Живи на светлой стороне. Борхерт хлеб
Вольфганг Борхерт "Хлеб" - Записки ни о чем
Внезапно она проснулась. Была половина третьего. Она подумала, почему она проснулась. Ах да! На кухне кто-то наткнулся на стул. Она прислушалась к тому, что происходило на кухне. Было тихо. Было слишком тихо, и, когда она провела рукой по кровати, она обнаружила, что кровать пуста. Вот почему было так тихо: недоставало его дыхания. Она встала и неуверенно побрела по темной квартире к кухне. Они увидели друг друга на кухне. Была половина третьего. Она увидела что-то белое, стоящее возле шкафа. Она включила свет. Они стояли друг напротив друга в белых ночных рубашках. Ночь. Половина третьего. На кухне. На кухонном столе стояла тарелка для хлеба. Она видела, что он отрезал себе хлеба. И на скатерти лежали хлебные крошки. Когда по вечерам она ложилась спать, она всегда все аккуратно убирала со стола. Каждый вечер. Но теперь на скатерти были крошки. И нож лежал там же. Она почувствовала как холод от плитки на полу стал медленно проникать в нее. И она отвела глаза от тарелки. - Я думал что-то случилось на кухне, - сказал он и огляделся по сторонам.- Я тоже что-то слышала, ответила она, и при этом отметила, что ночью в рубашке он выглядел действительно старым. Он выглядел на свой возраст. Шестьдесят три. Днем он иногда выглядел моложе. «Она выглядит довольно старой», - подумал он, «в ночной рубашке она выглядит достаточно старой. Но, возможно, это из-за волос. Ночью женщины всегда выглядят старше из-за волос. Они сразу старят». - Тебе нужно было бы надеть туфли. Босиком на холодном полу. Ты простудишься.Она не смотрела на него, так как она не могла выносить, когда он лгал. Он лгал, после того как они были женаты вот уже тридцать девять лет. - Я думал, что-то случилось на кухне – повторил он, и перевел бессмысленный взгляд из одного угла кухни в другой, - я что-то здесь слышал. Поэтому я подумал, что здесь что-то случилось.- Я тоже что-то слышала. Но тут нет ничего такого. Она убрала тарелку со стола и смахнула крошки со скатерти.- Да, тут действительно нет ничего такого, - неуверенно, словно эхо, повторил он. Она пришла ему на помощь: «Пошли. Должно быт это что-то снаружи. Пошли в постель. Ты простудишься. На холодном полу». Он выглянул в окно. «Да, наверно это что-то снаружи. А я думал, что здесь».Она подняла руку к выключателю. «Я должна выключить свет сейчас, иначе я снова должна буду увидеть тарелку», - подумала она. Мне нельзя снова смотреть на тарелку. «Пошли», - сказала она, и выключила свет, - «это что-то снаружи. Когда дует ветер водосточный желоб стучит о стену. Наверняка это был желоб. На ветру он всегда гремит». Они оба отправились темным коридором в спальню. Босые ноги шлепали по полу. - Да, это ветер, сказал он, - Ветер дул всю ночь. Это точно желоб. А я думал, это что-то в кухне а это только желоб. Последнее он произнес, словно засыпая.Но она заметила как неуверенно звучал голос, когда он лгал. «Холодно», сказала она и тихо зевнула, - «Я ложусь спать. Спокойной ночи». - Спокойной ночи - ответил он – и добавил: «Да уже холодно, очень холодно». Потом все стихло. Через некоторое время она услышала, что он тихо и осторожно жует. Она специально дышала тихо и размеренно, чтобы он не заметил, что она еще не спит. Но он двигал челюстями так размеренно, что она заснула. Когда, на следующий вечер он пришел домой, она протянула ему четыре куска хлеба. До этого он съедал только три куска. - Ты можешь спокойно съесть четыре – сказала она и отошла подальше от лампы. «Что-то мне нехорошо от этого хлеба. Съешь побольше. Мне от него нехорошо». Она видела, как он низко склонился над тарелкой. Он не поднял глаз. В этот момент ей стало его жаль. - Ты не можешь съесть только два куска, сказал он, склонившись над тарелкой. - Все же. Мне по вечерам нехорошо от хлеба. Ешь. Ешь. И только спустя некоторое время она села за стол, освещенный лампой.
Current Music: | Mahavishnu Orchestra – The Inner Mounting Flame |
life-geek.livejournal.com
Борхерт «Хлеб» « Живи на светлой стороне
Борхерт «Хлеб»
Posted on Февраль 26, 2015 Updated on Февраль 28, 2015
Вдруг она проснулась. Было полтретьего. Она попыталась понять, почему же она проснулась. Ах вот что! На кухне кто-то наткнулся о стул. Она прислушалась. Было тихо. Было слишком тихо и когда она провела рукой по кровати возле себя, она поняла, что там никого нет. Вот, почему было так особенно тихо: не хватало его дыхания.Она встала и побрела ощупью по темной квартире на кухню. На кухне они встретились. Часы показывали половину третьего. Она увидела что-то белое возле кухонного буфета и включила свет.Они стояли в пижамах друг напротив друга. Ночью. В полтретьего. На кухне.На столе стояла хлебница. Она увидела, что он отрезал себе хлеб. Нож еще лежал возле хлебницы. На скатерти были крошки. Когда они вечером ложились спать, она всегда оставляла скатерть чистой. Каждый вечер. Но сейчас на скатерти были крошки. И нож лежал тут. Она почувствовала, как холод с кафеля постепенно пробирался по ней. И она отвела взгляд от хлебницы.«Я подумал, тут что-то случилось», сказал он и осмотрел кухню.«Я тоже что-то слышала», ответила она и при этом заметила, что ночью в пижаме выглядит он куда более старым. Таким старым, каким он и был. Шестьдесят три. Днем он иногда выглядел моложе. Она выглядит все-таки старой, думал он, в пижаме она выглядит все же достаточно старой. Но тут наверно дело в волосах. У женщин ночью дело всегда в волосах. Они делают их ночью более старыми.«Ты бы обулась. Босиком на холодном кафеле. Еще простудишься».Она не смотрела на него, потому что она не могла терпеть, что он врёт. Что он врёт даже после тридцати пяти лет их брака.«Я подумал, тут что-то случилось», сказал он еще раз и бессмысленно перевел взгляд из одного угла в другой, «я что-то услышал. Вот, подумал, что что-то случилось».«Я тоже что-то слышала. Но тут абсолютно ничего не было». Она убрала хлебницу со стола и собрала крошки со скатерти.«Нет, здесь ничего не было», неуверенно вторил он.Она решила ему помочь: «Пойдем. Тут абсолютно ничего не произошло. Пойдем спать. Простудишься еще. На холодном кафеле.»Он выглянул в окно: «да, это точно было на улице. Я думал, это было здесь».Она потянулась рукой к включателю. Я должна сейчас выключить свет, иначе буду следить за тарелкой, подумала она. Но мне нельзя следить за ней. «Пойдем», повторила она и выключила свет, «это было на улице. Труба водосточная от ветра бьет постоянно о стену. Это была точно она. Когда на улице ветер, так бывает иногда.»Они оба пошли длинным корридором в спальню. Их босые ноги шлепали по полу.«Ветер это да», подумал он. «Ветер выл уже всю ночь.»Когда они лежали в кровати, она сказала: «Да, ветер выл уже целую ночь. Это была точно водосточная труба».«Да, я подумал, это было на кухне. Но это точно была труба.» Он сказал это так, как будто был уже в полудрёме.Но она заметила, как неестественно звучал его голос, когда он врал. «Холодно», проговорила она и тихо зевнула, «я укрываюсь одеялом. Спокойной ночи».«Спокойной ночи», ответил он и еще: «да, уже достаточно холодно».Потом стало тихо. Через несколько минут она услышала, как он осторожно тихо жевал. Она нарочно дышала глубоко и правильно, чтобы он не заметил, что она еще не спит. Но его жевание было настолько монотонным, что она постепенно заснула.Когда на следующий вечер он вернулся домой, она отрезала ему четыре кусочка хлеба. Обычно он мог есть только три.«Ты можешь спокойно кушать четыре», сказала она и отошла от лампы. «Я не очень хорошо переношу этот хлеб. Съешь на один кусок больше. Не очень хорошо его переношу.»Она смотрела, как он низко налонился над тарелкой. Он не смотрел на нее. В этот момент ей стало его жаль.«Но ты же можешь не только два куска съесть», сказал он над своей тарелкой.«Нет. Вечером я не очень хорошо перевариваю хлеб. Кушай. Кушай».Только через какое-то время она села возле лампы за стол.
Понравилось это:
Нравится Загрузка...
stellahakobyan.wordpress.com
Гистограмма:
Обратите внимание! Средняя оценка считается как средневзвешенная. Вес каждой оценки равен степени доверия сайта оценкам этого посетителя. Считается (обновляется) в фоновом режиме на основании разных критериев и статистик и не публикуется на сайте. Использование доверительного веса и средневзвешенного среднего сводит к минимуму влияние оценок недобросовестных накрутчиков. Простое среднее по оценкам этого произведения даёт значение 9.33. Режим отображения:
Экспорт: Вы можете разместить на другом сайте (форуме, блоге) картинку со средней оценкой этого произведения. Посетители будут видеть всегда актуальную, мгновенно обновляемую среднюю оценку. |
Читать онлайн "Рассказы" автора Борхерт Вольфганг - RuLit
В первом этаже растворено окно. Растворено на ночь. Кукушка голосом, зеленым, как пустая бутылка из-под джина, кукует в шелковой, жасминной ночи пригородной улицы. Окно еще растворено. Мужчина стоит среди зелено-крикливой кукушечьей ночи, жасмин совершил на него нападение, мужчина голоден и истерзан тоской по растворенному окну. Окно растворено (как редко это бывает!). Женщина выглядывает из него. Бледная. Белокурая. Должно быть длинноногая. Мужчина думает: уж наверно длинноногая, судя по типу. И она заговаривает так, как все женщины, вечером стоящие у окна. Вполголоса, с животным теплом. Бесстыдно и лениво возбужденная, как кукушка. Тяжко-сладостно, как жасмин. Темно, как город. Сумасшедше, как май. Профессионально, по-ночному говорит она. Минорно-зелено, как пустая бутылка из-под джина. И не цветя цветисто. А мужчина под окном -- скрипучим голосом, нелюбимо и одиноко, как иссохшая кожа его сапог:
-- Значит, нет:
-- Я же сказала...
-- Значит, нет?
.............................................................
-- А если я дам хлеба?
.............................................................
-- Значит, без хлеба нет, а если я дам, тогда?
-- Я же сказала, мальчик...
-- Тогда, значит, да?
-- Да.
-- Да, значит. Гм. Ну что ж.
-- Я же сказала мальчик, если дети нас услышат, они проснутся. И захотят есть. И если у меня для них не будет хлеба, они больше не уснут. Всю ночь будут плакать. Пойми же.
-- Я дам хлеба. Открой мне. Я дам. Вот он. Открой.
-- Иду.
Женщина открывает дверь, а мужчина закрывает ее за собой. Под мышкой он держит хлеб. Женщина затворяет окно. Мужчина видит картину на стене. Двое голых детей с цветами. Картина вставлена в широкую золоченую раму и очень пестра. Особенно цветы. А дети, пожалуй, слишком толстые. "Амур и Психея" называется картина. Женщина затворяет окно. Потом затягивает гардины. Мужчина кладет хлеб на стол. Женщина подходит к столу и берет хлеб. Над столом висит лампа. Мужчина смотрит на женщину и слегка выпячивает нижнюю губу, словно пробует что-то. Тридцать четыре, пожалуй, думает он. Женщина с хлебом идет к шкафу. Какое у него лицо, думает она, какое лицо! Затем возвращается к столу.
-- Да, -- говорит она. Оба они смотрят на стол. Мужчина начинает сметать крошки со стола указательным пальцем.
-- Да, -- произносит он.
Мужчина окидывает взглядом ее ноги, снизу доверху. Они видны почти полностью. На женщине только тонкая прозрачная светло-голубая нижняя юбка. Ее ноги видны почти полностью. И вот на столе уже нет крошек.
-- Можно мне снять куртку? -- говорит мужчина. -- Идиотская куртка.
-- Да. Вы говорите о цвете?
-- Крашенная она.
-- Ах, крашенная? Цвета пивной бутылки.
-- Пивной бутылки?
-- Да, такая зеленая.
-- Ах да, зеленая. Я ее здесь повешу.
-- Точь-в-точь пивная бутылка.
-- Ну, твое платье ведь тоже...
-- Что мое платье?
-- Небесно-голубое.
-- Это не платье.
-- Ах вот что.
-- Красиво, правда?
-- Н-да...
-- Остаться так?
-- Да-да, конечно.
Женщина все еще стоит у стола. Она не понимает, отчего мужчина продолжает сидеть. Но он устал.
-- Да, -- говорит женщина и оглядывает себя. Теперь и мужчина на нее смотрит.
-- Знаешь, что... -- говорит мужчина и смотрит на лампу.
-- Само собой разумеется, -- отвечает она и тушит свет.
Мужчина и впотьмах тихо сидит на своем стуле. Она проходит совсем близко от него. Он чувствует теплое дуновение, когда она проходит. Совсем близко проходит. Он слышит ее запах. Он его вдыхает. Он устал. Тут она говорит из другого угла (издалека, думает мужчина):
-- Иди же!
-- Иду, -- отвечает он, притворяясь, что только и ждал приглашения. Он натыкается на стол: -- Ох ты, стол!
-- Я здесь, -- говорит она впотьмах.
Ага! Он слышит ее дыхание совсем рядом. Он осторожно протягивает руку. Оба слышат дыхание друг друга. Его рука на что-то наталкивается.
-- О, -- говорит он, -- вот ты где! -- Это ее рука. -- Я в темноте нашел твою руку, -- смеется он.
-- Я тебе ее притянула, -- говорит она совсем тихо. И вдруг кусает его за палец. Тянет его книзу. Он сел. Они оба смеются. Она слышит его быстрое дыхание. Ему от силы двадцать, думает она, он боится. -- Эй ты, пивная бутылка, -- говорит она.
Она берет его руку и кладет на свою грудь, на дышащую ночной прохладой кожу. Он чувствует, что небесно-голубую штуку она все же сняла. Он чувствует ее грудь. Он развязно бросает в темноту (хотя уже задыхается):
-- Эй ты, молочная бутылка. Ты знаешь, что ты молочная бутылка?
-- Нет, -- отвечает она, -- этого я до сих пор не знала.
Они оба смеются. Куда ему, он слишком молод, думает она. Да, она такая же, как все, думает он. Перед ее кожей его разбирает страх. Он старается не шевелить руками. Совсем еще ребенок, думает она. Все они такие, все такие, думает он. Он не знает, что делать со своими руками, лежащими на ее груди.
-- Тебе холодно, -- говорит он, -- холодно, да?
-- Это в середине-то мая? -- смеется она. -- В середине мая?
-- Что ж, -- говорит он, -- ночью не удивительно.
-- Но ведь май на дворе, -- говорит она, -- середина мая. Слышишь, кукушка кукует, тише ты, слушай, кукушка кукует, слушай же, не дыши так громко, слушай, слушай: кукушка! Вот опять. Раз, два, три, четыре, пять -все? Нет! Шесть, семь, восемь, слышишь? И еще девять, одиннадцать, да слушай же: ку-ку, ку-ку, ку-ку, ку-ку... Пивная бутылка, порожняя пивная бутылка, вот кто ты, -- тихонько говорит женщина. Говорит презрительно, но и по матерински, и шепотом. Потому что мужчина спит.
Утро настает. За гардинами сереет. Наверно, скоро четыре. И уже опять кукует кукушка. Женщина не спит. Наверху кто-то ходит. Загудела машинка для резки хлеба -- раз, два... четыре, пять раз. Заурчал водопровод. Шаги -- в сенях, на лестнице. Дверь скрипит. Жилец сверху в половине шестого должен быть на верфи. Похоже, что уже половина пятого. Велосипед на улице. Кругом все светло-серо и уже чуть розовеет. Светлая серость медленно сочится от окна сквозь гардины -- к столу, к спинке стула, к карнизу на потолке, к золотой раме, к Психее и к руке, сжатой в кулак. Утром в половине пятого еще в предрассветной серости спящий человек сжимает кулак. Светлая серость сочится из окна сквозь гардину на лицо, на часть лба, на ухо. Женщина не спит, наверно уже давно. И не движется. Но у мужчины с кулаком, сжатым во сне, голова тяжелая. Вчера она упала ей на грудь. Уже половина пятого. А мужчина лежит, как лежал с вечера. Худой, долговязый юноша с кулаком и тяжелой головой. Когда женщина осторожно пытается отодвинуть от своего плеча его голову, она дотрагивается до его лица. Оно мокро. Что у него за лицо, думает светло-серая женщина на рассвете о мужчине, который пролежал с ней всю ночь, всю ночь проспал, сжимая кулак, а теперь лицо у него мокрое. И что это за лицо в светлой серости утра? Мокрое, длинное, несчастное, одичалое лицо. Мягкое лицо, серо-одинокое, дурное и хорошее. Лицо. Женщина осторожно высвобождает плечо из-под его головы и опускает ее на подушку. Тут женщина видит его рот. Рот смотрит на нее. Что это за рот? А рот на нее смотрит. Смотрит, покуда у нее глаза не заволакиваются слезами.
www.rulit.me
