командира первого взвода лейтенанта Жидилева: небольшого роста, хитроватый, хозяйственный деревенский мужичок. И солдаты подобрались такие же хозяйственные, все, что имело какую-то ценность в будущем на войне, тащили во взвод и уже обросли своим имуществом, которым очень дорожили. Командир второго взвода лейтенант Коровин не отличался хозяйственной жилкой, но был добросовестным и грамотным офицером, насколько это можно сказать об офицере-двухгодичнике. Сумел заинтересовать и сплотить вокруг себя личный состав, и его взвод уже представлял достаточно крепкий воинский коллектив. Командиры первого и второго взводов закончили Челябинский сельскохозяйственный институт, где на военной кафедре изучали противотанковую установку «9П148». Надо сказать, что преподаватели на кафедре добросовестно относились к своим обязанностям и хорошо готовили из студентов офицеров-противотанкистов. Что Жидилев, что Коровин отлично знали технику и уверенно ее использовали, как на занятиях, так и в ходе многочисленных маршей. Очень много беспокойства вызывал третий взвод и его командир лейтенант Мишкин. Глядя на него, я часто вспоминал фильм «Адъютант его превосходительства» и одного из героев – поручика Микки. Такая же романтическая натура, которая при первой встрече с реальной действительностью очень быстро ломается. Мне кажется, он мечтал как можно скорее попасть на войну, где в бесконечных победных боях он во главе взвода врывается в гущу противника, проявляя массу героизма – побеждает, а может быть, и геройски погибает. Но уже на этапе боевого слаживания романтизма и восторга поубавилось. По закону подлости ему во взвод подобрались слабые сержанты и водители. Один водитель, рядовой Снытко, со своей вечно кипящей противотанковой установкой, мог вогнать в глухую тоску любую героическую натуру. Личный состав в третьем взводе подобрался разношерстный, и коллектив как таковой не сложился.

Из прапорщиков я в полной мере мог положиться на Игоря Карпука – добросовестный парень, инициативный. Постоянно работая на технике, он достаточно быстро узнал устройство и особенности эксплуатации противотанковых установок. Немаловажную роль сыграло и то, что он родом был из Бурятии, откуда была подавляющая масса личного состава. Среди них он быстро завоевал авторитет, и солдаты безоговорочно выполняли все его указания. В результате получилось так, что замполит Кирьянов был моей правой рукой, а Карпук стал, если так можно выразиться, – левой рукой.

Старшина, прапорщик Пономарев, бывший капитан милиции, не пользовался никаким авторитетом среди солдат. Он их боялся, а солдаты быстро это прочухали и давали ему отпор во всех его начинаниях. Да и я часто ругал его за то, что он всю работу взваливал на одних и тех же безответных, добросовестных солдат.

Среди солдат я хорошо узнал тех, с кем мне приходилось часто сталкиваться в период подготовки батареи. Водителем на мой, командирский БРДМ попал бывший заключенный рядовой Чудинов – кличка Чудо. В тюрьму попал по хулиганке, отсидел, что-то увидел, почувствовал, чем страшно гордится. Нахватался зэ– ковских понятий, законов и пытается здесь этим бравировать. Офицеров и прапорщиков считает «западло», особенно ненавидит старшину за то, что он бывший мент. С солдатами живет нормально, говорит: «Чистые погоны – чистая совесть». Пока выполняет все приказы беспрекословно, хотя иной раз саботирует указания старшины. Сержант Алушаев, пулеметчик моей машины, серьезный и надежный парень. Санинструктор сержант Торбан добросовестный, но бестолковый. По своей специальности подготовлен слабо. Если сталкивается с какой-нибудь болячкой, бежит за советом к технику. Игорь, оказывается, неплохо разбирается в медицине – на бытовом уровне. Среди командиров машин в лидерах ходят сержанты Некрасов и Ермаков. Оба из второго взвода. Правда, краем уха слышал разговор среди солдат, что Ермаков слабоват на выпивку. Узнал я и других солдат, сержантов батареи – кого больше, кого меньше, и теперь нам вместе придется выполнять боевую задачу.

Колонна машин, которая должна была двигаться к Чечен-Аулу, уже была выстроена. Тут же стояли и два моих противотанковых взвода. Я только сходил за «Уралом», на котором была установлена космическая связь, и поставил его в свою колонну, за машиной командира второго взвода. А еще через десять минут мы тронулись. Прошли мимо подбитого самолета и по автостраде проехали километра три в сторону Грозного, после чего свернули в поле, на дорогу, пробитую прошедшей техникой. Я сначала опасался за свои БРДМ, но машины шли нормально, и «Урал» со связью тоже. Минут двадцать мы шли по территории обширных садовых участков. Кругом были видны воронки и израненные осколками снарядов и мин деревья, и только в одном месте мы увидели перевернутый прицеп с рассыпанными по земле минометными выстрелами. Дорога ухудшилась, и колонна стала растягиваться, тяжелый «Урал» начал опасно отставать. Пришлось тоже снизить скорость. Еще пару километров, и техника, натужно гудя, форсируя большую и глубокую лужу, стала выползать на асфальт, втягиваясь в улицу дачного поселка. Тут уже располагался блокпост морских пехотинцев, но над поселком и дорогой грозно нависали высоты Новых Промыслов, откуда в любой момент мог обрушиться шквал огня.

Колонна остановилась, поджидая отставшие машины. Батарея моя была в полном составе, и «Урал», спокойно работающий на холостом ходу, внушал оптимизм. Замыкание доложило о всех машинах, тронулись дальше. Метров через сто увидели первый труп боевика. Он лежал, уткнувшись головой в землю, автомат, наверно, забрали, но тело было перепоясано ремнями, на которых висели пустые подсумки для гранат и патронов. Лежал боевик рядом с какими-то разбитыми мастерскими, во дворе которых теснились легковые и грузовые машины. Даже мимолетного взгляда, который я успел бросить внутрь двора, было достаточно, чтобы понять: если там и были целые машины, то после посещения наших военнослужащих они годились только в металлолом. Все машины были или расстреляны, или взорваны гранатами. Слева промелькнуло кладбище, густо утыканное пиками и свежими могилами. Я уже знал, что под каждой пикой лежит воин, погибший в борьбе с неверными, и количество пик радовало душу.

Проехали поселок Гикаловский, еще через пять минут миновали автобусную остановку с телами расстрелянных боевиков и северный перекресток дорог на Чечен-Аул. Через километр подъехали к племенной станции, где расположился командный пункт и подразделения полка. Перед главной дорогой, где был поворот к зданию племенной станции, стояли два больших постамента, облицованных кафельной плиткой. На левом – скульптура мощного быка, который в ярости загребает копытами. Особенно рельефно на скульптуре выделялись яйца, на которых виднелись следы пуль. А на правом – скульптура барана, гордо закинувшего голову. Я слез с машины и, внимательно осмотрев монументы, отправился искать командира полка, чтобы доложить о прибытии и получить задачу. Штаб располагался в трехэтажном здании бывшего управления племенной станции на первом этаже. В большой комнате, когда-то здесь размещалась бухгалтерия, я нашел командира полка и начальника артиллерии, стол которого располагался рядом со столом командира. Сразу же доложился обоим. Командир спросил, как добрались, была ли обстреляна колонна? Получив ответы, Петров низко склонился над картой.

– Смотри на карту и запоминай, – командир взял в руку карандаш, – встанешь здесь. Вот сейчас ты проезжал, слева был перекресток, автобусная остановка и дорога на Чечен-Аул, помнишь?

– Да, товарищ полковник, видел.

– Вот этот перекресток ты и обороняешь. Разворачивайся и закапывайся. Там сейчас стоит мотострелковый взвод третьей роты, но я его завтра уберу оттуда. И ты там будешь единственным заслоном от боевиков со стороны северной части Чечен-Аула, да и Гикаловского. Кстати, насчет Гикаловского. Первый батальон прикрывает лишь дорогу, саму деревню не контролирует. Боевики тоже ее не контролируют, но иногда там шастают. Так что за этим селом так же внимательно надо наблюдать. Вот на этом поле через пару дней я разверну артиллерию полка. Так что от тебя будет зависеть многое. Будь бдительным. От Чечен-Аула идет асфальтовая дорога, всего километр, ты даже оглянуться не успеешь, как дудаевцы ворвутся в твое расположение – если они по ней рванут на тебя. А метров через триста и позиции дивизионов. Пожгут они на хрен все. А у нас и так вчера за двадцать минут боя сожгли почти всю танковую роту. Так что ты должен там организовать четкую службу и крепкую оборону. Задача ясна?

Я склонился над картой, несколько секунд вглядываясь в условные обозначения, потом поднялся:

– Ясно, товарищ полковник. Разрешите убыть?

Командир махнул рукой, я же еще посмотрел на начальника артиллерии, ожидая дополнительных указаний, но тот лишь вяло махнул рукой, и я вышел из комнаты.

Приняв вправо у перекрестка, я остановил колонну, соскочил с машины и пошел к мосту через арык, на котором стоял офицер. Это оказался командир третьей роты Саня Григорьев. Мы поздоровались, и я объяснил причину своего прибытия, попросив обрисовать обстановку.

– Ты, Боря, смотри сам. Здесь я тебе не советчик. Сам определяйся, куда и кого ставить.

Закончив обход позиций мотострелков, я определился с обороной данного района, после чего подозвал командиров взводов:

– Коровин, ты со своим взводом занимаешь оборону за мостом, пятьдесят метров дальше сгоревшего «Москвича» – фронтом на Чечен-Аул. Задача: не пропустить боевиков в случае атаки на мост. Жидилев, а ты со своим взводом располагаешься на поле, на уровне второго взвода, но углом к дороге, так чтобы в случае попытки прорыва боевиков ты мог вести огонь по дороге, идущей из деревни ко второму взводу, а также по деревне. – Я прутиком начертил на земле схему расположения взводов. – Как развернетесь, сразу же капитально закапываться. Я же расположусь вот здесь, у моста. Если кто прорвется, то мы будем с ними уже здесь разбираться. Задача ясна?

Офицеры мотнули головами.

– Алексей Иванович, ты с Карпуком оборудуешь место командного пункта у моста. «Уралы» и БРДМ туда же поставишь. Но БРДМ так поставишь, чтобы пулеметами мы могли смести с моста любого, кто там окажется.

Поставив задачу, я пошел к видневшейся в отдалении кашаэмке артиллеристов. За ней в пятидесяти метрах деловито суетились танкисты, цепляя тросом танк, который свалился в арык.

– Кто командир батареи? – спросил я солдата с автоматом.

Ответить солдат не успел: открылся люк, и из него вылез капитан Кириллов.

– Боря, здорово. Ты чего тут делаешь?

Выслушав меня, он обрадовался:

– Боря, я сейчас пытался танком взорвать склад ГСМ на окраине Чечен-Аула, да ни фига не получается. Корректировал, корректировал, но эти дебильные танкисты попасть не могут. Давай из твоей противотанковой установки долбанем…

Кириллов показал рукой на четыре большие цистерны, которые стояли на склоне горы. Да и я сам давно уже обратил внимание, как танк в двухстах метрах от нас в течение двадцати минут стрелял по складу ГСМ и никак не мог попасть. Я вскинул бинокль и стал осматривать склон горы: четыре цистерны, выкрашенные серебрянкой, поблескивали на солнце. Рядом стояла будка и еще пара строений. Но сложность была в том, что впереди склада высились деревья и проходила линия электропередачи, которые наполовину перекрывали проводами и ветками цистерны.

– Хорошо, Игорь, сейчас попробую уничтожить.

Я отдал необходимые распоряжения и уже через десять минут наводил визир переносной противотанковой установки на левую емкость. Но с этого места тоже было плохо видно: мешали деревья. Я переместился еще на пятьдесят метров влево, теперь можно стрелять. Поставил контейнер с ракетой на пусковую установку и механизмами горизонтальной и вертикальной наводки навел на цель. Затем поднял перекрестье, как это положено, на одну треть высоты цели над цистерной. Успел пожалеть о том, что не захватил на позицию шлемофон, и нажал на спуск. Сначала громко щелкнули и отстрелились крышки контейнера, и почти сразу же заревел стартовый двигатель. Ракета сорвалась с направляющей и помчалась к цели. Оглушенный пуском, я действовал уже на автомате: через секунду огонек от стартового двигателя показался в визире, на границе большого круга. Ракета вихлялась на траектории и все больше смещалась за границу прицельных кругов. Мелкими движениями механизмов наведения за две секунды ввел огонек двигателя в малый круг и установил контроль над полетом ракеты. Постепенно я начал механизмами наводки совмещать малый круг и емкость с горючим. Ракета, послушная командам, начала плавно доворачивать на цель, скользнула над ветками деревьев и практически впритирку прошла по верхнему краю цистерны, взорвавшись под одним из навесов. В разные стороны полетели доски, шифер, загорелись мгновенно куски старого рубероида, выкидывая вверх клубы черного дыма.

Я вскинулся над установкой, в пяти метрах от меня в азарте приплясывал Игорь:

– Боря, блин, еще сантиметров бы пятьдесят ниже, и рвануло бы. Давай вторую.

Взглянул на склад: до него примерно 1800 метров, это значит 9 секунд полета ракеты. А мне показалось, что она летела целую минуту. Я хмыкнул и поставил на направляющую следующий контейнер. Но тоже неудача. Ракета разорвалась в ветках впереди стоящих деревьев. Взял чуть выше, и ракета ушла выше склада, разорвавшись на склоне перед кладбищем. Четвертая попала в провода линии электропередачи и тоже взорвалась. Я еще более сосредоточился: и следующая ракета, ювелирно пройдя меж проводов и над ветками, вонзилась в бок цистерны. День был солнечный и теплый, поэтому пары, которые скопились вверху цистерны, красиво рванули, превращаясь в стремительно расширяющийся огромный огненный шар, но через несколько секунд от огненного шара остался лишь черный дым, а над баком весело и красиво заплясали яркие языки пламени. Я поднял голову и, даже полуоглушенный, услышал радостный рев солдат не только моей батареи, но и всех, кто наблюдал. Подбежали солдаты и положили на землю еще две ракеты. И следующую ракету я уже уверенно вогнал в низ цистерны. Взрыв был не такой впечатляющий, но зато через возникшую дыру хлынул мощный поток горящего топлива, который покатил вниз, зажигая все, что ему попадалось на пути. Последней ракетой я промахнулся и плюнул. Все, на сегодня достаточно.

www.bookcity.club

Читать онлайн "Хлеб с порохом" автора Цеханович Борис Геннадьевич - RuLit

Борис Цеханович

Хлеб с порохом

Глава первая

Под Чечен-Аулом

Утром меня вызвал начальник штаба полка:

– Копытов, берешь к себе в колонну еще машину космической связи. За благополучную доставку ее к командиру полка отвечаешь головой. Учти, в ней золота больше, чем стоит полк твоих противотанковых установок. Задача понятна? Ну, тогда вперед.

Наконец-то. Ровно месяц назад наш кадрированный полк срочно был пополнен солдатами из Забайкальского военного округа, перекинутыми к нам в течение суток самолетами. Пополнена и моя противотанковая батарея. Среди 28 рядовых и сержантов были повара, строители, пехотинцы, химики… Был даже бывший осужденный, но ни одного противотанкиста. Офицеров и прапорщиков тоже дали, но уже из нашего округа. Вот с таким контингентом нам и пришлось идти на войну. Десять дней интенсивного боевого слаживания. Марш железнодорожным транспортом на Кавказ. Снова боевое слаживание, но уже в Чечне под Толстым-Юртом в тяжелых условиях. Марш на станцию Примыкание, которая находилась между Аргуном и Грозным. И вот четырехдневное стояние здесь закончилось. Мотострелковые батальоны полка вчера прорвались мимо Пригородного, Новых Промыслов к Чечен-Аулу и закрепились там. Сегодня с двумя взводами ухожу я туда, а третий взвод пока остается на поле, прикрывать огневые позиции нашего дивизиона.

За этот месяц я достаточно хорошо узнал личный состав батареи, и сейчас, пока шел к колонне, мысленно еще раз пробежался по своим подчиненным, как бы заново оценивая их. Хорошо показали себя командиры взводов: лейтенанты-двухгодичники. Я сразу же выделил командира первого взвода лейтенанта Жидилева: небольшого роста, хитроватый, хозяйственный деревенский мужичок. И солдаты подобрались такие же хозяйственные, все, что имело какую-то ценность в будущем на войне, тащили во взвод и уже обросли своим имуществом, которым очень дорожили. Командир второго взвода лейтенант Коровин не отличался хозяйственной жилкой, но был добросовестным и грамотным офицером, насколько это можно сказать об офицере-двухгодичнике. Сумел заинтересовать и сплотить вокруг себя личный состав, и его взвод уже представлял достаточно крепкий воинский коллектив. Командиры первого и второго взводов закончили Челябинский сельскохозяйственный институт, где на военной кафедре изучали противотанковую установку «9П148». Надо сказать, что преподаватели на кафедре добросовестно относились к своим обязанностям и хорошо готовили из студентов офицеров-противотанкистов. Что Жидилев, что Коровин отлично знали технику и уверенно ее использовали, как на занятиях, так и в ходе многочисленных маршей. Очень много беспокойства вызывал третий взвод и его командир лейтенант Мишкин. Глядя на него, я часто вспоминал фильм «Адъютант его превосходительства» и одного из героев – поручика Микки. Такая же романтическая натура, которая при первой встрече с реальной действительностью очень быстро ломается. Мне кажется, он мечтал как можно скорее попасть на войну, где в бесконечных победных боях он во главе взвода врывается в гущу противника, проявляя массу героизма – побеждает, а может быть, и геройски погибает. Но уже на этапе боевого слаживания романтизма и восторга поубавилось. По закону подлости ему во взвод подобрались слабые сержанты и водители. Один водитель, рядовой Снытко, со своей вечно кипящей противотанковой установкой, мог вогнать в глухую тоску любую героическую натуру. Личный состав в третьем взводе подобрался разношерстный, и коллектив как таковой не сложился.

Из прапорщиков я в полной мере мог положиться на Игоря Карпука – добросовестный парень, инициативный. Постоянно работая на технике, он достаточно быстро узнал устройство и особенности эксплуатации противотанковых установок. Немаловажную роль сыграло и то, что он родом был из Бурятии, откуда была подавляющая масса личного состава. Среди них он быстро завоевал авторитет, и солдаты безоговорочно выполняли все его указания. В результате получилось так, что замполит Кирьянов был моей правой рукой, а Карпук стал, если так можно выразиться, – левой рукой.

Старшина, прапорщик Пономарев, бывший капитан милиции, не пользовался никаким авторитетом среди солдат. Он их боялся, а солдаты быстро это прочухали и давали ему отпор во всех его начинаниях. Да и я часто ругал его за то, что он всю работу взваливал на одних и тех же безответных, добросовестных солдат.

Среди солдат я хорошо узнал тех, с кем мне приходилось часто сталкиваться в период подготовки батареи. Водителем на мой, командирский БРДМ попал бывший заключенный рядовой Чудинов – кличка Чудо. В тюрьму попал по хулиганке, отсидел, что-то увидел, почувствовал, чем страшно гордится. Нахватался зэ– ковских понятий, законов и пытается здесь этим бравировать. Офицеров и прапорщиков считает «западло», особенно ненавидит старшину за то, что он бывший мент. С солдатами живет нормально, говорит: «Чистые погоны – чистая совесть». Пока выполняет все приказы беспрекословно, хотя иной раз саботирует указания старшины. Сержант Алушаев, пулеметчик моей машины, серьезный и надежный парень. Санинструктор сержант Торбан добросовестный, но бестолковый. По своей специальности подготовлен слабо. Если сталкивается с какой-нибудь болячкой, бежит за советом к технику. Игорь, оказывается, неплохо разбирается в медицине – на бытовом уровне. Среди командиров машин в лидерах ходят сержанты Некрасов и Ермаков. Оба из второго взвода. Правда, краем уха слышал разговор среди солдат, что Ермаков слабоват на выпивку. Узнал я и других солдат, сержантов батареи – кого больше, кого меньше, и теперь нам вместе придется выполнять боевую задачу.

Колонна машин, которая должна была двигаться к Чечен-Аулу, уже была выстроена. Тут же стояли и два моих противотанковых взвода. Я только сходил за «Уралом», на котором была установлена космическая связь, и поставил его в свою колонну, за машиной командира второго взвода. А еще через десять минут мы тронулись. Прошли мимо подбитого самолета и по автостраде проехали километра три в сторону Грозного, после чего свернули в поле, на дорогу, пробитую прошедшей техникой. Я сначала опасался за свои БРДМ, но машины шли нормально, и «Урал» со связью тоже. Минут двадцать мы шли по территории обширных садовых участков. Кругом были видны воронки и израненные осколками снарядов и мин деревья, и только в одном месте мы увидели перевернутый прицеп с рассыпанными по земле минометными выстрелами. Дорога ухудшилась, и колонна стала растягиваться, тяжелый «Урал» начал опасно отставать. Пришлось тоже снизить скорость. Еще пару километров, и техника, натужно гудя, форсируя большую и глубокую лужу, стала выползать на асфальт, втягиваясь в улицу дачного поселка. Тут уже располагался блокпост морских пехотинцев, но над поселком и дорогой грозно нависали высоты Новых Промыслов, откуда в любой момент мог обрушиться шквал огня.

Колонна остановилась, поджидая отставшие машины. Батарея моя была в полном составе, и «Урал», спокойно работающий на холостом ходу, внушал оптимизм. Замыкание доложило о всех машинах, тронулись дальше. Метров через сто увидели первый труп боевика. Он лежал, уткнувшись головой в землю, автомат, наверно, забрали, но тело было перепоясано ремнями, на которых висели пустые подсумки для гранат и патронов. Лежал боевик рядом с какими-то разбитыми мастерскими, во дворе которых теснились легковые и грузовые машины. Даже мимолетного взгляда, который я успел бросить внутрь двора, было достаточно, чтобы понять: если там и были целые машины, то после посещения наших военнослужащих они годились только в металлолом. Все машины были или расстреляны, или взорваны гранатами. Слева промелькнуло кладбище, густо утыканное пиками и свежими могилами. Я уже знал, что под каждой пикой лежит воин, погибший в борьбе с неверными, и количество пик радовало душу.

Проехали поселок Гикаловский, еще через пять минут миновали автобусную остановку с телами расстрелянных боевиков и северный перекресток дорог на Чечен-Аул. Через километр подъехали к племенной станции, где расположился командный пункт и подразделения полка. Перед главной дорогой, где был поворот к зданию племенной станции, стояли два больших постамента, облицованных кафельной плиткой. На левом – скульптура мощного быка, который в ярости загребает копытами. Особенно рельефно на скульптуре выделялись яйца, на которых виднелись следы пуль. А на правом – скульптура барана, гордо закинувшего голову. Я слез с машины и, внимательно осмотрев монументы, отправился искать командира полка, чтобы доложить о прибытии и получить задачу. Штаб располагался в трехэтажном здании бывшего управления племенной станции на первом этаже. В большой комнате, когда-то здесь размещалась бухгалтерия, я нашел командира полка и начальника артиллерии, стол которого располагался рядом со столом командира. Сразу же доложился обоим. Командир спросил, как добрались, была ли обстреляна колонна? Получив ответы, Петров низко склонился над картой.

www.rulit.me

Борис Цеханович Хлеб с порохом - Хлеб с порохом - Борис Геннадьевич Цеханович - Ogrik2.ru

Утром меня вызвал начальник штаба полка:

– Копытов, берешь к себе в колонну еще машину космической связи. За благополучную доставку ее к командиру полка отвечаешь головой. Учти, в ней золота больше, чем стоит полк твоих противотанковых установок. Задача понятна? Ну, тогда вперед.

Наконец-то. Ровно месяц назад наш кадрированный полк срочно был пополнен солдатами из Забайкальского военного округа, перекинутыми к нам в течение суток самолетами. Пополнена и моя противотанковая батарея. Среди 28 рядовых и сержантов были повара, строители, пехотинцы, химики… Был даже бывший осужденный, но ни одного противотанкиста. Офицеров и прапорщиков тоже дали, но уже из нашего округа. Вот с таким контингентом нам и пришлось идти на войну. Десять дней интенсивного боевого слаживания. Марш железнодорожным транспортом на Кавказ. Снова боевое слаживание, но уже в Чечне под Толстым-Юртом в тяжелых условиях. Марш на станцию Примыкание, которая находилась между Аргуном и Грозным. И вот четырехдневное стояние здесь закончилось. Мотострелковые батальоны полка вчера прорвались мимо Пригородного, Новых Промыслов к Чечен-Аулу и закрепились там. Сегодня с двумя взводами ухожу я туда, а третий взвод пока остается на поле, прикрывать огневые позиции нашего дивизиона.

За этот месяц я достаточно хорошо узнал личный состав батареи, и сейчас, пока шел к колонне, мысленно еще раз пробежался по своим подчиненным, как бы заново оценивая их. Хорошо показали себя командиры взводов: лейтенанты-двухгодичники. Я сразу же выделил командира первого взвода лейтенанта Жидилева: небольшого роста, хитроватый, хозяйственный деревенский мужичок. И солдаты подобрались такие же хозяйственные, все, что имело какую-то ценность в будущем на войне, тащили во взвод и уже обросли своим имуществом, которым очень дорожили. Командир второго взвода лейтенант Коровин не отличался хозяйственной жилкой, но был добросовестным и грамотным офицером, насколько это можно сказать об офицере-двухгодичнике. Сумел заинтересовать и сплотить вокруг себя личный состав, и его взвод уже представлял достаточно крепкий воинский коллектив. Командиры первого и второго взводов закончили Челябинский сельскохозяйственный институт, где на военной кафедре изучали противотанковую установку «9П148». Надо сказать, что преподаватели на кафедре добросовестно относились к своим обязанностям и хорошо готовили из студентов офицеров-противотанкистов. Что Жидилев, что Коровин отлично знали технику и уверенно ее использовали, как на занятиях, так и в ходе многочисленных маршей. Очень много беспокойства вызывал третий взвод и его командир лейтенант Мишкин. Глядя на него, я часто вспоминал фильм «Адъютант его превосходительства» и одного из героев – поручика Микки. Такая же романтическая натура, которая при первой встрече с реальной действительностью очень быстро ломается. Мне кажется, он мечтал как можно скорее попасть на войну, где в бесконечных победных боях он во главе взвода врывается в гущу противника, проявляя массу героизма – побеждает, а может быть, и геройски погибает. Но уже на этапе боевого слаживания романтизма и восторга поубавилось. По закону подлости ему во взвод подобрались слабые сержанты и водители. Один водитель, рядовой Снытко, со своей вечно кипящей противотанковой установкой, мог вогнать в глухую тоску любую героическую натуру. Личный состав в третьем взводе подобрался разношерстный, и коллектив как таковой не сложился.

Из прапорщиков я в полной мере мог положиться на Игоря Карпука – добросовестный парень, инициативный. Постоянно работая на технике, он достаточно быстро узнал устройство и особенности эксплуатации противотанковых установок. Немаловажную роль сыграло и то, что он родом был из Бурятии, откуда была подавляющая масса личного состава. Среди них он быстро завоевал авторитет, и солдаты безоговорочно выполняли все его указания. В результате получилось так, что замполит Кирьянов был моей правой рукой, а Карпук стал, если так можно выразиться, – левой рукой.

Старшина, прапорщик Пономарев, бывший капитан милиции, не пользовался никаким авторитетом среди солдат. Он их боялся, а солдаты быстро это прочухали и давали ему отпор во всех его начинаниях. Да и я часто ругал его за то, что он всю работу взваливал на одних и тех же безответных, добросовестных солдат.

Среди солдат я хорошо узнал тех, с кем мне приходилось часто сталкиваться в период подготовки батареи. Водителем на мой, командирский БРДМ попал бывший заключенный рядовой Чудинов – кличка Чудо. В тюрьму попал по хулиганке, отсидел, что-то увидел, почувствовал, чем страшно гордится. Нахватался зэ– ковских понятий, законов и пытается здесь этим бравировать. Офицеров и прапорщиков считает «западло», особенно ненавидит старшину за то, что он бывший мент. С солдатами живет нормально, говорит: «Чистые погоны – чистая совесть». Пока выполняет все приказы беспрекословно, хотя иной раз саботирует указания старшины. Сержант Алушаев, пулеметчик моей машины, серьезный и надежный парень. Санинструктор сержант Торбан добросовестный, но бестолковый. По своей специальности подготовлен слабо. Если сталкивается с какой-нибудь болячкой, бежит за советом к технику. Игорь, оказывается, неплохо разбирается в медицине – на бытовом уровне. Среди командиров машин в лидерах ходят сержанты Некрасов и Ермаков. Оба из второго взвода. Правда, краем уха слышал разговор среди солдат, что Ермаков слабоват на выпивку. Узнал я и других солдат, сержантов батареи – кого больше, кого меньше, и теперь нам вместе придется выполнять боевую задачу.

Колонна машин, которая должна была двигаться к Чечен-Аулу, уже была выстроена. Тут же стояли и два моих противотанковых взвода. Я только сходил за «Уралом», на котором была установлена космическая связь, и поставил его в свою колонну, за машиной командира второго взвода. А еще через десять минут мы тронулись. Прошли мимо подбитого самолета и по автостраде проехали километра три в сторону Грозного, после чего свернули в поле, на дорогу, пробитую прошедшей техникой. Я сначала опасался за свои БРДМ, но машины шли нормально, и «Урал» со связью тоже. Минут двадцать мы шли по территории обширных садовых участков. Кругом были видны воронки и израненные осколками снарядов и мин деревья, и только в одном месте мы увидели перевернутый прицеп с рассыпанными по земле минометными выстрелами. Дорога ухудшилась, и колонна стала растягиваться, тяжелый «Урал» начал опасно отставать. Пришлось тоже снизить скорость. Еще пару километров, и техника, натужно гудя, форсируя большую и глубокую лужу, стала выползать на асфальт, втягиваясь в улицу дачного поселка. Тут уже располагался блокпост морских пехотинцев, но над поселком и дорогой грозно нависали высоты Новых Промыслов, откуда в любой момент мог обрушиться шквал огня.

Колонна остановилась, поджидая отставшие машины. Батарея моя была в полном составе, и «Урал», спокойно работающий на холостом ходу, внушал оптимизм. Замыкание доложило о всех машинах, тронулись дальше. Метров через сто увидели первый труп боевика. Он лежал, уткнувшись головой в землю, автомат, наверно, забрали, но тело было перепоясано ремнями, на которых висели пустые подсумки для гранат и патронов. Лежал боевик рядом с какими-то разбитыми мастерскими, во дворе которых теснились легковые и грузовые машины. Даже мимолетного взгляда, который я успел бросить внутрь двора, было достаточно, чтобы понять: если там и были целые машины, то после посещения наших военнослужащих они годились только в металлолом. Все машины были или расстреляны, или взорваны гранатами. Слева промелькнуло кладбище, густо утыканное пиками и свежими могилами. Я уже знал, что под каждой пикой лежит воин, погибший в борьбе с неверными, и количество пик радовало душу.

Проехали поселок Гикаловский, еще через пять минут миновали автобусную остановку с телами расстрелянных боевиков и северный перекресток дорог на Чечен-Аул. Через километр подъехали к племенной станции, где расположился командный пункт и подразделения полка. Перед главной дорогой, где был поворот к зданию племенной станции, стояли два больших постамента, облицованных кафельной плиткой. На левом – скульптура мощного быка, который в ярости загребает копытами. Особенно рельефно на скульптуре выделялись яйца, на которых виднелись следы пуль. А на правом – скульптура барана, гордо закинувшего голову. Я слез с машины и, внимательно осмотрев монументы, отправился искать командира полка, чтобы доложить о прибытии и получить задачу. Штаб располагался в трехэтажном здании бывшего управления племенной станции на первом этаже. В большой комнате, когда-то здесь размещалась бухгалтерия, я нашел командира полка и начальника артиллерии, стол которого располагался рядом со столом командира. Сразу же доложился обоим. Командир спросил, как добрались, была ли обстреляна колонна? Получив ответы, Петров низко склонился над картой.

– Смотри на карту и запоминай, – командир взял в руку карандаш, – встанешь здесь. Вот сейчас ты проезжал, слева был перекресток, автобусная остановка и дорога на Чечен-Аул, помнишь?

– Да, товарищ полковник, видел.

– Вот этот перекресток ты и обороняешь. Разворачивайся и закапывайся. Там сейчас стоит мотострелковый взвод третьей роты, но я его завтра уберу оттуда. И ты там будешь единственным заслоном от боевиков со стороны северной части Чечен-Аула, да и Гикаловского. Кстати, насчет Гикаловского. Первый батальон прикрывает лишь дорогу, саму деревню не контролирует. Боевики тоже ее не контролируют, но иногда там шастают. Так что за этим селом так же внимательно надо наблюдать. Вот на этом поле через пару дней я разверну артиллерию полка. Так что от тебя будет зависеть многое. Будь бдительным. От Чечен-Аула идет асфальтовая дорога, всего километр, ты даже оглянуться не успеешь, как дудаевцы ворвутся в твое расположение – если они по ней рванут на тебя. А метров через триста и позиции дивизионов. Пожгут они на хрен все. А у нас и так вчера за двадцать минут боя сожгли почти всю танковую роту. Так что ты должен там организовать четкую службу и крепкую оборону. Задача ясна?

Я склонился над картой, несколько секунд вглядываясь в условные обозначения, потом поднялся:

– Ясно, товарищ полковник. Разрешите убыть?

Командир махнул рукой, я же еще посмотрел на начальника артиллерии, ожидая дополнительных указаний, но тот лишь вяло махнул рукой, и я вышел из комнаты.

Приняв вправо у перекрестка, я остановил колонну, соскочил с машины и пошел к мосту через арык, на котором стоял офицер. Это оказался командир третьей роты Саня Григорьев. Мы поздоровались, и я объяснил причину своего прибытия, попросив обрисовать обстановку.

– Ты, Боря, смотри сам. Здесь я тебе не советчик. Сам определяйся, куда и кого ставить.

Закончив обход позиций мотострелков, я определился с обороной данного района, после чего подозвал командиров взводов:

– Коровин, ты со своим взводом занимаешь оборону за мостом, пятьдесят метров дальше сгоревшего «Москвича» – фронтом на Чечен-Аул. Задача: не пропустить боевиков в случае атаки на мост. Жидилев, а ты со своим взводом располагаешься на поле, на уровне второго взвода, но углом к дороге, так чтобы в случае попытки прорыва боевиков ты мог вести огонь по дороге, идущей из деревни ко второму взводу, а также по деревне. – Я прутиком начертил на земле схему расположения взводов. – Как развернетесь, сразу же капитально закапываться. Я же расположусь вот здесь, у моста. Если кто прорвется, то мы будем с ними уже здесь разбираться. Задача ясна?

Офицеры мотнули головами.

– Алексей Иванович, ты с Карпуком оборудуешь место командного пункта у моста. «Уралы» и БРДМ туда же поставишь. Но БРДМ так поставишь, чтобы пулеметами мы могли смести с моста любого, кто там окажется.

Поставив задачу, я пошел к видневшейся в отдалении кашаэмке артиллеристов. За ней в пятидесяти метрах деловито суетились танкисты, цепляя тросом танк, который свалился в арык.

– Кто командир батареи? – спросил я солдата с автоматом.

Ответить солдат не успел: открылся люк, и из него вылез капитан Кириллов.

– Боря, здорово. Ты чего тут делаешь?

Выслушав меня, он обрадовался:

– Боря, я сейчас пытался танком взорвать склад ГСМ на окраине Чечен-Аула, да ни фига не получается. Корректировал, корректировал, но эти дебильные танкисты попасть не могут. Давай из твоей противотанковой установки долбанем…

Кириллов показал рукой на четыре большие цистерны, которые стояли на склоне горы. Да и я сам давно уже обратил внимание, как танк в двухстах метрах от нас в течение двадцати минут стрелял по складу ГСМ и никак не мог попасть. Я вскинул бинокль и стал осматривать склон горы: четыре цистерны, выкрашенные серебрянкой, поблескивали на солнце. Рядом стояла будка и еще пара строений. Но сложность была в том, что впереди склада высились деревья и проходила линия электропередачи, которые наполовину перекрывали проводами и ветками цистерны.

– Хорошо, Игорь, сейчас попробую уничтожить.

Я отдал необходимые распоряжения и уже через десять минут наводил визир переносной противотанковой установки на левую емкость. Но с этого места тоже было плохо видно: мешали деревья. Я переместился еще на пятьдесят метров влево, теперь можно стрелять. Поставил контейнер с ракетой на пусковую установку и механизмами горизонтальной и вертикальной наводки навел на цель. Затем поднял перекрестье, как это положено, на одну треть высоты цели над цистерной. Успел пожалеть о том, что не захватил на позицию шлемофон, и нажал на спуск. Сначала громко щелкнули и отстрелились крышки контейнера, и почти сразу же заревел стартовый двигатель. Ракета сорвалась с направляющей и помчалась к цели. Оглушенный пуском, я действовал уже на автомате: через секунду огонек от стартового двигателя показался в визире, на границе большого круга. Ракета вихлялась на траектории и все больше смещалась за границу прицельных кругов. Мелкими движениями механизмов наведения за две секунды ввел огонек двигателя в малый круг и установил контроль над полетом ракеты. Постепенно я начал механизмами наводки совмещать малый круг и емкость с горючим. Ракета, послушная командам, начала плавно доворачивать на цель, скользнула над ветками деревьев и практически впритирку прошла по верхнему краю цистерны, взорвавшись под одним из навесов. В разные стороны полетели доски, шифер, загорелись мгновенно куски старого рубероида, выкидывая вверх клубы черного дыма.

Я вскинулся над установкой, в пяти метрах от меня в азарте приплясывал Игорь:

– Боря, блин, еще сантиметров бы пятьдесят ниже, и рвануло бы. Давай вторую.

Взглянул на склад: до него примерно 1800 метров, это значит 9 секунд полета ракеты. А мне показалось, что она летела целую минуту. Я хмыкнул и поставил на направляющую следующий контейнер. Но тоже неудача. Ракета разорвалась в ветках впереди стоящих деревьев. Взял чуть выше, и ракета ушла выше склада, разорвавшись на склоне перед кладбищем. Четвертая попала в провода линии электропередачи и тоже взорвалась. Я еще более сосредоточился: и следующая ракета, ювелирно пройдя меж проводов и над ветками, вонзилась в бок цистерны. День был солнечный и теплый, поэтому пары, которые скопились вверху цистерны, красиво рванули, превращаясь в стремительно расширяющийся огромный огненный шар, но через несколько секунд от огненного шара остался лишь черный дым, а над баком весело и красиво заплясали яркие языки пламени. Я поднял голову и, даже полуоглушенный, услышал радостный рев солдат не только моей батареи, но и всех, кто наблюдал. Подбежали солдаты и положили на землю еще две ракеты. И следующую ракету я уже уверенно вогнал в низ цистерны. Взрыв был не такой впечатляющий, но зато через возникшую дыру хлынул мощный поток горящего топлива, который покатил вниз, зажигая все, что ему попадалось на пути. Последней ракетой я промахнулся и плюнул. Все, на сегодня достаточно.

– Боря, давай еще стрелять. – Кириллов от нетерпения даже подпрыгивал на месте.

– Игорь, все. Комбат счет в батарее открыл. Завтра добьем цистерны, а на сегодня хватит. И так полночи гореть будет.

Мы вернулись на командный пункт, здесь и во взводах вовсю кипела работа. Я попытался тоже включиться в работу по оборудованию землянки, но, быстро почувствовав боль в районе сердца, бросил это занятие и в бинокль стал рассматривать окружающую нас местность. Типичные для Чечни окрестности. Сзади меня проходила асфальтовая дорога, которая связывала город Грозный с ближайшим населенным пунктом Старые Атаги. В двадцати метрах параллельно дороге протекал арык в глубоком, метра четыре глубиной, канале. Вот на этом клочке, между дорогой и каналом, мы сейчас и развертывали свой командный пункт. Со стороны боевиков нас прикрывала полутораметровая насыпь, которая шла вдоль всего канала. За каналом проходил железобетонный желоб, где тоже текла вода, но в отличие от арыка она была чистой. Слева от нас, через канал стоял железобетонный мост с большой дырой от снаряда посередине, и дорога от моста шла в Чечен-Аул, который находился в полутора километрах. Он полностью был под контролем боевиков. Слева и справа от дороги чистые поля. На правом поле в трехстах метрах от нас был передний край третьего батальона, а слева никого не было, и вдоль дороги к деревне, практически до нее, шла зеленка шириной метров двадцать. Самое гнусное место для нападения со стороны чеченцев. За ГСМ, который продолжал гореть, было кладбище. Оно плавно взбиралось по склону небольшого хребта на окраине Чечен-Аула, который тянулся, покрытый лесом, несколько километров до н/п Пригородное. Сама деревня казалась вымершей, на улицах никого не было видно, лишь кое-где бродил брошенный скот. Не было видно и боевиков. Я перевел бинокль снова на дорогу, которую прикрывал. Самое плохое, что по прямой чистого пространства было метров девятьсот, то есть ракеты не применишь: оператор просто не успеет взять управление на себя. Тут надо бы еще метров триста как минимум резерва иметь. На плавном повороте дороги виднелись остатки нескольких разбитых машин.

– Это моя работа, – послышался из-за спины голос Кириллова. Он подогнал свою кашаэмку ближе к нам и встал в пятидесяти метрах от моего КП. – Мы в первый день, как сюда прорвались, заняли с мотострелковым взводом оборону. Ночью духи завязали бой с третьим батальоном, причем так нажали, что пехота дрогнула. А здесь они решили додавить. Смотрю в ночник, а они колонну строят, чтобы рвануть и смять нас здесь. Докладываю командиру полка, а тот: «Держитесь сами, подмоги не будет». Ну, я одним дымовым дал пристрелочный. Смотрю, снаряд лег практически нормально, только сто пятьдесят метров перелетел. Я ввел поправочку в прицел и 72 снаряда дивизионом – беглый огонь! Вообще, классно снаряды легли. Сразу же половина машин взлетела от прямых попаданий, боевики в разные стороны, но мало кто ушел. Пехота даже огня не открывала. Так что я им здесь полностью атаку сорвал. – Игорь от удовольствия потер руки. – Честно говоря, я проворонил, когда они раненых и убитых уволокли. Утром смотрю, а они еще и неподбитые машины втихаря утащили. Да и черт с ними, мало им не показалось.

Мы еще в таком духе немного поболтали, обговорили все возможные вопросы взаимодействия. Игорь предупредил, чтобы ночью я поглядывал за арыком, а то по ночам духи пробираются по ним в расположения войск и вырезают наших. Вскоре Кириллов ушел к себе, а я начал проверять подготовку взводов к ночи. Прошелся по позициям, проинструктировал не только командиров взводов, но и весь личный состав. По радиостанции доложил командиру о занятии района, а через какое-то время стемнело.

В 23 часа я с сержантом Торбаном заступил на дежурство. Небо было чистое и все усыпанное звездами. Из-за горизонта медленно вылезла багровая и огромная луна, обещая освещать своим призрачным, неживым светом все вокруг на протяжении всей ночи. Это меня особо радовало, так как осветительных ракет было уже мало. Но они и не нужны были. Раз в три – пять минут с шелестящим звуком прилетали с огневых позиций около станции Примыкание осветительные снаряды и освещали все кругом: Чечен-Аул, поля, кладбище, хребет с лесом, да и нас тоже. Через минуту после того, как гас осветительный снаряд, высоко в небе разгорался факел осветительной мины, который медленно и величаво опускался на парашюте к земле, освещая все вокруг в течение сорока секунд. А в перерыве между ними в небо взлетали две-три осветительные ракеты, которые пускала пехота. Так что с освещением местности проблем не было.

Дежурство проходило спокойно. Тревожили только отсветы фар машин боевиков, которые шастали на противоположной стороне Чечен-Аула, но с ними активно работал Игорь. Из недалеко стоявшей кашаэмки, из открытого люка, изредка доносился голос Кириллова, подающего команды на огневую позицию своей батареи. Как правило, после команды со стороны станции Примыкание прилетали снаряды и рвались в деревне или на противоположной окраине населенного пункта, пытаясь нащупать машины. После разрывов отблески фар гасли, а потом вновь возникали, но уже в другом месте.

Утром я начал проверять инженерное оборудование позиций взводов. Третья рота уже снялась и ушла, так что теперь нам надо было надеяться только на себя. Пришел Кириллов, и огнем из противотанковой установки мы взорвали еще две цистерны на складе ГСМ, четвертую сумели добить танкисты.

Я сходил в штаб и доложил начальнику артиллерии о том, что развернулся в указанном районе и выкопал позиции. Честно говоря, оборудованием позиций взводов я был недоволен, считая, что укрытия для машин вырыты мелковато и окопы для стрельбы из стрелкового оружия тоже мелкие. Но я считал, что в процессе оборудования позиции мы этот недостаток устраним.

В течение нескольких дней полк перетянул все подразделения, которые оставались около станции Примыкание, в свой район. Сзади нас на поле встали два дивизиона: дивизион Чистякова, который был нам придан, и наш дивизион – Князева. Слева от позиций второго взвода и дальше встала восьмая рота Толика Соболева. Остальные подразделения третьего батальона пододвинулись к Чечен-Аулу еще на четыреста метров и уплотнили свои боевые порядки. Прибыл и мой третий взвод. Начали подходить и другие части. С развернутым флагом мимо нас с помпой проехал «разбитый» 245-й полк и ушел на Урус-Мартан. Зашел еще один мотострелковый полк и встал за нами фронтом на Новые Промыслы. Я как раз оказался на стыке полков. Правда, туда потом поставили один взвод восьмой роты, и теперь стало поспокойнее за свой тыл.

Так как вдоль моего расположения по асфальту проносились на большой скорости машины, я решил снизить их скорость, а то не дай бог собьют кого-нибудь из моих солдат. Вокруг перекрестка было много брошенных легковых автомобилей, причем большинство из них были иномарки. Зацепив их за «Урал», я стащил машины на дорогу и выстроил из них примитивный лабиринт. Теперь машины, подъезжая к моему расположению, снижали скорость и медленно проезжали вдоль моего командного пункта. А я хвастался и гордился, показывая своим гостям коллекцию иномарок. Но продолжалось это всего три дня. В одну из ночей по всей моей коллекции проехали напрямую три танка и расплющили автомобили. Теперь на дороге громоздилась куча автомобильного хлама и хвастаться было нечем.

Жизнь в полку тоже постепенно налаживалась и как-то успокаивалась, что здорово расслабляло. Чеченцы прекратили активные боевые действия на нашем участке и действовали больше исподтишка. В основном работали снайперы, и каждый день наши потери составляли один-два человека убитыми и человек пять ранеными. Я первые несколько дней очень возмущался тем, что как только выйду на насыпь у арыка, так сразу же начинают посвистывать вокруг меня пули. Пехота от безделья на переднем крае изгалялась. Выставляли банки, бутылки и целыми днями стреляли, и я считал, что это пехота начинает стрелять к нам в тыл. Но оказывается, это были чеченские снайперы. Я зашел как-то в девятую роту, когда они перемещались на триста метров вперед. БМП зацепила вагончик, в котором проживали офицеры роты, и потащила его на новое место. На крыше вагончика в это время молодцевато стоял под солнцем полуголый солдат, уткнув руки в пояс. Внезапно он резко согнулся, схватился руками за живот и, как в замедленной съемке, упал на землю. Когда мы подбежали к нему, то оказалось, что ему в живот попала пуля.

Из-за безделья и в поисках новых острых впечатлений солдаты стали разбредаться по округе, шариться по деревням, и у нас появились первые без вести пропавшие. Как правило, их вылавливали оставшиеся местные жители в деревнях при мародерстве и зверски казнили тут же на месте. Потом изуродованные трупы мародеров мы часто находили в зеленках.

После завтрака, оставив за себя Кирьянова, я двинул в сторону штаба. Через пять минут свернул у «Быка с Бараном» к зданию, где размещался штаб. Как обычно, в глаза бросилась большая дыра в стене здания на месте бывшего кабинета директора племенной станции. Когда с ходу, после короткого боя, заняли племенную станцию, то командир с штабниками пошел выбирать место для штаба. На первом этаже было много обширных помещений: актовый зал, столовая с буфетом, огромная бухгалтерия. На втором и третьем этажах располагались небольшие помещения специалистов и руководства. Зашли в один из кабинетов с небольшой приемной на втором этаже.

– Товарищ полковник, как раз для вас кабинет, – наперебой заговорили сопровождающие.

Действительно, это был типичный кабинет руководителя. Сейфы, столы, стулья, телефоны и другие недешевые атрибуты. Окна выходили на Чечен-Аул и открывали взгляду красивую панораму окрестностей. Дверь справа вела в большую комнату отдыха, которая была тоже нехило укомплектована. Небольшая, уютная приемная. Но Петров походил, похмыкал, разглядывая помещения, и отказался. Приказал поставить свой кунг сзади здания и решил: «Буду здесь жить. Не лежит у меня сердце к этому кабинету».

И правильно сердце командиру подсказало: на следующий день духи первым же снарядом из танка попали в кабинет директора и все там разворотили. И теперь каждый день обстреливали из орудий расположение командного пункта полка и позиции артиллерии. Правда, били не прицельно, а по площадям. Но все равно эти обстрелы доставляли достаточно хлопот. Каким-то образом они вычислили, что совещания у нас проходят в девять часов и в семнадцать, и в это время снарядов падало гораздо больше.

На совещании командир полка довел до присутствующих происшедшие последние случаи и потребовал от командиров ужесточения воинской дисциплины. Когда разнос был закончен, командир уже в более спокойном тоне стал ставить задачи. Оказывается, завтра на место первого батальона будет становиться морская пехота, а первый батальон займет позиции правее третьего батальона и будет продвигаться в сторону Старых Атагов.

– Ну, а напоследок самое плохое. С завтрашнего дня и до 21 февраля в силу вступает перемирие между федеральными войсками и боевиками. Перемирие заключили Москва и Дудаев, и ничего здесь не поделаешь. Я всех призываю усилить бдительность и не расслабляться. Все вы, конечно, прекрасно понимаете, что боевики используют это время по максимуму для восстановления своих сил, укрепления позиций, восстановления связи и взаимодействия между собой. Я сомневаюсь, что они прекратят боевые действия, но на каждое открытие огня с нашей стороны будут реагировать как на грубое нарушение условий перемирия. Поэтому приказываю: огонь открывать только в случае явного нападения боевиков.

Совещание все покидали возмущенные тем, что наши демократы бездумно заключили перемирие, которое впоследствии будет оплачено кровью наших солдат и офицеров.

На вечернее полковое совещание я пошел пораньше и еще не успел подойти к зданию штаба, как духи начали вечерний обстрел командного пункта полка. Несколько снарядов упало в районе артиллерийских позиций и РМО. Один снаряд упал около бани саперной роты, а когда я уже был около кунга начальника артиллерии, меня обогнал совершенно голый человек, в котором я узнал начальника артиллерии группировки полковника Кальнева. Был он весь в грязи и возмущенно матерился. Забежал мимо растерявшегося часового в штаб и скрылся в комнате, где располагался его пункт управления огнем артиллерии. Несмотря на то что полковник Кальнев лишь неделю был с нашим полком, все его уважали и прислушивались к его советам. Когда-то он и Масхадов не только учились в одном артиллерийском училище, но и достаточно долго служили в одном полку и даже дружили семьями. И сейчас довольно часто, правда, только по делам, Кальнев выходил на частоту Масхадова и решал с ним текущие вопросы обмена пленными, убитыми. Зачастую и сам Масхадов выходил на его частоту, чтобы решить вопрос о двухчасовом перемирии, в ходе которого собрать с поля после боя убитых чеченцев. Вот и сейчас, когда я зашел в коридор штаба, из-за двери слышался возмущенный голос Кальнева:

– Ты чего творишь? Ты там своим уродам скажи, что когда я баню принимаю, пусть они не стреляют. А за то, что я сейчас голый и грязный, я вам отомщу…

Я приоткрыл дверь и заглянул к артиллеристам. Кальнев бросил наушники на стол и кинулся к телефону.

– Князев, давай врежь по центру Шали своим дивизионом, там сейчас Масхадов, а то он достал меня своими обстрелами. – Полковник послушал, что сказал ему командир дивизиона. – Да, да, семьдесят два снаряда по центру Шали. Взрыватель – осколочный и фугасный. Все, давай. Если кто спросит, говори: приказал Кальнев.

– Заходи, Копытов, – увидев меня, пригласил полковник и начал рассказывать: – Вышел я из баньки покурить, хорошо так попарился, а тут снаряд прилетает и взрывается прямо в луже с грязью, с навозом, и все это на меня. До того обидно, черт побери, – сказал и сам же весело рассмеялся. Удовлетворенно кивнул, услышав слитный залп дивизиона, надел свежие трусы и ушел в баню.

* * *

Утро было пасмурное и хмурое, под стать моему настроению. Возвращаясь с совещания, около автобусной остановки увидел пару незнакомых БТР и человек тридцать бродивших вокруг нее морских пехотинцев. Подошел к ним и спросил, кто старший. Ко мне вышел заместитель командира взвода и доложил, что командир убыл с их старшим на будущие позиции и скоро вернется. Я в свою очередь представился и сказал, что мне нужен их командир взвода для того, чтобы установить взаимодействие.

В этот момент и подошел командир взвода морских пехотинцев – старший лейтенант Виктор Явлинский. Он рассказал мне, что оборону будет занимать в двухстах метрах левее меня и командный пункт у него будет находиться в здании поливочной станции в трехстах метрах отсюда. После обеда я к нему подойду, и тогда мы решим все вопросы взаимодействия.

Еще когда я подходил к остановке, то обратил внимание на фашистскую каску, которая была закреплена на броне одного из БТР.

– Откуда она у тебя?

– Да это во время боев, в Грозном, грохнули одного духа, он в ней и бегал.

Мы разошлись. Явлинский повел своих на новые позиции, а я отправился к себе и попробовал заняться делами, но у меня не выходила из головы немецкая каска, и я все думал, как бы ее выпросить себе.

Сразу после обеда я отлил в отдельную бутылку коньяк, налил в другую емкость еще пять литров коньяка и отправился с визитом к старшему лейтенанту Явлинскому. Здесь я немного схитрил. Выставил на стол бутылку коньяка, а когда мы обсудили за столом все вопросы взаимодействия в случае нападения боевиков на меня или на него, я подарил ему еще пять литров коньяка от себя. Витька обрадовался, но с огорчением констатировал, что ему нечего подарить в ответ. И тут я горячо заговорил:

– Витя, подари мне каску, она тебе на фиг не нужна. Или вы ее потеряете, или твой боец какой-нибудь сопрет ее и увезет на дембель. Дома похвастается с неделю да и продаст за бутылку такому же балбесу. А я коллекционер, и у меня этого фашистского имущества полно. У меня она не пропадет и будет как память о совместных боевых действиях.

Явлинский заколебался, но из разговора с ним я уже знал, что снабжение боеприпасами у них налажено плохо, и когда я ему пообещал, что дам еще десять огнеметов и с другими боеприпасами у него проблем не будет, – он сдался. Солдат принес каску, и я ее надел: она была как будто на меня сделана, так удобно села на голову.

– Видишь, сзади дырочка от пули – это дух, когда от нас убегал, пулю в затылок получил.

Снял каску с головы и стал ее разглядывать. Темно-зеленая «родная» краска, на которой слева нанесен общевойсковой армейский знак – орел с зажатой в когтях свастикой. Подтулейные устройства тоже «родные»: на коже видно тиснение – изготовлено в 1940 году.

– Витя, я тебе за эту каску в любом вопросе помогу, – с чувством произнес я.

…Для меня наступили тяжелые дни. Солдаты нашли выход на коньяк, и в батарее то в одном взводе, то в другом начались пьянки. Если во взводе, который был со мной в одной землянке, бойцы остерегались выпивать, то в остальных двух взводах пили, не стесняясь командиров взводов. Особенно тяжелая обстановка в этом плане сложилась в третьем взводе. Лейтенант Мишкин и так был слабоват, а сейчас он вообще не пользовался авторитетом у солдат, и во взводе «рулили» пулеметчик Акуловский и командир машины Рубцов. Чтобы как-то разделить солдат третьего взвода, я стал посылать на сопровождение колонн в Моздок БРДМ командира взвода и с ним несколько его солдат. После этого обстановка во взводе немного стабилизировалась. Но залихорадило второй взвод. Причем до такой степени, что мне пришлось их снять с позиции раньше времени и поселить с собой. Командир взвода Коровин не смог справиться с ситуацией:

– А что я могу сделать, товарищ майор? Не могу остановить пьянку…

Когда я их поселил с собой, вроде бы накал страстей сбил. Солдаты опасались пить при мне, но продолжали пить втихую и приходили в землянку уже датые. Правда, вели себя при этом тихо, чтобы не привлекать к себе внимания, но я прекрасно видел их пьяные рожи.

Передали по радиостанции, чтобы я прибыл в штаб и забрал отца моего водителя рядового Большакова. Мы быстро переговорили и отправились назад в батарею. Вещей у него было немного, и ничего нам не мешало идти и разговаривать. Я рассказал о батарее, о его сыне. Попросил его выступить перед солдатами, особенно акцентируя на том, что употреблять спиртные напитки нельзя. По-отцовски выступить. Но, честно говоря, я не был уверен, что он сумеет найти такие слова, чтобы они задели солдат за душу. Был он невысокого роста, какой-то тихий, неуверенный. Хотя, с другой стороны, то, что он доехал сюда из Бурятии, минуя все препятствия и препоны, добрался до сына, показывало достаточно сильный характер. Что ж, посмотрим, испытаем его.

Я не стал мешать встрече отца и сына, которые обнялись, а через несколько минут вокруг них собралось большинство солдат батареи, чтобы пообщаться с земляком. Целый день они сидели в окружении солдат и угощались привезенными отцом продуктами, потом солдаты угощали его трофейными разносолами, и я опасался, как бы это не переросло в обычную пьянку. Но все прошло нормально.

После проведенного мною совещания в батарее я пригласил Григория Ивановича Большакова за наш стол и там в свою очередь угостил его, но уже с употреблением трофейного коньяка. Большаков выпил граммов сто и больше не стал пить.

– Григорий Иванович, вы в армии служили?

– Да, на Балтийском флоте службу проходил. Больше двадцати пяти лет прошло, а до сих пор помню.

– Вот сейчас еще лучше вспомните, – я взял со своей кровати автомат и ремень с подсумками под магазины. Все это было заранее по моему приказу подготовлено старшиной. Пододвинул к нему списки закрепления оружия и по мерам безопасности. – Распишитесь за автомат, за меры безопасности и вперед.

Большаков неуверенно хохотнул:

– Не понял, Борис Геннадьевич.

– Да, да, Григорий Иванович. Здесь война, и каждый должен свою лепту вносить. Ваш сын с двадцати трех до трех часов ночи заступает на ночное патрулирование района расположения. Вот и вы тоже с ним заступите. Я, командир батареи, тоже в 23 часа заступаю на патрулирование, но только, в отличие от солдат, до пяти часов утра. И так каждую ночь. Расписывайтесь и получайте.

Большаков-старший еще раз взглянул на меня, а потом решительно пододвинул к себе ведомость и расписался:

– Ну, вернусь домой, рассказов-то будет, но, наверно, никто и не поверит, – взял автомат и вернулся к сыну на нары.

Ночью первый батальон тихонько выдвинулся вперед и без шума занял позиции боевиков на перекрестке дорог Шали – Старые Атаги. После двухдневных наблюдений его командир Будулаев установил, что на ночь боевики, а это были в основном жители Старых Атагов, скрытно оставляют позиции и уходят ночевать домой. А рано утром, по темноте, возвращаются и занимают свои позиции. Этим и воспользовался командир первого батальона. Рано утром, когда сонные боевики приехали на позиции, они были мгновенно уничтожены, а один из них захвачен в плен. Так получилось, что боевика после допроса по каким-то соображениям не расстреляли. А днем я встретился в штабе с Будулаевым, он рассказал мне, что два часа тому назад из Старых Атагов, под белым флагом, пришла жена живого боевика. Шустрая баба: сначала со скандалом наехала на командира батальона, а потом обругала всех и предложила обменять своего мужа на пленного солдата. Будулаев согласился, но выставил условие – если завтра в 11.00 солдата на перекрестке не будет, в 11.01 ее муж будет расстрелян прямо на перекрестке. На том и разошлись.

Интересно, что завтра будет? Сумеет она найти пленного и вовремя привести солдата? Завтра все узнаю.

Пришел в батарею, а там опять солдаты датые бродят. Блин, что делать, прямо не знаю. После обеда Кирьянов притащил сломанный пулемет. Его пехота сдала на склад, так как во время боя в ствольную коробку попали пули и рваные края пробоины якобы мешают ведению огня.

Кирьянов радостно суетился вокруг пулемета:

– Борис Геннадьевич, вранье, что боевики попали в пулемет. Смотрите, пули вот как вышли. Пехота сама, видать, пьяная и прострелила ствольную коробку. Наверно, пулеметчику надоело с ним бегать и захотелось автомат получить. Сейчас мы напильником вот здесь подточим, и у нас в батарее будет свой пулемет.

Через два часа, действительно, пулемет был готов к боевому применению. Мы тут же его испытали. Хорошая машинка. Особенно мне нравилось, когда он вел длинную очередь: как часики работал пулемет – ровненько.

На утреннем совещании командир сказал, что завтра приезжает с гуманитарной помощью комитет солдатских матерей из Бурятии. Поэтому солдат нужно привести в порядок: помыть, если есть возможность, переодеть в чистое обмундирование. Сформировать колонну, которая уйдет через два часа в Моздок за гуманитаркой и делегацией.

Целый день в батарее, да и не только в батарее все чистились и приводили себя в порядок. Но и потихоньку попивали спиртное. Целый день я шарился по батарее, но найти спиртное не смог. Днем отправил замполита на коньячный завод привезти оттуда сахара, а то он у нас был на исходе. Первый батальон оттуда уже ушел, и там лазили все кому не лень. Правда, коньяка уже не было: частью его выпили, частью вылили на землю, но разжиться кое-чем еще можно было. И в этот раз замполит приехал с богатой добычей. Привез он мешок сахара, в больших бутылях литров двести экстракта кока-колы и четыреста трехлитровых банок вина «Анапа». Все это перенесли в землянку: сахар и кока-колу поровну разделил между взводами.

Так как с питьевой водой у нас была напряженка, то солдатам я сказал, что каждый день утром, в обед и ужин сам лично буду разливать в кружки вино, чтобы его пили вместо воды. Я думаю, что это не является большим нарушением и не такой уж большой дозой, чтобы солдаты опьянели. Мое решение было встречено одобрительным гулом. Довольные тем, что мы теперь с сахаром, спустились в землянку и решили попить кофе. Вода согрелась быстро, и я на правах старшего первым набухал в аппетитно пахнувший напиток несколько ложек сахара. Размешал его и сделал первый большой глоток. От кислятины у меня свело скулы, но я уже успел проглотить жидкость.

– Алексей Иванович, – возопил я, отдышавшись и придя в себя, – ты чего привез? Это же лимонная кислота.

Кирьянов и Карпук, с испугом наблюдавшие за моей реакцией на кофе, одновременно сделали из своих кружек по маленькому и осторожному глотку. Тут же заплевались и облегченно перевели дух.

– Борис Геннадьевич, а я-то подумал, что отраву привез или какие-нибудь химикаты. Испугался. Там этих мешков навалом лежало, но точно были и с сахаром. Наверно, я спутал, но я сейчас смотаюсь и возьму сахар.

Мы засмеялись, услышав мат и смех от костра, на котором солдаты тоже готовили себе кофе.

Замполит опять укатил на коньячный завод и через час привез по мешку сахара на каждый взвод.

Вечером я пораньше пришел на совещание и остался ждать Будулаева на стоянке машин. Только он подъехал, как я подскочил к нему:

– Виталя, ну что? Давай рассказывай, сумела чеченка привести пленного солдата?

– Боря, представляешь, крутанулась баба. За ночь собрала две тысячи долларов у родни. Пошла к тем, у кого были пленные солдаты. Купила одного. Причем выбрала самого целого. Солдат оказался из 245-го полка, и в плен его взяли три дня тому назад. Вот он и рассказал, что его просто изуродовать не успели: взяли в плен и всего несколько раз избили, выбили только передние зубы, а тут его и купили. Других вообще искалечили. Ребра переломаны, яйца отбиты или вообще их нету – кастрировали. Как только рассвело, она солдата и привела. Мы вывели чеченца на перекресток, вышибли ему передние зубы, чтоб все поровну и по-честному было, и отпустили. Только предупредили, если опять попадется, то расстреляем на месте.

Наступил день приезда делегации из Бурятии. В двенадцать часов дня мимо нашего расположения медленно проехала колонна машин с гуманитарной помощью, отправленная за ней в Моздок. Солдаты радостными криками встретили ее и махали руками женщинам, сидящим в кабинах машин. Настроение у всех в батарее было праздничное, как в Новый год.

Я подал команду на построение батареи. Послал на позиции, чтобы командиры взводов оставили дежурные расчеты, а с остальными солдатами пришли на построение.

Батарея построилась, и я прошелся вдоль строя, внимательно вглядываясь в лица солдат. Осмотр только подтвердил мое предположение: половина батареи была пьяна. Но солдаты, встречаясь взглядом со мной, приободрялись и старались показать себя трезвыми. Лишь рядовой Кушмелев вызывающе и насмешливо смотрел на меня, даже не стараясь скрыть опьянение: типа, ну что, комбат, а мы опять пьяные, и что бы ты тут ни говорил, ничего с этим ты не поделаешь.

Неприкрытая насмешка солдата еще больше разозлила меня:

– Рядовой Кушмелев, выйти из строя. Постойте здесь, товарищ солдат, и послушайте командира батареи.

Солдат вышел и продолжал насмешливо, но уже и снисходительно улыбаясь, наблюдать за мной.

Я начал говорить, и чем больше говорил, тем больше горячился. Горячился от того, что видел, как мои слова не могли пробиться к душам солдат. Видел их непроницаемые лица. Никакого раскаяния от того, что они пьяны, что комбат мечется и бесится от бессилия изменить положение вещей. Кушмелев все откровеннее ухмылялся, наблюдая за моими метаньями вдоль строя. Я внезапно остановился напротив него и вперил свой бешеный взор в его наглые глаза. Он выдержал мой взгляд, и торжествующая улыбка еще больше раздвинула его губы. Это стало последней каплей в чаше моего терпения. Я шагнул вперед, резким движением поднял руки и большие пальцы обеих рук вогнал в уголки рта, растянув в разные стороны губы до предела. Увидев дрогнувшие в испуге глаза солдата, я зарычал ему в лицо:

– Сучонок, комбат бегает перед строем, рвет свое сердце, пытаясь достучаться до вас. А ты ухмыляешься здесь. Только попробуй еще раз ухмыльнуться, и я тебе рот до ушей разорву. Ты что, сука, думаешь, что я развлекаюсь здесь перед строем? Мне приятно это делать? Да я заколебался работать с вами.

Я замолчал, переводя дух, но не отрывая взгляда от глаз солдата. Потом, совершенно не думая о последствиях, резко и сильно ударил Кушмелева головой в лоб. Удар был такой силы, что у меня на несколько секунд все поплыло перед глазами, но это состояние быстро прошло. У Кушмелева от удара кокардой моей шапки рассекло кожу на лбу, и оттуда обильно пошла кровь. Взгляд у него затуманился, но насмешки уже не было, а только один страх. Я выдернул пальцы изо рта солдата, злость мгновенно улетучилась, осталась только усталость:

– Что хотите думайте обо мне, но с пьянкой в батарее я буду бороться. С этого момента я в батарее объявляю сухой закон. И начинаю с себя. Старший лейтенант Кирьянов, притащите сюда мой коньяк.

Через две минуты две двадцатилитровые канистры с коньяком стояли рядом со мной. Я открыл их и ударом ноги опрокинул на землю. В воздухе резко запахло спиртным, и пахучая жидкость начала бурно выливаться на землю. Я вытряхнул последние капли из канистр.

– Все – сухой закон. Офицеры тоже не пьют. Сержант Торбан, окажите медицинскую помощь Кушмелеву. Остальным разойтись.

Я подошел к отцу Большакова, который наблюдал за происходящим:

– Что, Григорий Иванович, осуждаете меня, наверно?

Большаков вздохнул:

– Если бы я узнал об этом там, в Бурятии, я, конечно, осудил бы вас. Но побывав здесь, увидев все это, я не одобряю вас, но в то же время не могу и осуждать. Я ведь прекрасно понимаю, что вы так поступаете не от того, что у вас было желание избить подчиненного. Ведь вы, замполит, командиры взводов делаете все, чтобы сохранить солдат целыми и невредимыми. А пьяный солдат, да еще с оружием в руках, это источник угрозы и опасности. Я тут уже третий день и постоянно им пытаюсь то же самое вдолбить. Они вроде бы соглашаются, но все равно пьют. Только сына своего и сумел удержать от выпивки. Вы тоже со своей стороны не обижайтесь на них: гоняйте их больше, и вы добьетесь своего. Солдаты очень уважают вас.

Торбан наложил повязку на голову Кушмелева, и тот теперь бродил по расположению. Вокруг него периодически кучковались солдаты, что-то возбужденно обсуждая. Через час он на тридцать минут удалился в другие взводы, потом вернулся, и опять вокруг него закрутились солдаты. Я издали наблюдал за этими непонятными переговорами и перемещениями, понимая, что солдаты обсуждают произошедшее на построении и готовят какой-то сюрприз.

Под вечер из штаба вернулся замполит и сразу подошел ко мне:

– Борис Геннадьевич, чуть не забыл: вас вызывает к себе командир полка.

Только я появился у входа в штаб полка, как оттуда вышел командир:

– Копытов, ты как раз вовремя. У тебя в батарее солдат есть. Все фамилию забываю. А вместе с делегацией приехал отец этого солдата, вон как раз он и идет.

Из кочегарки, где размещалась офицерская столовая, вышел здоровенный мужик в камуфляже и, вытирая рот носовым платком, направился к нам. Когда он приблизился, на его плечах я увидел майорские звезды.

– Павел Павлович, помещение вам подготовили. Сейчас сына вашего из батареи вызовут. А это командир батареи – майор Копытов. Можете пообщаться с ним.

Майор протянул мне такую же здоровенную руку:

– Кушмелев Павел Павлович.

У меня дрогнуло сердце, перед мысленным взглядом промелькнул его сын с перевязанной головой, но пожал руку и спокойным тоном представился:

– Майор Копытов Борис Геннадьевич.

Кушмелев повернулся к Петрову:

– Нет, я в батарее буду жить, там с комбатом и пообщаюсь. Надеюсь, мне место там найдется? – Это он уже обратился ко мне.

– Конечно, Павел Павлович. Какие проблемы? Берите вещи и пойдемте.

Через десять минут я и Кушмелев шли по дороге в батарею. Сзади пыхтели два солдата, которые тащили за нами здоровенную сумку.

– Ну, как мой сын служит? Как тут обстановка? – поинтересовался Павел Павлович.

– Придем на батарею, там сын вам все и расскажет, – уклонился я от ответа.

Остановились у землянки, и солдаты с облегчением опустили сумку на землю, а из землянки на шум выскочил Алушаев, которого я тут же отправил за Кушмелевым.

Павел Павлович с любопытством оглядывал расположение, потом я показал, где проходит передний край боевиков, а сам с беспокойством ожидал появления Кушмелева-младшего.

– Папа, ты, что ли? – раздался сзади радостно-изумленный голос солдата. Мы обернулись. – Ни фига себе, я и думать не думал тебя здесь увидеть.

– Ну, здорово, сын, – они обнялись, потом Павел Павлович отодвинул от себя сына. – Что у тебя с головой, ранили, что ли?

Солдат с превосходством и вызывающе посмотрел на меня, со значением сказав:

– Да это так, я тебе потом расскажу… Все расскажу…

Они отошли в сторону и начали прохаживаться по расположению. Я же спустился в землянку, где меня ждали офицеры батареи. На совещание сегодня идти не надо было, поэтому командир полка в двух словах сказал мне, что завтра делегация будет в каждом подразделении. Поэтому везде навести порядок.

Поставив задачу, я распустил командиров взводов и сидел на кровати, наблюдая за солдатами второго взвода, которые сидели без обуви на нарах, весело обсуждая полученные из дома письма и подарки.

В землянку с шумом ввалились майор Кушмелев с сыном.

– Борис Геннадьевич, где мое место? – весело спросил Павел Павлович.

Я с облегчением вздохнул и показал на кровать Карпука:

– Вот здесь и располагайтесь.

«Значит, сын отцу ничего пока не рассказал», – мелькнула у меня мысль.

Павел Павлович сел на кровать и стал доставать из сумки колбасу, копчености и другие вкусные вещи. Все это он передавал сыну, а тот раскладывал продукты на нарах перед своими товарищами. Посчитав, что солдатам хватит, Павел Павлович очистил от лишнего стол передо мной и стал на нем раскладывать остальные продукты и аккуратно нарезать их ломтями. Потом торжественно достал полуторалитровую бутылку и стал ее открывать.

– Борис Геннадьевич, Алексей Иванович, Игорь – прошу за стол, – Павел Павлович сделал приглашающий жест.

Игорь с Алексеем Ивановичем нерешительно переглянулись, и в землянке повисла напряженная тишина. Я кашлянул в кулак, прочищая горло:

– Павел Павлович, тут такое дело: в связи с некоторыми обстоятельствами в батарее с сегодняшнего дня я ввел сухой закон. Так что мы покушаем, но пить не будем.

– Борис Геннадьевич, я через половину страны тащил эту бутылку, чтобы выпить с командиром моего сына, а тут какой-то дурацкий сухой закон, – отец солдата огорченно поставил открытую бутылку на стол.

Я молча развел руками, как бы показывая, что ничего не имею против, но приказ есть приказ.

В повисшем молчании с нар неторопливо слез Кушмелев-младший и, не стесняясь, подошел к столу. Сел на ящик, заменяющий стул, и в гробовой тишине спокойно налил в стакан спиртное из отцовской бутылки. Уверенно взял в руки, покрутил его в пальцах и насмешливо посмотрел на меня сквозь стекло и прозрачную жидкость.

Я внутренне подобрался: «Если этот наглец выпьет сейчас водку, не посмотрю, что рядом с ним его отец – врежу ему так, что мало не будет, но покажу, кто в батарее хозяин. Теперь-то понятно, чего он шушукался с солдатами». Эти мысли как молнии мелькнули у меня в голове, и я приготовился к схватке. Насторожились и внутренне подобрались замполит с техником. Солдат опять насмешливо посмотрел на меня и потом решительно пододвинул ко мне стакан.

– Товарищ майор, мы тут между собой обсудили все, что вы сказали нам на построении, и решили: сухой закон на вас и офицеров батареи не распространяется, ну а мы уж больше пить не будем. Так что пейте на здоровье, – солдат еще ближе пододвинул ко мне стакан, встал из-за стола и вернулся на нары. Павел Павлович смущенно хмыкнул, быстренько налил себе, технику и отцу Большакова.

В течение часа мы сидели за столом, потихоньку выпивали, я рассказывал Кушмелеву о том, как мы готовились и воевали. Солдаты сидели на нарах и тоже с любопытством прислушивались к моему рассказу о боевых действиях полка.

В конце рассказа я вытянул из-за кровати пулемет:

– Ну, и в дополнение ко всему сказанному, на время пребывания в батарее вы, товарищ майор, подчиняетесь всем моим приказам и за вами закрепляется пулемет. Пользоваться умеете?

Павел Павлович подтянул к себе пулемет и стал задумчиво его рассматривать:

– В принципе знаю, но нужно дополнительное занятие.

Через пять минут он и Кирьянов с увлечением разбирали и собирали пулемет, щелкали затвором. Павел Павлович брал навскидку и, пытаясь прицеливаться, водил стволом пулемета из стороны в сторону, опустив его на уровень бедер, пока не выбрал положения, из которого было удобно стрелять и держать оружие.

– А пострелять можно? – возбужденно спросил он.

– Завтра. Завтра, Павел Павлович, замполит выведет на передок, там и постреляете. А пока ночь отдежурите без стрельбы.

Пара дней прошли нормально, но сегодня ночью, уже под утро, внезапно вспыхнула стрельба в районе взводного опорного пункта восьмой роты, который встал на стыке полков. Мы переполошились, развернулись в ту сторону, но стрельба как вспыхнула, так же внезапно и прекратилась. Утром пришел оттуда Толик Соболев: какая-то группа пыталась пробраться в нашу сторону со стороны Грозного и наткнулась на пехоту. В результате скоротечного боя с обеих сторон потерь не было. Неизвестные отошли обратно.

Кушмелев и Большаков после обеда ушли в штаб полка, решать вопросы убытия домой. Завтра делегация после обеда уезжала в Моздок, чтобы оттуда вечером вылететь в Улан-Удэ. Вместе с ними решил ехать и Большаков-старший. Честно говоря, я привык к обоим, особенно к Павлу Павловичу, который как-то сразу влился в наш коллектив и принимал активное участие в жизни батареи. Большаков несколько сторонился нашей компании и был больше с сыном.

Завтра также кончалось и перемирие между нашими войсками и боевиками. Вечером они влезли в мою радиосеть и стали, как обычно, угрожать нам. Врубив на радиостанции максимальную громкость, я предложил послушать боевиков обоим отцам. Несколько духов, перебивая друг друга, на разные лады рассказывали, что в ночь с 22 на 23 февраля они нам устроят «ночь длинных ножей» и всех вырежут, тем самым они почтят память предков, которых 23 февраля 1944 года советская власть силой вывезла в различные районы СССР. Выслушав эту белиберду, я в течение нескольких минут препирался с духами, приглашая ночью к себе, чтобы разом их истребить, а не вылавливать по всей Чечне. Все кончилось, как обычно – взаимными оскорблениями и угрозами. Но впечатление на родителей этот обычный треп врагов произвел гнетущее. Ночью они несли службу более добросовестно и серьезно и требовали такой же службы от других.

День наступил солнечный, теплый и не предвещал ничего неожиданного. Но в одиннадцать часов внезапно на южном выходе из Чечен-Аула разгорелся нешуточный бой между боевиками и третьим батальоном. Два танка духов с небольшим количеством автоматчиков выскочили на окраину и открыли огонь по переднему краю батальона. Мы стояли на насыпи и напряженно смотрели на поле боя, где в дыму и в пыли разрывов крутились два танка противника. Туда же били и наши танки, метались трассы от зенитных установок, но без результата. Я выгнал одну установку на насыпь и примеривался к тому, чтобы пустить по чеченским танкам ракету, когда на насыпь Алушаев притащил радиостанцию и протянул мне наушники:

– Товарищ майор, командир полка вызывает.

– Альфа 01, я Лесник 53. Прием.

– Лесник 53, бой на южной окраине видишь?

– Да, Альфа 01.

– Танки противника видишь?

– Да.

– Поразить со своей позиции сможешь?

– Могу, но очень рискованно, можно в дыму и пыли спутать чеченские танки со своими.

– Хорошо, тогда не надо. Наблюдай. Конец связи.

Бой не утихал и гремел с прежней силой.

– Борис Геннадьевич, может быть, все-таки ударим туда ракетами, а то я так и уеду, не побывав в бою? – Кушмелев-старший был возбужден, и ему не стоялось на месте.

– Павел Павлович, нет, рискованно. Но мне кажется, что мы еще поучаствуем.

Я как сглазил. Слева, с позиций морских пехотинцев, послышались разрывы снарядов. Мы все повернули туда головы и увидели опадавшую землю от разрывов. Судя по разрывам, снаряды были от 122-миллиметровых гаубиц. Еще два разрыва легли среди окопов. Значит, где-то на окраине Чечен-Аула сидел артиллерийский корректировщик чеченцев.

– Всем наблюдать за окраиной деревни. Искать наблюдательный пункт духов, – подал я команду.

Все зашарили глазами по Чечен-Аулу, и через три минуты радостный вопль Кирьянова возвестил о месте нахождения НП:

– Борис Геннадьевич, на мечети они!

Только Алексей Иванович прокричал о местонахождении, как я сам в бинокль увидел чеченцев. Их там было четыре человека.

– Некрасов! Верхушка мечети – навести! Огонь по моей команде.

Сержант, как всегда, уловил все с первого слова и нырнул в люк, я же кинулся к радиостанции. Существовал приказ: по мечетям и кладбищам не стрелять.

– «Альфа 01», я «Лесник 53», обнаружил НП противника на мечети, – только я произнес последнее слово, как меня по ноге сильно пнул Кирьянов: зачем говорить где. Но я махнул на него рукой. – Разрешите открыть огонь по мечети?

Получив тут же «добро», я скомандовал в радиостанцию:

– Некрасов, огонь!

Ракета сорвалась с пусковой и помчалась по восходящей траектории к цели. Но духи, наверное, слушали наш эфир. Только я произнес слово «огонь», как они стремглав ринулись по лестнице вниз, бросив наблюдательные приборы, и выскочили на третий этаж минарета, примыкавшего к мечети. Ракета попала в пустой уже верх и разнесла верхушку минарета. Некрасов, увидев бегство боевиков с верха, тут же пустил ракету по третьему этажу, но духи помчались еще ниже, и ракета опять разорвалась безрезультатно, лишь разрушив частично третий этаж. Третья ракета попала в опять пустой второй этаж, подняв в воздух клубы красной кирпичной пыли. Некрасов, высунувшись по пояс из люка, вопросительно смотрел на меня. Я размышлял лишь пару секунд.

– Некрасов, четвертой ракетой бей в окно чердачного помещения мечети, посмотрим, что там.

Ракета, пробив окно, залетела внутрь, под крышу. Мы все ожидали, что от взрыва внутри вздыбится только часть шиферной крыши, но такого мощного взрыва не ждали. У духов, наверно, там стояли емкости с горючим, отчего вся крыша взорвалась, превратившись в один стремительно расширяющийся огненный шар, из которого в разные стороны вылетали осколки шифера, а то и целые куски, падая вниз щедрым дожем на большом расстоянии от здания.

– Вот это да! – в восторге завопил Павел Павлович и так сильно ударил меня по плечу, что я чуть не свалился с насыпи в арык.

Мы повернулись в сторону позиций морских пехотинцев и наблюдали за ними несколько минут. Снаряды больше туда не падали: значит, это и был наблюдательный пункт чеченских артиллеристов.

– Товарищ майор, у меня еще одна ракета осталась. Куда ее? – крикнул мне сержант с пусковой установки.

И тут я не колебался. Еще когда сделали первый пуск по минарету, я в бинокль увидел на кладбище, на пороге сторожки наблюдателя, за которым мы давно охотились. Он и сейчас смотрел на наши позиции, даже не скрываясь, держась одной рукой за дверь.

– Некрасов, через кусты, по духу, на крыльце сторожки.

– Борис Геннадьевич, где? Где? – затеребил меня за рукав Кушмелев.

Показав ему боевика, мы стали наблюдать за полетом ракеты, которую Некрасов уже запустил. Я не надеялся, что Некрасов сможет провести ракету через кусты, так густы они были. Но сегодня удача была на нашей стороне. Ракета, благополучно миновав ветки, попала в крыльцо и красиво взорвалась, подняв тело духа на воздух и на несколько метров отбросив его за сторожку. Больше мы его там не наблюдали. А танки и автоматчики чеченцев, отступив обратно в деревню, прекратили огонь, и бой сам собою закончился.

…Наступило время прощаться. Вещи отъезжающих вынесли к дороге, и я по просьбе Кушмелева-старшего построил батарею. Павел Павлович встал на середину строя, откашлялся:

– Всегда и всему приходит конец. Заканчивается и наше пребывание. Честно хочу сказать, что мы с Григорием Ивановичем остались бы еще с вами повоевать. Нам понравилось у вас. Понравилось, как вы живете, чем вы живете. Понравилась ваша батарея, ваш крепкий воинский коллектив, понравились ваши командиры, но цель свою мы выполнили: приехали, посмотрели на вас и уезжаем успокоенные и обо всем увиденном обязательно расскажем вашим родителям. Такое же впечатление и у всей делегации в целом за весь полк. Помимо главной задачи – доставить вам посылки и небольшую помощь родины, мы хотели разобраться в ваших офицерах. Мы разговаривали, общались с вами, но больше всего присматривались к вашим командирам. И вот что хочется сказать по этому поводу. Если вы будете слушать своих командиров, выполнять все их требования и указания, то мы уверены, что вы вернетесь домой живыми и здоровыми. Мы убедились, что ваши командиры имеют моральное право вести вас в бой и имеют для этого достаточные знания и опыт. Мы также с Григорием Ивановичем призываем вас не пить. Не пейте эту гадость, никогда водка не доводила людей до добра. Помните, не стоит из-за пяти минут радости приносить горе своим близким. Пьяный человек на различные ситуации реагирует совершенно по-другому, чем трезвый. И последнее: Борис Геннадьевич, наверно, ломает голову над вопросом: знаю я или не знаю, что это он разбил лоб моему сыну. Знаю, Борис Геннадьевич, и не осуждаю. Мы понаблюдали за вашим командиром батареи и решили с Григорием Ивановичем, что передаем ему свои отцовские права. Борис Геннадьевич, если наши дети – а я тут говорю не только от себя, но и от других родителей, – так вот, если наши сыновья не понимают слов, то мы разрешаем настучать им по лицу и другим частям тела. И ничего тут страшного нет, пусть вам лучше морду начистят, но зато вы приедете домой живыми и здоровыми. Только, Борис Геннадьевич, не переборщи: не ломай челюсти, ребра, они дома пригодятся, – по строю прокатился смешок. – Все ваши письма, я обещаю, будут доставлены вашим родным и близким.

Павел Павлович замолчал и уступил место Большакову. Григорий Иванович был лаконичнее:

– Я поддерживаю все, что здесь сказал Павел Павлович.

Настал мой черед, я тоже не был многословен:

– Павел Павлович, Григорий Иванович, можете ехать спокойными. Все, что зависит от нас, офицеров, чтобы сохранить ваших сыновей, будет сделано на сто процентов и даже больше. Я думаю, что та работа, которая была проведена вами с солдатами, не пропадет зря. Наш девиз остается прежним – «Вместе вошли, вместе и вышли». А сейчас разойдись, можно попрощаться.

Строй рассыпался, солдаты и сержанты окружили уезжающих земляков и стали прощаться, а через десять минут со стороны штаба подкатила небольшая колонна с делегацией. Еще несколько минут прощания, и только пыль, медленно оседающая на дорогу, и исчезающие машины на окраине Гикаловского напоминали об ушедших. Из-за автобусной остановки вышел Явлинский, он там стоял, не мешая прощанию. У него все нормально. На позиции упало в общей сложности двадцать снарядов, но никого не задело. Я же в свою очередь рассказал о чеченских корректировщиках.

До вечера солдаты грустно бродили по расположению, а потом ночное дежурство и предпраздничный день все расставили на свои места. После завтрака Кирьянова вызвали в штаб, где он оказывал помощь политработникам в организации небольшого праздничного концерта. Там же ему по секрету сказали, что его и еще нескольких военнослужащих наградят медалями. Группировка выделила двадцать советских медалей и разрешила командиру полка наградить военнослужащих своим решением.

К вечеру погода стала портиться, повалил мокрый снег, который тут же таял, а часа в три ночи ударил морозец – градусов пять. Все замерзло. Небольшой ветерок шевелил ледяными ветками, и от этого отовсюду слышался тихий стеклянный звон. Время от времени я запускал из ракетницы ракету и несколько секунд мог наблюдать красивое зрелище: белый снег, покрывший землю, склонившиеся подо льдом ветви деревьев, и все это блестело, переливаясь разноцветными бликами, в свете ракеты. Было промозгло и холодно. Но, несмотря на холод и сырость, меня не покидало предпраздничное настроение.

Поставив задачу не ослаблять наблюдение, я пошел к морпехам. Прошел по мосту (кстати, единственный целый мост и самый короткий путь, через который техника боевиков могла из Грозного прорваться в Чечен-Аул), обороне его я уделял особое внимание. Перейдя мост, свернул влево, вдоль арыка прошел метров четыреста и подошел к зданию поливочной станции, где располагался командный пункт старшего лейтенанта Явлинского. Здесь все уже было готово – стол был накрыт, и ждали только меня. Витька Явлинский тоже постарался. На столе стояла кастрюля с ухой. Рыбу добыли тут же в арыке, глушили ее гранатами, и я даже подумать не мог, что в арыке водится такая большая рыба. Много было мяса и других продуктов. Ну, и все тот же коньяк.

Вчетвером мы весело расселись за столом. Алексей Иванович достал свою медаль, полученную на торжественном собрании, и положил ее в кружку. Я же наполнил ее только наполовину. Конечно, ее нужно было бы по традиции наполнить до краев, но учитывал, что мы на войне и напиваться нельзя. Другим я налил граммов по пятьдесят.

Я встал:

– Алексей Иванович, поздравляю тебя с первой правительственной наградой и желаю тебе, чтобы она не была последней.

Кирьянов встал, поднял кружку, обеспокоенно заглянув в нее, и тоскливо поглядел на нас. Я его понимал: он очень мало пил и даже полкружки выпить для него было проблемой. Но традиция есть традиция. Я кивнул ему:

– Давай, Алексей Иванович. Давай, дорогой.

– Товарищи офицеры! Представляюсь по случаю награждения правительственной наградой, – замполит произнес стандартную формулу, сильно выдохнул воздух, поднял кружку и мелкими глотками стал пить коньяк. После того, как коньяка не останется, он ртом должен выловить в кружке медаль. После этого считается, что медаль обмыта.

Мы все смотрели и переживали за то, как трудно и долго он пил. Прекратил пить и застыл. Медленно опустил кружку на стол. Видно, как внутри его организма шла борьба между ним и коньяком. Спиртное рвалось обратно, и Алексей Иванович боролся с этим.

Я забеспокоился и, не сводя глаз с замполита, стал отодвигаться:

– Алексей Иванович, не надо… прошу тебя, не надо…

Но было поздно, я резко оттолкнулся от стола, и вовремя: Кирьянов в спазме открыл рот и изверг из себя на стол фонтан. Игорь и Витька, опрокидывая табуретки, тоже благополучно отскочили от стола. Вся закуска была безнадежно испорчена, а Алексей Иванович стоял у стола и виновато вытирал рот:

– Борис Геннадьевич, я не мог удержаться.

– Ладно, Алексей Иванович, не расстраивайся. Мы сейчас все это уберем, но это незачет. Потренируешься и назначишь день, когда мы сделаем еще одну попытку обмыть медаль.

Все засмеялись. Явлинский отдал приказ, и через несколько минут все было убрано, на столе стояла свежая закуска. Разлили по пятьдесят граммов, выпили за праздник, затем еще по пятьдесят граммов за победу.

ogrik2.ru

Смотрите также

• 
  Хлеб для фронта
• 
  Гамбургер из хлеба
• 
  Хлеб по корейски
• 
  Благословение на хлеб
• 
  Хлеб в прикормке
• 
  Хлеб разных стран
• 
  Уткам хлеб нельзя
• 
  Хлебом земля славится
• 
  Лопата для хлеба
• 
  Сочинение теплый хлеб
• 
  Хлеб с порохом