Нет большей адской муки, чем муки совести! Став муки совести
Муки совести - Онлайн-психолог
Здравствуйте! Благодарю всех, кто решил прочитать моё сообщение. Проблема моя в том что меня очень часто мучает совесть, даже по пустякам. Причём очень сильно. Из-за какой какой-то мелочи я могу переживать очень долго и мучить себя…Совесть стала моей навязчивой идеей.. кстати, я с 4 лет страдаю от навязчивых идей. То мне казалось, что я проглотила камень или иглу, то хотелось давить себе на виски. Ещё мне почему-то очень хочется делать то, что я сама не хочу. Например, мне очень понравилась какая-то вещь, и вдруг мне хочется порвать её, сломать. я не хочу на самом деле это делать, но в тоже время что-то меня заставляет это сделать. Сейчас я научилась сдерживаться…на самом деле этот пример это самое лучшее из того что мне хотелось плохого….
Ещё я почему-то очень сильно привязываюсь к неодушевлённым вещам и наделяю их душой. Это звучит странно, но я могу заплакать из-за того что мама или папа разбили тарелку или кружку, мне становиться очень жалко…Не люблю отдавать свои старые вещи из которых я выросла, жадничаю. Мне сейчас 16 лет…
Семья у меня хорошая, я люблю своих родителей, всегда пытаюсь помочь маме по дому. Но меня мучает совесть…перед отцом… Скажу так…на одном сайте я написала что ненавижу собаку, из-за того что отец любит её больше чем меня….Я понимаю что это глупо, ведь родители меня любят, обеспечивают, но после появления собаки отец стал холоден ко мне.
Он перестал интересоваться мною, и очень часто говорил о своей собаке. А ведь раньше он был таким хорошим отцом! Он конечно, и сейчас может купить мне вкусняшку, но раньше он как-то теплее и добрее относился ко мне, а сейчас очень часто критикует. Я не буду описывать всех подробностей его отношения ко мне так как я это сделала на другом сайте и именно за это мне сейчас стыдно. За то что я обсуждала его поведение по отношению ко мне, за то что выставила его некудышным отцом, конечно, я его не оскорбляла там, но всё же…Сейчас я очень каюсь за это, но тогда у меня накипело, мне было очень обидно. Сейчас я очень сильно переживаю по этому поводу, я считаю себя тварью неблагодарной, ничтожеством, ищу оправданья за то что написала об этом (я часто пытаюсь оправдать себя перед собой же, отчего я начинаю понимать что я какой-то гнилой человек). ПОЖАЛУЙСТА, если вы прочитаете это, Скажите мне, СТОИТ ЛИ ПЕРЕЖИВАТЬ ПО ЭТОМУ ПОВОДУ? Есть ли причина моей совести или я не должна себя мучить? Я уже неделю не могу ни о чём думать как о той записи…
а ещё я начинаю потихоньку ненавидеть себя…мне кажется что я-это набор всех отрицательных качеств моих родных. Будто в все плохие качества, что есть в моих родных собрались во мне. Я часто ищу оправданья, бываю жестокой и ненавистной. злопамятной и обидчивой. я труслива. Я Понимаю, что многим людям в миллиарды раз хуже чем мне, что я должна радоваться что всё хорошо, а я написала на том сайте…. Простите за повторения, за мою гнилую душу, Но прошу вас ответьте стоит ли переживать…. Спасибо!
feedest.ru
Нравственное богословие. Совесть (муки совести, сожженная совесть)
Курс ведет священник Константин Корепанов.
А почему, собственно говоря, важно исполнять волю Божию? Для неверующего человека это неочевидно. Для верующего человека это, наоборот, очевидно, но я бы сказал точнее – для него это должно быть очевидным потому, что сам человек не имеет в себе жизни. Он есть сотворенное существо и приведен по воле Божией в этот сотворенный Богом мир для того, чтобы исполнить замысел Творца о нем....
Об этом однозначно свидетельствуют все книги Нового Завета, все книги Ветхого Завета, об этом однозначно свидетельствуется в таинстве Святого Крещения – свидетельствуется всем, везде, всегда, но люди не имеют уши, чтобы услышать – мы живем не для себя! Мы христиане! Мы становимся христианами, чтобы жить не по своей воле, а по воле Божией. Если мы не готовы согласиться с этим, то надо подумать: а стоит ли тогда креститься? Потому что посвящать себя Богу, отдавать себя Богу, соединяться с Богом имеет смысл только для того, чтобы осуществлять Его волю.
Мы соединяемся с Ним, чтобы жить по Его воле; мы принимаем в себя Дух Святой, чтобы творить волю Святого Духа. Если мы не творим Его волю, а живем по-прежнему по своей воле, тогда этот огнь, полученный нами в крещении, либо совершенно нас оставит в самом худшем варианте, либо он будет нас жечь, обжигать, чтобы вернуть на путь служения Богу – для нас этот путь и есть жизнь. Это с одной стороны.
С другой стороны, Бог есть Жизнь, и воля Его есть жизнь. Бог есть Любовь, и воля Его есть любовь. И если мы исполняем Его волю, мы живем. Если мы не исполняем Его волю, то мы умираем, как это ясно видно в истории с Адамом. Чтобы жить, надо припасть к воле Божией потому, что Его воля есть жизнь. Если мы отпадаем от Его воли, мы уходим в смерть, в нас исчезает, истончается, умаляется жизнь, пока мы всецело не становимся объятыми смертью.
Поскольку, слава Богу, человек существо сложное, то в нем, конечно, это истончание к смерти и умаление жизни происходит не мгновенно, не тотчас же. Так, если очень большой, скажем, чан с водой или какая-нибудь емкость тысячелитровая получит даже огромную пробоину, то она не в момент же опустеет! И даже когда эта емкость будет постепенно опустошаться, то все равно в ней какое-то количество жидкости останется. Где-то там – на донышке или в неровностях ее дна – остается эта живая вода, хотя большая ее часть истечет через образовавшуюся пробоину.
Поэтому люди, даже на девяносто пять процентов объятые смертью, потому что никогда и нигде не исполняют волю Божию, тем не менее совсем жизни не лишены – она в них в какой-то мере сохраняется. И если заделать образовавшуюся пробоину – если изменить свое сознание и посвятить себя Богу, как тот разбойник, который умер вместе со Христом, – то можно наполнить себя жизнью. Стоит только припасть к воле Божией и начать исполнять то, что Бог велит, и тогда вместе с этим «повеленным» ты снова припадешь к источнику воды живой.
То, как это бывает в повседневной жизни, все видели – все, все без исключения! Только мало кто знает – это происходит именно от того, что человек не послушался воли Божией. Бог сказал: «Сделай это!», а человек не сделал. Жизнь не идет сразу под откос, но что-то в ней начинает не так происходить. Она не созидается, она становится как решето – все уходит из нее. Вроде человек молится, а без толку. Вроде творит добрые дела, а они не созидают ни человека, ни его семьи. Как-то все рассыпается – здоровье, семья, отношения с детьми, отношения с родителями. Потому что человек не сделал то, что должен был сделать, и наоборот. Порой вся человеческая жизнь вдруг выпрямляется, как пружина, – мгновенно! Вот был человек скособоченный, лежащий, сокрушенный – и вдруг встал во весь свой рост и идет прямо, не сгибаясь. Только потому, что один раз в своей жизни он решил исполнить то, что велит ему Бог. Так важно это!
И вот оказывается, в этом смысле и важно исполнять заповеди Божии и творить волю Божию, потому что они есть жизнь для человека, их исполняющего и их творящего, – важно не в таком вот, скажем, дисциплинарном смысле. Бог сказал нам: «Молись за обижающих!» Ну не хочется мне! Ну не хочется! Ну так и быть! Но что же делать-то? Вот я не молюсь, и Он меня наказывает! Не молюсь, а Он наказывает! Уже не знаю, куда мне еще деваться! Так и быть уж! Из-за этого, Господи, так и быть – послушаюсь и помолюсь! – Человек помолился и ждет, когда Бог его наградит за это хорошее дело.
Это такое вот представление в русле акривии – я не скажу, что оно неправильное! И оно тоже правильное, просто оно очень схематично. Но эта схематичность иногда и достигает нужного результата потому, что, в конце концов, человеку зачастую это гораздо более понятно, чем те представления о жизни, о которых говорится в Первом послании апостола Иоанна Богослова. Но в любом случае человек, который исполняет эту заповедь и молится всякий раз за обижающих, – он каждый раз пьет полными глотками жизнь.
Не то что Бог к нему относится благосклонно, он просто припадает к той материнской груди, которая его поит и питает. Он приводит в равновесие свой внутренний мир, в котором после причащения живет Господь Иисус Христос; уравновешивает его с тем, что осуществляет в этой жизни; примеряет свое духовное настроение к тому образу жизни, которым он должен жить. И у человека восстанавливаются все те разрушенные, порушенные разные явления его жизни – он начинает как бы исцеляться. Как будто этого изуродованного, избитого, поломанного человека, всего в шрамах, кровоподтеках и синяках, постепенно восстанавливают – хирург, лекарства, тишина, мир, еда хорошая.
Вот так и человек, который делает то, что велит ему делать Бог, постепенно излечивается. Потому что одного причащения недостаточно! Христос, живущий в нас после причащения, требует, чтобы мы делали так потому, что нам не хватает жизни! Он влечет, побуждает нас делать так, как Он нам велит. Но мы сопротивляемся, и от этой несогласованности мы только заболеваем.
Об этом говорят, например, молитвы ко святому Причащению – о том, чтобы Причащение было мне не в тяжесть, не в муку, не в прибавление грехов. А для того, чтобы оно было таким, надо иметь внутреннюю решимость отныне делать то, что велит мне Христос, живущий не только, скажем, в бытии одесную Отца, но и в моем сердце; живущий для того, чтобы не искажалась моя жизнь, чтобы она как бы наполняла, наливала мое естество, мое бытие, мое поведение, мое человеческое существование, – чтобы моя экзистенция, наливалась бы ЖИЗНЬЮ, чтобы я жил! Заповеди даны для того, чтобы мы жили ими, и поэтому надо просто послушаться Бога и терпеливо исполнять их, иначе непослушание начинает нас разрушать.
И последний штрих в этом отношении, о чем важно знать. Послушествуя Богу, исполняя его заповеди, мы на самом деле, особенно по первости, когда только приступаем к этому исполнению, встречаем сопротивление страстей. Нам говорят: «Прощайте!», а мы злопамятны; нам говорят: «Молитесь!», а мы ленивы; нам говорят: «Любите врагов!», а мы ненавидим; или говорят: «Воздерживайтесь от того, другого или третьего!», а мы сластолюбивы. И вот с этими страстями предстоит побороться. Конечно, если бы мы все крестились так, как святой великомученик Пантелеимон, то есть крестились, почти не имея никаких грехов, и потом, после крещения, никаких бы грехов не делали, то у нас было бы все именно так: познали заповедь Божию и исполнили ее. Тогда в нас не развились бы страсти – мы просто отдали бы себя Богу, подставили бы свое существование под потоки Его жизни и жили бы так, как первые христиане – первые мученики, первые преподобные!
Но мы живем не так, что об этом говорить! Мы осквернили одежды крещения, мы запачкали их в грязи; мы не делали того, что должны были делать, хотя и знали об этом; мы оскверняли совесть; мы делали назло, зная, что Бог этого не велит, тем не менее с какой-то ожесточенностью делали именно то, что Он не велит, оправдываясь перед Ним и перед теми людьми, которые нас уличали, оправдывались и перед совестью своей, – словом, набедокурили очень много!
Плодом этого и стали страсти. Воля у нас больная, и слушаться Бога она не хочет. Но постепенно покаяние приводит нас к тому, что мы принуждаем свою волю творить то, что хочет Бог, – принуждаем себя молиться, воздерживаться, прощать, жалеть, отдавать, помогать, ходить в храм и так далее. И вот в этом преломлении пути собственной жизни, в этом обращении к Богу и возвращении к первоисточнику, мы встречаем слабость своей воли.
Мы не можем простить. Мы не можем помолиться за обидчиков. Мы не можем воздержаться от любимой еды. Мы не можем воздержаться даже от любимого сериала. Мы не можем не кричать на этого человека. Мы не можем любить мужа, а тем более его слушаться. Мы не можем уважительно относиться к жене – и много чего другого не можем! «Несть числа» тому, чего человек не может делать. И он должен понимать, что это есть неизбежное следствие его личных грехов, совершенных до крещения, но нераскаянных, и уж тем более совершенных после крещения. В этом состоянии человек понимает свою немощь – когда заповедь говорит: «Прости!», а он не может! И тогда человек начинает просить Бога.
Это не какое-то выклянчивание чего-то – это долгое, порой очень долгое и нудное обращение к Богу: «Помоги мне простить Ивана Петровича! Не могу его простить!» Или: «Помоги мне простить мужа своего! Или жену свою! Или родителей своих! Или детей своих! Помоги мне их простить!» Вот это обращение – оно и есть выпрямление нашей воли, потому что ум побуждает волю желать этого прощения. Человек должен этого пожелать! Но даже такого пожелания недостаточно, чтобы исполнить волю Божию, – не хватает сил. И человек просит, чтобы Бог пришел к нему и укрепил, умножил Своей волей его волю, и тогда человек смог бы простить! Но вот в этом напряжении, в этом вымаливании помощи Божией человек в конце концов не только достигает силы простить того, кого, казалось бы, и просить-то невозможно, – он понимает, что этот мир и это прощение есть дар Божий! Это Бог ему помог!
И человек понимает, что если в таком маленьком деле Бог помог ему – помог простить этого человека, значит, Он поможет ему простить и вот этого человека, а еще – этого, и этого! И поможет молиться за того и за этого, и за другого, и за третьего! Бог поможет ему оставить и эту страсть – он будет молиться! И человек потихонечку, мерно начинает молиться – сначала об одной страсти, чтобы Бог избавил от нее. А исцелившись, молится уже об избавлении от другой страсти. И так постепенно он не только исцеляется от страсти – он понимает, что Бог с ним, в нем, что Бог вместе с ним все это проживает.
И от этого у человека рождается смирение и благодарность Богу за то, что Он избавляет его от таких бед. Такой человек никогда не скажет: «Да что такого! Подумаешь! Простить-то – пара пустяков!» Он знает: не пара пустяков, но Бог помогает! Человек знает, что научиться молиться – это не пара пустяков, это не элементарная вещь, но Бог помогает! Такой человек знает, что остановиться на дороге и подвезти попутчика – вовсе не элементарное дело, а подвиг, и осуществить его помогает Бог! Такой человек никогда ни перед кем не будет выставлять свои способности, потому что знает: все это благодать Божия! Он будет молиться Богу за других людей, чтобы Господь и им подал эту самую благодать.
Вот так и достигается смирение. И ради этого Бог может очень долго не исполнять некоторые молитвы. Скажем, человек просит Его об исцелении от какой-то страсти или просит сил простить кого-то, а Бог не дает, хотя человек просит искренне, – не дает, чтобы человек до конца, до последнего донца своего проникся пониманием: все, что у него будет, это будет дар Божий, милость Божия, благодать Божия! Это его по-настоящему смирит и избавит от превозношения над другими и от осуждения других.
И хотя способность исполнить то или иное дается нам по благодати Божией, в этом терпеливом принуждении себя исполнять то, что велит Бог, мы многое должны потерпеть. Достигаем результатов мы с Богом и в Боге, и благодарим за это Бога, но при этом мы терпим – терпим вот эту скудость, неисполнённость, желание, принуждение себя к послушанию Богу. Мы страдаем, и вот за это терпение, за это терпеливое принуждение себя к послушанию Бог и награждает нас. В Царстве Божием Он дает спасаемым венцы, почитая их и давая им славу. Он прославляет их как борцов, как боровшихся, хотя и знает: все, чего они достигли, все, чего достигнут другие люди, все это будет достигнуто по благодати Божией. Но терпели, страдали и принуждали себя они сами! И это для Него имеет высочайшую цену!
Сейчас мы начнем разговор об очень важном инструменте человеческого существа, которое называется совестью. Мы уже говорили на предыдущих беседах о том, что совесть помогает нам не только во всем этом (о чем было сказано выше) разобраться. Она помогает нам исправиться, измениться и достичь определенного состояния, когда мы становимся способными исполнять волю Божию. Причем очень интересно, что этот инструмент, совесть, дается каждому человеку. Каждому, независимо от того, где он находится!
Именно совесть помогает человеку остаться человеком, если он этого хочет, – в любом состоянии, даже если он знать не знает ни одной нормы, ни одного правила, если он книг никогда не читал вообще никаких, не то что там Священного Писания или Евангелия. Но он может выстроить свою жизнь как нужно – по-человечески. Совесть помогает и тем, кто живет вдали от христианских мест; и тем, кто в христианских местах живет, но не пришел пока в Церковь; и тем, кто пришел уже в Церковь. Это такое свойство, и поскольку оно присуще человеку, то отвертеться от него, быть лишенным его невозможно, поэтому, в конце концов, ни один человек и не может оправдаться за то, что он именно такой, каким он себя сделал.
Классическим для святоотеческого представления является определение совести, данное преподобным аввой Дорофеем. Вот он пишет: «Когда Бог сотворил человека, то Он всеял в него нечто Божественное, как бы некоторый помысл, имеющий в себе, подобно искре, и свет и теплоту; помысл, который просвещает ум и показывает ему, что доброе и что злое: это называется совестью, а она есть естественный закон. Последуя этому закону, то есть совести, патриархи и все святые прежде написанного закона угодили Богу».
То есть совесть – это естественный закон, некое по естеству присущее человеку правило, норма, некий инструмент, определяющий, что является хорошим, а что является плохим. Вот как об этом пишет апостол Павел: «Ибо когда язычники, не имеющие закона, по природе законное делают, то, не имея закона, они сами себе закон: они показывают, что дело закона у них написано в сердцах, о чем свидетельствует совесть их и мысли их, то обвиняющие, то оправдывающие одна другую». Это вторая глава Послания апостола Павла к Римлянам. То есть внутри человека есть совесть, которая показывает, что такое хорошо и что такое плохо, и проявляет она себя в неких мыслях, которые то оправдывают, то обвиняют и судят, таким образом, мои собственные поступки и дела.
Про эту внутреннюю способность человека – именно знать, что такое хорошо и что такое плохо, про этот внутренний естественный закон некогда писал очень хорошо Льюис. Он, рассуждая об этом в книге «Просто христианство», говорит, что человек, выбирающий некий поступок, который не совпадает с тем, что велит ему естественный закон (а этот естественный закон – он же его собственный, и представляется, что с ним очень легко можно договориться), ведет себя определенным образом. Например, есть люди, которых называют «бессовестными» и у которых все вроде бы легко. Они попирают правила, нормы и сами говорят про себя: «Да нет у меня никакой совести!» И Льюис, обращая на это внимание, спрашивает: «А почему вы тогда оправдываетесь – оправдываетесь перед собой? Почему, постоянно делая не то, что нужно делать, вы всегда хотите оправдаться? Даже если вас никто не обвиняет, даже если никто вас не судит, даже если вы бесстыдный человек – почему вы всегда хотите оправдать свое поведение? Перед кем? Даже если вы живете совершенно один, почему обретаете желание оправдаться? Оправдаться перед кем? Почему вы доказываете кому-то, что вы поступаете правильно?»
Вот это и есть те мысли, которые, как пишет апостол Павел, то обвиняют, то оправдывают одна другую. То есть у человека, нарушающего закон, всегда есть жажда оправдаться, доказать, что он прав, что «вы не правы, а я прав»! Причем эта жажда оправдания бывает настолько глубокой, что человек, даже находясь в замкнутом пространстве, в ограниченном социальном пространстве, постоянно пребывает в этом полемическом задоре самооправдания. Даже если на него только взгляд бросить, он уже готов оправдываться! Даже если на него не смотреть, он готов отстаивать свою точку зрения и оправдывать себя перед каким-то невидимым противником! На самом деле именно в этом заключается внутренний корень всех протестных движений, демонстраций, парадов – именно в этом желании оправдаться, в желании, чтобы признали, чтобы признали их правила, чтобы все согласились с тем, что они правы!
Но даже тогда, когда все человечество будет ненормальным и будет действовать так, как хотят эти люди, организующие протестную нравственность (а точнее, безнравственность), протестующие против естественного закона; даже тогда, когда все будут жить против естественного закона, ни люди те, ни человечество не успокоятся. Они постоянно будут доказывать и утверждать, что все-таки их выбор правильный, что сделали они правильно! Сама позиция оправдывающегося и доказывающего свою правоту человека есть лучшее свидетельство его внутренней раздвоенности – в глубине души он чувствует, что делает не то, что велит ему естественный закон. И этот естественный закон есть яростный свидетель того, что человек – творение и что правила естественного закона вложены в человека, а не выработаны в ходе какой-нибудь социальной эволюции.
Записала Ольга Баталова
tv-soyuz.ru
Как избавиться от угрызений совести
Психологи считают, что совесть – это внутренний социальный контролер. Она регулирует поведение, заставляя следовать усвоенным нормам морали. А если вынужденные обстоятельства или случай заставляют нарушать эти нормы, то человек начинает испытывать чувство вины и страдания из-за того, что нельзя исправить уже случившееся.
Но ведь есть люди, которые, кажется, никогда не испытывают чувства вины и не мучаются вопросом, как избавиться от угрызений совести
Это неверно, таких людей нет. Просто некоторые были воспитаны иначе, усвоили другие нормы и поступки, из-за которых мы переживаем, они не считают их постыдными.
Полностью избавиться от совести, как внутреннего контроля, нельзя, иначе человек перестанет быть полноценным членом общества и рано или поздно превратится в изгоя. Но уменьшить свои переживания из-за проступка не только можно, но и необходимо, чтобы не вогнать себя в состояние тяжелой депрессии.
Если совершенный поступок заставляет вас мучиться и переживать, то стоит задуматься и о его причинах, и о возможности изменить ситуацию. Казнить себя за прошлое не только бесполезно, но и опасно, так как это прошлое превратится в оковы, мешающие жить в настоящем и лишающие будущего. Что же делать в таком случае?
- Перейти от бесполезных и мучительных мыслей к действиям. Исправить поступок, постараться ликвидировать или хотя бы уменьшить его последствия – самый эффективный способ избавления от мук совести.
- Вынести терзания за пределы своего сознания, где они оказывают разрушающее воздействие на психику. Раскаяться, выговориться, извиниться. Даже обычное «прости» может облегчить душу и избавить вас от страданий. А если такой возможности нет? Напишите письмо тому, кого вы обидели, даже если оно никогда не дойдет до адресата. Доверьте бумаге свои тягостные мысли, и вам станет легче.
- Переосмыслите ситуацию. Постарайтесь проанализировать случившееся, отыщите объективные причины своего проступка. Иногда найти оправдания лучше, чем мучиться и проклинать себя.
- Оцените себя, убедитесь, что вы далеко не самый плохой человек, постарайтесь вспомнить как можно больше своих хороших поступков и порадуйтесь. И еще раз скажите себе, что идеальных людей не бывает, а не ошибается только тот, кто ничего не делает. Это поможет вам простить себя и оставить чувство вины в прошлом.
В поисках путей избавления от чувства вины и оправданий проступка не стоит забывать, что совесть – очень важный социальный механизм. Она необходима любому человеку, живущему в обществе, недаром совесть называют голосом Бога, звучащим в нашей душе. К нему стоит прислушиваться.
www.wday.ru
Нет большей адской муки, чем муки совести!
Будем испытывать свою совесть
-Благий Бог даровал первозданным людям совесть— первый божественный закон. Бог глубоко начертал совесть в человеческих сердцах, и с тех пор каждый наследует совесть от родителей. Если человек в чем-то поступает неправильно, то совесть, работая у него внутри, обличает и ведет его к покаянию. Однако должно заниматься правильным духовным деланием и испытывать свою совесть, чтобы всегда быть способным слышать ее глас. Не испытывая свою совесть, человек не получит пользы ни от чтения духовных книг, ни от советов святых Старцев. И даже заповедей Божиих он, не испытывая своей совести, сохранить не сможет.
— Геронда (греч. – старец), а можно ли совсем не видеть своего реального духовного состояния и не замечать того, что ты сбился с пути.
— Если человек не следит за своей совестью и не очищает ее, то постепенно его совесть покрывается слоем накипи, и он становится бесчувственным. Он грешит, и при этом у него словно не происходит ничего особенного.
— Геронда, расскажите нам, пожалуйста, о том, как необходимо заботиться, печься о совести.
— Чтобы быть уверенным в том, действительно ли мы поступаем по голосу своей совести, должно следить за собой и открывать себя своему духовнику. Ведь можно, попирая свою совесть, считать, что у тебя все в порядке. Или же, исказив свою совесть, человек может считать совершенное им преступление благодеянием. Возможно и такое: человеку вредит то, что он сделал свою совесть чрезмерно чувствительной.
— Геронда, я внутренне осуждаю других и не контролирую себя в этом. Может быть, все происходит от того, что я стала бесчувственной?
— Необходимо многое внимание. Ведь, совершая грех в первый раз, человек чувствует некое [внутреннее] обличение, переживает. Сделав тот же грех повторно, он испытывает меньшее обличение, и если он. невнимателен и продолжает грешить, то его совесть очерствевает. К примеру, если некоторым делаешь замечание за какой-то проступок, то, чтобы не испытывать угрызений совести и не расстраиваться, они меняют тему разговора Все равно что индусы, которые погружаются в нирвану! (Старец имеет в виду технику йоги и медитации, которую последователи восточных религий используют для того, чтобы достичь состояния так называемой нирваны, понимаемой ими как освобождение).
Один юноша в Гималаях убил пятерых итальянских альпинистов и, закопав трупы в землю, начал упражнение по концентрации сознания. Сев на землю, он два часа напролет повторял: «Дерево-дерево-дерево…» — чтобы «выйти в духовный вакуум», забыть происшедшее и не иметь беспокойств от помысла. Вот, предположим, я ругаю кого-то из наших сестер за какой-то своевольный проступок. Если эта сестра не совершает правильного духовного делания и не старается исправиться, то в ответ на все мои распекания она может сказать: «А сегодня к вечерне будут звонить раньше…» — для того чтобы сменить тему разговора. А потом диавол заморочит ей голову и внушит: «Не беспокойся! Ты ведь сказала это для того, чтобы не расстраивался Старец».
Диавол тоже находит ей оправдание, и вместо того чтобы признаться: «Я сделала это, чтобы попрать свою совесть», она оправдывает себя: «Я сделала это ради того, чтобы не расстраивался Старец». Видите, что творит тангалашка? Тонкая работа. Он поворачивает ручку настройки на другую частоту, чтобы мы не увидели своего проступка. — Геронда, а может ли человек замечать за собой малозначащие проступки и при этом не видеть грубых грехов? — Да как же не может! Мой знакомый духовник рассказывал такой случай. Одна женщина, придя к нему на исповедь, безутешно рыдала и повторяла одну и ту же фразу: «Я не хотела ее убивать!» — «Послушай, — стал успокаивать ее духовник, — если у тебя есть покаяние, то у Бога есть прощение греха. Ведь Он же простил покаявшегося Давида».
— «Да, да, но я этого не хотела!» — повторяла она. «Как же ты ее убила?» — осторожно спросил духовник. «А вот как я вытирала пыль, нечаянно махнула тряпкой и убила ее! Но я не хотела убивать эту муху!» А помимо всего прочего, эта особа изменяла мужу, бросила детей, развалила семью и жила неизвестно где, но обо всем этом рассказывала как о ничего не значащих пустяках. «За все это полагается епитимья»,— сказал духовник, когда услышал о ее «подвигах». «И почему же это она за «все это» полагается?» — возразила она ему. Ну скажите, чем можно помочь такому человеку?
Заглушенная совесть
— Геронда, бывает, что мне говорят: «Это похотение сидит у тебя в подсознании, но ты его не осознаешь». Как мне его осознать?
— Приглядевшись к себе, ты поймешь, что, даже говоря, что у тебя все в порядке, ты все равно чувствуешь себя плохо. Поэтому тебе требуется [духовно] обследоваться. Если человек плохо себя чувствует [телесно], испытывает упадок телесных сил и тому подобное, то его анализы исследуют в микробиологической лаборатории, ему делают томографию, чтобы найти причину недомогания. Если ты видишь, что не имеешь мира и расстраиваешься, то знай, что у тебя внутри что-то неладно и тебе надо найти этот непорядок, чтобы его исправить. Предположим, совершив какой-то [греховный] проступок, ты переживаешь, но на исповеди о нем умалчиваешь. Проходит время, и с тобой случается радостное событие. Ты чувствуешь радость, эта радость покрывает переживание за грех, и ты постепенно его забываешь. Ты уже не видишь своего греха, потому что радость, как крышка, покрыла его сверху.
Радости покрывают грех, загоняют его вглубь, но он продолжает работать изнутри. Таким образом, человек попирает свою совесть и поэтому начинает очерствевать, а его сердце потихоньку засаливается. А потом тангалашка во всем находит ему оправдание: «Это дело пустяшное, а это вещь естественная…» Однако такой человек не имеет покоя, поскольку загнанное вглубь расстройство не умолкает. Он чувствует в себе беспокойство, не имеет внутреннего мира и тишины. Он живет с непрекращающимся терзанием, мучается и не может понять, в чем причина всего этого, потому что его грехи покрыты сверху, загнаны вглубь. Такой человек не понимает, что страдает от того, что совершил грех.
— Геронда, а если такому человеку [открыть глаза] сказать, в чем причина его страданий, это ему поможет?
— Требуется внимание, потому что, если ты откроешь ему глаза, у него проснется совесть. Совесть начнет его обличать. И если такой человек не смирится, то он может дойти до отчаяния, поскольку истина будет ему не по силам. Однако если он смирится, то [знание истинной причины его страданий] ему поможет.
— Геронда, а бывают ли люди, которые рождаются с очерствевшей совестью?
— Нет, людей, родившихся с очерствевшей совестью, не бывает. Бог очерствевшей совести не создавал. Однако, если человек заваливает свои грехи, загоняет их вглубь, его совесть постепенно покрывается слоем накипи и перестает его обличать.
— Геронда, такой человек становится «самоуправляемым», он создает [себе] свои собственные законы.
— Да… Страшное дело!.. — Это что — прелесть?
— Ну а что же? Конечно, прелесть.
Искаженная совесть
— Геронда, Вы часто говорите, что человек должен быть внимателен, чтобы не испортить, не исказить свою совесть. Каким образом совесть становится искаженной?
— Успокаивая свой помысл, человек попирает свою совесть. Успокаивая свой помысл длительное время, человек устраивает себе другую — свою собственную совесть, совесть, сшитую на свой аршин, то есть совесть искаженную. Однако в этом случае человек лишается внутреннего покоя, поскольку искаженная, испорченная совесть внутреннего покоя принести не может. Ведь человек, допустивший какую-то погрешность, не находит себе покоя, даже если кто-то делает вид, что не заметил его погрешности или успокаивает его: «Ты не виноват, не волнуйся». Некоторые из тех, кто становится последователями разных гуру и занимается подобными вещами, поняв, что с ними происходит что-то неладное, приходят ко мне за советом. Но, когда, желая им помочь, я начинаю что-то объяснять, они упираются и стоят на своем: «Нет, в нашей вере все правильно». — «Слушай-ка, — отвечаю я — но раз у вас «все правильно» и раз это «правильное» приносит тебе покой, то зачем ты приходишь ко мне со своими вопросами?» Вот так эти люди, не находя внутреннего покоя во лжи, все равно настаивают на своем и стараются где только можно «урвать» хоть сколько-нибудь ложного покоя. Однако истинного покоя они не находят.
— Геронда, а может ли человек всю жизнь прожить с искаженной совестью?
— Если верит своему помыслу, то может. — А как он может исправить свою искаженную совесть?
— Он может ее исправить, если мыслит смиренно, не доверяет своему помыслу и обсуждает его с духовником.
— А может ли, Геронда, человек исказить свою совесть, оттого что он [чрезмерно] чувствителен?
— Раз он исказил свою совесть, то это значит, что, скорее всего, его чувствительность никуда не годится. Ведь испорченное повлечет за собой испорченное. Некоторые говорят: «Я человек чуткий», но с людьми при этом обращаются варварски и без причины на них набрасываются.
— Геронда, у людей, которые занимаются самооправданием, совесть покрылась «накипью»?
— Тот, кто занимается самооправданием, все же не лишен и внутреннего обличения [голоса совести], не бесчувственен. А раз человек не бесчувственен, то ему становится больно за свой греховный проступок, и потом к нему приходит божественное утешение. Но тот, кто исказил свою совесть, доходит до бесчувствия. Такой человек хвалится преступлением, которое совершил. Мне приходилось видеть людей, которые рассказывали о совершенных ими преступлениях так, словно хвалились подвигами. Ведь если кто-то изощрит свою искаженную совесть, то это уже не просто очерствение, это кое-что похлеще.
Однажды, когда я жил в монастыре Стомион в Конице, туда пришел один мужчина и сказал: «Я хочу поисповедоваться». — «Я не священник», — стал отказываться я, но он продолжал настаивать: «Нет, хочу рассказать об этом тебе». Рядом с нами оказалось несколько женщин, пришедших в обитель поклониться святыне. «Вам лучше уйти», — сказал им я. «Ничего, пусть посидят, послушают»,— разрешил мужчина и начал рассказывать о своих молодых годах «В молодости меня отдали учиться сапожному ремеслу, но, сидя днем в мастерской, я все время дремал, клевал носом. Спросишь почему? Да потому, что ночами вместе с такими же отчаянными парнями я ходил воровать. У нас в уезде становой пристав был малый не промах. Он нам так говорил: «Ну, молодцы: ночь темней — вору прибыльней. Мне нужны два барана. Остальное ваше — сколько унесете». Ну, раз такое дело, то шли мы, как говорится, по христианским домам. Снимал я свою бурочку, первым делом псам — хлыстом по морде с плеча, а хлыст у меня был хороший, кизиловый, потом заходили мы в загон, отбирали двух баранов и овец, сколько было по силам.
Барашки— господину становому, овец в нашу овчарню прятали, а потом без промедления становой — что бы ты думал? — сажал нас в кутузку! Но ты послушай дальше! Хозяева, которые видали ночью, как мы у них воровали, спозаранку спешили в участок к становому и говорили: «Такой-то и такой-то нас обокрали!» — «Как так «такой-то и такой-то»? Они оба сидят в каталажке. Клевету на людей пришли наводить?» И давай их лупцевать — охаживать. Но вот какой я тебе расскажу случай: пришли мы однажды к отаре и видим: сторож, молодой еще влашенок4, но здоровый как бык, и с ним его отец. «Как подойти к отаре? — говорят мне товарищи. — Ведь они нас разбросают, как спички!» Спички, говоришь? А ну-ка.. Снимаю я с плеча обрез, ловлю влашеночка в прицел, и — пук! — готово дело, завалился родимый… Папашу его я веревками примотал к одной груше… Ну, я тебе скажу, мы там и набрали добра…» И обо всем этом он рассказывал как о подвигах, со смехом. Видишь, до чего доводит человека искаженная совесть?
А один мой знакомый полицейский, служивший в Конвойном Управлении, не переставая плакал, потому что преступник, которого ему пришлось конвоировать из одной тюрьмы в другую, за множество преступлений был приговорен военным трибуналом к высшей мере наказания и расстрелян. Полицейский начал разыскивать родственников расстрелянного, кое-кого отыскал и попросил у них прощения. Но один из родственников преступника, живший в Америке, прислал ему такой ответ: «Да его давным-давно надо было расстрелять, ведь столько людей осталось бы в живых!»
Видите, какая [огромная] разница между состоянием полицейского и того человека, о котором я рассказал вам раньше? Первый по долгу службы просто отконвоировал в тюрьму злодея и считал себя виновным [в его смерти]. А второй рассказывал о совершенных им преступлениях, словно о подвигах, и хвалился ими!
Ложное не приносит человеку покоя
— Геронда, может ли помочь человеку молитва других, если, веря своему помыслу, он создал свой собственный мир?
— Раз он создал свой собственный мир, то что ему за нужда в помощи… Человек создал целый собственный мир! Думаешь, это пустяк? Гляди: если кто-то своим помыслом создает свой собственный мир, то, думаешь, он имеет покой, чувствует радость? Это ложь. А ложь оставляет человека без извещения. Предположим, кто-то вынужден сказать ложь, чтобы спасти своего ближнего. Он может спасти его даже от смерти, однако ложь при этом не перестает быть половиной греха. Иногда человек с добрым помыслом идет на ложь для того, чтобы помочь в каком – то деле и избежать соблазна К примеру, в монастырь тайно, чтобы никто не знал, приезжает паломник, для того чтобы поделиться своей семейной проблемой, выговориться.
А потом в монастырь приезжает, предположим, его брат и спрашивает: «Не было ли у вас такого-то?» Если сказать ему правду, то получится целая история, потому что его брат будет скомпрометирован. Таким образом, ты вынужден ответить: «Не знаю». Ведь если ты скажешь ему, что тот приезжал, то дело может дойти даже до рукоприкладства. Хотя сейчас мы ведем речь не о таких случаях, все равно необходимо быть внимательным, потому что если три-четыре раза произойдет что го подобное, то потихоньку человек может зайти и дальше. Привыкнув использовать ложь без необходимости, он исказит свою совесть. Он дойдет до того, что будет сочинять целые сказки, и при этом его совесть совсем не будет его обличать. Потом такое «сочинительство» становится настоящей наукой.
Как же умеют некоторые люди «подгонять» одно вранье к другому, отработав это искусство! О! Для того чтобы убедить тебя в чем-то, они могут сочинить целую небылицу! Как-то раз ко мне в каливу пришел один мой знакомый и одновременно с ним несколько земляков паренька, которому я помогал. У этого несчастного паренька была и голова на плечах, и добрая душа, однако он был лодырем, не хотел работать. Привык слоняться без дела. Четыре года кряду я бился над тем, чтобы пристроить его к какому-нибудь делу, и в этот раз стал тоже просить его земляков: «Постарайтесь пристроить паренька на какую-нибудь работу.
Я и раньше старался ему помочь. Я даже посылал его к моим знакомым в город Касторию, чтобы он выучился ремеслу скорняка, но он убежал оттуда. Ведь он еще молодой, жалко, если испортится, у него только одна мать, а отец умер». Слыша все это, мой знакомый, пришедший одновременно с людьми, к которым я обращался, начал говорить им: «Да, мы с отцом Паисием постарались пристроить парня в учение и сделать из него скорняка. А знаете, сколько денег я угрохал на телеграммы, которые посылал в Касторию тем людям, у которых он учился, чтобы успокоить их после того, как он от них убежал! Ну что там — дело прошлое, о таких вещах лучше помалкивать. Я тогда так и сказал отцу Паисию: «Горбатоro могила исправит». — «Что же он такое несет!»— подумал я, но выражать своего удивления вслух не стал, чтобы не скомпрометировать этого человека. Подумать только! Впервые в жизни услышав об этом пареньке, он сочинил целую небылицу о том, как мы вместе с ним заботились о юноше, как, желая ему помочь, «пристроили его в скорняки» и тому подобное! Он говорил это таким тоном, что даже я стал сомневаться [может быть, это правда]! — Он говорил Вам это в глаза?
— В глаза. Да еще и при других. — А что он чувствовал?
— Что он там чувствовал… Произнося всю эту ложь, он чувствовал в себе некое эгоистическое удовлетворение, однако потом испытывал терзание. Думаешь, он имел в себе мир?
— А когда человек, рассказывая о каком-то событии, его немного преувеличивает…
— Да, немножко поливает его соусом… — Он делает это от тщеславия?
— Ну от чего же еще? Человек говорит о чем-то с преувеличением от тщеславия, от эгоизма.
— А что поможет такому человеку исправиться?
— Он должен прекратить врать. Он должен знать, что ложь, даже имея смягчающие вину обстоятельства, не прекращает быть половиной греха. — Геронда, а может ли происходить следующее: нам дают что-то, протягивая руку помощи, а мы считаем, что нам дали это, потому что мы были этого достойны?
— Смотри, если я скажу тебе: «Ты, сестра, можешь достичь меры своей святой!», то, услышав эти слова, ты можешь ненадолго расплыться в глупой улыбке, однако внутреннего покоя иметь не будешь. Ложное не приносит человеку покоя. Как не имеет в себе покоя и тот несправедливый человек, который, обижая других, говорит: «Это мое». Посмотри, турки взяли Константинополь уже столько лет назад, однако, глядя на приезжающих в Константинополь греков, турки чувствуют, что захватили чужое, и смотрят так, словно вернулся хозяин! А ведь они турки, и прошло уже столько лет!
Неиспорченная совесть дает неложное извещение
Для человека нет ничего важнее, чем спокойная совесть. Если твоя совесть не обличает тебя в том, что ты мог сделать что-то еще и не сделал, то это великое дело. В этом случае человек имеет постоянную внутреннюю радость и вся его жизнь — торжество, праздник. Эта внутренняя радость дает человеку духовную силу.
— Геронда, а как понять, что наши действия благоугодны Богу?
— у человека есть внутреннее извещение.
— Собственного внутреннего извещения достаточно или необходимы также свидетельства других?
— Я веду речь о человеке, совесть которого не испорчена, а не о том, кто свою совесть исказил. Неиспорченная совесть дает неложное извещение. В этом случае человек чувствует уверенность, надежду и со смирением говорит: «Я не гожусь для Рая, я заслужил вечную муку, однако верую в то, что любовь и милость Божия меня не оставят». Он чувствует это, потому что подвизается, он не сидит сложа руки, успокаивая при этом свой помысл словами: «Бог меня спасет».
Совесть — это страшное дело! Нет более жгучего пламени, нет большей адской муки, чем жжение совести. угрызения совести — это самый страшный и самый мучительный для человека червь. Те, кто находится в аду, будут вечно мучиться, потому что их будет терзать мысль о том, что они потеряли райские блага за те недолгие годы, которые прожили на земле, хотя и эти земные годы были полны угрызениями совести и внутренним удушьем. Кроме этого, страсти людей, находящихся в адской муке, не будут находить себе удовлетворения, и это будет для них еще одним мучением.
— Геронда, а каким образом монах может на практике переживать «мученичество» совести?
— «Мученичество» совести предназначено не только для монахов, оно — для всех людей, а монахи, кроме того, мучаются и сладкой мукой подвижничества. Однако, в сущности, для человека, который подвизается правильно, «мученичества» совести не существует. Ведь чем большую духовную боль испытывает человек, то есть чем ему больнее — либо за свою скверну, либо оттого что он соучаствует в Страданиях Господа, — тем большим божественным утешением ему воздается. Если совесть человека спокойна, то, даже имея скорби, расстройства и тому подобное, человек чувствует в себе божественное утешение.
Словарь Правмира – Совесть
www.pravmir.ru
Муки совести
вутис сказал(а): ↑Так вот женщина для меня икона,а мужик кусок мяса,сьел и забыл.
Нажмите, чтобы раскрыть...
К женщинам у тебя только платоническое влечение, а к мужчинам сексуальное влечение. Но это же по сути - гомосексуализм.Есть методика по определению сексуальной ориентации. К пациенту подсоединяют датчики и потом показывают сексуальные картинки. Датчик фиксирует как изменяются размеры члена при разных картинках. Потом на этой основе выводы делают.
Raffer сказал(а): ↑Как может быть стыдно от того что тебе нравится ?
Нажмите, чтобы раскрыть...
"При всей интимности сексуальных проявлений любое действие влюбленных совершается под неусыпным наблюдением так называемой референтной группы, (или группы социально значимых других), составленной не только из их современников, но и многих предшествующих поколений, определивших, что и как надлежит делать или не следует делать при интимном сближении. Носителями такого контроля являются сами влюбленные, а его инструментом - чувство стыда.В ходе исторического развития устанавливается определенная для данного человеческого сообщества система норм, которые каждый для себя считает обязательными. Нарушение этих норм вызывает возмущение и презрение не только у окружающих, но и у самого нарушителя, который как бы становится внутренним свидетелем и судьей собственных поступков. Ставится под удар его чувство собственного достоинства, страдающее от предполагаемого осуждения другими людьми (социально значимыми другими), незримо, но властно определяющими его честь и самоуважение. На протяжении многих веков ведущую роль в формировании всего нравственного кодекса, в том числе норм сексуального поведения, играли религия и наука. По мере утраты церковью влияния на сознание людей и с возрастанием роли научного знания половая мораль формируется преимущественно на рациональном естественнонаучном и социально-психологическом фундаменте. Ныне ее во все большей мере определяют психогигиеническая целесообразность и соображения максимального обеспечения физического и духовного здоровья, благополучия и счастья людей."
Сексопатология: Справочник "Психическая составляющая копулятивного ( совокупительного ) цикла и ее патологии"
erogen.ru
Муки совести
Муки совести имеют непосредственное отношение лишь к чувствам обманщика, а не к юридическому определению виновности или невиновности. Кроме того их также необходимо отличать от чувства вины по поводу содержания лжи. Предположим, Ронни в «Мальчике Уинслоу» действительно украл почтовый перевод. Он бы чувствовал себя виноватым за свою кражу, осуждая себя за то, что сделал. А если бы Ронни скрыл свою кражу от отца, он чувствовал бы еще и вину за то, что солгал, то есть страдал бы от угрызений совести. И нет никакой необходимости, чувствуя себя виноватым по поводу содержания лжи, испытывать при этом и угрызения совести. Предположим, Ронни обокрал мальчика, который обманом победил его в школьном соревновании. В этом случае он, скорее всего, не чувствовал бы никакой вины за свою кражу у такого подлого однокашника; это могло представляться ему заслуженной местью. Но он мог при этом чувствовать вину за то, что обманул учителя или отца. Мэри, пациентка психиатрической клиники, не чувствовала себя виноватой относительно своих суицидальных планов, но чувствовала себя виноватой в том, что обманула доктора.
Как и боязнь разоблачения, угрызения совести могут быть различной интенсивности. Они могут быть весьма слабыми или же, наоборот, настолько сильными, что обман не удастся, потому что чувство вины спровоцирует утечку информации или даст какие-либо другие признаки обмана. Чрезмерное чувство вины приводит к мучительным переживаниям, подрывающим у страдальца наиболее фундаментальное чувство, чувство собственного достоинства. Одно лишь желание избавиться от таких жестоких чувств может подтолкнуть к признанию вне зависимости от последующего наказания. Порой даже наказание может быть именно тем, что человеку кажется необходимым для освобождения от мучительного чувства вины.
Принимая решение солгать впервые, люди часто и не предполагают, как сильно будут страдать потом от угрызений совести. Они могут не предугадать, как повлияет на них чувство благодарности жертвы за кажущуюся помощь. Или не предвидеть своих чувств при виде обвинения в их проступке кого-либо другого. Обычно подобные сцены и вызывают угрызения совести, хотя для некоторых это всего лишь приправа, делающая похлебку лжи по-настоящему вкусной. Мы обсудим эту реакцию, определенную мной как восторг надувательства,ниже. Другая причина, по которой лжецы недооценивают значение угрызений совести, заключается в том, что недостаточность однократного обмана становится очевидной только по прошествии некоторого времени, когда вдруг становится явным, что теперь ложь должна повторяться снова и снова, обрастать все новыми и новыми подробностями, хотя бы для того, чтобы не раскрылся первоначальный обман.
Также тесно смыкается с виной и чувство стыда, но есть для него и одно ключевое качественное отличие. Для угрызений совести не нужна публика, в этом случае человек сам себе судья. Не так обстоит дело со стыдом. Для чувства стыда требуется неодобрение или осмеяние со стороны других. Если нет никого, кто знал бы о злодеянии, то не будет и стыда. А угрызения совести все равно могут возникнуть. Конечно же, могут присутствовать и оба эти чувства. Но различие между стыдом и угрызениями совести очень важно, поскольку эти две эмоции могут разорвать человека. Желание облегчить вину побуждает к признанию, а желание избежать унизительного чувства стыда препятствует этому.
Предположим, Ронни украл деньги и почувствовал себя крайне виноватым за то, что сделал это, и к тому же его стала мучить совесть из-за того, что он скрыл свое преступление. У Ронни могла появиться потребность в признании, желание избавиться от мучений совести. И только стыд перед отцом мог остановить его. Чтобы избежать этого, отец, как вы помните, обещал в случае признания не наказывать его. Чем меньше боялся Ронни наказания, тем меньше становилась и его боязнь разоблачения, но отцу необходимо было уменьшить у Ронни еще и чувство стыда. И он попробовал сделать это, пообещав простить мальчика. Но он мог бы еще более уменьшить возможность появления стыда, увеличив тем самым вероятность признания, если бы использовал нечто подобное тому, что я описывал несколькими страницами выше, приводя в пример следователя, пытавшегося во время допроса выжать из подозреваемого признание в убийстве. Отец мог бы сказать Ронни: «Я вполне в состоянии понять даже воровство. Возможно, я и сам поступил бы так же на твоем месте; все это понятно, соблазн настолько велик. Кроме того, каждый совершает ошибки в своей жизни и порой далеко не сразу понимает, что был не прав. А сам себе помочь не всегда можешь». Хотя, конечно же, добропорядочный английский отец не в состоянии открыто признать такое и, в отличие от следователя, не захочет лгать, для того чтобы добиться признания.
Некоторые люди в случае лжи особенно подвержены чувству стыда и угрызениям совести. И в первую очередь те, кто с детства привык считать ложь одним из наиболее ужасных грехов. Те же, кого воспитывали, не осуждая саму по себе ложь, а просто внушая чувство вины за все, впоследствии только и ищут возможности усилить это свое чувство вины и бесстыдно выставляют его на всеобщее обозрение. К сожалению, личности, склонные к такого рода ощущениям, исследованы слишком мало. Однако не многим больше известно и об их прямой противоположности – о людях, вообще не чувствующих вины за ложь.
Обозреватель Джек Андерсон в газетной статье, выражающей недоверие Мелу Вейнбергу, главному свидетелю обвинения ФБР в Эбскамском деле, представил его как лжеца, у которого нет ни стыда ни совести. Андерсон описал реакцию Вейнберга на обнаружение его супружеской измены, скрываемой последним в течение четырнадцати лет: «Когда Мел неожиданно услышал об этом, он только пожал плечами в ответ на требование Мэри объясниться. "Итак, я разоблачен, – сказал он. – Я же всегда говорил тебе, что я величайший в мире лжец". Затем уютно устроился в своем любимом кресле, заказал немного китайской еды и попросил Мэри сделать ему маникюр»44.
Отсутствие чувства вины или стыда считается признаком психопатии лишь в том случае, если распространяется на все или почти все области жизни. (Очевидно, на основании одного только газетного отчета такой диагноз не поставит никто.) Существуют также разногласия между специалистами и в том, следствием чего является отсутствие вины или стыда – следствием воспитания или каких-либо факторов биологического порядка. Однако все придерживаются единого мнения в том, что если что-либо и способно выдать психопата, то только не чувство вины и не боязнь разоблачения.
Кроме того, особых угрызений совести не будет и в том случае, если обманщик не разделяет социальных ценностей своей жертвы. Люди чувствуют себя менее виноватыми перед тем, кто, по их мнению, живет не так, как следовало бы. Ловелас, скрывая свои измены от фригидной жены, может вовсе не чувствовать за собой никакой вины. А революционер или террорист редко испытывает угрызения совести, обманывая представителей государства. Также и шпион не будет мучиться совестью из-за того, что вводит в заблуждение свою жертву. Один бывший агент ЦРУ остроумно заметил: «Если очистить шпионаж от шелухи трескучих фраз, то получится, что работа разведчика заключается в предательстве доверившихся ему людей»45.
Когда я консультировал представителей службы безопасности, которые ловят людей, занимающихся убийством государственных чиновников высокого уровня, я не мог ориентировать их на то, что уличать лжецов помогают угрызения совести. Наемные убийцы могут бояться быть пойманными, если они не профессионалы, однако вряд ли когда-либо будут испытывать чувство вины по поводу своего дела. Профессиональные преступники не чувствуют за собой никакой вины, обманывая противника. На этом основана их работа, и это объясняет, почему дипломаты или разведчики не чувствуют вины из-за того, что вводят в заблуждение тех, кто не разделяет их социальных ценностей. В таких случаях лжец считает, что совершает хороший, полезный с его точки зрения поступок.
В большинстве этих примеров ложь является социально дозволенной –каждый из этих людей действует в рамках определенных социальных норм, которые узаконивают их обман. В таких случаях практически не возникает никакого чувства вины, поскольку жертва обмана исповедует другие ценности. Но порой бывает дозволенным обман и тех, чьи ценности совпадают с ценностями обманщика. Врачи могут не испытывать угрызений совести по поводу того, что обманывают пациентов, если уверены, что это делается для пользы последних. Предложение пациенту плацебо (таблеток из простого сахара, внешне уподобленных настоящим лекарствам) – старый, освященный веками медицинский обман. Если подобный трюк принесет пациенту облегчение или, наконец, удовлетворит его желание принимать именно «эти» таблетки, которые, будучи примененными в действительности, могут и навредить, то такая ложь, по мнению многих врачей, оправдана. В клятве Гиппократа ничего не говорится о честности перед пациентом, просто предполагается, что врач должен делать лишь то, что может помочь больному46.
Священник, скрывающий от полиции признание, сделанное преступником во время исповеди, даже в случае явной лжи на прямой вопрос полицейского, не должен испытывать никаких угрызений совести. Его обет дозволяет ему такой обман. Он не извлекает из этого обмана никакой выгоды для себя, это выгодно лишь преступнику; преступление может остаться нераскрытым. Студентки медицинского колледжа, скрывая свои истинные чувства, не испытывали никаких угрызений совести. Обман был дозволен благодаря тому объяснению, что медсестра должна уметь скрывать свои чувства во время работы ради облегчения страданий пациента.
Но зачастую лжецы могут не осознавать или же не признавать, что обман, который на первый взгляд представляется ложью во спасение, выгоден им самим. Например, один старший вице-президент национальной страховой компании считает, что правда может оказаться жестокой в том случае, если страдает самолюбие другого человека: «Порой не так-то просто заявить какому-нибудь парню прямо в лицо: «не выйдет из тебя никакого председателя»47.
Не лучше ли в таком случае пощадить его чувства? А заодно и свои? Ведь на самом деле не «так-то просто» сказать такое этому «парню» прямо в лицо, потому что можно натолкнуться на его возможный протест, особенно если тот посчитает, что это лишь личное мнение. В этом случае ложь щадит обоих. Но некоторые могут сказать, что этому парню ложь вредна, так как лишает его ценной информации, хотя и неприятной, но необходимой для того, чтобы улучшить свои деловые качества или же переориентироваться и поискать какую-нибудь другую работу. Точно так же можно согласиться и с тем мнением, что врач, дающий плацебо, хотя и является альтруистом, тоже извлекает выгоду из лжи. Он избавляется от возможного разочарования пациента в том, что нет лекарств от его болезни, или от гнева, если пациент узнает, что доктор дает плацебо, вероятно, считая пациента просто ипохондриком, а не больным. Кроме того, это еще вопрос, действительно ли ложь является полезной для пациента или же она все-таки вредна ему.
Тем не менее есть бесспорные примеры лжецов-альтруистов: священник, скрывающий исповедь преступника, спасатели, не сказавшие раненому мальчику, что его родители погибли под обломками самолета. В этих случаях лжец не извлекает для себя никакой выгоды. А если лжец не видит в своей лжи никакой выгоды для себя, он, скорее всего, не будет испытывать и угрызений совести.
Когда ложь дозволена, даже эгоистичный обман может не вызывать угрызений совести. Игроков в покер не мучает совесть за то, что они блефуют. Это верно и относительно торгов, где бы они ни проходили – на восточном базаре, на Уолл-Стрит или в ближайшем офисе агентства недвижимости. В одной статье, посвященной лжи, говорится: «Возможно, самой популярной формулой лжи является фраза: это мое окончательное предложение.Такой язык не только допускается в мире бизнеса, он ожидается... Во время публичных торгов никто не предполагает, что все карты будут выложены на стол с самого начала»48.
Домовладелец, который запрашивает за свой дом дороже, чем тот стоит в действительности, не будет чувствовать за собой никакой вины, если получит требуемую цену. Его ложь дозволена. Потому что участники ожидают друг от друга именно дезинформации, а не правды; в торгах и в покере нет лжи. Сама природа этих ситуаций предполагает, что ни один из участников не будет правдивым. Показывают свои карты и называют минимальную цену только глупцы.
Угрызения совести наиболее вероятны в тех случаях, когда ложь не дозволена.И сильнее всего совесть мучает лжеца в тех случаях, когда была достигнута предварительная договоренность не лгать друг другу – жертва доверяется лжецу, не предполагая, что ее водят за нос. В такихоппортунистическихобманах угрызения совести усиливаются, если жертва страдает по крайней мере настолько же, насколько выигрывает лжец. Подросток, скрывающий от родителей, что курит марихуану, может не чувствовать за собой какой-либо вины, если видит в своих родителях только глупцов, бубнящих о вреде наркотиков, в то время как ему прекрасно известно из собственного опыта, что они не правы. Если он к тому же считает их лицемерами потому, что они пьют сильные алкогольные напитки, а ему не позволяют использовать даже легкие наркотики, то шансов на то, что его будет сильно мучить совесть, еще меньше. Однако, хотя подросток и не согласен со своими родителями по поводу марихуаны, если он действительно привязан к ним и беспокоится о них, то в случае разоблачения лжи он может почувствовать стыд. Поскольку для возникновения стыда требуется все же наличие некоторого уважения к тем, кто не одобряет; в противном случае такое неодобрение вызывает лишь гнев или презрение, а не стыд.
Лжецы гораздо меньше испытывают угрызений совести, когда объекты их обмана безличны или незнакомы. Покупатель, скрывая от контролера на выходе, что заплатил за свою покупку меньше, чем та стоит, чувствует себя менее виноватым, если видит этого контролера впервые. Если же этот контролер является собственником магазина или членом его семьи (имеется в виду маленький семейный магазинчик), то, обманывая его, покупатель будет чувствовать себя более виноватым, чем если бы это происходило в каком-нибудь из супермаркетов. Когда жертва обмана анонимна, гораздо легче потворствовать всякого рода фантазиям, уменьшающим собственную вину, например, представлять, что ей это совсем не повредит и, возможно, никто даже ничего и не обнаружит; или еще того лучше – что она сама этого заслужила или сама хочет быть обманутой49.
Взаимозависимость угрызений совести и боязни разоблачения далеко не однозначна. Боязнь разоблачения бывает весьма сильной и при очень слабых угрызениях совести. Когда обман санкционирован, угрызения совести, как правило, невелики, однако санкционированность обмана обычно повышает ставки и, соответственно, боязнь разоблачения. В нашем эксперименте с медсестрами санкционированность лжи имела для них большое значение, и они испытывали сильную боязнь разоблачения при слабых угрызениях совести. Предприниматель, который обманывает своего работника, скрывая от него подозрения с целью однажды схватить его за руку, скорее всего, также будет испытывать сильную боязнь разоблачения и весьма слабые угрызения совести.
С другой стороны, те же самые факторы, которые усиливают угрызения совести, могут уменьшать боязнь разоблачения. Лжец может чувствовать себя виноватым, вводя в заблуждение доверчивую жертву, но у него не будет особых оснований бояться, что его разоблачат, поскольку сама жертва даже не допускает мысли об этом. Конечно, можно и страдать от мучений совести и одновременно очень бояться быть пойманным или же почти не чувствовать ни того ни другого – все это зависит от конкретной ситуации, а также от личности лжеца и верификатора.
Некоторые люди буквально купаются в угрызениях совести. Порой они даже специально лгут для того, чтобы таким образом помучиться. Большинство же, наоборот, находят эти ощущения настолько неприятными, что рады любой возможности избавиться от них. Существует множество путей для оправдания обмана. Его можно посчитать местью за несправедливость. Или же можно вполне искренне думать, что тот, кого обманываешь, подлец и негодяй и не заслуживает честности. «Босс был настолько скуп, что ни разу не наградил меня за все то, что я для него сделал, поэтому я и прихватил кое-что из его кармана». Кроме того, если жертва обмана оказалась слишком доверчивой, лжец может посчитать, что она сама во всем виновата.
Два других оправдания, ослабляющие угрызения совести, были упомянуты ранее. Одно из них – благородная цель или так называемая производственная необходимость, – вспомним Никсона, объяснявшего свою ложь необходимостью сохранить пост. Другое – своеобразное желание оградить жертву обмана от неприятностей. Иногда лжец может зайти настолько далеко, что станет заявлять, будто жертва даже и сама хочет быть обманутой. Если обманываемый, несмотря на знание истинного положения вещей, содействует явной лжи, притворяется, что ничего не подозревает, то и нет никакой лжи и лжец свободен от какой-либо ответственности. Таким образом, искреннее согласие жертвы с обманом, несмотря на явно выдающее обман несоответствие фактов и поведение лжеца, помогает лжецу. Потому что тот, кто не хочет быть обманутым, обязательно в таком случае что-нибудь заподозрит и попытается раскрыть обман.
Интересный пример возможного согласия жертвы с обманом содержится в приведенной выше (см. главу 1 (Глава 1 ЛОЖЬ. УТЕЧКА ИНФОРМАЦИИ И НЕКОТОРЫЕ ДРУГИЕ ПРИЗНАКИ ОБМАНА)) истории о Роберте Лейси. Эту историю я позаимствовал из книги Роберта Дэйли «Принц Города. Правдивая история о полицейском, который слишком много знал», по которой был снят фильм. Автор претендует на правдивое описание того, как Лейси помог федеральному прокурору добыть доказательства коррупции среди полицейских и адвокатов. Когда Лейси завербовывался на эту работу, его спросили, совершал ли он какие-либо преступления. Он признался в трех. Те же, кого он позже разоблачил, уверяли, что Лейси совершил гораздо большее количество преступлений; а так как он лгал о собственном преступном прошлом, то ему, дескать, не следует доверять и в показаниях против них. Но эти голословные заявления ничем не подтверждались, и многие люди были осуждены на основании показаний Лейси. Алан Дершовиц, адвокат, защищавший одного из осужденных на основании показаний Лейси, описал свой разговор с ним после суда – последний признался ему, что и в самом деле совершил гораздо большее количество преступлений.
«Я [Дершовиц] сказал ему [Лейси], что трудно поверить, будто Шоу [федеральный прокурор] не знал о других преступлениях Лейси до суда над Роснером [подзащитным Дершовица]. "Конечно же, он и не сомневался в том, что я совершил гораздо больше преступлений, – сказал Лейси. – Он знал это. Майк (Шоу) не дурак".
– Но в таком случае как же он мог сидеть здесь и спокойно смотреть на то, как ты, будучи свидетелем, лжешь!? – спросил я.
– Но он же не был абсолютно уверен в том, что я лгу, – ответил Лейси. – Он, конечно, подозревал это и, вероятно, верил в это; но я попросил его не давить на меня, и он послушался. Я сказал ему: "три преступления", – Лейси показал мне три пальца и широко улыбнулся, – и он принял это. Обвинители каждый день покупают лжесвидетелей, Алан. Ты же знаешь»50.
Вскоре Дершовиц узнал, что и это признание Лейси также оказалось ложью. Судебный исполнитель, присутствовавший при первой встрече Лейси с федеральным прокурором, сказал Дершовицу, что Лейси сразу же признался более чем в трех преступлениях. Но федеральный прокурор поддержал Лейси в его замалчивании полной правды, чтобы сохранить доверие к нему как к свидетелю – присяжные могут поверить полицейскому, совершившему три преступления, но полицейскому, совершившему их множество, – никогда. Таким образом, Лейси лгал Дершовицу и тогда, когда говорил, что прокурор был только добровольной жертвой, тем самым скрывая, что они просто-напросто сговорились. Кроме того, осторожный Лейси тайно сделал и сохранил магнитофонную запись своего признания прокурору, благодаря чему мог быть уверен, что прокурор будет всегда оставаться к нему лояльным, защищая его от каких-либо судебных преследований.
Сейчас для нас не имеет значения, что является правдой, а что ложью во всей этой истории, но сам разговор Лейси с Аланом Дершовицом является блестящим примером того, как добровольная жертва, которой обман выгоден, может облегчить лжецу возможность добиться своего. Однако обманутые могут объединяться с обманщиками и по более достойным причинам. Часто человек добровольно становится жертвой обмана из вежливости. Так, хозяйка провожает слишком рано уходящего гостя, не расспрашивая его особо о причинах ухода. Для соблюдения приличий и уважения к чувствам хозяйки достаточно какой-нибудь более или менее правдоподобной отговорки. В таких случаях жертва не только добровольно поддается обману, она даже приветствует подобный обман. И я не включаю в свое определение лжи искажение правды из вежливости или ради соблюдения этикета.
Отношения любовников – другой пример такого рода обмана, в котором обе стороны, объединившись, поддерживают ложь друг друга. Шекспир писал:
Когда клянешься мне, что вся ты сплошь
Служить достойна правды образцом,
Я верю, хоть и вижу, как ты лжешь,
Вообразив меня слепым юнцом.
Польщенный тем, что я еще могу
Казаться юным правде вопреки,
Я сам себе в своем тщеславье лгу,
И оба мы от правды далеки.
Не скажешь ты, что солгала мне вновь,
И мне признать свой возраст смысла нет.
Доверьем мнимым держится любовь,
А старость, полюбив, стыдится лет.
Я лгу тебе, ты лжешь невольно мне,
И кажется, довольны мы вполне!51
Конечно же, не все любовные обманы столь добросердечны, и не все жертвы этих обманов хотят быть обманутыми. О заинтересованности же в обмане самой жертвы ни в коем случае нельзя судить по свидетельству обманщика; для него в любом случае предпочтительно декларировать добровольность жертвы, поскольку это уменьшает чувство вины. Ведь если жертва заподозрила хотя бы что-нибудь, она уже наполовину сорвалась с крючка.
Невольные жертвы, дабы избежать расплаты за раскрытие обмана, со временем могут стать и добровольными. Представьте себе положение правительственного чиновника, вдруг заподозрившего, что любовница, которой он так доверял и столько рассказывал о своей работе, шпионка. Сотрудник, занимающийся подбором персонала, может порой стать добровольной жертвой ищущего работу мошенника и скорее взять его в штат, чем признаться в своем ошибочном заключении. Роберта Вольштеттер описывает множество примеров того, как национальные лидеры становились добровольными жертвами обмана со стороны противников – случай с Чемберленом не исключение. «Во всех этих примерах затянувшихся на долгие годы обманов, в игнорировании все возрастающих и явно противоречащих друг другу свидетельств, очень важную роль играют заботливо лелеемая надежда на добросовестность потенциального противника и на те общие интересы, которые якобы имеются у обеих сторон. …Противнику остается лишь слегка подталкивать жертву, в то время как последняя склонна в свою очередь еще и отмахиваться от тех действий, которые могут быть расценены как простое занудство»52.
Резюмируя все вышеизложенное, можно сказать, что угрызения совести усиливаются в тех случаях, когда:
жертву обманывают против ее воли;
обман очень эгоистичен; жертва не извлекает никакой выгоды из обмана, а теряет столько же или даже больше, чем лжец приобретает;
обман не дозволен, и ситуация предполагает честность;
лжец давно не практиковался в обмане;
лжец и жертва придерживаются одних и тех же социальных ценностей;
лжец лично знаком с жертвой;
жертву трудно обвинить в негативных качествах или излишней доверчивости;
у жертвы есть причина предполагать обман или, наоборот, лжец сам не хотел бы быть обманщиком.
studfiles.net
Муки совести
Муки совести имеют непосредственное отношение лишь к чувствам обманщика, а не к юридическому определению виновности или невиновности. Кроме того их также необходимо отличать от чувства вины по поводу содержания лжи. Предположим, Ронни в «Мальчике Уинслоу» действительно украл почтовый перевод. Он бы чувствовал себя виноватым за свою кражу, осуждая себя за то, что сделал. А если бы Ронни скрыл свою кражу от отца, он чувствовал бы еще и вину за то, что солгал, то есть страдал бы от угрызений совести. И нет никакой необходимости, чувствуя себя виноватым по поводу содержания лжи, испытывать при этом и угрызения совести. Предположим, Ронни обокрал мальчика, который обманом победил его в школьном соревновании. В этом случае он, скорее всего, не чувствовал бы никакой вины за свою кражу у такого подлого однокашника; это могло представляться ему заслуженной местью. Но он мог при этом чувствовать вину за то, что обманул учителя или отца. Мэри, пациентка психиатрической клиники, не чувствовала себя виноватой относительно своих суицидальных планов, но чувствовала себя виноватой в том, что обманула доктора.
Как и боязнь разоблачения, угрызения совести могут быть различной интенсивности. Они могут быть весьма слабыми или же, наоборот, настолько сильными, что обман не удастся, потому что чувство вины спровоцирует утечку информации или даст какие-либо другие признаки обмана. Чрезмерное чувство вины приводит к мучительным переживаниям, подрывающим у страдальца наиболее фундаментальное чувство, чувство собственного достоинства. Одно лишь желание избавиться от таких жестоких чувств может подтолкнуть к признанию вне зависимости от последующего наказания. Порой даже наказание может быть именно тем, что человеку кажется необходимым для освобождения от мучительного чувства вины.
Принимая решение солгать впервые, люди часто и не предполагают, как сильно будут страдать потом от угрызений совести. Они могут не предугадать, как повлияет на них чувство благодарности жертвы за кажущуюся помощь. Или не предвидеть своих чувств при виде обвинения в их проступке кого-либо другого. Обычно подобные сцены и вызывают угрызения совести, хотя для некоторых это всего лишь приправа, делающая похлебку лжи по-настоящему вкусной. Мы обсудим эту реакцию, определенную мной как восторг надувательства,ниже. Другая причина, по которой лжецы недооценивают значение угрызений совести, заключается в том, что недостаточность однократного обмана становится очевидной только по прошествии некоторого времени, когда вдруг становится явным, что теперь ложь должна повторяться снова и снова, обрастать все новыми и новыми подробностями, хотя бы для того, чтобы не раскрылся первоначальный обман.
Также тесно смыкается с виной и чувство стыда, но есть для него и одно ключевое качественное отличие. Для угрызений совести не нужна публика, в этом случае человек сам себе судья. Не так обстоит дело со стыдом. Для чувства стыда требуется неодобрение или осмеяние со стороны других. Если нет никого, кто знал бы о злодеянии, то не будет и стыда. А угрызения совести все равно могут возникнуть. Конечно же, могут присутствовать и оба эти чувства. Но различие между стыдом и угрызениями совести очень важно, поскольку эти две эмоции могут разорвать человека. Желание облегчить вину побуждает к признанию, а желание избежать унизительного чувства стыда препятствует этому.
Предположим, Ронни украл деньги и почувствовал себя крайне виноватым за то, что сделал это, и к тому же его стала мучить совесть из-за того, что он скрыл свое преступление. У Ронни могла появиться потребность в признании, желание избавиться от мучений совести. И только стыд перед отцом мог остановить его. Чтобы избежать этого, отец, как вы помните, обещал в случае признания не наказывать его. Чем меньше боялся Ронни наказания, тем меньше становилась и его боязнь разоблачения, но отцу необходимо было уменьшить у Ронни еще и чувство стыда. И он попробовал сделать это, пообещав простить мальчика. Но он мог бы еще более уменьшить возможность появления стыда, увеличив тем самым вероятность признания, если бы использовал нечто подобное тому, что я описывал несколькими страницами выше, приводя в пример следователя, пытавшегося во время допроса выжать из подозреваемого признание в убийстве. Отец мог бы сказать Ронни: «Я вполне в состоянии понять даже воровство. Возможно, я и сам поступил бы так же на твоем месте; все это понятно, соблазн настолько велик. Кроме того, каждый совершает ошибки в своей жизни и порой далеко не сразу понимает, что был не прав. А сам себе помочь не всегда можешь». Хотя, конечно же, добропорядочный английский отец не в состоянии открыто признать такое и, в отличие от следователя, не захочет лгать, для того чтобы добиться признания.
Некоторые люди в случае лжи особенно подвержены чувству стыда и угрызениям совести. И в первую очередь те, кто с детства привык считать ложь одним из наиболее ужасных грехов. Те же, кого воспитывали, не осуждая саму по себе ложь, а просто внушая чувство вины за все, впоследствии только и ищут возможности усилить это свое чувство вины и бесстыдно выставляют его на всеобщее обозрение. К сожалению, личности, склонные к такого рода ощущениям, исследованы слишком мало. Однако не многим больше известно и об их прямой противоположности – о людях, вообще не чувствующих вины за ложь.
Обозреватель Джек Андерсон в газетной статье, выражающей недоверие Мелу Вейнбергу, главному свидетелю обвинения ФБР в Эбскамском деле, представил его как лжеца, у которого нет ни стыда ни совести. Андерсон описал реакцию Вейнберга на обнаружение его супружеской измены, скрываемой последним в течение четырнадцати лет: «Когда Мел неожиданно услышал об этом, он только пожал плечами в ответ на требование Мэри объясниться. "Итак, я разоблачен, – сказал он. – Я же всегда говорил тебе, что я величайший в мире лжец". Затем уютно устроился в своем любимом кресле, заказал немного китайской еды и попросил Мэри сделать ему маникюр»44.
Отсутствие чувства вины или стыда считается признаком психопатии лишь в том случае, если распространяется на все или почти все области жизни. (Очевидно, на основании одного только газетного отчета такой диагноз не поставит никто.) Существуют также разногласия между специалистами и в том, следствием чего является отсутствие вины или стыда – следствием воспитания или каких-либо факторов биологического порядка. Однако все придерживаются единого мнения в том, что если что-либо и способно выдать психопата, то только не чувство вины и не боязнь разоблачения.
Кроме того, особых угрызений совести не будет и в том случае, если обманщик не разделяет социальных ценностей своей жертвы. Люди чувствуют себя менее виноватыми перед тем, кто, по их мнению, живет не так, как следовало бы. Ловелас, скрывая свои измены от фригидной жены, может вовсе не чувствовать за собой никакой вины. А революционер или террорист редко испытывает угрызения совести, обманывая представителей государства. Также и шпион не будет мучиться совестью из-за того, что вводит в заблуждение свою жертву. Один бывший агент ЦРУ остроумно заметил: «Если очистить шпионаж от шелухи трескучих фраз, то получится, что работа разведчика заключается в предательстве доверившихся ему людей»45.
Когда я консультировал представителей службы безопасности, которые ловят людей, занимающихся убийством государственных чиновников высокого уровня, я не мог ориентировать их на то, что уличать лжецов помогают угрызения совести. Наемные убийцы могут бояться быть пойманными, если они не профессионалы, однако вряд ли когда-либо будут испытывать чувство вины по поводу своего дела. Профессиональные преступники не чувствуют за собой никакой вины, обманывая противника. На этом основана их работа, и это объясняет, почему дипломаты или разведчики не чувствуют вины из-за того, что вводят в заблуждение тех, кто не разделяет их социальных ценностей. В таких случаях лжец считает, что совершает хороший, полезный с его точки зрения поступок.
В большинстве этих примеров ложь является социально дозволенной –каждый из этих людей действует в рамках определенных социальных норм, которые узаконивают их обман. В таких случаях практически не возникает никакого чувства вины, поскольку жертва обмана исповедует другие ценности. Но порой бывает дозволенным обман и тех, чьи ценности совпадают с ценностями обманщика. Врачи могут не испытывать угрызений совести по поводу того, что обманывают пациентов, если уверены, что это делается для пользы последних. Предложение пациенту плацебо (таблеток из простого сахара, внешне уподобленных настоящим лекарствам) – старый, освященный веками медицинский обман. Если подобный трюк принесет пациенту облегчение или, наконец, удовлетворит его желание принимать именно «эти» таблетки, которые, будучи примененными в действительности, могут и навредить, то такая ложь, по мнению многих врачей, оправдана. В клятве Гиппократа ничего не говорится о честности перед пациентом, просто предполагается, что врач должен делать лишь то, что может помочь больному46.
Священник, скрывающий от полиции признание, сделанное преступником во время исповеди, даже в случае явной лжи на прямой вопрос полицейского, не должен испытывать никаких угрызений совести. Его обет дозволяет ему такой обман. Он не извлекает из этого обмана никакой выгоды для себя, это выгодно лишь преступнику; преступление может остаться нераскрытым. Студентки медицинского колледжа, скрывая свои истинные чувства, не испытывали никаких угрызений совести. Обман был дозволен благодаря тому объяснению, что медсестра должна уметь скрывать свои чувства во время работы ради облегчения страданий пациента.
Но зачастую лжецы могут не осознавать или же не признавать, что обман, который на первый взгляд представляется ложью во спасение, выгоден им самим. Например, один старший вице-президент национальной страховой компании считает, что правда может оказаться жестокой в том случае, если страдает самолюбие другого человека: «Порой не так-то просто заявить какому-нибудь парню прямо в лицо: «не выйдет из тебя никакого председателя»47.
Не лучше ли в таком случае пощадить его чувства? А заодно и свои? Ведь на самом деле не «так-то просто» сказать такое этому «парню» прямо в лицо, потому что можно натолкнуться на его возможный протест, особенно если тот посчитает, что это лишь личное мнение. В этом случае ложь щадит обоих. Но некоторые могут сказать, что этому парню ложь вредна, так как лишает его ценной информации, хотя и неприятной, но необходимой для того, чтобы улучшить свои деловые качества или же переориентироваться и поискать какую-нибудь другую работу. Точно так же можно согласиться и с тем мнением, что врач, дающий плацебо, хотя и является альтруистом, тоже извлекает выгоду из лжи. Он избавляется от возможного разочарования пациента в том, что нет лекарств от его болезни, или от гнева, если пациент узнает, что доктор дает плацебо, вероятно, считая пациента просто ипохондриком, а не больным. Кроме того, это еще вопрос, действительно ли ложь является полезной для пациента или же она все-таки вредна ему.
Тем не менее есть бесспорные примеры лжецов-альтруистов: священник, скрывающий исповедь преступника, спасатели, не сказавшие раненому мальчику, что его родители погибли под обломками самолета. В этих случаях лжец не извлекает для себя никакой выгоды. А если лжец не видит в своей лжи никакой выгоды для себя, он, скорее всего, не будет испытывать и угрызений совести.
Когда ложь дозволена, даже эгоистичный обман может не вызывать угрызений совести. Игроков в покер не мучает совесть за то, что они блефуют. Это верно и относительно торгов, где бы они ни проходили – на восточном базаре, на Уолл-Стрит или в ближайшем офисе агентства недвижимости. В одной статье, посвященной лжи, говорится: «Возможно, самой популярной формулой лжи является фраза: это мое окончательное предложение.Такой язык не только допускается в мире бизнеса, он ожидается... Во время публичных торгов никто не предполагает, что все карты будут выложены на стол с самого начала»48.
Домовладелец, который запрашивает за свой дом дороже, чем тот стоит в действительности, не будет чувствовать за собой никакой вины, если получит требуемую цену. Его ложь дозволена. Потому что участники ожидают друг от друга именно дезинформации, а не правды; в торгах и в покере нет лжи. Сама природа этих ситуаций предполагает, что ни один из участников не будет правдивым. Показывают свои карты и называют минимальную цену только глупцы.
Угрызения совести наиболее вероятны в тех случаях, когда ложь не дозволена.И сильнее всего совесть мучает лжеца в тех случаях, когда была достигнута предварительная договоренность не лгать друг другу – жертва доверяется лжецу, не предполагая, что ее водят за нос. В такихоппортунистическихобманах угрызения совести усиливаются, если жертва страдает по крайней мере настолько же, насколько выигрывает лжец. Подросток, скрывающий от родителей, что курит марихуану, может не чувствовать за собой какой-либо вины, если видит в своих родителях только глупцов, бубнящих о вреде наркотиков, в то время как ему прекрасно известно из собственного опыта, что они не правы. Если он к тому же считает их лицемерами потому, что они пьют сильные алкогольные напитки, а ему не позволяют использовать даже легкие наркотики, то шансов на то, что его будет сильно мучить совесть, еще меньше. Однако, хотя подросток и не согласен со своими родителями по поводу марихуаны, если он действительно привязан к ним и беспокоится о них, то в случае разоблачения лжи он может почувствовать стыд. Поскольку для возникновения стыда требуется все же наличие некоторого уважения к тем, кто не одобряет; в противном случае такое неодобрение вызывает лишь гнев или презрение, а не стыд.
Лжецы гораздо меньше испытывают угрызений совести, когда объекты их обмана безличны или незнакомы. Покупатель, скрывая от контролера на выходе, что заплатил за свою покупку меньше, чем та стоит, чувствует себя менее виноватым, если видит этого контролера впервые. Если же этот контролер является собственником магазина или членом его семьи (имеется в виду маленький семейный магазинчик), то, обманывая его, покупатель будет чувствовать себя более виноватым, чем если бы это происходило в каком-нибудь из супермаркетов. Когда жертва обмана анонимна, гораздо легче потворствовать всякого рода фантазиям, уменьшающим собственную вину, например, представлять, что ей это совсем не повредит и, возможно, никто даже ничего и не обнаружит; или еще того лучше – что она сама этого заслужила или сама хочет быть обманутой49.
Взаимозависимость угрызений совести и боязни разоблачения далеко не однозначна. Боязнь разоблачения бывает весьма сильной и при очень слабых угрызениях совести. Когда обман санкционирован, угрызения совести, как правило, невелики, однако санкционированность обмана обычно повышает ставки и, соответственно, боязнь разоблачения. В нашем эксперименте с медсестрами санкционированность лжи имела для них большое значение, и они испытывали сильную боязнь разоблачения при слабых угрызениях совести. Предприниматель, который обманывает своего работника, скрывая от него подозрения с целью однажды схватить его за руку, скорее всего, также будет испытывать сильную боязнь разоблачения и весьма слабые угрызения совести.
С другой стороны, те же самые факторы, которые усиливают угрызения совести, могут уменьшать боязнь разоблачения. Лжец может чувствовать себя виноватым, вводя в заблуждение доверчивую жертву, но у него не будет особых оснований бояться, что его разоблачат, поскольку сама жертва даже не допускает мысли об этом. Конечно, можно и страдать от мучений совести и одновременно очень бояться быть пойманным или же почти не чувствовать ни того ни другого – все это зависит от конкретной ситуации, а также от личности лжеца и верификатора.
Некоторые люди буквально купаются в угрызениях совести. Порой они даже специально лгут для того, чтобы таким образом помучиться. Большинство же, наоборот, находят эти ощущения настолько неприятными, что рады любой возможности избавиться от них. Существует множество путей для оправдания обмана. Его можно посчитать местью за несправедливость. Или же можно вполне искренне думать, что тот, кого обманываешь, подлец и негодяй и не заслуживает честности. «Босс был настолько скуп, что ни разу не наградил меня за все то, что я для него сделал, поэтому я и прихватил кое-что из его кармана». Кроме того, если жертва обмана оказалась слишком доверчивой, лжец может посчитать, что она сама во всем виновата.
Два других оправдания, ослабляющие угрызения совести, были упомянуты ранее. Одно из них – благородная цель или так называемая производственная необходимость, – вспомним Никсона, объяснявшего свою ложь необходимостью сохранить пост. Другое – своеобразное желание оградить жертву обмана от неприятностей. Иногда лжец может зайти настолько далеко, что станет заявлять, будто жертва даже и сама хочет быть обманутой. Если обманываемый, несмотря на знание истинного положения вещей, содействует явной лжи, притворяется, что ничего не подозревает, то и нет никакой лжи и лжец свободен от какой-либо ответственности. Таким образом, искреннее согласие жертвы с обманом, несмотря на явно выдающее обман несоответствие фактов и поведение лжеца, помогает лжецу. Потому что тот, кто не хочет быть обманутым, обязательно в таком случае что-нибудь заподозрит и попытается раскрыть обман.
Интересный пример возможного согласия жертвы с обманом содержится в приведенной выше (см. главу 1 (Глава 1 ЛОЖЬ. УТЕЧКА ИНФОРМАЦИИ И НЕКОТОРЫЕ ДРУГИЕ ПРИЗНАКИ ОБМАНА)) истории о Роберте Лейси. Эту историю я позаимствовал из книги Роберта Дэйли «Принц Города. Правдивая история о полицейском, который слишком много знал», по которой был снят фильм. Автор претендует на правдивое описание того, как Лейси помог федеральному прокурору добыть доказательства коррупции среди полицейских и адвокатов. Когда Лейси завербовывался на эту работу, его спросили, совершал ли он какие-либо преступления. Он признался в трех. Те же, кого он позже разоблачил, уверяли, что Лейси совершил гораздо большее количество преступлений; а так как он лгал о собственном преступном прошлом, то ему, дескать, не следует доверять и в показаниях против них. Но эти голословные заявления ничем не подтверждались, и многие люди были осуждены на основании показаний Лейси. Алан Дершовиц, адвокат, защищавший одного из осужденных на основании показаний Лейси, описал свой разговор с ним после суда – последний признался ему, что и в самом деле совершил гораздо большее количество преступлений.
«Я [Дершовиц] сказал ему [Лейси], что трудно поверить, будто Шоу [федеральный прокурор] не знал о других преступлениях Лейси до суда над Роснером [подзащитным Дершовица]. "Конечно же, он и не сомневался в том, что я совершил гораздо больше преступлений, – сказал Лейси. – Он знал это. Майк (Шоу) не дурак".
– Но в таком случае как же он мог сидеть здесь и спокойно смотреть на то, как ты, будучи свидетелем, лжешь!? – спросил я.
– Но он же не был абсолютно уверен в том, что я лгу, – ответил Лейси. – Он, конечно, подозревал это и, вероятно, верил в это; но я попросил его не давить на меня, и он послушался. Я сказал ему: "три преступления", – Лейси показал мне три пальца и широко улыбнулся, – и он принял это. Обвинители каждый день покупают лжесвидетелей, Алан. Ты же знаешь»50.
Вскоре Дершовиц узнал, что и это признание Лейси также оказалось ложью. Судебный исполнитель, присутствовавший при первой встрече Лейси с федеральным прокурором, сказал Дершовицу, что Лейси сразу же признался более чем в трех преступлениях. Но федеральный прокурор поддержал Лейси в его замалчивании полной правды, чтобы сохранить доверие к нему как к свидетелю – присяжные могут поверить полицейскому, совершившему три преступления, но полицейскому, совершившему их множество, – никогда. Таким образом, Лейси лгал Дершовицу и тогда, когда говорил, что прокурор был только добровольной жертвой, тем самым скрывая, что они просто-напросто сговорились. Кроме того, осторожный Лейси тайно сделал и сохранил магнитофонную запись своего признания прокурору, благодаря чему мог быть уверен, что прокурор будет всегда оставаться к нему лояльным, защищая его от каких-либо судебных преследований.
Сейчас для нас не имеет значения, что является правдой, а что ложью во всей этой истории, но сам разговор Лейси с Аланом Дершовицом является блестящим примером того, как добровольная жертва, которой обман выгоден, может облегчить лжецу возможность добиться своего. Однако обманутые могут объединяться с обманщиками и по более достойным причинам. Часто человек добровольно становится жертвой обмана из вежливости. Так, хозяйка провожает слишком рано уходящего гостя, не расспрашивая его особо о причинах ухода. Для соблюдения приличий и уважения к чувствам хозяйки достаточно какой-нибудь более или менее правдоподобной отговорки. В таких случаях жертва не только добровольно поддается обману, она даже приветствует подобный обман. И я не включаю в свое определение лжи искажение правды из вежливости или ради соблюдения этикета.
Отношения любовников – другой пример такого рода обмана, в котором обе стороны, объединившись, поддерживают ложь друг друга. Шекспир писал:
Когда клянешься мне, что вся ты сплошь
Служить достойна правды образцом,
Я верю, хоть и вижу, как ты лжешь,
Вообразив меня слепым юнцом.
Польщенный тем, что я еще могу
Казаться юным правде вопреки,
Я сам себе в своем тщеславье лгу,
И оба мы от правды далеки.
Не скажешь ты, что солгала мне вновь,
И мне признать свой возраст смысла нет.
Доверьем мнимым держится любовь,
А старость, полюбив, стыдится лет.
Я лгу тебе, ты лжешь невольно мне,
И кажется, довольны мы вполне!51
Конечно же, не все любовные обманы столь добросердечны, и не все жертвы этих обманов хотят быть обманутыми. О заинтересованности же в обмане самой жертвы ни в коем случае нельзя судить по свидетельству обманщика; для него в любом случае предпочтительно декларировать добровольность жертвы, поскольку это уменьшает чувство вины. Ведь если жертва заподозрила хотя бы что-нибудь, она уже наполовину сорвалась с крючка.
Невольные жертвы, дабы избежать расплаты за раскрытие обмана, со временем могут стать и добровольными. Представьте себе положение правительственного чиновника, вдруг заподозрившего, что любовница, которой он так доверял и столько рассказывал о своей работе, шпионка. Сотрудник, занимающийся подбором персонала, может порой стать добровольной жертвой ищущего работу мошенника и скорее взять его в штат, чем признаться в своем ошибочном заключении. Роберта Вольштеттер описывает множество примеров того, как национальные лидеры становились добровольными жертвами обмана со стороны противников – случай с Чемберленом не исключение. «Во всех этих примерах затянувшихся на долгие годы обманов, в игнорировании все возрастающих и явно противоречащих друг другу свидетельств, очень важную роль играют заботливо лелеемая надежда на добросовестность потенциального противника и на те общие интересы, которые якобы имеются у обеих сторон. …Противнику остается лишь слегка подталкивать жертву, в то время как последняя склонна в свою очередь еще и отмахиваться от тех действий, которые могут быть расценены как простое занудство»52.
Резюмируя все вышеизложенное, можно сказать, что угрызения совести усиливаются в тех случаях, когда:
жертву обманывают против ее воли;
обман очень эгоистичен; жертва не извлекает никакой выгоды из обмана, а теряет столько же или даже больше, чем лжец приобретает;
обман не дозволен, и ситуация предполагает честность;
лжец давно не практиковался в обмане;
лжец и жертва придерживаются одних и тех же социальных ценностей;
лжец лично знаком с жертвой;
жертву трудно обвинить в негативных качествах или излишней доверчивости;
у жертвы есть причина предполагать обман или, наоборот, лжец сам не хотел бы быть обманщиком.
studfiles.net
 |  |  |  |  |  |  |  |  |  |  |  |  |  |  |
 Пример видео 3 |  Пример видео 2 |  Пример видео 6 |  Пример видео 1 |  Пример видео 5 |  Пример видео 4 |
Администрация муниципального образования «Городское поселение – г.Осташков»