Обида и прощение в пяти коротких детских рассказах. Тамара ломбина буханка хлеба

Сыктывкар | Тамара Ломбина: «Настоящему человеку жить интересно!» - БезФормата.Ru

Летом этой писательнице исполнилось 65 лет, юные читатели продолжают поздравлять её с юбилеем. Тамара Николаевна Ломбина с радостью принимает поздравления. В середине ноября она встретилась с сыктывкарскими школьниками. Мероприятие прошло в Центральной детской библиотеке города Сыктывкара.

Лучшая сказочница года

Тамара Николаевна – очень позитивный, творческий человек и прекрасный собеседник. Она захватила внимание мальчишек и девчонок с первых минут встречи. В этом году писательница победила в номинации «Лучшая сказка» международной литературной премии имени П.П. Ершова и стала лучшим сказочником года. «Я, как Кот Баюн, могу бесконечно рассказывать разные истории, - призналась она школьникам, – поэтому иногда меня нужно останавливать». Но перебивать лучшую сказочницу никому и в голову не пришло – настолько интересными были её рассказы. Ребята, затаив дыхание, слушали о том, с какой любовью Тамара Николаевна говорит о таком простом занятии, как чтение.

«Удивительная вещь – чтение! Телевизор затягивает в себя, а пользы от него нет – один только вред. Секрет в том, что установить контакт с телевизором невозможно. Другое дело – книга, ведь когда мы читаем, мы реагируем на всё, сами проживаем жизнь героев: сопереживаем им, радуемся вместе с ними, мечтаем и меняемся. От хороших книг жизнь наполняется добротой, они способны сделать человека настоящим. А только настоящему человеку жить интересно», – уверена известная сказочница. В свои же книги она всегда вкладывает всю душу, поэтому-то к произведениям Тамары Ломбиной невозможно оставаться равнодушным.

Замечательные книги для детей и взрослых

Ребята задавали немало вопросов писательнице, всем хотелось узнать о ней как можно больше. Оказывается, маленькая Тамара с самого детства любила придумывать разные небылицы. Огромное влияние на неё оказала бабушка украинка, у которой на каждый день в запасе была новая история. «Семья у нас была читающая. Кроме того, мои родители были актёрами, и мне часто удавалось бывать в театре. Я очень любила мечтать, и от моего богатого воображения просто так, беспричинно, как хорошее настроение, в голову приходили разные фантазии, оставалось их лишь записать», - вспоминает Тамара Николаевна.

В арсенале писательницы не только книги для детей, пишет она произведения и для взрослых. «Мои герои перекочёвывают в книги из жизни, а тем, что я пишу, я расширяю свой внутренний мир», – призналась Тамара Николаевна. Кроме того, она создала программы творческого развития детей - составила уникальные книги «Читайка» и «Грамотейка». Вместе с главными персонажами учебников, волшебницами Читайкой и Грамотейкой, малыши с трёх лет учатся читать. Эти книги стали лауреатами конкурса «Сто лучших товаров России».

Советы от Тамары Ломбиной

В завершении беседы с ребятами Тамара Николаевна дала им несколько простых и действенных советов. «Радуга» уверена, что и тебе они пригодятся в жизни. Во-первых, если тебе очень хочется кого-то обидеть, не стоит этого делать. Свою обиду можно выплеснуть, например, на бумаге. Напиши всё, что ты думаешь, и спрячь подальше. Во–вторых, вечером перед сном на левой руке, загибая пальцы, перечисли все плохие дела, сделанные тобой за этот день, а на правой – все хорошие дела. Постарайся, чтобы с каждым разом загнутых пальцев на левой руке становилось всё меньше, а на правой больше. В-третьих, заведи дневник и записывай туда все свои мысли, всё, что тронуло сердце, всё, чему ты радуешься и от чего грустишь. Поверь – это очень интересное и полезное занятие.

Ребята никак не хотели отпускать гостью, задавая один вопрос за другим. В конце встречи они подарили писательнице по случаю недавнего юбилея необычные подарки: рисунки по её произведениям и мини-спектакль по её книге «Читайка». Тамара Николаевна была очень растрогана. Потом она ещё долго раздавала свои автографы и фотографировалась с юными гостями. Все, кто ещё не успел познакомиться с творчеством нашей знаменитой писательницы, обязательно сделайте это. Не пожалеете!

Мы публикуем один из рассказов Тамары Николаевны Ломбиной. Прочитайте его и оставьте своё мнение в комментариях. Самому активному – книга с автографом Тамары Ломбиной в подарок!

Буханка хлеба

Саня просто остолбенел, когда увидел, как бабушка, вроде бы нормальная с виду, вдруг быстро спрятала у себя под какими-то тряпицами в сумке буханку хлеба. «Во даёт, – подумал он, – наверно, насмотрелась фильмов про преступников». Санька просто прирос к полу. Он проводил глазами старушку, которой удалось-таки пронести хлеб мимо кассирши. Опомнившись, он дёрнул маму за рукав и зашептал ей на ухо: – Ма, а вот та бабушка хлеб украла! Давай заявим в милицию. – Какая бабушка, что ты выдумываешь, – отмахнулась было мама, но Санька тащил маму к выходу и пальцем указывал на воровку. А бабушка тут же, в магазине, отламывала от хлеба маленькие кусочки и, почти не жуя, проглатывала их, закрывая глаза. «Видимо, от удовольствия», – подумал Санька. Мама зачем-то дёрнула сына за рукав и прошептала: «Молчи!» А когда они подошли к кассе, она сказала кассиру: – Тут у меня бабушка вышла случайно с буханкой хлеба, возьмите за «Бородинский». – Мама, – раскипятился Санька, – ты что, покрываешь воровку? Мама притянула к себе сына и как-то грустно, но жёстко посмотрела ему в глаза: – Расти, сын, большим и умным, и дай Бог, чтобы, когда ты станешь взрослым, тебе не приходилось видеть нищих стариков и детей. А сейчас отнеси бабушке деньги и пакет молока. Санька хотел крикнуть, что ворам он не подаёт, но посмотрел на бабушку и увидел, что она закрывает глаза потому, что из них катятся и катятся слёзы.

Галина Минаева, фото автора.

Ссылка на источник: Газета Радуга от 18.12.2014 .

siktivkar.bezformata.ru

Тамара Ломбина: «Настоящему человеку жить интересно!»

Лучшая сказочница года

Замечательные книги для детей и взрослых

Советы от Тамары Ломбиной

Буханка хлеба

Саня просто остолбенел, когда увидел, как бабушка, вроде бы нормальная с виду, вдруг быстро спрятала у себя под какими-то тряпицами в сумке буханку хлеба.«Во даёт, – подумал он, – наверно, насмотрелась фильмов про преступников».Санька просто прирос к полу. Он проводил глазами старушку, которой удалось-таки пронести хлеб мимо кассирши. Опомнившись, он дёрнул маму за рукав и зашептал ей на ухо:– Ма, а вот та бабушка хлеб украла! Давай заявим в милицию.– Какая бабушка, что ты выдумываешь, – отмахнулась было мама, но Санька тащил маму к выходу и пальцем указывал на воровку. А бабушка тут же, в магазине, отламывала от хлеба маленькие кусочки и, почти не жуя, проглатывала их, закрывая глаза.«Видимо, от удовольствия», – подумал Санька. Мама зачем-то дёрнула сына за рукав и прошептала: «Молчи!» А когда они подошли к кассе, она сказала кассиру:– Тут у меня бабушка вышла случайно с буханкой хлеба, возьмите за «Бородинский».– Мама, – раскипятился Санька, – ты что, покрываешь воровку?Мама притянула к себе сына и как-то грустно, но жёстко посмотрела ему в глаза:– Расти, сын, большим и умным, и дай Бог, чтобы, когда ты станешь взрослым, тебе не приходилось видеть нищих стариков и детей. А сейчас отнеси бабушке деньги и пакет молока.Санька хотел крикнуть, что ворам он не подаёт, но посмотрел на бабушку и увидел, что она закрывает глаза потому, что из них катятся и катятся слёзы.

Галина Минаева, фото автора.

gazeta-komi.ru

Чистые и светлые детские рассказы о милосердии

Василий Сухомлинский

Горбатая девочка

Второй класс решал задачу. Тридцать пять учеников склонились над тетрадями. Вдруг в дверь класса кто-то тихо постучал.

– Открой дверь и посмотри, кто стучит, – сказал учитель Юре, шустрому черноглазому мальчику, который сидел за первой партой. Юра открыл дверь. В класс вошел директор школы вместе с маленькой девочкой – новой школьницей. Тридцать пять пар глаз изучали девочку.

Она была горбатая.

Учитель, затаив дыхание, повернулся к классу. Он смотрел на шаловливых мальчиков, и в его глазах дети читали мольбу: пусть не увидит девочка в ваших глазах ни удивления, ни насмешки.

В детских глазах светилось только любопытство. Они смотрели в глаза новой ученицы и ласково улыбались.

Учитель облегченно вздохнул.

– Эту девочку зовут Оля, – сказал директор. – Она приехала к нам издалека. Кто уступит ей место на первой парте и перейдет на последнюю? Видите, какая она маленькая…

Все шесть мальчиков и девочек, сидевших за первыми партами, подняли руки и стали просить: я перейду…

Оля села за первую парту.

Класс выдержал испытание.

Василий Сухомлинский

Лесной домик

Дедушка и десятилетний внук шли через большой лес. Едва заметная тропинка извивалась между высокими деревьями.

Наступил вечер. Путники устали. Дедушка уже собрался расположиться на ночлег где-то под открытым небом, как вдруг мальчик увидел в чаще домик, что стоял возле лесной тропинки.

– Дедушка, вот хатка! – радостно воскликнул внук. – Может, в ней переночуем?

– Да, это домик для путников, – объяснил дедушка.

Они зашли в лесной домик. В нем было чисто, на деревянной стене висела веточка ели. По народному обычаю это означало гостеприимство: заходите, пожалуйста, уважаемые гости.

Дедушка и внук подошли к столу и увидели на нем свежий каравай хлеба и маленький кувшин с медом. На окне стояло ведро с водой. Дедушка и внук умылись и сели ужинать.

– Кто же это все поставил на стол? – спросил внук.

– Добрый человек, – ответил дедушка.

– Как же это так? – удивлялся внук. – Оставил нам добрый человек еду, а мы и не знаем, кто он. Для чего же он старался?

– Чтобы ты стал лучше, – ответил дедушка.

Федор Достоевский

Дорогая копеечка (рассказ каторжника)

Я возвращался с работы один, с конвойным, навстречу мне прошла мать с дочерью. Дочь была девочка лет девяти.

Я уж видел их раз. Мать была солдатка, вдова. Муж ее был под судом и умер в больнице, в арестантской палате. В то время и я там лежал больной.

Жена и дочь приходили в больницу прощаться с покойным; обе ужасно плакали.

Увидя меня, девочка закраснелась и прошептала что-то матери. Мать тотчас же остановилась, отыскала в узелке что-то и дала девочке. Девочка бросилась бежать за мной. Она сунула мне в руку монету и сказала: «На, несчастненький, прими Христа ради копеечку». Я взял копейку, и девочка возвратилась к матери совершенно довольная.

Эту копеечку я и теперь храню у себя.

Виктор Драгунский

Красный шарик в синем небе

Вдруг наша дверь распахнулась, и Аленка закричала из коридора:

– В большом магазине весенний базар!

Она ужасно громко кричала, и глаза у нее были круглые, как кнопки, и отчаянные. Я сначала подумал, что кого-нибудь зарезали. А она снова набрала воздух и давай:

– Бежим, Дениска! Скорее! Там квас шипучий! Музыка играет, и разные куклы! Бежим!

Кричит, как будто случился пожар. И я от этого тоже как-то заволновался, и у меня стало щекотно под ложечкой, и я заторопился и выскочил из комнаты.

Мы взялись с Аленкой за руки и побежали как сумасшедшие в большой магазин. Там была целая толпа народу, и в самой середине стояли сделанные из чего-то блестящего мужчина и женщина, огромные, под потолок, и, хотя они были ненастоящие, они хлопали глазами и шевелили нижними губами, как будто говорят. Мужчина кричал:

– Весенний базаррр! Весенний базаррр!

А женщина:

– Добро пожаловать! Добррро пожаловать!

Мы долго на них смотрели, а потом Аленка говорит:

– Как же они кричат? Ведь они ненастоящие!

– Просто непонятно, – сказал я.

Тогда Аленка сказала:

– Я знаю. Это не они кричат! Это у них в середине живые артисты сидят и кричат себе целый день. А сами за веревочку дергают, и у кукол от этого шевелятся губы.

Я прямо расхохотался:

– Вот и видно, что ты еще маленькая. Станут тебе артисты в животе у кукол сидеть целый день. Представляешь? Целый день скрючившись – устанешь небось! А есть, пить надо? И еще разное, мало ли что… Эх ты, темнота! Это радио в них кричит.

Аленка сказала:

– Ну и не задавайся!

И мы пошли дальше. Всюду было очень много народу, все разодетые и веселые, и музыка играла, и один дядька крутил лотерею и кричал:

Подходите сюда поскорее,

Здесь билеты вещевой лотереи!

Каждому выиграть недолго

Легковую автомашину «Волга»!

А некоторые сгоряча

Выигрывают «Москвича»!

И мы возле него тоже посмеялись, как он бойко выкрикивает, и Аленка сказала:

– Все-таки когда живое кричит, то интересней, чем радио.

И мы долго бегали в толпе между взрослых и очень веселились, и какой- то военный дядька подхватил Аленку под мышки, а его товарищ нажал кнопочку в стене, и оттуда вдруг забрызгал одеколон, и когда Аленку поставили на пол, она вся пахла леденцами, а дядька сказал:

– Ну что за красотулечка, сил моих нет!

Но Аленка от них убежала, а я – за ней, и мы наконец очутились возле кваса. У меня были завтрачные деньги, и мы поэтому с Аленкой выпили по две большие кружки, и у Аленки живот сразу стал как футбольный мяч, а у меня все время шибало в нос и кололо в носу иголочками. Здорово, прямо первый сорт, и когда мы снова побежали, то я услышал, как квас во мне булькает. И мы захотели домой и выбежали на улицу. Там было еще веселей, и у самого входа стояла женщина и продавала воздушные шарики.

Аленка как только увидела эту женщину, остановилась как вкопанная.

Она сказала:

– Ой! Я хочу шарик! А я сказал:

– Хорошо бы, да денег нету. А Аленка:

– У меня есть одна денежка.

– Покажи!

Она достала из кармана. Я сказал:

– Ого! Десять копеек. Тетенька, дайте ей шарик! Продавщица улыбнулась:

– Вам какой? Красный, синий, голубой? Аленка взяла красный. И мы пошли. И вдруг Аленка говорит:

– Хочешь поносить?

И протянула мне ниточку. Я взял. И сразу как взял, так услышал, что шарик тоненько-тоненько потянул за ниточку! Ему, наверно, хотелось улететь. Тогда я немножко отпустил ниточку и опять услышал, как он настойчиво так потягивается из рук, как будто очень просится улететь. И мне вдруг стало его как-то жалко, что вот он может летать, а я его держу на привязи, и я взял и выпустил его. И шарик сначала даже не отлетел от меня, как будто не поверил, а потом почувствовал, что это вправду, и сразу рванулся и взлетел выше фонаря.

Аленка за голову схватилась:

– Ой, зачем, держи!..

И стала подпрыгивать, как будто могла допрыгнуть до шарика, но увидела, что не может, и заплакала:

– Зачем ты его упустил?..

Но я ей ничего не ответил. Я смотрел вверх на шарик. Он летел кверху плавно и спокойно, как будто этого и хотел всю жизнь.

И я стоял, задрав голову, и смотрел, и Аленка тоже, и многие взрослые остановились и тоже позадирали головы – посмотреть, как летит шарик, а он все летел и уменьшался.

Вот он пролетел последний этаж большущего дома, и кто-то высунулся из окна и махал ему вслед, а он еще выше и немножко вбок, выше антенн и голубей, и стал совсем маленький… У меня что-то в ушах звенело, когда он летел, а он уже почти исчез. Он залетел за облачко, оно было пушистое и маленькое, как крольчонок, потом снова вынырнул, пропал и совсем скрылся из виду и теперь уже, наверно, был около Луны, и мы все смотрели вверх, и в глазах у меня замелькали какие-то хвостатые точки и узоры. И шарика уже не было нигде. И тут Аленка вздохнула еле слышно, и все пошли по своим делам.

И мы тоже пошли, и молчали, и всю дорогу я думал, как это красиво, когда весна на дворе, и все нарядные и веселые, и машины туда-сюда, и милиционер в белых перчатках, а в чистое, синее-синее небо улетает от нас красный шарик. И еще я думал, как жалко, что я не могу это все рассказать Аленке. Я не сумею словами, и если бы сумел, все равно Аленке бы это было непонятно, она ведь маленькая. Вот она идет рядом со мной, и вся такая притихшая, и слезы еще не совсем просохли у нее на щеках. Ей, небось, жаль свой шарик.

И мы шли так с Аленкой до самого дома и молчали, а возле наших ворот, когда стали прощаться, Аленка сказала:

– Если бы у меня были деньги, я бы купила еще один шарик… чтоб ты его выпустил.

Василий Сухомлинский

Дуб на дороге

С севера на юг, между двумя большими городами, люди начали строить дорогу. Задумали люди построить дорогу широкую и ровную, прочную и красивую.

Началось строительство дороги. Рабочие насыпали высокую земляную насыпь, обложили ее камнями, залили асфальтом. Дорога шла степями и лугами, берегами рек.

Однажды пришли строители в поле. Тут рос небольшой кустарник.

Инженер показывал, где прокладывать будущую дорогу, а рабочие забивали в землю небольшие колышки.

Вдруг рабочие остановились, положили на землю колышки. Там, где должна пролечь дорога, стоял высокий дуб. Толстый, крепкий, могучий – будто степной часовой.

К рабочим подошел инженер. Он ни слова не сказал рабочим.

Рабочие тоже молчали.

Инженер долго смотрел на план дороги, потом перевел взгляд на дуб и вздохнул.

Рабочие тоже тяжело вздохнули.

– План изменять нельзя, – сказал инженер.

– Дуб тоже рубить нельзя, – сказали рабочие.

Инженер вытащил колышек, отошел метров на сто от дуба и забил его в землю.

– Теперь нас никто не осудит, – сказал он.

Прошло несколько лет. С севера на юг пролегла широкая асфальтированная дорога. Ровная, как стрела. Но в одном месте она изогнулась подковой. Едущие автобусом люди радостно улыбаются, говорят:

– Благородное сердце у тех людей, кто строил эту дорогу.

Василий Сухомлинский

Он только живой красивый

Огромная красивая бабочка Махаон села на красный цветок канны.

Села и шевелит крыльями.

К Махаону подкрался мальчик, поймал его. Трепещет Махаон, но вырваться не может. Мальчик пришпилил его большой булавкой к бумажному листу. Крыльца бабочки поникли.

– Почему ты перестал трепетать крыльями, Махаон? – спрашивает мальчик.

Махаон молчит. Мальчик положил листок с мертвым Махаоном на подоконник. Через несколько дней, смотрит – крыльца иссохли и рассыпались, по брюшку ползают муравьи.

– Нет, он только живой красивый, – сказал удрученный мальчик. – Когда крыльца его трепещут на цветке канны, а не на листке бумаги.

Василий Сухомлинский

Камень

На лужайке, под развесистым дубом, жил колодец. Много лет он давал людям воду. Под дубом, у колодца, любили отдыхать путники.

Однажды к дубу пришел мальчик. «А что будет, если я возьму камень и брошу в колодец? Вот, наверное, сильно булькнет!» – подумал он, поднял камень и бросил в колодец.

Раздался сильный всплеск. Мальчик засмеялся, убежал и быстро забыл о своей шалости.

А камень упал на дно и закрыл источник. Вода перестала наполнять колодец, и он высох. Высохла трава вокруг, и дуб высох, так как подземные воды ушли в другое место. Перестал вить гнездо соловей. Смолкла соловьиная песня. Тоскливо и пусто стало на лугу.

Прошло много лет. Мальчик вырос, стал отцом, потом дедушкой.

Однажды он пришел туда, где когда-то зеленела лужайка, шумел развесистый дуб, манила путников чистая колодезная вода. Не стало ни лужайки, ни дуба, ни колодца. Лишь желтел песок да ветер разносил тучи пыли.

«Куда же все подевалось?» – подумал дедушка.

Василий Сухомлинский

Карасик в аквариуме

У Петрика дома – маленький аквариум. Там живут золотые рыбки.

Петрик их кормит.

Однажды пошел Петрик к пруду. Поймал в мисочку маленького карасика. Принес домой и пустил в аквариум. Думает, что там карасику будет хорошо.

Дает Петрик еду рыбкам. Золотые рыбки едят, а карасик не ест.

Забился в уголочек на самое дно и сидит там.

– Почему это ты, карасик, не ешь? – спрашивает Петрик.

– Выпусти меня в пруд, – просит карасик, – а то я погибну здесь.

Выпустил Петрик карасика в пруд.

Василий Сухомлинский

Брошенный котенок

Маленького серого котенка выгнали из дома. Сидит котенок на дороге, мяукает: хочет домой, к маме. Мимо проходят люди, смотрят на котенка. Одни грустно качают головой, другие смеются. Кто-то жалеет: бедный котенок. Но, жалея – ничем не помогает.

Наступил вечер. Страшно стало котенку. Прижался он к кусту и сидит – дрожит.

Возвращалась из школы маленькая девочка Наталочка. Слышит – мяукает котенок. Она не сказала ни слова, а взяла котенка и понесла домой. Прижался котенок к девочке. Замурлыкал. Рад-радешенек.

Василий Сухомлинский

Ласточка с перебитым крылом

После жаркого летнего зноя загремела гроза. Пошел ливень. Вода залила Ласточкино гнездо, прилепившееся к стенке старого сарая. Развалилось гнездышко, выпали птенцы. Они уже оперились, но не умели еще летать. Летает Ласточка над детками, зовет их под куст.

Несколько дней жили птенцы под кустом. Ласточка носила им корм. Они, сбившись в кучку, ждали ее.

Вот уже четверо малышей научились летать, поразлетались, а один все не летает. Ласточка сидит возле птенца, не умеющего летать. У него перебито крылышко. Когда выпал из гнезда, покалечился.

До осени жил птенец с искалеченным крылом под кустом. А когда пришло время ласточкам улетать в теплый край, они собрались большой стаей, сели на куст, и долго оттуда был слышен тревожный писк.

Улетели птицы в теплый край. Осталась молодая ласточка с перебитым крылышком. Я взял ее и принес домой. Она доверчиво прижалась ко мне. Я посадил ее на окошко. Ласточка смотрела в синее небо. Мне показалось, что у нее в глазах дрожат слезы.

Иоанн Рутенин

Премудрый царь

Жил на свете один очень мудрый Царь. И вера в Бога была у него большая. Но слишком уж он состарился.

И было у него три сына-близнеца.

Стал он размышлять, кому из них царство свое передать.

Решил он испытать их. И все его повеления они выполнили с честью. Пошлют их на войну – все сражаются смело и непременно врагов победят. Загадают им загадки – они их все отгадают.

И надумал он тогда женить их.

– Трудно мне, – размышляет Царь, – узнать, кто из моих сынов достойнее, чтобы царством управлять. Посмотрю-ка я, какую жену себе кто из них выберет. Ведь, как говорится в народе, какова жена, таков и муж. По его жене я и узнаю достойного.

Так он и поступил.

А когда три свадьбы разом сыграли, стал Царь своих невесток испытывать.

И сделал он вот что. Подобрал где-то на пыльной дороге обыкновенного нищего калеку, да к тому же еще и немого. Привел его к себе во дворец. Созвал невесток и сказал им так с хитростью:

– Вот, смотрите, я нашел странника прозорливого. Многие тайны Божие ему открыты. Но не может он оставаться нигде больше трех дней. Так пусть эти три дня он у каждой из вас по дню проживет.

Взяла его первая невестка к себе домой. И только на двор завела, сразу спрашивает:

– Скажи, святой человек, не моему ли мужу Царем быть?

Ничего не ответил ей нищий. Показывает руками, дескать, не могу я говорить!

Рассердилась эта невестка. Не накормила, не напоила его, да и прогнала со двора.

На следующий день взяла его к себе вторая невестка. И тоже, только на двор они зашли, сразу спрашивает:

– Скажи, странник святой, не моему ли мужу судьба Царем быть выпадет?

А что ей может ответить немой, да еще и неграмотный?

Дала она ему сухарь. Да постелила тряпье в конюшне на ночлег.

Наступил черед третьей невестке нищего к себе взять.

А она ласковая да приветливая была. Сначала накормила его, напоила и спать уложила. А спрашивать так ни о чем и не стала. Видит, что человек немой да и неграмотный.

Разгадала она хитрость тестя!

Порадовался Царь за свою третью невестку и снова собрал их всех вместе.

– Теперь, – говорит, – испеките мне что-нибудь эдакое к царскому столу.

А говорил снова с хитростью. Ведь была в этот день Суббота Страстная. Как раз перед Пасхой.

Всю ночь проработали две невестки. И так как не терпелось им царицами стать, принесли Царю ни свет ни заря одна пирог с яблоками, пышный да пахучий, а другая – торт со всякими украшениями.

А третьей невестки все нет и нет.

Наконец пришла и она.

– Что же ты так долго спишь? – спрашивает ее Царь. – Другие невестки мне уж с раннего утра гостинцы принесли.

– Не гневайся, Царь-батюшка, – отвечает ему третья невестка. – Я всю ночь в церкви на службе была. Богу обо всех нас молилась. Вот и припоздала чуток. Но смотри зато, что я тебе принесла!

Развернула она расшитое узорчатыми крестами полотенце и подает ему с поклоном пасхальный кулич и яйца крашеные.

– Христос воскресе! – говорит,– батюшка!

– Воистину воскресе! – ответил ей радостно Царь, поцеловал ее трижды и снова порадовался за эту свою невестку.

– Теперь, – говорит, – посмотрю, какие вы рукодельницы. Сшейте мне каждая что-нибудь к празднику Пресвятой Троицы.

…На Троицу во дворце все полы чабрецом да мятой посыпали. Запах чудный стоит, как в поле. Ждут прихода невесток-рукодельниц.

Пришла первая и принесла ему мантию царскую, всю золотом расшитую. А сама думает: «Не долго, видно, Царю жить осталось. Будет в этой мантии мой муженек, когда Царем станет, ходить».

Пришла вторая невестка и принесла богатый ковер. А сама тоже, как и первая, думает: «Не долго жить старому Царю, будем, видно, мы с моим мужем на этом ковре в чертогах царских послов из разных стран принимать».

А третья пришла и принесла ему икону, всю бисером да драгоценными камнями расшитую.

– Вот тебе мой подарок, батюшка-Царь! — говорит она.- Будешь перед этой иконой о народе своем молиться, да о себе, чтобы подольше тебе жить на земле. Уж очень ты мудро страной управляешь.

Понравился Царю подарок. И эти невесткины слова пришлись по душе. И поставил он Царем над всею своею державою ее мужа.

Ты, наверное, хочешь знать, как звали эту цареву невестку и ее мужа? Так об этом во всех сказках написано!

Ее, конечно, звали Марьей-царевной. А муж ее – никто иной, как Иван- царевич.

Он еще и по сей день в этом царстве-государстве со своей разумной красавицей-женой правит!..

Василий Сухомлинский

Ненаглядный сынок

У матери был один-единственный сын.

Души не чаяла в нем мать, очень любила сына своего ненаглядного.

Обедать усаживала сына за стол, а сама садилась у порога и ела то, что от сыновнего обеда останется.

Приготовила однажды мать сыну жареных карасей в сметане. До того понравилось это кушанье сыну, что каждый день он стал требовать:

– Карасей… Если не будет карасей – ничего не хочу есть… Разве могла мать пойти против желания сына ненаглядного?

Каждый день она шла на пруд, ставила сети, ловила карасей. До поздней осени заходила в холодную воду, простудилась и слегла в постель.

Лежит больная мать в постели, не может подняться, воды напиться. А сын сидит у стола – угрюмый и молчаливый. Нет на столе не то что карасей жареных, но и картофеля вареного.

Стонет мать – не от болезни стонет, а от горя своего материнского:

вырастила сына – и сильного, и статного, но недоброго.

Спрашивает мать у сына:

– Сын мой, что для тебя в жизни самое дорогое?

Молчит сын. Молчит потому, что нечего ему сказать: нет у него ничего в жизни самого дорогого.

Не выдержало материнское сердце, сгорело от горя и обиды.

Алексей Толстой

Топор

Пошел топор по дрова.

Постукивает по горелым пням, посмеивается:

– Моя воля: хочу – зарублю, хочу – мимо пройду, я здесь хозяин.

А в лесу березка росла, веселенькая, кудрявая, старым деревьям на радость. И звали ее Люлинькой.

Увидал топор березку и стал куражиться:

– Кудрявая, я тебя покудрявлю, начну рубить, только щепки полетят…

Испугалась березка.

– Не руби меня, топор, мне больно будет.

– А ну-ка, поплачь!

Золотыми слезками заплакала березка, веточки опустила.

– Меня дождик в невесты сватал, мне жить хочется.

Захохотал железный топор, наскочил на березку – только белые щепки полетели.

Заугрюмились деревья, и пошло шептать про злое дело по всему лесу темному, вплоть до калинового моста.

Срубил топор, повалилась березка и, как была, легла, кудрявая, в зеленую траву, в цветы голубые.

Ухватил ее топор, домой поволок.

А идти топору через калиновый мост.

Мост ему и говорит:

– Ты это зачем в лесу озорничаешь, сестер моих рубишь?

– Молчи, дурак, – огрызнулся топор, – рассержусь и тебя зарублю.

Не пожалел спины, крякнул, и сломался калиновый мост. Топор шлепнулся в воду и потонул.

А березка Люлинька поплыла по реке в океан-море.

Сакариас Топелиус

Три ржаных колоса

Все началось под Новый год.

Жил в деревне богатый крестьянин. Деревня раскинулась на берегу озера, и на самом видном месте стоял дом богача – с пристройками, амбарами, сараями, за глухими воротами.

А на другом берегу, возле самого леса, ютился маленький, бедный домишко – всем ветрам открытый. Да только и ветру нечем было там разжиться.

На дворе была стужа. Деревья так и трещали от мороза, а над озером кружились тучи снега.

– Послушай, хозяин,– сказала жена богатея,– давай положим на крышу хоть три ржаных колоса для воробьев. Ведь праздник нынче, Новый год.

– Не так я богат, чтобы выбрасывать столько зерна каким-то воробьям,– сказал старик.

– Да ведь обычай такой,– снова начала жена.– Говорят, к счастью это.

– А я тебе говорю, что не так я богат, чтобы бросать зерно воробьям, – сказал как отрезал старик.

Но жена не унималась.

– Уж, наверное, тот бедняк, что на другой стороне озера живет,– сказала она, – не забыл про воробьев в новогодний вечер. А ведь ты сеешь хлеба в десять раз больше, чем он.

– Не болтай вздора,– прикрикнул на нее старик. – Я и без того немало ртов кормлю. Что еще выдумала – воробьям зерно выбрасывать!

– Так-то оно так,– вздохнула старуха,– да ведь обычай.

– Ну вот что,– оборвал ее старик,– знай свое дело, пеки хлеб да присматривай, чтобы окорок не подгорел. А воробьи – не наша забота.

И вот в богатом крестьянском доме стали готовиться к встрече Нового года: и пекли, и жарили, и тушили, и варили. От горшков и мисок стол прямо ломился. Только голодным воробьям, которые прыгали по крыше, не досталось ни крошки. Напрасно кружили они над домом – ни одного зернышка, ни одной хлебной корочки не нашли.

А в бедном домишке на другой стороне озера словно и забыли про Новый год. На столе и в печи было пусто, зато воробьям было приготовлено на крыше богатое угощение – целых три колоса спелой ржи.

– Если бы мы вымолотили эти колосья, а не отдали их воробьям, и у нас был бы сегодня праздник. Каких бы лепешек я напекла к Новому году! – сказала со вздохом жена бедного крестьянина.

– Какие там лепешки! – засмеялся крестьянин.– Ну много ли зерна намолотила бы ты из этих колосьев? Как раз для воробьиного пира.

– И то правда,– согласилась жена.– А все-таки…

– Не ворчи, мать,– перебил ее крестьянин,– я ведь скопил немного денег к Новому году. Собирай-ка скорее детей, пусть идут в деревню да купят нам свежего хлеба и кувшин молока. Будет и у нас праздник – не хуже, чем у воробьев.

– Боюсь я посылать их в такую пору,– сказала мать. – Тут ведь и волки бродят.

– Ничего,– сказал отец,– я дам Юхану крепкую палку, этой палкой он всякого волка отпугнет.

И вот маленький Юхан со своей сестренкой Ниллой взяли санки, мешок для хлеба, кувшин для молока, прихватили здоровенную палку на всякий случай и отправились в деревню на другой берег озера.

Когда они возвращались домой, сумерки уже сгустились. Вьюга намела на озере большие сугробы. Юхан и Нилла с трудом тащили санки, то и дело проваливаясь в глубокий снег. А снег все валил и валил, сугробы росли и росли, тьма сгущалась все больше и больше, а до дому было еще далеко.

Вдруг во тьме перед ними что-то зашевелилось. Человек не человек, и на собаку не похоже. А это был волк – огромный, худой. Пасть открыл, стоит поперек дороги и воет.

– Сейчас я его прогоню,– сказал Юхан и замахнулся палкой.

Но волк даже с места не сдвинулся. Видно, он ничуть не испугался палки Юхана, да и на детей нападать как будто не собирался. Он только завыл еще жалобнее, словно просил о чем-то. И, как ни странно, дети отлично понимали его.

– У-у-у, какая стужа, какая лютая стужа,– жаловался волк.– Моим волчатам есть совсем нечего! Они пропадут с голоду!

– Жаль твоих волчат,– сказала Нилла.– Но у нас самих нет ничего, кроме хлеба. Вот возьми два свежих каравая для своих волчат, а два останутся нам.

– Спасибо вам, век не забуду вашу доброту,– сказал волк, схватил зубами два каравая и убежал.

Дети завязали потуже мешок с оставшимся хлебом и, спотыкаясь, побрели дальше.

Они прошли совсем немного, как вдруг услышали, что кто-то тяжело ступает за ними по глубокому снегу. Кто бы это мог быть? Юхан и Нила оглянулись – это был огромный медведь. Медведь что-то рычал по-своему, и Юхан с Ниллой долго не могли понять его. Но скоро они стали разбирать, что он говорит.

– Мор-р-роз, какой мор-р-роз,– рычал медведь.– Все ручьи замерзли, все реки замерзли…

– А ты чего бродишь? – удивился Юхан. – Спал быв своей берлоге, как другие медведи, и смотрел бы сны.

– Мои медвежата плачут, просят попить. А все реки замерзли, все ручьи замерзли. Как же мне напоить моих медвежат?

– Не горюй, мы отольем тебе немного молока. Давай твое ведерко!

Медведь подставил берестяное ведерко, которое держал в лапах, и дети отлили ему полкувшина молока.

– Добрые дети, хорошие дети, – забормотал медведь и пошел своей дорогой, переваливаясь с лапы на лапу.

А Юхан и Нилла пошли своей дорогой. Поклажа на их санках стала полегче, и теперь они быстрее перебирались через сугробы. Да и свет в окне их дома уже виднелся сквозь тьму и метель. Но тут они услышали какой-то странный шум над головой. Это был и не ветер, и не вьюга. Юхан и Нила посмотрели вверх и увидели безобразную сову. Она изо всех сил била крыльями, стараясь не отставать от детей.

– Отдайте мне хлеб! Отдайте молоко! – выкрикивала сова скрипучим голосом и уже растопырила свои острые когти, чтобы схватить добычу.

– Вот я тебе сейчас дам! – сказал Юхан и принялся размахивать палкой с такой силой, что совиные перья так и полетели во все стороны.

Пришлось сове убраться прочь, пока ей совсем не обломали крылья. А дети скоро добрались до дому. Они стряхнули с себя снег, втащили на крыльцо санки и вошли в дом.

– Наконец-то! – радостно вздохнула мать. – Чего только я не передумала! А вдруг, думаю, волк им встретится…

– Он нам и встретился, – сказал Юхан. – Только он нам ничего плохого не сделал. А мы ему дали немного хлеба для его волчат.

– Мы и медведя встретили,– сказала Нилла.– Он тоже совсем не страшный. Мы ему молока для его медвежат дали.

– А домой-то привезли хоть что-нибудь? Или еще кого-нибудь угостили? – спросила мать.

– Еще сову! Ее мы палкой угостили! – засмеялись Юхан и Нилла. – А домой мы привезли два каравая хлеба и полкувшина молока. Так что теперь и у нас будет настоящий пир!

Время уже подходило к полуночи, и все семейство уселось за стол. Отец нарезал ломтями хлеб, а мать налила в кружки молоко. Но сколько отец ни отрезал от каравая, каравай все равно оставался целым. И молоко в кувшине тоже не убывало.

– Что за чудеса?!– удивлялись отец с матерью.

– Вот сколько мы всего накупили! – говорили Юхан и Нилла и подставляли матери свои кружки и плошки.

Ровно в полночь, когда часы пробили двенадцать ударов, все услышали, что кто-то царапается в маленькое окошко.

И что же вы думаете? У окошка стояли волк и медведь, положив передние лапы на оконную раму. Оба весело ухмылялись и приветливо кивали головой, словно поздравляли их с Новым годом.

На следующий день, когда дети подбежали к столу, два свежих каравая и полкувшина молока стояли будто нетронутые. И так было каждый день. А когда пришла весна, веселое чириканье воробьев словно приманило солнечные лучи на маленькое поле бедного крестьянина, и урожай у него был такой, какого никто никогда не знал. И за какое бы дело ни взялись крестьянин с женой, все у них в руках ладилось и спорилось.

Зато у богатого крестьянина хозяйство пошло вкривь и вкось. Солнце как будто обходило стороной его поля, и в закромах у него стало пусто.

– Все потому, что не бережем добро,– сокрушался хозяин.– Тому дай, этому одолжи. Про нас ведь слава – богатые! А где благодарность? Нет, не так мы богаты, жена, не так богаты, чтобы о других думать. Гони со двора всех попрошаек!

И они гнали всех, кто приближался к их воротам. Но только удачи им все равно ни в чем не было.

– Может, мы едим слишком много,– сказал старик. И велел собирать к столу только раз в день. Сидят все голодом, а достатка в доме не прибавляется.

– Верно, мы едим слишком жирно, – сказал старик. – Слушай, жена, пойди к тем, на другом берегу озера, да поучись, как стряпать. Говорят, в хлеб можно еловые шишки добавлять, а суп из брусничной зелени варить.

– Что ж, пойду, – согласилась старуха и отправилась в путь.

Вернулась она к вечеру.

– Ну что, набралась, поди, ума-разума? – спросил ее старик.

– Набралась,– сказала старуха.– Только ничего они в хлеб не добавляют.

– А ты что, пробовала их хлеб? Уж, верно, они свой хлеб подальше от гостей держат.

– Да нет,– отвечает старуха,– кто ни зайдет к ним, они за стол сажают да еще с собой дадут. Бездомную собаку и ту накормят. И всегда от доброго сердца. Вот оттого им во всем и удача.

– Чудно,– сказал старик,– что-то не слыхал я, чтобы люди богатели оттого, что другим помогают. Ну да ладно, возьми целый каравай и отдай его нищим на большой дороге. Да скажи им, чтобы убирались подальше на все четыре стороны.

– Нет,– сказала со вздохом старуха, – это не поможет. Надо от доброго сердца давать.

– Вот еще! – заворчал старик. – Мало того, что свое отдаешь, так еще от доброго сердца!.. Ну ладно, дай от доброго сердца. Но только уговор такой: пусть отработают потом. Не так мы богаты, чтобы раздавать наше добро даром.

Но старуха стояла на своем:

– Нет, уж если давать, так без всякого уговора.

– Что же это такое! – старик от досады прямо чуть не задохнулся. – Свое, нажитое – даром отдавать!

– Так ведь если за что-нибудь, это уж будет не от чистого сердца, – твердила старуха.

– Чудные дела!

Старик с сомнением покачал головой. Потом вздохнул тяжело и сказал:

– Слушай, жена, на гумне остался небольшой сноп немолоченой ржи. Вынь-ка три колоска да прибереги к Новому году для воробьев. Начнем с них.

Тамара Ломбина

Буханка хлеба

Саня просто остолбенел, когда увидел, как бабушка, вроде бы нормальная с виду, вдруг быстро спрятала у себя под какими-то тряпицами в сумке буханку хлеба.

«Во дает, – подумал он, – наверно, насмотрелась фильмов про преступников».

Санька просто прирос к полу. Он проводил глазами старушку, которой удалось-таки пронести хлеб мимо кассирши. Опомнившись, он дернул маму за рукав и зашептал ей на ухо:

– Ма, а вот та бабушка хлеб украла! Давай заявим в милицию.

– Какая бабушка, что ты выдумываешь, – отмахнулась было мама, но Санька тащил маму к выходу и пальцем указывал на воровку. А бабушка тут же, в магазине, отламывала от хлеба маленькие кусочки и, почти не жуя, проглатывала их, закрывая глаза.

«Видимо, от удовольствия», – подумал Санька.

Мама зачем-то дернула сына за рукав и прошептала: «Молчи!» А когда они подошли к кассе, она сказала кассиру:

– Тут у меня бабушка вышла случайно с буханкой хлеба, возьмите за «Бородинский».

– Мама, – раскипятился Санька, – ты что, покрываешь воровку?

Мама притянула к себе сына и как-то грустно, но жестко посмотрела ему в глаза:

– Расти, сын, большим и умным, и дай Бог, чтобы, когда ты станешь взрослым, тебе не приходилось видеть нищих стариков и детей. А сейчас отнеси бабушке деньги и пакет молока.

Санька хотел крикнуть, что ворам он не подает, но посмотрел на бабушку и увидел, что она закрывает глаза потому, что из них катятся и катятся слезы.

Тамара Ломбина

Дед Хиба из домика у моря

Гришка чуть не умер со смеху, когда увидел на пороге рядом с отцом, «упакованным» в американскую джинсу, маленького, худого до прозрачности деда Антипа.

Внук впервые увидел деда. Отец обычно сам ездил на недельку-другую к родителям, а Гришка с матерью ежегодно укрепляли слабое здоровье на море. Правда, дед тоже жил у моря. Но мама говорила, что ребенка в «колхоз», где сплошные мухи и инфекция, она не повезет. Гришка даже представлял себе эту «колхозную» инфекцию этакой большой зеленой мухой с железными челюстями. Но через минуту Гришке было уже не до смеха, когда он понял, что отец вел деда с этим обшарпанным маленьким чемоданом мимо пацанов во дворе. Самое ужасное, что, кроме чемодана, дед держал в руках еще и узелок неопределенно-старого цвета. И уж совсем скис внук, когда узнал, что дед будет жить в его комнате.

А комната у Гришки была что надо. Родители часто бывали за границей, и мальчишки умирали от зависти, глядя на его музыкальный центр, привезенный прямо из Японии. Гришка, одним словом, был недоволен и не скрывал этого.

– Музыка ему, видишь ли, мешает, – зло шипел он на всю квартиру, когда отец сказал, что деду в его возрасте слушать с утра до вечера эту грохочущую музыку невмоготу.

Но дед тут же засуетился:

– Ничого, ничого, нехай слухает.

– О, господи! Теперь и друзей не приведешь: «нехай слухает», – опять не захотел прятать своего раздражения внук.

– Ты только посмотри на этого профессора русской словесности, – отвесил отец затрещину сыну.

– Не терроризируй ребенка, – вступилась Лия Сергеевна, – ему трудно привыкнуть к чужому… почти чужому человеку.

Когда родители уходили из дому, дед садился в уголок дивана, закрывая спиной то, что доставал из своего узелка, и рассматривал, вздыхая, перебирал по часу секретные драгоценности. Гришке очень хотелось заглянуть через дедово плечо, но самолюбие заставляло прятать интерес. Он, чтобы отвлечься, нарочно придумывал для себя что-нибудь посмешнее: у деда там дохлые крысы. Нет! У него там протезные челюсти всех его приятелей, которые давным-давно поумирали. «А вдруг там именной пистолет?» – мелькнула догадка, ведь дед был героем на войне. Гришка смотрел на спину деда, которая, казалось, вибрировала от громкой музыки, и потихоньку все прибавлял и прибавлял звук. Аж стекла тряслись во всей квартире – кайф! Наконец, старый не выдержал, повернул к внуку сморщенное маленькое личико и что-то сказал в его улыбающееся лицо. Гришка нажал на «стоп» и услышал:

– Хиба ж так можно, сынка?

С этого момента внук неизменно называл его за глаза только дед Хиба.

Однажды мама, чуть гнусавя, обратилась к отцу:

– Георгий, ты бы посоветовал деду положить деньги за дом в банк. Опасно держать их в этом узелке. К мальчику приходят друзья. Всякое может случиться. Гришенька, ты не замечал… – Лия Сергеевна запнулась, – дед при тебе не считал деньги? Он, наверное, и не знает, что существуют банки…

– Может, мне проверить, что он прячет в том мешке? – предложил Гришка свои услуги.

– Ты с ума сошел! – с возмущением воскликнула мать. – Не хватало еще нам по его узелкам лазить.

Гришка мучительно стеснялся деда. Он уже никого не приглашал к себе в гости. А ведь в его комнате было так здорово – он всю ее обклеил плакатами рок-групп.

Теперь же дед на диван поверх пледа положил паневу – какую-то тряпку, которую должно быть вручную соткали еще при царе Горохе, и, словно прячась, то сидел, то лежал на этом островке в углу дивана.

– Странно, – думал Гришка, – вот когда родители входят в комнату, она только наряднее становится от ярких маминых халатов, а этот Хиба как болячка торчит. Хотя его почти и не видно на диване – какой-то дохлый.

Однажды за обедом бес любомудрия боднул так-таки Лию Сергеевну в ее пышный бочок.

– Антип Макарыч, а сколько сейчас стоит дом у моря? – произнесла она, с удивительным искусством перевирая имя деда. – Да, кстати, вы бы положили деньги свои в банк. А то к Гришеньке мальчики приходят, мало ли что. Или давайте я их положу в закрывающийся ящик секретера.

– Деньги? – не понял вначале дед. – А-а, гроши? Яки таки гроши? – растерянно и испуганно спросил дед.– В мэнэ нэма ни яких грошив.

Лия Сергеевна поджала и без того узкие губы:

– Нам ваши деньги не нужны. Хотя, как вы заметили, мы питаемся с рынка и после поездки за границу еще не расплатились с долгами. Но на ваши деньги никто не покушается.

– Та хиба ж я, – залепетал невнятно дед, но сноха выскочила из-за стола и побежала рыдать, потрясенная человеческой неблагодарностью. Зачем он ей был нужен, этот старый идиот? Что ей, больше делать нечего, как мыть и убирать за ним, выслушивая эти дурацкие «хиба»?

Вечером отец зашел в комнату сына, неожиданно заинтересовался его школьными успехами, а потом присел на краешек дивана, на котором лежал дед. Отец был такой огромный, чубатый, красивый, а дед так мал и худ, что диван практически оставался свободным.

Отец прокашлялся:

– Тато… папа, ты не обижайся, она очень слабенькая, у нее нервы. А у нас сейчас действительно туго с деньгами, мы вот и подумали: одолжим у тебя часть денег за дом.

Он замолчал, глядя в маленький, как у ребенка, затылок отца, на котором от мощного дыхания сына, словно серебряный пух, шевелились седые волосы. «Спит, что ли? – подумал он.– Черт бы побрал эти деловые разговоры».

Гришка что-то слушал в наушниках и балдел. Отец на цыпочках вышел из комнаты.

Дед молча пролежал все то время, пока внук не дослушал до конца диск. Видимо, уснул. На потертом чемоданчике лежал таинственный узел. Внук снял наушники и, неслышно ступая, взял узелок и подошел к своему столу. Он оглянулся на деда: его сухонькая спина была все так же неподвижна. Необычный азарт овладел мальчиком. Он чувствовал, наверное, то же, что чувствует кладоискатель, когда лопата ударится обо что-то твердое. Брезгливо скривив рот, он развязал узел. В нем были старые фотографии. Их-то, наверное, дед каждый день и разглядывал. С фотографий смотрели все больше молодые и незнакомые люди. Их позы были смешны и нарочиты, но лица, а особенно глаза, были по-детски наивны и чисты. В целлофановом пакете была завернута огромная пачка денег. «Вот это да! – подумал Гришка. – Хиба-то придуряется под нищего старичка, а у самого вон какая прорва денег. Одну красненькую надо спрятать, этот старый огрызок и не заметит…»

«Черте что, – вытаращил глаза Гришка, – что это, царские, что ли, деньги?» На странных бумажках он прочитал: об-ли-га-ции. Мальчишка неловко сунул бумажки назад в пакет.

Потом он увидел еще один узелок. Это был видавший виды носовой платок. «Тут-то они и есть», – улыбнулся довольно Гришка. Платок был завязан очень туго, внуку пришлось изрядно попотеть, прежде чем неподатливый узелок развязался. И тут из рук потрясенного Гришки на стол, на его диски, на его гордость – гитару, привезенную отцом из Испании, на мамин любимый ковер посыпалась… земля.

– Ах ты, черт, – выругался Гришка, – чокнутый дедуля-то попался. Кто узнает, какое золото он в своих узлах прячет, засмеет.

Он бросился на кухню за совком и веником. В гостиной на диване лежала с мокрым полотенцем на голове несчастная мать. Отец виноватым псом сидел у нее в ногах.

– Я не обязана кормить, поить, убирать за ним, – услышал Гришка негодующий голос матери. Родители его даже не заметили. Гришка смел всю землю в совок, высыпал в унитаз и смыл. Потом небрежно завязал дедов узел и бросил его на чемодан. Продолжать поиски расхотелось. Платочек остался лежать на полу, и Гришка раздраженно поддел его ногой.

– Боже ж мий, божечки, – разбудили внука ни свет, ни заря причитания Хиба. – Иде ж воны еи девалы , супостаты окаянные? – дед держал платок в руках, и по его старым, морщинистым щекам текли мелкие слезинки, а он прижимал грязный платок к груди.

– Ты чего? – недовольно буркнул внук. За окном кричали какие-то утренние птицы, а дед продолжал причитать свое: «Боже ж мий».

– Земли тебе, что ли, надо? Я тебе ведро принесу, нашел, о чем плакать! Ну, люди, – внук зло перевернулся в постели на другой бок.

– Сынка! – неожиданно сильно затряс дед внука за плечо. – Куда ты еи дел?

– Ты че, дед, свихнулся? – окрысился выведенный из себя Гришка.– На кой черт она тебе сдалась в пять часов утра, – ткнул он пальцем в будильник.

– Та це ж с Аннушкиной могилки! Я ж думал, як шо, чтоб на мою могилку насыпали, коли не сможете нас двойко поховать. Сынка! – совсем жалобно, по-детски заплакал дед. – Куды ты еи подевал?

– Не знаю, – буркнул внук, чувствуя, что горе деда не так уж смешно, как показалось вначале. Тут же разозлился на себя, а потом на деда: кто его звал, пусть бы так и сидел у могилки. И чтобы не слушать больше причитаний, он включил наушники и только смотрел сквозь грохот металла, как дед покачивается из стороны в сторону. Вот даже под музыку стало получаться.

…Второй раз разбудил Гришку уже визгливый крик матери:

– Куда это вы собрались? Между прочим, вы продали дом, который принадлежал не только вам, но и матери, значит, там есть и доля наследства Георгия.

– Якого Егория… ах, Герасика?..

Тут Гришка вспомнил, что он как-то увидел у отца в паспорте другое имя, не то, каким его называла мама. Там было написано: Герасим. Действительно, зачем ему такое деревенское отчество? Он тоже запишется Георгиевичем.

– Вы мне зубы не заговаривайте, – наступала мать, – по закону часть денег принадлежит сыну, и любой суд их присудит.

– За який дом? – прижимая к себе узелок, испуганно отвечал дед. – Вы колы менэ до сэби позвалы, так я хату Ткаченчихи подарував. У еи сын у Авганистану сгинув, а сношка с тремя диточками приихала, а у бабкиной хатыни уже старший со своей семьей да воны с дидом, вот я и подарував.

– Как это – «подарував»? – взвизгнула мать, передразнивая деда.– Вы что же, и дарственную оформили?

– Яку таку дарственну?..

– А я, значит, тут за ваше дурацкое «спасибочки» на вас месяц чертоломила? – наступала на деда грозная в своем кроваво-красном халате Лия Сергеевна. Гришке почему-то вспомнилось, что у мамы в паспорте тоже записано: Лидия Степановна.

– Я сама должна была ютиться, сына мучили – ни гостей не пригласи, ни друзей не приведи.

Дед неожиданно быстрым движением положил чемоданчик на стол.

– Осторожно, полировка, не в хлеву живете, – прошипела мать.

Дед достал из кармашка большие часы на цепочке, положил их на стол и, согнувшись, словно постарев на тысячу лет, вышел, оставив открытой дверь.

– Гришка! – задохнулась мать. – Глянь-ка, золотые! Хиба-то наш «подарував» – миллионер подпольный. Тоже мне, дуру из меня делает. Сейчас никто и никому ничего не дарит. Тут все двести граммов будут, – взвешивала она часы на руке, – отцу-то не рассказывай, надо как-то поаккуратнее сообщить про отъезд Хиба.

Мать так близко поднесла к лицу часы, пытаясь их разглядеть, что, казалось, она их нюхает. Гришке стало почему-то противно. Он сам себе стал противен.

– Ге-ор-ги-ев-ско-му ка-ва-ле-ру…– читала по складам мать надпись, сделанную на внутренней крышке часов. Гришка смотрел во двор, через который, еле волоча ноги, уходил от Гришки навсегда – внук это почувствовал – неожиданно ставший родным дед.

– Дед! – закричал он что есть мочи в окно. – Де-да, дед, де-душ-ка!..

Рассказы собрала Тамара Ломбина

Член Союза писателей России, кандидат психологических наук.

Автор 11 книг. Лауреат Всероссийского конкурса на лучшую книгу для детей «Наш огромный мир»

rebenok.mirtesen.ru

Сценарий классного часа "Трудно быть человеком"

Сценарий классного часа «Трудно быть человеком» для 5 класса

Автор: Соколова Л. А., учитель английского языка

Цель: обратить внимание детей на проблему милосердия в обществе, заставить задуматься о себе и о своём отношении к людям

Оборудование: листочки с вопросами анкеты, с вариантами ответов, с началом письма.

1. Посмотрите на тему. Как вы думаете, ребята, о чём наш классный час? Мы часто слышим о доброте, отзывчивости, милосердии, сострадании… А что мы чаще слышим: много этих качеств у людей или мало? Как часто вы слышите по радио, ТВ, что молодые люди помогают старикам, инвалидам, детям, берегут природу, вкладывают деньги в её сохранение, чтят и уважают своих предков, свою культуру, историю, хотят защищать своё Отечество. Или наоборот: обстреляли, убили, украли…

2. Давайте разберёмся в составе слов: МИЛОСЕРДИЕ, ОТЗЫВЧИВОСТЬ, СОСТРАДАНИЕ, ДОБРОТА, ЛЮБОВЬ.

Что объединяет эти слова? Какое слово здесь главное? Правильно, любовь, доброта. А Кто отзывается всегда, любит нас любыми, страдал за нас, проявляет милосердие к нам? Бог.

Мы все дети Бога, он наш небесный отец. А раз мы дети, мы должны унаследовать от него его качества. Давайте посмотрим, много ли в нас этого: МИЛОСЕРДИЯ, ОТЗЫВЧИВОСТИ, СОСТРАДАНИЯ, ДОБРОТЫ, ЛЮБВИ.

3. Ответьте на вопросы анкеты.

Любите ли вы здороваться?
Часто ли вы открыто улыбаетесь людям?
Помогаете ли вы одноклассникам, когда им нужна помощь?
Больно ли вам, когда другой человек упал, ушибся, плачет?
Обидно ли вам, когда кого-то ругают незаслуженно?
Переживаете ли вы за того, кому стыдно за то, что он сделал?
Можете ли вы отдать свой кусок торта тому, кто голоден?
Умеете ли вы тому, кто грустит, поднимать настроение?
Если человек упал, вы ему поможете подняться?
Вы умеете вежливо разговаривать?
Как вы думаете, окружающим с вами приятно общаться?
Вы способны выслушивать собеседника, не перебивая, не насмехаясь над его высказываниями?
Родители для вас самые главные люди?
Если ваших родителей вдруг не станет, сможете ли вы зять заботу о семье на себя?

4. Как вы думаете, почему так мало доброты вокруг нас? Приведите примеры равнодушия среди людей (рассказ «Заячьи лапы» К. Паустовского)

- Кто проявил милосердие?

- А кто - равнодушие?

5. Давайте попробуем объяснить это себе. Перед вами листочки, на которых указаны причины людского безразличия:

Людям некогда
Люди заняты зарабатыванием денег
Людям важнее своё благосостояние, богатство, чем забота о ближнем
Люди просто увлечены ТВ, Интернетом, гаджетами
Люди живут хорошо, им нет дела до того, у кого беда

Посмотрите, это уже приближение нравственной катастрофы. Как же предотвратить эту катастрофу, что делать?

Выскажитесь (…) У вас хорошие предложения о том, как достучаться до людей.

6. Теперь послушайте несколько историй, а потом напишете письма тем, кто может быть равнодушным к другим людям.

(«Молодой папа» Смог ли папа убедить сына в том, что слабых обижать нельзя?

«Буханка хлеба» Почему мама мальчика так поступила?)

7. А теперь пишем, начните так: Дорогой друг! Нас много на шаре Земном, и чтобы жить в мире, чтобы каждому из нас было комфортно и удобно жить друг с другом, давай будем…

8. Написание письма.

9. Рефлексия:

Что вы сегодня нового узнали?

Что для себя решили: будете меняться к лучшему или пусть у вас всё останется на прежнем уровне; будете задумываться о том, как ваши слова, поступки влияют на других людей или оставите всё, как есть. В любом случае, что вам запомнилось из классного часа? Какой вывод вы для себя сделали?

Приложение:

Анкета.

Ответьте на вопросы анкеты.

Любите ли вы здороваться?
Часто ли вы открыто улыбаетесь людям?
Помогаете ли вы одноклассникам, когда им нужна помощь?
Больно ли вам, когда другой человек упал, ушибся, плачет?
Обидно ли вам, когда кого-то ругают незаслуженно?
Переживаете ли вы за того, кому стыдно за то, что он сделал?
Можете ли вы отдать свой кусок торта тому, кто голоден?
Умеете ли вы тому, кто грустит, поднимать настроение?
Если человек упал, вы ему поможете подняться?
Вы умеете вежливо разговаривать?
Как вы думаете, окружающим с вами приятно общаться?
Вы способны выслушивать собеседника, не перебивая, не насмехаясь над его высказываниями?
Родители для вас самые главные люди?
Если ваших родителей вдруг не станет, сможете ли вы зять заботу о семье на себя?

Ответьте на вопросы анкеты.

Любите ли вы здороваться?
Часто ли вы открыто улыбаетесь людям?
Помогаете ли вы одноклассникам, когда им нужна помощь?
Больно ли вам, когда другой человек упал, ушибся, плачет?
Обидно ли вам, когда кого-то ругают незаслуженно?
Переживаете ли вы за того, кому стыдно за то, что он сделал?
Можете ли вы отдать свой кусок торта тому, кто голоден?
Умеете ли вы тому, кто грустит, поднимать настроение?
Если человек упал, вы ему поможете подняться?
Вы умеете вежливо разговаривать?
Как вы думаете, окружающим с вами приятно общаться?
Вы способны выслушивать собеседника, не перебивая, не насмехаясь над его высказываниями?
Родители для вас самые главные люди?
Если ваших родителей вдруг не станет, сможете ли вы зять заботу о семье на себя?

Ответьте на вопросы анкеты.

Любите ли вы здороваться?
Часто ли вы открыто улыбаетесь людям?
Помогаете ли вы одноклассникам, когда им нужна помощь?
Больно ли вам, когда другой человек упал, ушибся, плачет?
Обидно ли вам, когда кого-то ругают незаслуженно?
Переживаете ли вы за того, кому стыдно за то, что он сделал?
Можете ли вы отдать свой кусок торта тому, кто голоден?
Умеете ли вы тому, кто грустит, поднимать настроение?
Если человек упал, вы ему поможете подняться?
Вы умеете вежливо разговаривать?
Как вы думаете, окружающим с вами приятно общаться?
Вы способны выслушивать собеседника, не перебивая, не насмехаясь над его высказываниями?
Родители для вас самые главные люди?
Если ваших родителей вдруг не станет, сможете ли вы зять заботу о семье на себя?

Людям некогда
Люди заняты зарабатыванием денег
Людям важнее своё благосостояние, богатство, чем забота о ближнем
Люди просто увлечены ТВ, Интернетом, гаджетами
Люди живут хорошо, им нет дела до того, у кого беда

Людям некогда
Люди заняты зарабатыванием денег
Людям важнее своё благосостояние, богатство, чем забота о ближнем
Люди просто увлечены ТВ, Интернетом, гаджетами
Люди живут хорошо, им нет дела до того, у кого беда

Людям некогда
Люди заняты зарабатыванием денег
Людям важнее своё благосостояние, богатство, чем забота о ближнем
Люди просто увлечены ТВ, Интернетом, гаджетами
Люди живут хорошо, им нет дела до того, у кого беда

Дорогой друг! Нас много на шаре Земном, и чтобы жить в мире, чтобы каждому из нас было комфортно и удобно жить друг с другом, давай будем…

Рассказы о милосердии

Заячьи лапы«К ветеринару в наше село пришел с Урженского озера Ваня Малявин и принес завернутого в рваную ватную куртку маленького теплого зайца. Заяц плакал и часто моргал красными от слез глазами…– Ты что, одурел? – крикнул ветеринар. – Скоро будешь ко мне мышей таскать, оголец!– А вы не лайтесь, это заяц особенный, – хриплым шепотом сказал Ваня. – Его дед прислал, велел лечить.– От чего лечить-то?– Лапы у него пожженные.Ветеринар повернул Ваню лицом к двери, толкнул в спину и прикрикнул вслед:– Валяй, валяй! Не умею я их лечить. Зажарь его с луком – деду будет закуска.Ваня ничего не ответил. Вышел в сени, заморгал глазами, потянул носом и уткнулся в бревенчатую стену. По стене потекли слезы. Заяц тихо дрожал под засаленной курткой.– Ты чего, малый? – спросила Ваню жалостливая бабка Анисья; она привела к ветеринару свою единственную козу. – Чего вы, сердешные, вдвоем слезы льете? Ай, случилось что?– Пожженный он, дедушкин заяц, – сказал тихо Ваня. – На лесном пожаре лапы себе пожег, бегать не может. Вот-вот, гляди, умрет.– Не умрет, малый, – прошамкала Анисья. – Скажи дедушке своему, ежели большая у него охота зайца выходить, пущай несет его в город к Карлу Петровичу.Ваня вытер слезы и пошел лесами домой, на Урженское озеро. Он не шел, а бежал босиком по горячей песчаной дороге. Наутро дед надел чистые онучи и новые лапти, взял посох и кусок хлеба и побрел в город. Ваня нес зайца сзади.Заяц совсем притих, только изредка вздрагивал всем телом и судорожно вздыхал…Карл Петрович играл на рояле нечто печальное и мелодичное, когда в окне появилась растрепанная борода деда.Через минуту Карл Петрович уже сердился:– Я не ветеринар, – сказал он и захлопнул крышку рояля. Тот час же в лугах проворчал гром. – Я всю жизнь лечил детей, а не зайцев.– Что ребенок, что заяц – все одно, – упрямо пробормотал дед. – Все одно! Полечи, яви милость! Ветеринару нашему такие дела неподсудны. Он у нас коновал. Этот заяц, можно сказать, спаситель мой: я ему жизнью обязан, благодарность обязывать должен, а ты говоришь бросить!Еще через минуту Карл Петрович, старик с седыми взъерошенными бровями, волнуясь, слушал спотыкающийся рассказ деда.Карл Петрович, в конце концов, согласился лечить зайца. На следующее утро дед ушел на озеро, а Ваню оставил у Карла Петровича ходить за зайцем.Через день вся Почтовая улица, заросшая густой травой, уже знала, что Карл Петрович лечит зайца, обгоревшего на страшном лесном пожаре и спасшего какого-то старика. Через два дня об этом уже знал весь маленький город, а на третий день к Карлу Петровичу пришел длинный юноша в фетровой шляпе, назвался студентом московской газеты и попросил дать беседу о зайце.Зайца вылечили. Ваня завернул его в ватное тряпье и понес домой. Вскоре историю о зайце забыли, и только какой-то московский профессор долго добивался от деда, чтобы тот ему продал зайца. Присылал даже письма с марками на ответ. Но дед не сдавался. Под его диктовку Ваня написал профессору письмо: «Заяц не продажный, живая душа, пусть живет на воле. При сем остаюсь Ларион Малявин».Этой осенью я ночевал у деда Лариона на Урженском озере. Созвездия, холодные, как крупинки льда, плавали в воде. Шумел сухой тростник. Утки зябли в зарослях и жалобно крякали всю ночь.Деду не спалось. Он сидел у печки и чинил рваную рыболовную сеть. Потом поставил самовар – от него окна в избе сразу запотели и звезды из огненных точек превратились в мутные шары. Во дворе лаял Мурзик. Он прыгал в темноту, лязгал зубами и отскакивал – воевал с непроглядной октябрьской ночью. Заяц спал в сенях и изредка во сне громко стучал задней лапой по гнилой половице.Мы пили чай ночью, дожидаясь далекого и нерешительного рассвета, и за чаем дед, наконец, рассказал мне историю о зайце.В августе дед пошел охотиться на северный берег озера. Леса стояли сухие, как порох. Деду попался зайчонок с рваным левым ухом. Дед выстрелил в него из старого, связанного проволокой ружья. Но промахнулся. Заяц удрал. Дед пошел дальше. Но вдруг затревожился: с юга, со стороны Лопухов, сильно тянуло гарью. Поднялся ветер. Дым густел, его уже несло белой пеленой по лесу, затягивало кусты. Стало трудно дышать. Дед понял, что начался лесной пожар и огонь идет прямо на него. Ветер перешел в ураган. Огонь гнало по земле с неслыханной скоростью. По словам деда, даже поезд не мог бы уйти от такого огня. Дед был прав: во время урагана огонь шел со скоростью тридцати километров в час. Дед побежал по кочкам, спотыкался, падал, дым выедал ему глаза, а сзади был уже слышен широкий гул и треск пламени. Смерть настигала деда, хватала его за плечи, и в это время из-под ног деда выскочил заяц. Он бежал медленно и волочил задние лапы. Потом только дед заметил, что они у зайца обгорели. Дед обрадовался зайцу, как родному. Как старый лесной житель, дед знал, что звери гораздо лучше человека чуют, откуда идет огонь, и всегда спасаются. Гибнут они только в тех редких случаях, когда огонь их окружает.Дед побежал за зайцем. Он бежал, плакал от страха и кричал: «Погоди милый, не беги так-то шибко!». Заяц вывел деда из огня. Когда они выбежали из леса к озеру, заяц и дед – оба упали от усталости. Дед подобрал зайца и понес домой. У зайца были опалены задние ноги и живот. Потом дед его вылечил и оставил у себя.– Да, – сказал дед, поглядывая на самовар так сердито, будто самовар был всему виной, – да, а перед тем зайцем, выходит, я сильно провинился, милый человек.– Чем же ты провинился?– А ты ведь, погляди на зайца, на спасителя моего, тогда узнаешь. Бери фонарь!Я взял со стола фонарь и вышел в сенцы. Заяц спал. Я нагнулся над ним с фонарем и заметил, что левое ухо у зайца рваное. Тогда я понял все» Константин Георгиевич Паустовский

Молодой папа выгуливает сына, которому года 4. Тут к мелкому подходит кошка и он, не долго думая, пинает её со всей силы, бедное животное тут же ретируется. Отец подходит к своему чаду, не кричит, не ругает, а садится перед ним на корточки и спокойно говорит: -Ты большой? -Да. -Сильный? -Да. -Такой большой и сильный, что можешь ударить маленькую слабую кошечку? — … — Вот я больше и сильнее, но знаешь почему не бью тебя?.. Потому что сила нужна для того чтобы защищать тех, кто слабее, понял… А не для того чтобы бить маленьких и беззащитных. Сильные так не поступают, понял? -Понял. -Что ты понял? -Маленьких бить нельзя… а то никогда сильным не будешь. -Молодец!

Тамара Ломбина

Буханка хлеба

«Во дает, – подумал он, – наверно, насмотрелась фильмов про преступников».

– Ма, а вот та бабушка хлеб украла! Давай заявим в милицию.

«Видимо, от удовольствия», – подумал Санька.

Мама зачем-то дернула сына за рукав и прошептала: «Молчи!» А когда они подошли к кассе, она сказала кассиру:

– Тут у меня бабушка вышла случайно с буханкой хлеба, возьмите за «Бородинский».

– Мама, – раскипятился Санька, – ты что, покрываешь воровку?

Мама притянула к себе сына и как-то грустно, но жестко посмотрела ему в глаза:

Источники: http://pumbr.ru/chistye-i-svetlye-detskie-rasskazy-o-mi/

https://vk.com/topic-74824465_31666943

infourok.ru

Читать книгу Чистый четверг Тамары Ломбиной : онлайн чтение

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

ЛёхаРассказ

Штырь и Леха освободились в один день. У Штыря была в Ялте убойная деваха, но он, хотя и ждал этого дня, как умирающий утра, не рванул сразу же в рай земной с его белокурой Евой, а собрался в долгий путь из Коноши в Сибирь.

Нет, он не хотел брать кассу там, в Сибири, он вообще собирался прожить эти дни по-монашески, как образцовый гражданин, потому что пахан поручил ему довезти до дома в целости и сохранности Леху и сдать с рук на руки жене.

Вот и готовил он себя, сидя в зале ожидания, ко встрече с этой благословенной страной (пропади она пропадом):

– Какая ширь, моя Сибирь, – мурлыкал он под нос, пытаясь хоть песней вызвать в себе теплое чувство к этой холодной и далекой земле.

Штырь не был ни мягким, ни сентиментальным человеком, но с Лехой он обращался, как с душевнобольным или как с ребенком неразумным.

Вот и сейчас неожиданно для себя Федор спросил у Лехи:

– Может, ням-ням хочешь?

Тот помотал своей лохматой головой языческого бога, мол, нет, ням-ням не хочу.

До поезда было еще часа два, и Штырь, прикрываясь от Лехи, стал рассматривать вложенные в журнал «Огонек» картинки, от которых его бросало в пот и сердце начинало колотиться где-то у горла.

– Я уже здесь, птички мои, подождите несколько денечков, – прошептал герой-любовник со справкой в кармане. И для спокойствия постучал себя по карману со справкой.

А Леха с восторгом смотрел на божий мир, на божий свет, умирая от любви к этому синему небу, к этим людям, к вокзалу, который ему казался самым прекрасным вокзалом в мире.

Он любил даже этих двух молоденьких лейтенантов в новых полушубках, валенках и шапках. Лейтенанты были, как из инкубатора: одного роста, «метр с кепкой», с одинаковым выражением лица, которое, правда, менялось, но, меняясь, оставалось общим выражением на двоих. Вот они посмотрели на молоденькую блондинку, которая сидела на скамейке напротив Штыря и Лехи, их взгляд потеплел, и они оба подкрутили усы, улыбаясь хитро и многозначительно. Переведя взгляд на Штыря и Леху, они посуровели и сдвинули брови, усы при этом у них опали, придав лицу дополнительную строгость.

Леха, как цветком, любовался девушкой.

– Вот надо же, как Бог придумал этакое зелье, а? – с восторгом шепнул он на весь зал Штырю, – глянь-ко, какая… картинка.

Штырь невольно захлопнул журнал с неприличной полиграфической продукцией и посмотрел на девушку. Да, спорить он не стал бы. Напротив них, глядя на мир такими же, каку Лехи, детскими глазами, сидела девушка лет двадцати. Половину ее лица занимали глаза, в которых Штырь увидел себя и Леху. В Штыре проснулся профессиональный сердцеед, и он поправил у горла несуществующую бабочку. Да он бы с ней… Но тут же понял, что даже мысленно не может сравнить ее с птичками на тайных картинках. Штырь заскучал. Для него не было ничего невозможного, но ему всегда становилось не по себе, когда он встречал вот таких… Они, как под каким-то невидимым колпаком, при всей их открытости, были закрыты и неприступны. Федор их просто не замечал, не хотел видеть, потому что любил свое рисковое дело, был профессионалом и менять пока свою жизнь не собирался. Такая смогла бы его сломать. Всех, которые томились невесть от чего в его журнале, он бы отдал лишь за то, чтобы она вот так же доверчиво смотрела на него всегда, каждый день.

Эта слабость не понравилась Штырю, и он раздраженно проговорил:

– Да ничего особенного… я люблю покрупней, – и он изобразил свою мечту необъятных размеров.

Милиционеры тоже протаптывали тропинку по мраморному полу вокзала мимо скамейки, на которой сидела девушка. Они даже подошли к ней и спросили:

– Эти вас не беспокоят? – и повели глазами на Леху и Штыря.

– Нет, – просто ответила девушка и впервые посмотрела на своих соседей.

– А я на балалайке умею, – открыто, но непонятно к чему сказал Леха девушке.

Штырь беспокойно глянул на милиционеров, которые дошли до конца зала и возвращались к ним.

Девушка отложила в сторону книжку и сказала:

– А я – на пианино.

– У нас тоже в клубе есть пианино, – просто осветился весь Леха. Штырь начал наступать ему на валенок, потому что милиционеры были уже близко.

Да уж, проще было взять какой-нибудь банк в Москве, чем довезти этого чудака до дома. Вот ведь свалился ему на голову…

Леха был единственным и неповторимым. Несмотря на его богатырскую силу, его пробовали в тюрьме обломать, но он стоял за правду насмерть. И братва вскоре поняла: убить его можно, а сломать не получится. Тюремному начальству и охране он всегда говорил правду. Однажды, когда он вступился перед конвоирами за мальчишку, которого засудили за то, что он с голоду украл буханку хлеба, Леху посадили в карцер. Начальник тюрьмы вызвал его к себе. На приказ не совать нос не в свое дело Леха заявил, что в следующий раз набьет морду охраннику, если тот тронет мальца.

Держали его в карцере две недели. Вдруг братва забастовала, потребовала выпустить его. Без Лехи, его смеха, его песен в зоне стало пусто и неуютно.

На перекуре Леха доверчиво рассказывал зекам:

– А мне моя Анютка говорит, мол, братан смог бы за тебя слово замолвить, чтобы не посадили. Но надо тебе, жаль моя, поостепениться, обдумать жизню свою.

Зеки смеялись над Лехиным рассказом о том, как он председателя в туалете закрыл и дверь гвоздями заколотил. Тот проходу племяннице не давал, сколько баб слезы от этого антихриста точили. А в Сибири морозы будь здоров какие… Пообморозился дон жуан, так как сколько ни кричал, а Леха не подпускал к туалету никого. Часа через три, когда узник уже охрип и только повизгивал, Леха все-таки поддался на уговоры жены и вынес уже почти окоченевшего бабника на волю. Видно, мороз несколько поостудил мужика, а может, чего и приморозило ему, но с той поры девки и бабы перестали жаловаться на пройдоху.

Леха и сам понимал, что вспыльчив излишне, но в тюрьму ему не хотелось. Он боялся, что в деревне без него всех слабых обидчики со свету сживут. Бедная Анюта не знала, что ей делать. Она в их непьющей семье даже самогон начала гнать, чтобы Леха на другой день после того, как набьет морду очередному обидчику на мировую шел с бутылкой или двумя – это уж зависело от количества синяков и величины обиды. Бывало, и тремя бутылками невозможно было отговорить сердце обиженного односельчанина.

– Вот такой у меня характер, – искренне сокрушался отходчивый Леха.

На наивный вопрос попутчицы, откуда и куда они едут, Леха тут же радостно сообщил, что из тюрьмы. Он даже больше того доложил Наденьке, как звали попутчицу, что он сам сидел за членовредительство, а Штырь – за воровство.

Глаза девушки стали в ту же минуту величиной в две трети лица, и она инстинктивно проверила, на месте ли у нее кошелек, в котором оставались еще деньги на автобус.

Штырь тут же успокоил милую попутчицу:

– Что вы, мамзель, мы кассы берем, а не по карманам шманяем.

Девушка так же открыто ответила:

– Слава Богу, а то мне на другой конец города добираться, пешком далеко. – Она никак не могла поверить, что этот милый человек с такими добрыми глазами и белозубой улыбкой – членовредитель. Она не знала, что это такое, но слово было какое-то очень уж устрашающее.

– Так ты на мою сестричку скидаешься, – опять не скрывая откровенного и чистого любования, сообщил Леха Надюшке, как попросту начал уже называть студентку, и добавил. – Вот и хорошо, что повредил малость председателя, моя-то племянница удачно замуж вышла, на крестины как раз и попаду.

Богатырь достал из внутреннего кармана фотографии, стал показывать их девушке.

Леха оказался, несмотря на то, что был членовредителем, очень сентиментальным. Он смахивал слезы, когда показывал Наденьке фотографии детей, отца и матери.

– Анютка мне письма родителей пересылает, а я ей – мои. Мы-то им не сказали, что я… того… в тюрьме. У матери сердце больное, а у отца головные боли от контузии, вот и ведем двойную бухгалтерию, – доверительно сообщил Леха.

Милиционеры ревниво поглядывали на троицу. Им не нравилось, что девушка так оживленно беседует с этими зеками и никакого внимания не обращает на их новенькие блестящие звездочки на погонах.

– Предъявите документики, – неожиданно для себя самих потребовали они у Нади. Девушка зарделась и стала искать свой студенческий билет. Глаза у Лехи стали вдруг не голубыми, а серыми, и Штырь испугался, что так и не довезет своего подопечного до родимой деревни. Он достал большой кусок сахара и сунул сопротивляющемуся правдолюбцу в рот. Тот, хотя и замотал головой, но присмирел, когда Штырь шепнул ему:

– Леха, ты обещал братве, что сжуешь сахар, досчитаешь до десяти, а потом уж…

И Леха страшно захрустел сахаром, который расколоть молотком-то трудно было.

Странно, но, видимо, этот хруст даже милиционеров удивил и поставил в тупик: надо ли было считать его нарушением общественного порядка. Видимо, так ничего и не придумав, они сделали «кругом» в своих огромных валенках и отошли на другой конец зала ожидания.

Леха успокоился и достал фотографию своей Анютки. С цветного фото на Надежду смотрела женщина, которой, видимо, очень трудно было сдержать улыбку. Ведь она понимала, что нечего зубы скалить, коли в такое сурьезное место фотка пойдет. Это ведь не санатория какая, а тюрьма. Анюта была плотной женщиной, этого не могла скрыть фотография. Штырь сдерживался изо всех сил, но все-таки, глядя на высокую грудь Анны, сказал:

– Да она у тебя фигуристая.

Леха не почувствовал никакого подвоха и согласился:

– Да уж, она у меня без малого сто кг, а быстрая, а спорая, не всякая худышка такая юркая бывает. – Он с нежностью посмотрел на курносую жену, и глаза его опять увлажнились. – Вот кого надо бы на конкурс красоты. А то я видел, прямо из склепов, что ли, они достают этих красавиц…

Леха выразительно сплюнул на пол. Осторожный Штырь достал из кармана какую-то бумажку и сделал вид, что вытирает его плевок. Ему все-таки надо было довезти Леху домой…

Надя жизнерадостно сообщила:

– Ой, а вы знаете, как похожи на героев картины Васильева?

– Нет, – честно признался Леха, – из Васильевых я знаю только Таляна. А он не художник, а тракторист…

Милиционеры удалились, и Штырь заботливо спросил:

– Леха, а сладенького не хочешь?

– Давай, – миролюбиво согласился великан.

«Нет, – подумал Штырь, – надо было с общака не на Ялту брать деньги за эти проводы, а прямо на Канары, да не на неделю, а на месяц. Явно продешевил», – расстроился он.

За время ожидания поезда троица вообще сроднилась и сблизилась. Надя достала мамины пирожки, в сухом пайке у бывших зеков тоже можно было кое-чем поразжиться, правда, это были рыбные консервы, но с голодка и они хорошо пошли. В красивой бутылке из-под вина у Нади был клюквенный морс.

– Распивать в общественных местах запрещено, – раскатисто пробасили возникшие из-под земли двое из ларца, одинаковые с лица. Усы их были в таком же недоумении, как и их хозяева: один – вверх, другой – вниз.

– А мы морс… Хотите? – предложила Надя, протягивая уже налитый стакан.

– На посту не пьем… ничего, – отказались стражи порядка, но один из них все-таки понюхал содержимое стакана.

– А я стихи пишу, – вдруг призналась Надя.

– Боже мой, как же это ты, такая худенькая? – сокрушился Леха. – А про что стихи-то? Если про любовь, то напиши моей Анютке. Очень она любит.

Неожиданно высоко и нежно Леха запел: «Виновата ли я, виновата ли я, виновата ли я, что люблю?». Надя подхватила песню. Штырь же на всякий случай поискал глазами бдительных стражей, которые тут же объявились: «Не мешать, не нарушать…».

– А кому же мы мешаем, ведь, кроме нас и вас, здесь нет никого, – удивленно спросила Надя, – а можно, мы тихонько?

Отказать девушке с такими глазами не могли даже эти строгие и беспристрастные офицеры.

– А вы садитесь с нами, – предложила она. Стражи порядка, растерянно потоптавшись, сели на скамью напротив.

– Бежал бродяга, – как-то очень по теме запел один из них, Леха радостно стал подтягивать. Штырь, которому западло было сидеть в компании с мусорами, долго сопел молча, но потом песня незаметно как-то втянула и его.

Какое хорошее лицо было у него в это время, Федюня, совсем как Леха, промокнул кулаком глаза, когда пел «А где же отец мой и брат?».

«Съезжу домой, – подумал он, всхлипнув про себя, – гадом буду, съезжу».

В помещении вокзала было прохладно, и один из молодых выпускников милицейской школы предложил, видя, что Надя поеживается:

– А вот тут у нас стратегический запас. – Виктор, как звали его, достал маленькую фляжку и налил по глотку чего-то желтого в чай. – Наливка на морошке, – пояснил он Наде.

Когда Леха и Штырь протянули свои стаканы, Виктор замер было, но потом плеснул и им.

Пелось, почему-то та-а-к пелось в этом пустом зале, в окна которого были видны колючие морозные звезды.

А потом Надя рассказывала лейтенантам историю Лехи-правдолюба. Виктор и Павел даже забыли, что они по другую сторону баррикад. Павел даже во время рассказа о том, как охрана мордует новеньких, скрипнул зубами:

– Вот гады! – но бдительный Виктор толкнул его в бок… Поезд был уже нежданным и ненужным. Расставаться было уже просто невозможно. Штырь кончал записывать поддиктовку Виктора песню «Журавли»…

К отправлению поезда, невесть откуда, набежал народ, и мужик в овчинном полушубке, отталкивая старуху и детей, полез в вагон.

– Не надо, – нежно взяли друзья-милиционеры Леху с двух сторон за руки, когда он потянулся к мужику.

Странно, но проводница именно к Лехе обратилась с претензиями:

– А ты че, мордоворот, лезешь? Пока далеко не уехал, может, уж тут и останешься?

Никто не ожидал, что именно Надя вступится за оторопевшего Леху.

– Вы… вы не достойны звания проводника, – задыхаясь от обиды, проговорила она. – Леша самый хороший, а вы…

Она так искренне, безутешно заплакала, что и проводница забыла о положенном на ее месте хладнокровии. Вспомнилось почему-то, что она мать такой же вот непримиримой девчонки, как эта, в полушубке и пушистой шапке, со слезами в детских глазах.

– Садись уж, – миролюбиво сказала она. – У меня в купе потеплее, ляг, поспи, до места далеко.

Поезд уже тихонько тронулся, когда Виктор и Павел обняли Лешу, пожали руку Штырю.

– Ты уж, Федор, довези, – похлопали они Штыря по плечу и, пожав на прощанье руку, все-таки поцеловали, спросив разрешения, в соленые щеки Наденьку. Уже на ходу, в конце перрона спрыгнули офицеры из вагона.

Проводница не могла понять, что это за компания такая. А Штырь подумал, что работать в этом регионе он не будет, и по-детски долго махал в окно, хотя уже погасли перронные огни и поезд шел все дальше и дальше из этих мест.

«В Сибирь, в Сибирь», – стучали колеса.

СделкаРассказ

День не задался. Кроме неприятного разговора с отцом жены, у Семена неожиданно были перенесены переговоры с представителем зарубежной фирмы.

– Ненавижу, – пронеслась привычная мысль, когда он вспомнил разговор с тестем.

Да, он ненавидел человека, которого еще недавно боготворил.

Это было совсем недавно. Почему все так изменилось, что он сделал не так, где прокололся?

Вначале все было, как в сказке: к ним в университет на конференцию приехал из Москвы нефтяной магнат… Ему были нужны надежные парни из глубинки, молодая кровь. Как всегда, Семен был в нужном месте в нужный час, и весельчак декан хлопнул парня по плечу:

– А вот тебе надежный парень, умный, хохмач, с ним не соскучишься и уже предзащитился. Я бы и сам не отказался от твоего предложения, но я безнадежный провинциал, прикипевший к своему городу, да тебе такие вот молодые орлы нужны, а не мы, буквоеды… Судьба Семена сделала подарок нежданный, негаданный, и он, посоветовавшись с родителями, отправился в Москву. Вот так легко и просто – из Томска в саму матушку Москву.

Почему-то так отчетливо вспомнилось, как он оторопел, когда новый шеф Алексей Петрович привез его к себе домой, не отправил в общежитие или в гостиницу, а к той самой высотке на набережной прямо у метро.

Отдохнешь с дорожки, – добродушно басил он, – а уж потом подумаем, куда тебя пристроить.

Семен чувствовал себя Золушкой на балу – сейчас пробьют часы и его сказка развеется, как дым.

Петрович не стал открывать дверь сам, а набрал код домофона. Экран засветился, и радостный молодой голос защебетал:

– Папусик вернулся, папусенька…

– Ты, давай, иди красоту наводи, а то я не один… прынца тебе привез…

Отчего у него тогда так защемило сердце? Нет, это не было приятное предчувствие, а, скорее, наоборот, очень ему не понравился этот «прынц», ведь там, дома, его ждала Лиза…

Странно, что он вспомнил о ней. Сердце сжалось, а потом заколотилось, как в юности, когда он думал о ней. Опять проснулась в нем знакомая боль. Но ведь он давным-давно вырезал из памяти ее облик, ее глаза, ее смех, ее голос…

А сегодня утром Семен достал из почтового ящика конверт, сделанный еще при царе косаре. Родители не умели и не любили звонить, они писали ему письма из своих Светлых Ключей. Всегда, получая письмо в конверте из страны, которой уже давным-давно нет, он обычно перезванивал им и выговаривал, что пора освоить телефон и не тратить времени на написание писем. Ведь не мог же он им сказать, что жена его любила «для смеха» почитать вслух неловкие, неграмотные, но такие родные и знакомые слова.

Привычное раздражение охватило его, когда он увидел почерк отца, – его письма особенно нравилось читать жене. Он поймал себя на мысли, что никогда не вспоминает и не называет имени жены, он и думает о ней и зовет ее «жена».

«Доброго здоровьичка, сынок! Пишем тебе письмо, уж не больно мы большие любители звонить по твоему телефону. Так уж мы – по-старинке…

Ты у нас вона какой уже большой и умный, – сына уже ждешь, а мы с мамкой стали плохие работники-помощники.

Уж и так, и эдак думали-кумекали, как тебе помочь, ну и надумали… А продадим-ка мы наш дом, а сами перейдем к тетке твоей Галине. А на наш дом покупатели найдутся. А как же, он у нас еще постоит, дом-то наш. Дачники могут большие деньги дать, это уж, как пить дать, не меньше 250, а то и все 300 тыщ.

Сынок, ты пишешь, что хочешь забрать мамку в няньки. Да уж какая она теперь нянька, вот если только мы друг друга сейчас нянькаем, а взять такого горя, как разлука – так нам и не снести его. Мы вот теперь сядем вечером двойко, глядим друг на дружку и наглядеться не можем, и плачем, как вспомним, что маме надо уезжать, и надышаться друг на друга не можем, верное слово, сынок…

Ты уж не распаровывай нас Христа ради, мальчик мой, нам сейчас каждый день богом данный… Коли разрезать нас, как яблоко, пополам, завянем мы оба-два… А после твоего звонка мамка даже приболела, хотя мы и обрадовались тому, что у вас будет сын… Да и пора уж тебе настоящим отцом становиться… Вот когда возьмешь на руки свово-то, так тогда и нас поймешь, как мы по тебе скучали-тосковали, а главное, поймешь, каково это – прожить с женой столь, сколь мы прожили… Скоро уж сорок лет будет… а как один день.

А знаешь что, ты лучше нам Лилю на свежий воздух привези, тута и молочко, и овощи свои. Мы вдвоем с мамкой сношку побережем, знаешь, как она расцветет у нас на маминых харчах да на свежем воздухе, на колодезной водице… помнишь наши светлые ключи, сына? Станет она у нас, как яблочко, румяная, поправится, на человека станет похожа.

Да, поздравляем тебя с тем, что у вас теперь своя двухкомнатная квартира. Мы-то с мамкой за ширмой жили у моих родителей, как поженились… и ниче – уж как счастливы были…».

Семен раздраженно скомкал письмо и сунул его в карман пиджака. Неожиданно испепеляющая злость вскипела в нем: живут там в своих Светлых Ключах в свое удовольствие и знать не знают, что у него тут все не то и не так. А этот самодур тесть отделил ему часть бизнеса, офис чуть ли на окраине Москвы купил. А для беременной дочери халупу двухкомнатную купил. Ну, не получилась у Семена сделка, все с самого начала не так пошло, а после той неудачной сделки тесть просто озверел, дотошно проверил все до мелочей, кричал, что он просто олух царя небесного, что небрежности в таких делах быть не должно, и стал, как гриф, следить за его работой. Кому понравится жить под микроскопом? Потом эта демонстрация с выселением их из центра к черту на кулички. Да уж, если бы хоть купил эту халабуду, а то заставил оформить ипотеку. Вот гад!!! Кто в жизни не делает ошибок… он сам святой, что ли…

А ведь тогда могла бы такая пруха получиться с той сделкой, так Петрович сам же, чистоплюй, влез и все испортил.

Раздражение на тестя неожиданно переключилось опять на родителей. Издеваются они, что ли, триста тысяч… да этих денег не хватит на полгода, чтобы заплатить няньке.

Все, хватит цацкаться с ними. Надо позвонить, чтобы отец переезжал к своей сестре, уж она-то как-нибудь на двоих щей сварит… А мать надо забирать и не сюсюкаться. Если на корову и прочую живность сил хватает, то и с малышом справится, меня же вырастила, – подумал он, успокаиваясь.

Семен прибрал бумаги на столе и неожиданно – уже давно такого с ним не было, – в памяти всплыло лицо Лизы.

Это, видимо, дурацкое письмо отца, – пробормотал он, тряхнув головой, но лицо не исчезало.

Ее как всегда лучистые и немного грустные глаза не отпускали его. Сердце опять заколотилось, и в ушах загудела кровь.

Откуда выплыла она к нему из прошлого? Зачем? Давно забытая смешная и трогательная девочка, от которой у того мальчика, от одного взгляда на нее, за спиной крылья вырастали. Тот мальчик тоже исчез, испарился «как дым, как утренний туман», туда, в прошлое, во всяком случае в сегодняшнем Семене его давным-давно уже нет…

– Ты где, Сенька-Везенька? – так отчетливо услышал он ее голос, что даже вздрогнул и оглянулся. Откуда эта блажь? Как странно, почему он не вспоминал ее, почему его память стерла все, что было? А как все было чисто, светло и даже как-то сладко-терпко. Да, а где, интересно, она сейчас? Что с ней? Почему его подсознание до сих пор прятало от него эту лучшую часть его жизни?

Как же он столько лет ни разу не вспоминал ее? Почему? Почему?

Звонок телефона словно разбудил Семена. Во всяком случае, недавнишний морок исчез, улетучился; холодный и прагматичный бизнесмен проснулся в нем.

– Да, я вас слушаю, – приветливо и мягко ответил он на голос, которого уже и не чаял услышать. – Очень рад, что вы мне позвонили… рад.

Мне интересно ваше предложение, – коротко и деловито ответил голос из трубки.

Семен подержал в меру небольшую паузу и сказал, сняв с лица самодовольную улыбку:

– Назначайте встречу в любое время. Я к вашим услугам…

«Ну, ты меня еще попомнишь», – как всегда пригрозил он ненавистному тестю.

Почему-то не хотелось ехать домой. Как всегда, жена начнет ныть, что она сидит одна здесь в заточении…

Начнет причитать, что ее дивная фигура с каждым днем становится все ужаснее и ужаснее, что на копейки, на которые они сейчас влачат жалкое существование, жить просто стыдно. Потом она непременно припомнит, что в такой конуре только мигрантам впору жить… и еще столько всякой ерунды, от которой у Семена начинала болеть голова. Впервые крамольная мысль о том, что жена ему совсем чужой человек, пролетела, оставив холодный след в душе. Семена даже передернуло, и он решил поехать в ресторан и выпить, а, по-большому счету, тупо напиться бы, как тогда, когда тесть сделал ему предложение жениться на его дочери. Да-да, именно он подошел к нему, взял за плечи и, глядя в глаза, спросил: «Я надеюсь, что ты у нас не навсегда поселился, я тебя, пока ты приглядывался к невесте, пригрел, но ведь не нахлебником же навсегда оставил». Лучше бы он отхлестал его по щекам или даже заехал в зубы. Никто и никогда так его не унижал и не попрекал куском хлеба. Он к ним не напрашивался. Тесть сам его уговаривал, чтобы Семен пожил у них, пока не войдет в курс всех дел…

И ведь так все и было: каждый вечер они засиживались над бумагами, а будущая теща потом звала их за сказочный стол. Она же доставала билеты на самые модные спектакли, буквально насильно выталкивала их с дочерью куда-нибудь вместе.

Его мрачные мысли прервал телефонный звонок. Высокий девичий голосок прощебетал: «Завтра в четырнадцать двадцать вас ждет Сергей Иванович, пропуск будет внизу…». Сердце Семена отмякло, смешным показалась его зло на тестя. Опять раздался звонок телефона, и Семен с игривой ласковостью ответил: «Что еще ты забыла сказать мне, красавица…». В трубке послышалось тяжелое дыхание, кто-то всхлипнул…

«Опять эта дура будет истерить», вздохнул Семен, но радость предстоящей сделки смягчила его сердце, и он миролюбиво проговорил жене: «Ну, что еще у нас случилось, зая моя?».

Незнакомый старческий голос после приглушенного рыдания произнес: «Племяннушка мой дорогой, крепись, сыночек, твоя тетка Галя не с доброй вестью к тебе: ушел папка твой, детка, покинул нас».

Семен просто озверел от глупейшего известия. Они что, все издеваются над ним? Куда-куда он ушел? Неужели нашел себе бабу помоложе мамки, вот старый… а тоже мне: «оба-два, оба-три».

– Тетя Галя, скажите ему, что я приеду и покажу ему, где его место. К кому он там мог уйти, к дачнице какой-нибудь? Я проведу переговоры и приеду, разберусь с вашим бермудским треугольником.

На противоположном конце все стихло, и Семен облегченно вздохнул.

– Скажи мамке, что я дня через три приеду и наведу там порядок в ваших страстях-мордастях. Теть Галь, а к кому это он там ушел? – уже даже игриво спросил он.

– Ко Господу, сыночек, ко Господу, – выдохнула тетка.

– Что-что, – все еще улыбаясь, переспросил Семен, – к какому еще господу?

– Тебе, сынок, сегодня вылетать надо. Мать совсем не в себе, от меня тоже толку мало. Надо похороны готовить, сынок.

Холодный пот прошиб Семена. Какие похороны, у него завтра сделка всей его жизни, от нее зависит его будущее…

– Приезжай, сынок, Богом молю, я от матери не могу отойти, а все надо по-людски справить, Сеня, – давясь слезами едва выговорила тетка, – приезжай…

«А, может, все и к лучшему, – промелькнула мысль, от которой ему самому стало не по себе, – а что, теперь матери некуда деваться. Вот только как быть с завтрашними переговорами, я же сам сказал, что в любое время…».

Отбой словно разбудил Семена. Он набрал заветный номер телефона и даже вздрогнул, когда после первого же гудка по-деловому жесткий голос ответил: «Что вам еще непонятно, я сказал все, что хотел…». Семен начал было говорить, что у него чрезвычайная ситуация, на что из трубки ему отрезали, что только завтра подробности этого проекта возможно будет согласовать с инвесторами из-за рубежа…

На попытку Семена перенести встречу голос еще более жестко отрезал: «Мы с вами не в бирюльки играем. Да, запомните, что меня не интересуют Ваши личные трудности». В трубке раздался оглушительный отбой.

Тут только Семен почувствовал, что он стоит навытяжку и так сжимает трубку телефона, что рука онемела, ноги его подломились и бессильные злые слезы покатились по сведенному судорогой лицу.

У других людей родители, как родители, а здесь, – все не слава богу…

Вопреки своей пунктуальности, Семен сгреб все бумаги со стола и комом бросил их в портфель. Захотелось напиться вдрызг, до потери сознания, тем более, что его мозг, словно издеваясь над ним, опять с пугающей четкостью, как вспышкой из далекого прошлого, осветил его смутную душу улыбкой Лизы.

Стало больно в груди, так больно, что впору самому ложись и умирай вслед за отцом. Жалко было себя до слез. Чем он хуже этих самодовольных папенькиных сынков? Голова разламывалась, жить не хотелось. Он чувствовал себя загнанным в угол беспомощным зверьком, которому никто не может помочь, у которого нет надежного тыла, нет ничего, за что можно было бы зацепиться, за кого можно было бы спрятаться. Семен решил, что с отцом уже хуже, чем есть, не будет, поэтому надо спасать себя самого… Ему как-то сразу стало легче. Завтра он провернет такую комбинацию, что тесть долго будет распутывать ее, да и вряд ли распутает.

Семен, даже не убрав всех бумаг со стола, чего он себе никогда не позволял, закрыл кабинет. Он отправился пока даже не думая куда, но точно зная, что не домой. Уже с крыльца он открыл дверцу своего Лексуса. Еще не так давно эта машина была гордостью Семена, а сейчас он представил, как после завтрашней сделки бросит ее на площадке перед домом тестя. От этой мысли ему вдруг стало так весело и свободно, что он сел в машину и помчался вперед, да все равно куда, главное, уехать от себя сегодняшнего, и – быстрее туда – в победоносное завтра.

По пути он вспомнил небольшой ресторан и небрежно бросил своего недавнишнего любимца на стоянке.

«Напиваться, конечно, нельзя, хотя очень хотелось, но чуть-чуть расслабиться надо», – разрешил себе Семен.

В зале ресторана было тепло, сумеречно и уютно. Играл оркестр что-то знакомое, старое…

Семена заботливо проводила за свободный столик очень миловидная девушка, которая вкрадчиво спросила, будет ли он один или ожидает даму. Он объяснил понятливой блондинке, что он хочет отдохнуть и расслабиться после очень трудного дня, а что касается того, один он или нет, выразительно посмотрел он в понимающие глаза прелестницы, – это уж как карта ляжет…

Семен попросил для начала графинчик с холодной водкой и самую лучшую закуску под нее. Было ясно, что молодой человек очень понравился собеседнице. Жена все-таки была права, утверждая, что его всегда и везде будут встречать по одежке. Вот и эта девица стала сама любезность после того, как просканировала его с ног до головы.

Семен сел за столик и обрадовался вовремя принесенной водке с закуской. После двух рюмок он почувствовал тепло и расслабление. Вдруг он услышал знакомую мелодию, от которой замерло сердце… Лиза! Опять ее огромные глаза заглянули в его смятенную душу. Семен тогда впервые пригласил ее на танец именно под голос Джо Дассена: «О, Елисейские поля»… Это было на выпускном вечере. Но, как ни странно, Семен налил еще рюмку водки, чтобы быстрее избавиться и от этих воспоминаний – от них опять почему-то проснулась тревога.

Запиликал телефон, но Семен не глядя на экран, отключил сигнал. Меньше всего ему бы хотелось сейчас объясняться с женой, слышать ее голос. Да и вообще видеть ее не хотелось. Уже автоматически Семен плеснул в рюмку еще водки, и наконец-то пришло то, давно забытое, ощущение полетной легкости.

К столику приблизилась прелестница-блондинка, она спросила Семена, чего бы ему еще хотелось вкусненького… И наклонилась, чтобы поправить якобы сдвинувшуюся скатерть… Духи ее были хороши, декольте ее было еще лучше, и он спросил, взяв ее холеную ручку и приблизив ее к губам: «А не хотелось бы Вам продолжить наше знакомство в прекрасном закрытом клубе, несравненная? Мы уже так давно знаем друг друга, что уже пора познакомиться ближе…». Он показал ей циферблат швейцарских часов, которые ему подарили тесть и теща на свадьбе.

iknigi.net

Дневник Пети Васина и Васи Петина

Часть 2. Каникулы

Деревня Малиновка

2 июля. Впервые мы приехали летом не на море, где живут мамины родители, а к папиным родственникам в деревню Малиновку. Писать дневник теперь буду я, Петя, у меня на каникулах вдруг проснулась тяга к сочинительству, а Васи, наоборот, стал прорезаться критический склад ума. Правда, Вася считает, что я пишу многословно. Вот и посмотрим, какой из меня получится писатель, а из Васи критик.

Я, Вася, папа, дядя Петя, моя мама и Мурзик помчались на нашем Звере с Конфеткой до Малиновке намного быстрее, чем нам бы с Васей хотелось. Было так здорово! Мы останавливались около озер, жгли костры, купались и загорали. Тетя Оля полетела в Париж на конференцию и приедет к нам на поезде позже.

Первый день в деревне промелькнул, как ус коренный фильм. Все было странным и загадочным. Ну, завтра разберемся, что к чему. Спокойной ночи.

Петя В.

Прямо не знаю, что делать с этим сочинителем. Главное ведь и не рассказал: мы решили готовить себя для полетов в космос и проводить исследовательскую работу. Полно проблем и с нашими личностями: я боюсь высоты, а Петя замкнутого пространства.

В деревне действительно много интересного: за нами кто-то следил, бегал вдоль забора и громко сопел. Потом прилетела большая ворона и стала нас рассматривать, как будто не мы исследователи, а она. Мы ее спросили: «Кто ты такая?» А она как-то так, просто, ответила: «Крава». Не успели мы опомниться от Кравы, как во двор вбежала маленькая старушка, кинулась к нам с поцелуями, а потом спросила: «Не пробегал ли здесь Борька?» Мы ей ответили, что ни какого Борьки мы не видели. Тогда она заохала и, крикнув нам, что этот негодяй опять убежал купаться, понеслась в сторону речки. Крава снялась с крыши и полетела ей вслед. Едва они скрылась из виду, как прибежала белобрысая смешная девчонка и спросила, не видели ли мы бабу Нюру. Мы махнули рукой в сторону речки, и девчонка ускакала за бабушкой. Странности продолжались. Только она исчезла за березами около реки, как тут же вбежала во двор со стороны деревни, откуда появилась в первый раз.

Она опять поздоровалась, снова спросила: «А бабу Нюру не видели?» Мы совсем обалдело махнули в сторону берез, и она умчалась туда же, в сторону речки, как и в первый раз. Мы стали ждать того, что, как только она скроется около речки, так мгновенно опять появится из деревни. Но этого не произошло, и мы, поужинав, решили, что расследуем все завтра, а сегодня — спать!

Вася П.

Баба Нюра

3 июля. Утром, когда мы вышли во двор, увидели вчерашнюю старушку. Мама сказала, она родная сестра папиной мамы и мне приходится двоюродной бабушкой.

А баба Нюра опять целовала меня, заодно и Васю и говорила, что с сестрой они были близнецами и как рада была бы моя бабушка, если бы дожила до этого счастья.

Баба Нюра пригласила нас на завтрак и сказала, что познакомит нас со своими. Конечно, нам не очень хотелось, что бы нам в довесок привязали малолетку Борьку, но родня есть родня.

Петя В.

3 июля. Мы перешли через дорогу и оказались во дворе двоюродной бабушки. На столе под березой нас ждали оладьи, самовар и лесная земляника.

Скоро стали собираться СВОИ. К нам подбежало странное худое, поджарое существо, похожее на пятнистого поросенка. Оказалось, что это и был поросенок! Кроме того, это и был тот самый Борька, которого искала вчера баба Нюра. Крава была тут же во дворе. Она перелетела с березы на забор и стала нас изучать, наклонив го лову набок.

— А вот и Клава, — представила нам ее бабушка.

— Крава, — поправила бабушку ворона.

— Ну, Крава так Крава, — согласилась хозяйка.

Видимо, среди СВОИХ Крава была главнее Борьки, потому что его представили вторым.

Борька больше был похож на собаку, чем на поросенкa. Он свободно бегал по дepeвне. Одна из забот нашей бабушки и заключалacь в поиске свободолюбивого Борьки, который еще был не прочь и поплескаться в речке. Мы угостили Борьку оладушками, он похрюкал и вдруг начал носиться вокруг нас по двору, громко посапывая. Тут-то мы и догадались, кто это вчера подглядывал за нами.

Мурзик сидел у мамы на руках. Похоже, что ему не очень-то хотелось признавать жизнерадостного Борьку своим. Он шипел и пытался вы рваться из маминых рук.

— Ну, чего вы там прячетесь, — вдруг, не оборачиваясь, через плечо проговорила баба Нюра. — Вот, прошу любить и жаловать — Даша и Маша.

Мы с Васей подумали, что опять будем знакомиться с какой-то живностью, что опять появились СВОИ. Оглянувшись, мы увидели, что из-за забора выглядывают две одинаковые девчонки.

- Твои троюродные сестры, — представила белолобрысых близняшек бабушка. — Ну, идите уже к столу, оладьи простынут.

Девчонки в мгновение ока не хуже мальчишек перемахнули через забор.

— Привет, — глянув на нас, произнесли Даши-Маши.

— Не хватало, чтобы они сели нам на хвост, — проворчал Вася.

Девчонки как будто услышали то, что прошептал Вася, и неожиданно сказали бабе Нюре: «Мы с ними не собираемся нянчиться, знаем этих городских.,- И презрительно прыснули в кулачки.

— А никто вас и не просит их нянчить, они сами по себе ребята самостоятельные, — сказала мама и вскрикнула, так как Мурзик выпрыгнул из ее рук и оказался около огромной гусыни с маленькими гусятами. Гусыня, похоже, встревожилась меньше всех. Она презрительно посмотрела на Мурзика. Но зато перед котом спикировала Крава и намекнула ему, что не стоило бы встречаться с ней нос к носу, а вернее, но к клюву.

— Вот еще, знакомьтесь: Гога. — Бабушка наклонилась и погладила гусыню с мужским именем по голове.

На этом наше знакомство со СВОИМИ закончилось.

Петя В.

Да, нам все больше начинает нравиться эта веселая компания. Историю Гоги мы узнали уже потом. У бабы Нюры в эту весну не было ни одной гусыни, а она очень хотела завести маленьких гусят. Ей и посоветовали накормить Гогу пьяными ягодами из вишневой наливки.

— Когда он уснул, я ему и подложила маленьких инкубаторских гусят, — рассказывала баба Нюра. — Гога проснулся, принял гусят засвоих и с тех пор воспитывает их как отец. Крава помогает ему как заботливая мама, оберегает гусят от кошек и коршунов.

Но оказалось, что это еще не все СВОИ! Баба Нюра, пригорюнившись, сказала, что еще Дуня с Федюнькой в бегах…

Белобрысые демонстративно не хотят с нами общаться. А нам и не до них. За огородами мы нашли поляну с огромным дубом. У дуба, видимо, грозой была сожжена верхушка, и где-то на высоте двадцати метров образовалась созданная природой смотровая площадка. Это будет первый плацдарм для тренировок будущих космонавтов.

Вася П.

Чужие

4 июля. Мы с Васей решили изучать с нашей крыши окрестности. В бинокль хорошо были видны и речка, и дубовая роща за ней, и озера. На краю деревни мальчишки гоняли мяч, на опушке паслись коровы. Во дворе дома дяди Мити пpыгали на скакалке близнята, Вася даже изучал число веснушек на лице у Даши.

С другой стороны села было видно кладбище, рядом с ним стояла полуразрушенная кладбищенская часовня и дом.

Мы еще не знаем своих односельчан, но все-таки у нас возникло странное ощущение чужих, когда в бинокль мы увидели около дома на кладбище троих незнакомцев. Они отдирали доски, которыми крест-накрест были забиты окна домa, в котором когда-то, как говорила баба Нюра, жила семья священника. Даже в бинокль было видно, что люди эти были какими-то угрюмыми, потому, наверное, и решили поселиться в таком жутком месте. Они молча отдирали доски, мрачно озираясь по сторонам. Один из них, похоже, знал дом и бывал здесь прежде, потому что он сбегал в сарай, принес оттуда ведро, набрал из колодца воды и вообще вел себя как хозяин.

— Ты бы смог поселиться и жить около кладбища? — спросил я Васю.

— Чего я там потерял, — зябко передернув плечами, ответил он.

— А ты мне говорил, что смог бы, как Том и Гек, на спор пойти ночью на кладбище, — сказал я ему, а заодно припомнил, что он меня назвал трусом, когда я честно признался, что я бы побоялся.

— Может, это какие-нибудь бомжи из города приехали, — хитро перевел разговор на другое Вася.

— Ага, бомжи, ты посмотри, как они одеты, — передал я Васе бинокль.

Вечером за ужином баба Нюра сказала, что теперь надо ухо держать востро, так как из тюрьмы вернулся Ванька Расстрига и привез с собой каких-то бандюганов. Мы с Васей переглянулись: похоже, в Малиновке прекращается спокойная деревенская жизнь. Но ведь это же здорово! Будет и нам что рассказать после каникул.

Петя В.

Операция «Дуб»

6 июля. Мы с Васей совершили подвиг! 3абрались на дуб, вернее, на его смотровую площадку. С вечера мы сложили все, что было необходимо для высотных тренировок: веревочную лестницу, бинокль, сухари, фляжку с водой, командирские часы с компасом и блокнот для записи своих ощущений.

Будильник мы поставили на пять утра, потихоньку выбрались из дома и почти по-пластунски отползли за огороды, чтобы за нами не увязались Крава или Борька.

Подъем на смотровую площадку был трудным.

Все из-за того, что Вася боится высоты.

— Вася, давай будем петь, это воодушевляет, — предложил я и запел: — «Антошка, Антошка, пойдем копать картошку…»

Вася стал тихонько подпискивать мне: «Антошка, Антошка…»

Он, конечно, скорее ныл, чем пел, зато я орал во всю ивановскую…

— Все, Петя, я больше не могу, у меня кружится голова, у меня трясутся руки и ноги…

— Не смей смотреть вниз и, главное, не переставай петь, — сказал твердо я и завопил: «Чунга-Чанга, обойди весь свет, Чунга-Чанга, места лучше нет».

Вася вроде бы немного приободрился, так как запищал еле слышно: «Све-е-е-т, н-е-е-ет…» Нам приходилось петь разные песни, чтобы Вася лез наверх и не смотрел вниз. Орали мы, как кошки. Пел, конечно, я, а Вася только пищал. Но потом у меня сорвался голос, и я уже не пел, а только шипел, но, когда замолчал, Вася начал ныть, что он сейчас свалится. Мне при шлось, чтобы успокоить его, запеть успокаивающую колыбельную медведицы, которую она пела для Умки.

— «Ложкой снег мешая, ночь идет большая», — ласково похлопывая Васю по спине, зашипел я.

Как ни странно, но на какое-то время Вася перестал всхлипывать и стал двигаться вверх. Поднимались мы часа два, но когда оказались на площадке, то были удивлены, что по часам прошло только сорок минут, а нашего внутреннего времени — не меньше двух часов. Мы тут же это записали в блокнот.

Площадка была просто потрясная. На ней мы могли даже передвигаться, правда, передвигался вначале только я, а Вася лежал ничком и мелко дрожал.

— Хорошо живет на свете Винни-Пух, — запел я, конечно, если это можно было назвать пением. Потом я посадил Васю и привязал его за талию к ветке и уж только потом заставил встать на ноги. И, о чудо! Привязанный Вася смирился с высотой.

Как на ладони отсюда была видна вся деревня, и речка, и поросенок Борька, который, видимо, опять удрал от бабушки и несся на всех парусах к речке. Далеко на краю опушки бродила какая-то корова с теленком. Но то, что мы увидели еще, заставило даже Васю перестать бояться высоты и ныть. Маша и Даша с букетами пионов шли через поле с подсолнухами в лес. Зачем в лес, в котором полно цветов, нести цветы? Ну у меня и родственнички…

Мы записали свои ощущения, особенно Васины. — Вась, видимо, в космосе нам тоже придется петь, тебе сразу становится лучше.

Вася вдруг ткнул меня локтем в бок и сунул в руки бинокль: мои сестры возвращались из лесу, но без цветов. Видимо, их родственникам, которые в бегах — Дуне и Федьке, — не хватало лесных цветов, и сестрицы отнесли им садовых. Ну и ну.

О том, что было позже, вспоминать не хочется.

Я отвязал Васю и стал спускаться первым. Вася сел и твердо сказал: «У меня кружится голова, меня тошнит, и я ни за что не стану спускаться вниз, лучше умру здесь…» Я его уговаривал часа два, гладил его по голове, я бы на него и кричал, но все, что я мог делать, это шипеть, и я шипел!!! Но Вася опять почему-то стал плакать. Потом уже стал всхлипывать и я, когда увидел, что наши родители собрались у речки, мама плачет, а все в страхе кричат: «Вася, Петя…»

Наконец под далекие крики родителей, под лай собак и мое шипение Вася начал спускаться, наступая иногда на мою несчастную голову. Вот уж спускались мы действительно два часа.

Петя В.

Да, описать то, что мы пережили, невозможно. Тетя Оля плакала. Она начала даже складывать вещи, но папы ей напомнили о том, как две хорошо всем знакомые девочки в детстве тоже мечтали стать космонавтками и прыгали с деревьев с зонтиками! А мальчики ведь с дуба не прыгали, а только спускались по веревочной лестнице…

Что бы мы делали без наших пап?

Вася П.

Щедрый подарок — это по-нашему!

8 июля. Наши папы решили сделать автопилот для Зверя с Конфеткой. Мамы возмущаются и считают, что они вдвоем пойдут учиться вождению в обычную автошколу и научатся гонять на «Победе» так же, как это делают все, никакого автопилота не понадобится. Папы соглашаются с мамами, но работу над управляющей программой для Зверя продолжают.

Мы с Васей думаем, что ведь это действительно полная победа над нашими Олями! Доказали изобретатели: в век технического творчества без изобретений и без нас, то есть изобретателей, — никуда!

Васина Оля приехала с конференции счастливая и привезла с собой из Парижа настоящую француженку, она тоже детский врач. Элен год стажировалась в Петербурге, поэтому немного говорит по-русски.

Мамы стали водить Элен с собой за ягодами грибами в лес и на подводное плавание на соединяющиеся озера.

Мама говорит, что Элен привезла нам царский подарок, трюфели, которых собирается превратить в самое изысканное блюдо. Элен рассказала, что на аукционе в этом году индонезийcкaя миллиардерша купила один такой гриб трюфель весом килограмм и двести граммов за сто двадцать тысяч долларов. Конечно, ее трюфели не аукционные, но от этого они не менее вкусные.

В Интернете мы с Васей быстро выяснили, что трюфели растут под землей на глубине двадцати сантиметров и что часто для их поиска дрессируют свиней. Мы тут же сообразили, что легко можем переплюнуть в щедрости Элен! Для этого надо Борьку научить отыскивать эти трюфели в нашем лесу, около деревни.

Про Борьку мы еще не успели рассказать. Он бегает за нами везде как пес, даже еще и к лучшему, что он не собака, иначе мирно с Мурзиком они не ужились бы.

Вначале кот ревновал нас с Васей к Борьке. Но когда мы посадили его на поросенка и тот, похрюкивая, начал катать Мурзика вслед за нами, кот смирился с нашей привязанностью к свинтусу.

Когда наши мамы после завтрака повели Элен на озера, мы решили приступить к исполнению плана «Щедрый подарок — это по-нашему». Я достал из холодильника трюфели и стал предлогaть их Борьке. Тот крутил носом и упирался, но парень он добрый и сговорчивый. Поэтому мы хоть и с большим трудом, но все-таки уговорили Борьку попробовать эти бесценные заморские дары. Хорошо, что мы уже подружились с сестрицами: они нам помогали скармливать эти страшилки поросенку. Да и к тому же мы-то грибных мест не знаем, а близнята знают лес как свои пять пальцев.

Последний гриб мы так и не смогли скормить Борьке, он решил проявить характер и наотрез отказался есть эту гадость. Даша сказала: «А что, я понимаю Борьку, мне эти грибы тоже не нравятся, я бы есть их тоже не стала». За этим экспериментом нас и застала баба Нюра. Когда мы ей объяснили, чем это мы кормим Борьку и для чего, она рассмотрела оставшийся гриб и рассмеялась. Потом объяснила нам, что хотя эти грибы у нас и водятся в дубовой роще за речкой, но поспевают они на Покров, с первым снежком.

У нас с Васей внутри все похолодело: неблагодарному, упирающемуся Борьке мы скормили золотые французские грибы, а операция «Щедрый подарок — это по-нашему» потерпела крах. Мы просто даже боялись представить, что будет, когда обнаружится пропажа трюфелей! Что будет с мамами? А как это переживет француженка? Увидев наши несчастные лица, баба Нюра до стала из своей корзинки два белых гриба и предложила перетренировать Борьку на эти грибы.

— Отведите-ка мальчишек на заветное местечко, — велела она своим внучкам.

Борька все-таки настоящий друг, он быстро понял, что мы чем-то расстроены, поэтому, даже не сопротивляясь, съел шляпку боровика, хрюкнул и затрусил со двора. Мы впервые такой огромной компанией отправились в дальний бор.

Пройдя густые ельники, уже в бору мы с Васей поняли, что к этому приключению мы еще не готовы: мы боялись леса и совсем не умели ориентироваться в нем. А если у нас про изойдет вынужденная посадка и наш спускаемый аппарат сядет в тайге? Придется нам и этот пробел в самовоспитании восполнять. На заветном месте вначале грибов не было, но когда мы скормили Борьке еще один гриб и попросили его поискать, то, на радость и удивление всем, сообрази тельный Борька делал это просто блистательно. В итоге мы собрали столько боровиков, что Маша, как старшая (на семь минут) сестра, отправила Дашу за двумя коромыслами и четырьмя корзинами.

На наше счастье, возвращаясь в село, мы встретили мам и Элен. От живописной картинки, которую мы представляли, всем стало весело: мы с Васей, Маша с Дашей, по двое на коромыслах, едва тащили полные корзины грибов, вокруг нас бегал и радостно хрюкал Борька. Верхом на нем восседал Мурзик. Вокруг нас, как буревестник, носилась Крава. Мамы были довольны, что для Элен было устроено настоящее цирковое шоу. Мы не много успокоились, особенно после того, как баба Нюра пригласила всех на грибницу и на жюльен. Столько жюльена — целый чугунок на всех при готовила моя двоюродная бабушка — Элен никогда не видела и радовалась как девчонка. А как радовались мы! Ведь сегодня никто не вспомнил про трюфели!

Петя В.

Ничего, завтра вспомнят. Как нам пережить завтрашний день? Вечером родители повели француженку гулять по деревне, а мы с Машей и Дашей сидели на крыше дровяника, который мамы превратил и в солярий. Впервые мы радовались, что, как будущие космонавты, рассказа ли девчонкам так много нового и интересного про звездное небо, галактики, Млечный Путь.

— Вот, смотрите, видите этот ковш? — спросил я, показав на Большую Медведицу.

— Какое странное созвездие — Ковш, — удивленно протянула Даша.

— Ну, ты даешь! — Я удивился не меньше ее. — Это же Большая Медведица, разве ты это го не знаешь?

Я с таким недоумением посмотрел на Дашу, прямо в ее огромные глазищи, и со мной что-то случилось. Сердце мое словно оборвалось и упало вниз, а потом заколотилось так, что я испугался, что его стук слышно не только на крыше, но и во всей деревне. Я начал считать про себя баранов, чтобы успокоиться. Видимо, меня так разволновало созерцание звездного неба.

Девчонки даже перестали воображать, не хихикали, не переглядывались, поджав губы, а слушали, открыв рот, их глаза так блестели, что… да и вообще, если честно, то они хотя и белобрысые, но симпатичные. Похожи они, конечно, так, что, если бы не командирский тон Маши, мы бы никогда не смогли сказать, кто из них кто. Маша по характеру очень похожа на Журку, я думаю, что и драться бы смогла, как мальчишка, а Даша добрая, как Варька. Вот только мне не нравится, что когда мы улеглись спать, то я все время видел перед глазами боровики и Дашино лицо, а когда я как другу рассказал об этом Пете, он сказал, что у него тоже такая же картина, только чье у него лицо, он не знает. К чему бы это? Наверное, к завтрашним неприятностям с трюфелями.

Вася П.

Инструктор по дайвингу

11 июля. Элен, оказывается, инструктор по дайвингу, глубоководному нырянию. К приезду Элен папы раздобыли у знакомых в клубе дайверов три настоящих акваланга. Француженка главная в новом увлечении наших Оль.

Наши озера очень глубокие, местами глубина доходит до пятнадцати метров. Вода в них прозрачная. Мамы и Элен предполагают, что, не смотря на то что на земле озера являются от дельными водоемами, на самом деле между ними есть связь, что это единая водная система.

Мы с Васей решили посмотреть, как наши мамы начнут дайвинговать, но в это время на берегу мы увидели Расстригу с его хмурыми гостя ми. Они расположились на берегу озера, развели костер и мрачно что-то рисовали на песке.

Надо срочно разведать, что за люди, эти отдыхающие. Тем более, баба Нюра вчера сказала, что Ванька Расстрига говорил в магазине про ученых, которые к нему стали на постой, мол, изучают муравьев, но ищут они редкостных муравьев — белых. Живут такие муравьи в старых муравейниках, в тех, которым не менее ста пяти десяти лет. Он все приставал к пожилым людям с расспросами, не видели ли они где-нибудь белых муравьев. Вечером мы реши ли спросить у. наших пап про этих муравьев-долгожителей.

— А что, такие муравейники могут быть? — спросила моя Оля.

— Ну, слоны, попугаи живут долго, но что бы муравьи…

— А вот у нас есть свои ученые-исследователи, пусть они нам и найдут ответ на этот вопрос, — весело сказал дядя Петя.

Мы сразу заподозрили, что здесь есть какая то загадка, и нырнули в Интернет. Оказалось, что никаких белых муравьев нет, а есть белые термиты, их иногда и называют белыми муравьями. У нас в России они не водятся.

— Как это может быть, ученые, а этого не знают? Это очень подозрительно, — решили мы.

В «Яндексе» мы быстро нашли, что муравейники действительно могут на одном месте существовать до ста лет и более… Может быть, хмурые чужаки просто плохие ученые? Надо все-таки узнать о них побольше.

Вели себя эти ученые, надо сказать, у озера странно: прямо на берегу стали жарить шашлыки, открывать одну за другой бутылки пива и бросать пустые бутылки, не отходя от костра, в кусты… Кроме того, они начали комментировать каждое движение наших Оль и Элен, хохотать и приглашать их на шашлыки. Мамы вначале терпеливо, молча сносили все комментарии «ученых», но, когда эти энтомологи стали называть мам мочалками, нам пришлось помочь мамaм собрать снаряжение и перейти с Белого озеpa на второе — на Бирюзовое. А Элен все спрашивала: «Что есть мо-чал-ки?» А кто его знает, может, это что-то из терминов по энтомологии.

Петя В.

Петя не написал самого главного, что мы потом, вечером сбегали на озеро. Этих ученых там уже не было, но они оставили после себя мусор, а на песке сохранился странный рисунок: холм в виде большого муравейника, от которого расходились волны. Видимо, это были изображены муравьиные тропы. А под холмом был нарисован большой муравей. Может быть, действительно энтомологи?

Вася П.

Двоюродный дядя Дмитрий

13 июля. Чтобы не нервировать наших Оль хоть один день, мы решили сегодня заняться чем нибудь совсем безопасным, даже домашним. Конструированием, например. Еще в прошлом году родители подарили нам тандем — двухместный двухколесный велосипед. Мы привезли его в разобранном виде с собой в деревню и для начала решили его собрать, а потом приладить к нему небольшой парус. У нас будет сухопутный велопарусник!

Займемся этим сразу после завтрака и знакомства с дядей Димой.

Да, знакомство было совершенно в духе всего того, что творилось в месте этой земной аномалии — деревни Малиновки…

— Вася, мне кажется, что я схожу с ума: смотри, передо мной сидит мой папа? Да? Вот он, в спортивной футболке, фирменных шортах и суперских кроссовках. А теперь оглянись, к нам подходит… тоже папа?

Вася недоверчиво оглянулся и, похоже, тоже обалдел.

— Да, Петя, это тоже твой папа, — растерянно подтвердил надежный друг, — но он по чему-то в старых трениках и домашних тапочках.

Папин двойник схватил меня на руки и за трубил, как иерихонская труба:

— Племяш, вырос-то как!

При этом он начал тискать и подбрасывать меня вверх, как будто я тряпичная кукла. И дело не в том, что он не в прикиде, а в том, что я этих фокусов с нашей семьей просто не люблю, когда все раздваивается: то две девчонки, то две бабушки, то два папы.

Дядя Дима только что вернулся с сенокоса, он — папа Маши и Даши, кроме того, сын бабы Нюры, а еще он фермер и разводит коней.

— Ну, племяш, — басил он, — вот с другом и будешь со мной ходить в ночное, как мы с твоим батей когда-то.

«В какое ночное?» — думал я, переводя дыхание после полетов вверх-вниз. Он еще трубил бы что-то, но в это время с крыльца, в своем розовом пеньюаре, стала спускаться Элен. Вот тут-то мы и поняли: недаром мамы говорят, что красота это страшная сила. Дядя Дима уронил рыбу, которую он наловил к завтраку, пробормотал «здрасте», перепрыгнул через забор и умчался через дорогу к себе во двор. Взрослые засмеялись. Элен, похоже, была довольна про изведенным впечатлением.

Пока взрослые пили кофе, а мы какао с печеньем, в соседнем дворе царило какое-то оживление. Минут через тридцать к нам направилась команда наших своих. Впереди шел какой-то еще один папин близнец в белом спортивном костюме и белых кроссовках. Он держал за руки Машу и Дашу, которые тоже были в белых платьях, с бантами на головах. Вид у близнят был недовольный, и они все пытались сорвать с головы банты. Мы с Васей переглянулись и все поняли: это был дядя Дима! Видимо, он почувствовал, что своим видом роняет честь Малиновки, и за это время и сам приоделся, и двойняшек принарядил, и явился на завтрак к иностранной гостье. Его жена, тетя Люся, несла огромный поднос с земляникой и ежевикой, а сзади с блинами и сметаной семенила баба Нюра и все-все-все: семенил Борька, парила Крава, важно выступал Гоша с гусятами и… и еще протискивалась в калитку какая-то корова с крупным теленком.

Баба Нюра попыталась запретить корове войти в наш двор, но потом повернулась к нам и радостно сообщила, что Дунечка с Федюнькой вернулись.

Уф! Устал я описывать этот карнавал! Но все это как-то сгладили восторг Элен и радость мам, принимавщих гостей.

Петя В.

Да уж, картинка прямо для кино. Одно хорошо: сегодня опять никто не вспомнит про трюфели. Непонятно, почему так Петя обалдел, что тут странного, у двух близняшек родились похожие на них и друг на друга мальчишки. Хотя, если честно, то всем было на что посмотреть.

Но кроме двойника Петиного папы, мне еще понравились беглые Дунька с Федюнькой.

Сегодня мы спим на крыше солярия, то есть на крыше сарайчика с дровами… Смотреть в звездное небо — это так здорово!

Вася П.

Boвка — Соловей-разбойник

15 июля. Сегодня мы опять вспомнили про свой велосипед. Вывели его и рванули по деревне всех удивить и себя показать. Конечно, тандем, это супер! Мы не ехали, мы просто летели!

Летели, пока не долетались. У спуска с Красной горки, мы услышали какой-то залихватский свист. Прямо перед нами на дороге возник мальчишка, который, заложив пальцы в рот, свистел так, что у нас чуть перепонки не полопались. Похоже, он был немного старше нас. Мы несемся, а он стоит на дороге, как вкопанный. Я сижу за рулем и чувствую, как Вася колотит меня по спине и кричит: «Тормози! Сейчас задавим этого придурка!»

Это было последним, что я услышал. В следующий миг мы уже летели кубарем через руль, а мальчишка хохотал над нами, хотя нам хотелось плакать. Колени у нас были содраны, у Васи из носу текла кровь, а наш тандем валялся на дороге со свернутым рулем, и колеса его бешено крутились.

Мальчишка нагнулся над нами, вначале меня схватил за грудки, а по том Васю и так тряханул, что у меня чуть не отвалилась голова.

— Чтобы я вас здесь больше не видел! Поняли, дачники-неудачники? — зло процедил он сквозь зубы, пнул велосипед, повернулся и ушел во двор дома напротив.

Мы с трудом поднялись, поправили руль, но ехать уже не могли и повели свой тандем домой. На душе скребли кошки. Зачем он так с нами? За что? А за то! Чужие мы в деревне. Пока чужие. Но почему он такой злой? Это надо бы разузнать. Одно противно, что мы оба испугались его. А с этим чувством надо бороться. Ведь храбрость, как говорит мой папа, это не тогда, когда ты не боишься, а когда можешь побороть в себе страх. Нам даже и не хочется писать о том, как среагировали мамы на наши ссадины и ушибы.

— Все, никакого велосипеда, вы не умеете, как нормальные люди, ездить не падая… — выговаривала моя мама, прижигая наши раны.

— Правильно, — иронически отозвался папа, — сиди, сыночек, около мамы, никакого велосипеда, никаких прогулок, там ведь тоже можно споткнуться и упасть…

— Да мы бы и не упали, если бы не Соловей разбойник, — разгорячился я.

Мама тут же хотела отправить папу за милиционером в район.

— Эка невидаль, — разумно возразил папа, — мальчишки познакомились.

— Это называется знакомство, — чуть не заплакала мама. — Все, завтра за забор ни ногой, если не хотите, чтобы мы с Олей не уехали от вас в город. Вот тогда делайте что угодно!

Петя В.

Корова, которая гуляет сама по себе

16 июля. Утром мы проснулись очень рано, так как баба Нюра кого-то очень строго отчитывала. Мы сели на своих матрацах и увидели, как бабушка стоит, раскинув руки в стороны, а перед ней, виновато опустив голову, стоит Дунька, ее корова, с бычком Федькой. Расстроенная баба Нюра увидела наши всклокоченные головы и, обращаясь уже к нам, продолжила стыдить Дуньку:

— Вы только посмотрите на эту бесстыдницу. Ей мало того, что она убежала из дому, бродила по округе, рискуя своим и Федюнькиным здоровьем, так она пропадала неведомо где и таскала бедную кроху за собой. — Баба Нюра протянула к нам руки, ища поддержки.

Правда, кроха была почти одного роста с бабушкой, но вел он себя и правда как малыш: он радостно болтал головой, а один раз даже умудрился лизнуть бабушку в лицо.

Дунька смотрела то на бабу Нюру, то на нас, то, виновато, на Федьку. Мы, спросонья совсем обалдевшие, все-таки поняли, что веселая жизнь в нашей Малиновке, похоже, обеспечена нам на все лето. И даже позавидовали Элен, которая побоялась наших комаров и осталась ночевать в доме.

— И что вы думаете, люди добрые, — продолжала баба Нюра, — ушла, и где уж ее только не видели: то пятью верстами справа от Малиновки, то десятью — слева… я бедного Дмитрия загоняла в поисках.

В этом месте бабушка нагнула голову Федора, встала на цыпочки и поцеловала кроху в лоб, в белую звездочку. Потом баба Нюра опять повернулась к нам и продолжала гневную речь про бес печную мать, которая из-за своего свободолюбия подвергает риску здоровье и жизнь Федечки. Она так увлеклась, что не заметила, как Дунька и Федя исчезли за поворотом. Когда же они скрылись из виду, мы все не выдержали и засмеялись. Тут уж и баба Нюра поняла, что ей опять маяться от тревоги.

Так в этот день наше утро началось в четыре часа. Мы увидели, как край неба становится прямо на глазах все светлее, как показался краешек солнца и оно медленно стало подниматьcя все выше и выше. Громче запели птицы, заиграл на пастушьем рожке Михеич, замычали коровы, которых хозяйки выгоняли пастись. А мы с Васей поняли: если бы нас не разбудила баба Нюра, что-то самое главное прошло бы мимо нас — восход солнца!!! Ведь некоторые люди так и проживут и не увидят его.

Петя В.

Как же это так получилось, что мы уже перешли в четвертый класс, а восхода солнца ни разу в жизни не видели? Кто виноват?

Вася П.

Борька и Мурзик пропали

18 июля. День начался с переполоха. Как говорит папа, когда что-то происходит странное и не обычное, то, по теории парности больших флуктуаций, жди еще чего-то подобного. Вот и случилось.

Сегодня все СВОИ собрались за завтраком у бабы Нюры. Не было только Мурзика и Борьки.

Через час мы забеспокоились и в поисках разбежались в разные стороны. Их не было нигде! У девчонок уже глаза были на мокром месте. Когда и мамы начали всхлипывать, баба Нюра за охала: «Никак супостаты моего Борика поймали-и-и…» На что Басин папа логично заметил:

— Борька наш мало отличается от гончей собаки. Поймать его на еду мог только слепой, так как зрячий никак не может соблазниться на это контурное изображение поросенка… — но он тут же осекся, увидев горестное выражение лица бабы Нюры.

— Этим нехристям все нипочем, вон народ говорит, что они курган стали зачем-то разрывать, там, где разбитый колокол с разоренной церкви захоронен. Ой, страсти какие, — запри читала баба Нюра. — Там в войну в окрестных лесах бои были тяжелые. Так эти чужаки покопают, покопают, как свинья носом, а кости и черепа погибших солдат поразбрасывают. Мужики захоранивают, где найдут. А еще муравейники зачем-то старые поджигают, а потом разрывают, раскапывают. Видать, надо в район в милицию сообщить, а то мужики уж готовы сами их поймать и поколотить… Знающие люди-то говорят, что они там ищут немецкие каcки, награды, оружие всякое. Вот страсти-то какие, — утерла баба Нюра слезы фартуком.

— Баба Нюра, — со слезами на глазах мама стала уговаривать старушку, — не беспокойтесь, Борьку им ни за что не поймать, вот Мурзика…

Мама заплакала как маленькая.

Еще бы немного, и я не знаю, что было бы.

Но тут соседский Пашка, который шел с удочкой со стороны озер, заглянул к нам через забор и сказал:

— Ну там ваши дают. Такой концерт закати ли! Мурзик лапу всем подает, правда, только за рыбу, в пустое ведро воет, а Борька его сажает на себя и катает по кругу. Ну, ваш кот артист! Он уже и поросенка на рыбу подсадил, раньше Борька сырую рыбу не ел.

Мы было бросились к берегу, но, похоже, представление закончилось, потому что артисты уже подбегали к дому. Борька как-то сразу понял, какое у бабы Нюры настроение, и юркнул в сарай, а Мурзик растянулся вверх брюшком и задремал… в лучах солнца и своей артистической славы.

— Слушай, Вась, тут действительно просто какая-то аномалия, разлом какой-то, что ли, прошептал я другу. — Таких разумных животных нам не приходилось видеть нигде, ну про сто живут самостоятельной жизнью, и все! Или это вредное влияние наших семей? Все, даже поросята, норовят стать личностью!

— А что, мне это даже нравится! Вот только они стали от нас частенько сбегать, наши артисты, — ответил мне Петин. — Мурзик от выступлений стал таким толстым, что Борьке его скоро будет не поднять.

Петя В.

Да, Петя, как всегда, самое главное рассказал скороговоркой. Эти странные люди на кладбище… Петя промолчал о том, что мы решили раз работать план по изучению поведения «мрачных», как мы теперь их называем. Первое, что мы сделали, так это забрались в паутину и нашли там сведения о том, что, кроме поисковиков, которые находят и перезахоранивают наших солдат, есть еще «черные» копатели, их еще зовут гробокопателями и свинарями. Они ищут оружие убитых солдат, но больше всего их интересуют захоронения немцев, потому что на черном рынке за немецкое оружие, награды, каски дают большие деньги.

— Разведка — дело хорошее…. - сказал Петя, только там есть один камень преткновения — это то, что живут они в таком жутком месте — на кладбище…

— Тут уж ничего не поделаешь, — ответил я ему, — для разведки места не выбирают.

Вася П.

Как это — «праздновать труса»?

19 июля. Мы несколько дней не вспоминали, а вернее, не говорили о том, как нас опозорил перед всей деревней Вовка по кличке Соловей разбойник. Потом уже мы узнали, что он сын конюха дяди Димы, очень доброго и улыбчивого человека. Как только у такого человека мог родиться такой сын?

Сегодня с утра мы вдруг глянули друг на друга и сказали одновременно: «Едем!» И вывели велосипед. В дальней стороне села были такие замечательные горки, а за селом — длинный пологий спуск. Правда, путь к ним лежит мимо дома Соловья-разбойника. Но нас это не остановило.

Мы ехали по деревне и держали, как говорят американцы, улыбку. Не хотелось бы мне, чтобы кто-нибудь сфотографировал нас в это время. Вдруг Вася мне говорит: «А как ты думаешь, что это значит "праздновать труса"?» Если бы я не держался за руль, я бы ему прямо врезал. Я и так еду, а у самого сердце стучит прямо где-то в голове. А тут этот интеллектуал. Но в это мгновение мы уже подъезжали к логову Соловья.

Вовка стоял на дороге и ждал нас. Тут я и понял, как праздновать этого самого труса. Мои руки стали выворачивать руль в сторону, но Вася так громко и отчаянно заорал: «УРА!» — что я невольно выпрямился и направил велик прямо на Соловья. Вовка отскочил в сторону, а за ним поперек дороги лежала доска гвоздями вверх. Это просто какое-то заколдованное место. Мы резко затормозили и опять, как из катапульты, вылетели из седел и приземлились на пыльной обочине. Когда я выбрался из-под велосипеда, то увидел, что Соловей сидит на Васе верхом и наотмашь бьет его кулаком в лицо. Я не помню, как вцепился зубами в Вовкино плечо. Помню только, как вдруг правый глаз у меня будто взорвался! Только потом я понял, что этот псих ударил меня кулаком прямо в глаз. Мы сцепились втроем, как три кота, катались по дороге и дубасили друг друга, как только могли. Пыль стояла столбом. Два огромных деревенских пса прибежали на шум и стали нас яростно облаивать, как лесную дичь.

Неожиданно Вовка вскочил, оттолкнул нас, повернулся и пошел к своему дому. У калитки он повернулся, оскалился и, сузив глаза, прорычал:

— Приглашали вас сюда? Вам сказано, сидите на своих дачах, не не мозольте глаза людям.

Тут я не выдержал:

— А что, мы не люди?

— Вы не люди, а бездельники, — все так же злобно кричал Вовка, — вы приезжаете здесь на солнце валяться и на велосипедах кататься! А мы здесь живем! В следующий раз убью!

Если честно, то я ему в этот миг поверил и впервые понял, что мой страх исчез. Я вдруг крикнул:

— А чего это нам так долго ждать до следующего раза?

У меня было чувство, что мой глаз, будь сей час ночь, освещал бы все, как прожектор. Кровь во мне закипела, я бросился вслед за Вовкой и подбежал к калитке в тот момент, как он зашел во двор. Навстречу мне кинулся свирепый пес, и я сам закрыл калитку.

Петя В.

Да, вспоминать, как мы вернулись домой, не хочется. Мамы наши плакали и выговаривали папам, что уже в первый раз надо было вести этого маньяка в детскую комнату милиции. На что Петин папа сказал, что мальчишки должны уметь постоять за себя. А мы вырывались из маминых рук и кричали папам, что и постоим, и дадим ему так, что мало не покажется. А самое главное, мы уже знали, что все равно поедем на тот край деревни. Поедем!

Да, просто настал момент, когда нам, честно глядя друг другу в глаза, надо сказать, что пора выработать план по борьбе с самым страшным для настоящих мужчин пороком — С трусостью… Мы придумали такое, такое…

Вася П.

Что лучше — боязнь высоты или клаустрофобия?

21 июля. Наших Оль и Элен пригласили на открытие новой районной больницы, которую в бинокль хорошо видно с нашего дуба.

Мамы нас просто удивляют, они все никак не привыкнут, что мы уже взрослые люди. Перед отъездом они потребовали, чтобы мы дали честное слово, что не будем: разжигать костры, подниматься на крышу, не полезем в колодец, не будем проводить экспериментов над животными, не будем после ужина выходить со двора. Наши Оли наконец радостно переглянулись. Им показалось, что все возможные опасности они предусмотрели. Нам тоже показалось, что своим честным словом мы просто отрезали себе путь к любым исследованиям. Ну, что поделаешь, честное слово — оно крепкое, да и спокойствие наших мам, как мы начинаем понимать, надо беречь.

Мне остается только гордиться тем, что у меня такой замечательный друг Вася. Вчера он с пятой попытки добрался до развилки двух вершин на нашем дубе-великане. 3дорово было видеть, как он силой воли справляется с дрожью в коленях, его лицо уже не напоминает посмертную маску. Он не закрывает глаза, когда его взгляд опускается на землю, и это все при том, что я его совсем не привязывал! Я понимаю, что не могу похвалиться тем, что моя работа с боязнью замкнутого пространства идет так же успешно, как у Васи с высотой.

Вначале мы с Васей честно читали программные произведения по литературе, потом, когда уже начало смеркаться, мы немного почитали друг другу вслух про Тома и Гека. Глава называлась «В берлоге индейца Джо».

— Все, пора и нам в логово «мрачных», — кивнул я головой в сторону кладбища.

А когда уже сильно стемнело, нам просто одновременно пришла в голову замечательная мысль: долой клаустрофобию — это ведь тоже борьба со страхом! В сарае мы нашли огромное жестяное корыто, в котором, видимо, купали великанских младенцев. Молча, просто телепатически общаясь друг с другом, вынесли корыто во двор, постелили в него старое одеяло и получили действующий макет спускаемого аппарата. Я лег в него. Вася все-таки молодец, он предложил тренироваться поэтапно. Вначале накрыть корыто досками, но между досками оставить щели. Это было легко, я потренировался минут тридцать и потребовал доски сдвинуть. От речки уже прилетел о несколько комаров, и лежать в теплую ночь в прохладном корыте, куда этим кровопийцам не залететь, было даже приятно.

— Ужесточим условия эксперимента, — сказал Вася. — Надо положить кирпичи на доски, чтобы пространство стало совсем замкнутым.

Мне стало как-то не по себе, но Вася быстро нашел выход из положения. Он начал рассказывать мне свое любимое место из «Графа Монте Кристо», это как раз там, где Монте-Кристо зашивают в мешок. Я и не заметил, как заснул. И все! 3аснул я под Васино бубнение, а проснулся замурованным в могиле. Да-да-да! Я не могу писать об этом. Пусть лучше пишет этот садист, который еще другом называется.

Петя В.

Ну что тут рассказывать. Ему там хорошо было без комаров, а я рассказываю, а комары меня жрут, в рот лезут, глаза выедают, вот я и пошел взять антикомарин, чтобы намазаться, тем более что Петя уже не отвечал на мои вопросы и мирно сопел.

Поискал я мазь, но не нашел и решил минут пятнадцать подремать на веранде без комаров. Нечаянно я так глубоко уснул, что мне даже сон приснился. Как будто у нас произошло солнечное затмение, все собаки стали лаять, все коровы мычать, проснулись петухи и кукарекали как ненормальные, хрюкал Борька, завывал Мурзик, и еще слов но откуда-то из-под земли раздавались душераздиpaющиe крики, и кто-то там, под землей, бил в набат. Проснулся я от ужаса весь в поту. Но эта какофония не прекратилась, наоборот, послышались голоса проснувшихся соседей, причитания бабы Нюры и — о ужас! — нечеловеческие крики Пети. Вот тут я пожалел, что послушал его и положил на доски четыре слоя кирпичей.

Около нашего дома собрались все деревенские собаки, вокруг них, оживляя общую картину, носился Борька, обезумевшая Крава каркала так, словно наступил конец света. Дядя Дима разбиpaл спускаемый аппарат. Даша и Маша, в ночных рубашках, с распущенными белыми волосами, так вытаращили глаза, что это был бы лучший кадр, если бы кто-то догадался снять из этого всего фильм ужасов. Только на меня какой-то тормоз нашел. Я стоял и, глупо улыбаясь, наблюдал за тем, как к нашему дому с фонарями бегут люди и как Петя, белый как смерть, восстает из гроба и идет ко мне. Дальше мне не хочется писать. Я чуть не потерял друга, я никудышный ученый, разве такому человеку, как я, можно теперь доверять? Уж лучше бы я там лежал до утра, под этими кирпичами.

Вася П.

Дуб-защuтнuк

22 июля. Вася переживал так сильно, что я его простил и даже начал утешать:

— Успокойся, я сам виноват, не верил, что можно так сильно бояться высоты. Помнишь, когда у нас были тренировки по переохлаждению на снегу, я вышел и закрыл тебя одного на балконе, а сам спрятался за дверью и решил, что ты покричишь, покричишь И привыкнешь. Теперь-то я понимаю, что испытывал ты, когда чуть не вывернул балконную дверь и поднял своими воплями весь дом.

Помирившись, мы отправились к дубу. Сего дня мы прихватили с собой не только бинокль, но и рулетку, для того чтобы измерить охват нашего великана и рассчитать его возраст. А за одно понаблюдаем издалека за тем, как родители переживут рассказ о наших вчерашних испытаниях.

Ну, прямо скажем, дуб нас порадовал.

— Охват — пять с половиной, высота двадцать четыре метра! — восторженно вопил Вася.

А мы в Интернете нашли, что с такими пара метрами наш патриарх прожил не менее трехсот лет! А может, и больше!

— Значит, нашему дубу было уже больше ста лет во время войны тысяча восемьсот двенадцатого года! — не мог поверить я.

У нас даже голова закружилась от картин, которые пронеслись в нашем воображении.

— Здесь летели ядра наших и французских пушек, свистела картечь, стоял грохот разрывов и дым окутывал поле, — как под гипнозом, живописал Вася. — Мимо дуба в своих красно-синих мундирах шли в сторону Москвы французы, шли как на парад, не сомневаясь, что скоро с победой вернутся назад. И тогда весь мир будет у ног Наполеона.

— Не получилось у них. Может, они не слышали, что «кто к нам с мечом придет, тот от меча и погибнет»? А наш дуб был в центре сражений, во всем участвовал!

Мы тщательно исследовали нашего долгожителя и обнаружили, что где-то на уровне десяти метров от земли есть заросшая рана.

— Наверное, это от пушечного ядра, а рядом, смотри, — изуродованная ветка, это точно рана, сказал Вася.

Так нам стало обидно с Васей, что французы учат своих детей выдуманной истории, что это будто бы они победили нас.

Элен тоже, когда посмотрела фильм «Война и мир», заявила, что Толстой искажает правду, и больше не захотела в этот вечер разговаривать ни с кем.

Дома было неуютно, какое-то напряжение витало в воздухе, и мы с Васей вечером опять отправились к дубу и прикрепили на смотровой площадке нашей космической станции флажок России.

Петя В.

Да, здорово, что, прикасаясь к дубу, мы при касаемся к тем давним временам. Вот она, машина времени!

Вскоре наше путешествие в прошлое было нарушено странной картиной, которую мы увидели в бинокль. К реке шли Даша и Маша, и опять с букетами цветов! За ними и вокруг них несся Борька. Вот они подошли к речке. Я уж подумал, не собираются ли эти чудачки теперь бросать цветы в воду? Ведь прошлый раз они зачем-то отнесли их в лес.

А дальше вообще все стало еще непонятнее и запутаннее. Девчонки положили букеты на берег, разделись, бросились прямо с крутого берега в воду и поплыли против течения. Я осторожно спросил у Пети, не было ли в его роду родственников с чудинкой. Борькино поведение меня тоже, мягко сказать, удивило. Он, радостно визжа, несся по берегу вслед за близнятами. А когда те метров через пятьсот повернули назад, Борька с тем же радостным визгом бросился в воду. Теперь они плыли по течению втроем. Девчонки затем опять повернули против течения. Борька выскочил из воды, поскакал вдоль берега и снова сиганул в воду. Я предположил, что это из-за нашего вчерашнего концерта сестрицы свихнулись, ну а Борька просто за компанию. А может, мы вчера своим ночным концертом вообще всех до полного умопомрачения довели. К этому времени вся троица вышла из воды, девчонки прямо на мокрые купальники надели платья, благо стоит жара, опять взяли букеты и отправились в лес. Борька прямой на водкой прилетел к нам. Вот интересно, как он узнал, где мы?

А что касается нас, то наше любопытство достигло предела. Куда это отправились девчонки? Одно мне непонятно, почему нам так интерес но, что делают, чем живут, о чем думают, что с ними происходит, с этими девчонками? Ну не все ли равно, куда понесли они цветы? Похоже, не все равно; может, это у нас от деревенского воздуха?

Но об этом завтра, так как к нашему дубу шли наши папы. Как говорят, в такие моменты надо представить самое худшее. И потом либо это исполнится, а ты будешь психологически готов с этим встретиться, либо все обойдется.

Вася П.

День созерцания

24 июля. После объяснения с родителями мы решили просто провести день по-японски, то есть в созерцании и раздумьях. А что, в космосе мы ведь тоже будем созерцать. Надо научиться получать от этого удовольствие. Мы решили созерцать с дуба и ни в каких рискованных мероприятиях не принимать участия. Как всегда, мы помогли бабе Нюре полить огород, а когда она нас отпустила побегать-поиграть, мы отправились к дубу. Едва мы забрались на дуб, как я ре шил взять быка за рога:

— Первое, Вася, что я хочу тебе напомнить, так это то, что нам надо вначале перечитать главу «Трагедия на кладбище» из «Приключений Тома Сойера». Перечитывать будем ночью, что бы психологически настроиться, и лучше при свечах, а еще лучше — после двенадцати и в безлунную ночь.

— А второе тогда что? — дрогнувшим голосом спросил меня неустрашимый друг.

— А второе — это тренировка, закрепляющая навык, — твердо сказал я. — Днем относим на кладбище и оставляем у какой-нибудь могилы мячик от пинг-понга, он белый, и в темную ночь его будет хорошо видно. Вот этот мячик ты и принесешь.

— А почему я? — совсем скис Вася.

— Как-то ты заявлял, что для тебя это пустяки, — напомнил я ему, — вот ты и начнешь, а вторым буду я.

От Васиного нытья нас отвлекло то, что мы увидели уже до боли знакомую картинку: Даша и Маша с лилиями, а вслед за ними Борька бежали к речке.

Заплывы с Борькой опять повторились в точности как и прежде, близнецы затем прогнали Борьку и направились в лес. Не сговариваясь, мы с Васей спустились вниз и решили наконец выяснить все! Борька стрелой примчался к дубу.

— Борька, веди нас к Маше и Даше, — приказали мы ему.

Нам показалось, что Борька нас понял, потому что он радостно хрюкнул и понесся как сумасшедший. Мы едва поспевали за ним. Девчонки, наверно, бежали по тропинке, наш же проводник пер по кустам и буреломам, но нам так хотелось узнать тайну близнят, что мы даже не замечали, как хлестали и царапали нас безжалостные ветки.

— Борька, пощади, притормози немного, — умоляли мы нашего мучителя, но бег так его увлек, что он несся, как черно-белая торпеда. Тяжело дыша, мы подбежали к поляне и увидели сестер.

Они стояли перед обелиском. Их букеты лежа ли возле двух мемориальных досок с длинными списками имен павших солдат. Борька почему-то не подбежал к своим подружкам, ему, видимо, было заказано приближаться, и он прятался за нашими спинами. Мы тихо подошли к девчонкам, которые даже и не удивились, увидев нас, только приветливо кивнули.

Над обелиском высоко в небе сияло солнце, небо было синим-синим. Когда мы читали фамилии похороненных здесь солдат, Бася с изумлением сказал:

— Смотри, наших однофамильцев сколько…

А может, они нам даже и родня дальняя… Вот этому Пети ну всего шестнадцать лет было, а вот, смотри, Басин Семен, ему — восемнадцать.

Тут Маша тихо сказала:

— Да, это младший брат нашего прадеда.

Петя В.

А я подумал, что вот так же в далекой деревне Оскуй Новгородской области, в такой же братской могиле лежит мой двадцатилетний прадед, командир взвода автоматчиков.

Мне вспомнилось, как мы с родителями езди ли в эту деревню на празднование 60-летия По беды. Сколько туда приехало людей, сколько было цветов! Мы все постояли в минуте молчания. Вечером мы жгли костры, ели походную кашу и пели военные песни.

Вася П.

Сундук мертвеца…

25 июля. После обеда, когда родители пошли показывать окрестности нашей Элен, мы реши ли понаблюдать в бинокль за Расстригой и его гостями. Похоже, что они собирались куда-то уходить, одеты были по-походному: в сапогах, штормовках, бейсболках. Растрига надел на плечи рюкзак, у каждого из них в руках было по лопате. Закрыв дом, они направились в лес, а мы с Васей, недолго думая, отправились к ним в гости на старое кладбище. Там уже давно нет захоронений, потому мы не боялись кого-нибудь встретить, да и днем идти вдвоем было совсем не страшно. Мы взяли с собой белый шарик от пинг-понга, который сегодня в полночь Вася должен будет забрать с кладбища и принести домой. Была у нас еще одна тайная мысль: познакомиться поближе с домом на кладбище, чтобы больше узнать о его обитателях. По обстановке и вещам, может быть, станет понятно, что за люди эти энтомологи. Надо попасть во двор, а воз можно, если повезет, и в дом.

Собирались мы недолго. Осмотрелись только, чтобы никто из своих за нами не увязался, задворками и огородами пробрались к дому Расстриги. Как только мы подошли к забору, с огромной осины, которая росла во дворе, взлетела стая ворон. Их было, наверное, не меньше ста… Они закаркали, начали кружиться над нами и домом, потом всей черной каркающей стаей улетели на дальний конец кладбища.

— Да, дворик еще тот, — вжал голову в плечи Вася.

Издалека было не вид но того, что мы увидели в дырку забора: весь двор зарос крапивой, лопухами, бурьяном, изнутри на нас пахнуло каким-то холодом, сыростью и плесенью.

— Петя, что-то мне как то жутковато, — прошептал Вася. — Глянь, как в фильме ужасов или страшной сказке.

— Успокойся, ты же видишь, что во дворе никого нет, — постарался я приободрить друга. Но мне и самому было не по себе оттого, что во дворе было почему-то темнее, чем за забором.

— Пойдем через калитку, — предложил Вася, — я боюсь прыгать с такой высоты в этот бурьян. — Он показал на дремучие заросли.

— Ну давай, — шепотом согласился я.

Едва мы дотронулись до калитки, как она издала душераздирающий визг: «И-и-и-и-и!!!)) Казалось, этот звук скрежещет и вибрирует не снаpyжи, а где-то внутри нас. Не успели мы сделать и пары шагов, как из зарослей на тропинку, которая вела к дому, вышла огромная крыса. Она ничуть не испугалась нас, скорее наоборот, мы застыли как вкопанные, а она поднялась на задние лапы и зашевелила усами, принюхиваясь…

— Нет, Петя, я не могу, — взмолился Вася, пойдем отсюда!

— Пятнадцать человек на сундук мертвеца, йо-хи-хо, и бутылка рома, — проскрипел прокуренный голос откуда-то сверху.

Вася осел рядом со мной и закрыл голову руками. У меня тоже сердце ухнуло в пятки, но я все-таки поднял голову и увидел, что на почерневшем коньке крыши сидит огромный ворон и, склонив голову набок, с человеческим интересом рассматривает нас.

— Ты чего, пичуги испугался? — неубедительно упрекнул я Васю.

— Ничего себе — пичуга, — справедливо возразил он.

Я и сам понимал, что этого монстра с большим клювом пичугой даже с большой на тяжкой назвать трудно.

Двор был диким и враждебным: кроме кривых козел для пилки дров и старой рассохшейся бочки, да еще собачьей будки, в которой давно уже не жила, видимо, собака, следов присутствия человека не было. Правда, под крышей бани висели березовые веники.

— Похоже, надолго здесь обосновались, — показал Вася на веники.

Я промолчал, проглотив комок в горле, который мешал мне ответить другу.

— Давай заглянем в окно, — шепотом предложил я Васе. Тот обреченно кивнул головой.

Мы на всякий случай глянули на дорогу, ведущую в лес, а потом подошли к дому. Дом был старый, но очень высокий и крепкий. Мрачным он казался оттого, что бревна за последние сто лет почернели, а кое-где даже покрылись мхом и плесенью. Окна были затянуты паутиной. При нашем приближении в доме что-то заскрипело, послышались звуки, словно внутри кто-то начал бегать туда-сюда.

— Там кто-то есть, — выдохнул Вася.

Я покрутил пальцем у виска и показал на огромный ржавый замок, который висел на дверях. — А вдруг привидения, — заикаясь, произнес Вася.

Я промолчал. Окно оказалось для нас высоким, и мне пришлось подставить свою спину другу. Вася долго громоздился на меня, наконец он подтянулся и заглянул в окно.

— А-а-а, змея! — завопил он и свалился на землю.

Я бросился к Васе, который весь побелел, и внимательно осмотрел его лицо и руки. Ранений не было! Терпеть не могу я эту его способность бледнеть чуть что. Но у меня у самого все помертвело внутри и мурашки забегали по спине.

— Жмея, жмея, — шепеляво прокричал ворон и дико захохотал: — Ха-ха-ха!

Меня это наконец-то вы вело из терпения. Я взял какой-то обломок доски и швырнул в сторону этого черного негодяя — пересмешника.

— Какая змея могла тебя укусить у меня на спине, у тебя что, видения? — разозлился я заодно и на Васю.

Но Вася только стучал зубами и дрожащими руками показывал, ка-а-акая огромная змея бросилась ему в лицо.

— Там, прямо мне в лицо… — шептал он, глядя на меня такими глазами, что мне бы и без змеи от такого взгляда стало худо.

— Вася, какая змея? — пытался я приподнять его.

Он с трудом встал на дрожащих ногах и опасливо ткнул пальцем в окно. Ко мне постепенно стал возвращаться рассудок. Хорошо, что у меня такая особенность: в экстремальных ситуациях не раскисать, а собираться и не паниковать. Я по дошел к козлам, поднял их и с трудом подтащил к окну, а этот чудик, вместо того чтобы помогать мне, тянул меня за футболку прочь от дома. Мне пришлось встряхнуть его за грудки, чтобы при вести в себя. Но он смотрел на меня прощальным взглядом человека, который понимает, что друг уходит от него… и уходит навсегда.

Поначалу я ничего не мог разглядеть сквозь грязь и паутину, а потом и сам чуть не слетел вниз. На окне стоял большой стеклянный ящик, напоминающий аквариум, а в нем клубились Змеи. Одна, видимо, та самая — огро-о-омная, бросилась на стекло как раз напротив моего лица. Я едва устоял на козлах.

— Ничего себе энтомологи! — только и смог выдохнуть я. Стало понятно, что Васю лучше увести из этого жуткого зоопарка.

— Все, Васечка, — мягко начал я уговаривать друга, — все, уходим из этого дворика, пойдем на могилочку, отнесем шаричек и пойдем очки домойчечки.

«И-и-и-и!» — опять завизжала проклятая калитка, и я потихоньку повернул Васю лицом в сторону кладбища, которое начиналось буквально метрах в пятидесяти.

— Умрушечки я еще до ночечки, — так искренне всхлипнул Вася, что я поневоле вспомнил верный способ привести друга в чувство.

— «Чунга-Чанга, обойди весь свет, Чунга-Чанга, места лучше нет», — скорее заорал, чем запел я, встал, как настоящий артист, и широким жестом обвел окрестности. Но тут же и сам понял, что место-то как раз не самое лучшее, так как перед нами было старое кладбище. Вася обалдело и затравленно замолчал, внимая моему пению.

Вас всех схороню я в пучине морской!

Йо-хи-хо и бутылка рома,-

Прервал мое пение ворон с конька крыши.

И он потащил их в подводный свой дом,

Йо-хи-хо и бутылка рому!

И запер в нем двери тем черным ключом.

Йо-хи-хо и бутылка рому,-

все-таки перекричал меня носатый разбойник.

— Хорошо! — взвизгнув, закричал Вася. — Веди меня на твое кладбище, садист, чтобы я там сразу и умер, там и оставь, чтобы потом хлопот не было с похоронами, сразу уж буду на месте.

Я понял, что у Васи началась на нервной почве истерика. Он рванул с места с такой скоростью, которой Я от него даже и не ожидал. Вася за несколько секунд добежал до почерневшего креста, который стоял на почти сровнявшемся с землей холмике. А потом оглянулся на меня и произнес неожиданно спокойно и мрачно:

— Здесь покоится Вася Петин, у которого был друг садист.

Тут он решил перелезть через ржавую металлическую решетку. Я его остановил, но понял, что лучше в этот момент помолчать, достал из кармана два белых шарика и положил их в траву за второй могилой, около которой был столик и скамеечка. Потом в молчании мы вернулись домой. Вася молчал часа два. Мне стало страшно, и я ему пригрозил, что если он не заговорит, то я скажу родителям, что он онемел.

Лучше бы я этого не говорил, так как Вася начал так орать на меня, что я сам чуть не онемел:

— Ты садист, ты для меня сам умер!

Потом он пошел в комнату, упал лицом вниз на кровать и уснул. Да-да, уснул мертвецким сном, и, надо сказать, хорошо сделал, потому что я сам уже был на грани срыва…

Петя В.

Р. S. Понятно, что сегодня на критические замечания рассчитывать не приходится. Похоже, что пойти на «могилочку» он сегодня вряд ли согласится. Ну что ж, пусть сегодня еще поспит подремлет этот Билли Бонс.

3агадки без разгадок

26 июля. Наши Оли заявили папам, что они должны спасти единственных сыновей, которые слоняются без родительского присмотра где попало, а в это время всякие педагогически запущенные дети, намекнули они на Соловья, покушаются на их жизнь. Еще они сказали, что папы должны наконец заняться их воспитанием и повезти хотя бы одичавших сыновей в районный центр. Им, наверное, не понравилось, что Вася спал шестнадцать часов кряду… Проснулся он спокойным и молчаливым… Я решил пока про могилочки с ним не заговаривать. Но вот Олям, видимо, материнское чутье подсказало то, о чем они даже и догадаться не могли, — о запланированной нами страшной ночи, которая покажет наконец, кто мы — маменькины сыночки или… тьфу-тьфу-тьфу.

У моего папы в церкви, которую сейчас восстанавливают, есть одноклассник. Он работает звонарем. Это под звон его колоколов мы просыпаемся каждое утро. Колокольню старой церкви мы видели с нашего дуба и все гадали, что Выше — дуб или она.

Мы с Васей не против этой поездки и даже подготовились к встрече с этой гостьей из прошлых веков. Взяли с собой клубок ниток и гайку, чтобы измерить высоту колокольни. Вася вообще был сегодня как растение. Мне было даже не по себе, но дорога его немножко растормошила. Особенно помог в этом участок дороги, разбитый в пух и прах. Нас так трясло, что мы боялись откусить язык, когда лязгали зубами. Но Зверь с Конфеткой и это испытание выдержал.

Дядя Витя сразу же повел нас показывать свои колокола. Мы долго-долго лезли наверх по крутой винтовой лестнице. Мы с папами отстали от дяди Вити, который чуть ли не бежал впереди. Тут Вася совсем проснулся и напомнил мне, что пора опять браться за тренировки. Когда мы, пыхтя и отдуваясь, взобрались на колокольню, то у меня прямо душа замерла от высоты.

— Глянь, Вася, вид здесь лучше, чем с нашей космической станции, просто даже дух захватывает. Здорово, что мы захватили с собой фотоаппарат, сейчас наделаем снимков, будет чем любоваться зимой, — шепнул я другу.

— Вот, оказывается, какой видят птицы землю! — поддакнул тоже шепотом Вася.

Налюбовались мы окрестностями, нафотографировались всласть.

Потом нас повели обедать в трапезную. Дядя Витя сказал, что она сохранилась такой же, какой и была, когда два века назад был построен храм. Там стояли дубовые столы и громадные тяжелые скамьи. За такими столами должны были бы сидеть великаны. Пока мы пили морс и ели пироги с грибами, я обнаружил на своем краю стола муравья. Он был вырезан на столешнице, видимо, очень давно. Рисунок почти стерся от времени. Я подумал, что, наверное, когда храм был разрушен, кто-то испортил стол, и показал муравья Васе. Вася прямо в лице изменился и зашептал мне на ухо:

— Загадка! Тайна! Я тебе потом покажу…

Может, это у него от Вовкиного удара или от вчерашнего стресса что-то в голове переключилось?

— Муравей, тоже мне — тайна, — отмахнулся я.

Потом нас отпустили побегать по улице, но Вася попросил, чтобы нам разрешили еще раз подняться на колокольню. Дядя Витя разрешил, и Вася понесся вприпрыжку наверх впереди меня. Когда мы взобрались, наступил мой черед уди виться. С той стороны колокольни, откуда открывался вид на озера и речку, на полу, который тоже был сделан из дуба, ясно различался потемневший рисунок муравья! И у этого муравья было тоже четыре ноги и усики. И ножки были на рисованы так же несимметрично.

— Да, Вася, здесь что-то странное. Эти муравьи похожи на муравья, которого нарисовал Расстрига с его гостями на песке. Получается, что один муравей — на столе, еще один — на колокольне, тот, на песке, — третий, — согласился я все-таки с другом.

Мы порадовались, что захватили с собой фото аппарат, сделали снимки этих насекомых, а потом дали друг другу слово разгадать эту загадку.

— Только странное у меня предчувствие, — как-то задумчиво произнес Вася. — Похоже, наши пути с чужаками окончательно пересеклись.

Петя В.

Да, Петя, я чувствую, что все еще больше запутывается: эти муравьи здесь, на колокольне и в трапезной, там — на песке, эти варварские сожжения муравейников в лесу.. Что все это может значить? Жить становится все интерес нее и интереснее. Я даже простил Пете его вчерашние насмешки. Приходится признать, что я пока, вот именно — пока! — не храбрец…

Вася П.

Элен и историческая правда

27 июля. Мама сегодня так не вовремя (у нас ведь были совсем другие планы) вспомнила наконец-то про эти несчастные трюфели. Ей, видимо, хотелось как-то загладить неприятное впечатление от сегодняшнего разговора о войне 1812 года. Так уж получилось, что даже из вежливости и гостеприимства родители не стали говорить полуправду. Они прибегли, как всегда, к методу экспертных оценок. Папа вытащил информацию из разных сайтов Интернета об этой войне. Оказалось, что большинство западных историков считают, что войну выиграли французы, а наши историки — что русские. Сам Наполеон написал: «Бородинское сражение — это самое ужасное из всех данных мною сражений… французы в нем показали себя достойными одержать победу, а русские стяжали право быть непобедимыми…» Потрясла Элен информация о потерях французов: границу России пересекла армия Наполеона в шестьсот сорок тысяч солдат, потери же, в том числе и пленными, за все время военных действий составили пятьсот пятьдесят тысяч, а остатки армии сам Бонапарт бросил и бежал в Париж. В марте 1814 года русские войска вошли в столицу Франции. Элен, как маленькая, заплакала и убежала в свою комнату. Настроение было испорчено у всех. Только поздним вече ром, когда мы тихо пили чай, она вышла к нам, села рядом и сказала, что вела себя как ребенок.

Нам всем стало как-то легче на душе, все-таки правда правдой, но гостью мы расстроили. А по том мы все забрались на мамин солярий, легли на старый ковер и стали смотреть на звезды. Элен призналась, что в Париже так много рек ламы, что она и не помнит, видела ли когда-нибудь во взрослой жизни, не в детстве, звезды.

Вот тут-то, неожиданно для нас, мама предложила ей потрясти нас своим блюдом из трюфелей. Мама не знала, что мы уже потрясли этими поганками Борьку, а он, между прочим, и есть их не хотел.

Мы с Васей притихли и не знали, что делать.

Нам одновременно пришла в голову мысль надо поговорить с близнятами. После похода к обелиску мы как-то сблизились и подружились с ними. Сделав вид, что пошли умываться на ночь, мы перелезли через забор и стали посвистывать под окнами У сестер. На наше счастье, они услышали и вылезли через окно в палисад ник. Мы спросили, что им подсказывает женская интуиция, как выйти из положения с этими французскими грибами, чтоб им пусто было. Девчонки растерялись, Маша сказала:

— Если завтра не будет дождя, надо будет идти в лес: поспела лесная малина; пока французская засоня проснется, мы ей принесем корзинку малины, а на одном склоне сохранилась еще и земляника. Если ягоды принести к завтраку, Элен и мамы, может быть, и подобреют.

Мы обрадовались и даже согласились встать с петухами в четыре часа, как это принято в деревне. Вот какие муки приходится испытывать из-за французских штучек, хорошо, что она нам еще лягушачьих лапок не привезла.

Петя В.

Мы сказали мамам, что пойдем рано в лес, чтобы побаловать земляникой Элен. Но если бы мы знали, чем обернется для нас этот поход, то уж лучше бы сразу признались.

Вася П.

Были нам и цветочки, были и ягодки…

28 июля. Это был конец света — встать в такую рань! Одни сумасшедшие петухи приветствовали, как всегда, свой Канопус, а девчонки, в отличие от нас, какие-то особенно свежие, в одинаковых джинсах и штормовках, совсем по-мальчишечьи свистели под нашим окном.

Вася посмотрел на небо и сказал:

— Не, вон тучи, я пошел спать, и пусть меня съедят вместо трюфелей.

Но я его все-таки растормошил. На небе действительно были кучевые облака, но из-под солнца двигалась в нашу сторону совсем небольшая темная тучка. Машу она почему-то смутила:

— Глянь, Дашута, из-под солнца темная туча, не к добру, как говорит бабуля.

Но Даша понимала, что для нас земляника это единственный путь к спасению, и оптимистически предложила:

— Давайте наперегонки вместо утренней пробежки, вот и поспеем до грозы.

Да уж, поспели. Опозорились мы с Васей вконец. Девчонки унеслись от нас метров на триста в мгновение ока. Потом, удивленно глядя на наш бег трусцой, они заявили, что мы, оказывается, совсем не умеем бегать. Тяжело отдуваясь, мы парировали, что мы не бегуны, на олимпиадах выступать не собираемся, у нас другие планы, мы будем космонавтами. К нашему удивлению, Маша совершенно серьезно сказала, что их мечта как раз стать олимпийскими чемпионками по плаванию, они с Дашей тренируются каждый день на речке.

— А дыхалку бегом тренировать надо, — добавила она, — космонавты должны быть спортсменами.

Да уж, с этой самой дыхалкой у нас дела хуже некуда. Мы сопели, как паровозы, за нами и пешком-то можно угнаться, не то что бегом. Чувствовали мы себя полной размазней и манной кашей, даже чем-то еще более противным. Вот тебе и сестрички! Даже Борька, оказывается, спортивнее нас, вон он как с ними плавает. Вернемся в город, надо срочно записываться в секцию бега на длинные дистанции, это уж точно, ну и, конечно, начать ходить в бассейн.

Пока мы с Васей, как черепахи, ползли вслед девчонкам, тучи становились все больше и все темней. Но задача есть задача, и вот наконец склон у реки. Весь берег был красным от земляники!

Мы лихорадочно начали собирать ягоды. Подул сильный порывистый ветер, деревья раскачивались, скрипели, трещали, с них падали большие сухие ветки, сыпались листья и хвоя. Небо освещалось зарницами, отдаленно гремело. Вскоре стало почти совсем темно. Ветер внезапно стих.

Вася облегченно выдохнул:

— Ну, кажется, пронесло…

Маша глянула на небо и встревоженно прошептала:

— Все только начинается, надо скорее найти большую елку, чтобы спрятаться.

Я краем глаза увидел, что у девчонок почти полные корзинки ягод, но нам уже было не до них.

Таких низких черных туч и так близко я раньше никогда не видел. Рядом блеснула молния, мы все на какое-то время ослепли. Не успели мы досчитать до двух, как грохнуло, затряслась земля, казалось, что у нас внутри тоже все дрожит. Такого страху я не натерпелся даже в ванне под кирпичами. Мы понеслись к какой-то елке, что бы укрыться от хлынувшего ливня. Сестрички, как мы заметили боковым зрением, бросились в другую сторону, к соседней елке. Молнии прорезали небо одна за другой, постоянно гремело и рокотало.

Когда мы чуть-чуть отдышались и немного пришли в себя, то увидели, как прямо перед на ми в воздухе возникли два светящихся шара величиной с грейпфрут. Один был белый, другой желтый. Раздавалось слабое шипение. Шары про плыли совсем близко от нас, замерли на мгновение, которое нам показалось вечностью, потом вроде исчезли. И в ту же секунду они были уже около елки, под которой укрылись наши подружки. Я почувствовал, что с кожей на голове у меня творится что-то неладное, она как будто сжалась, даже съежилась. Видимо, и Вася почувствовал то же самое, потому что он вначале как-то замычал, а потом стал показывать мне в сторону елки, где стояли девчонки. Такого я еще не переживал, даже глядя фильм ужасов. Даша и Маша, вытаращив глаза, смотрели на нас вначале молча, а потом дружно завизжали; я опомнился только тогда, когда понял, что мы с Васей тоже верещим, как Борька. Картинка была впечатляющая: у всех нас стояли дыбом волосы. А эти тихие переливающиеся «фрукты» парили над землей. Они опять проплыли неподалеку от нас, а потом вдруг просто исчезли, будто растаяли. Волосы вернулись наконец на место, на наши несчастные головы. Дождь становился тише, гроза уходила. Пахло свежестью. Мы, белые как мел, опустились на землю под елкой, ноги нас не держали. Запомнится нам эта земляника навсегда.

Через какое-то время над нами начала летать мокрая ворона. Крава, это была наша Крава!!! Нам стало как-то повеселее, дождь почти стих, вблизи послышался треск веток, и к нам, весело похрюкивая, прибежал мокрый Борька. Мы так обрадовались его появлению, как будто это он, как кнопкой от телика, отключил и дождь, и молнии, и эти страшные шары — шаровые молнии. Он бегал между нами и девчонками, так нам радовался, что мы были совсем не против того, что он своим пятачком тычется прямо в лицо.

Через несколько минут мы услышали крики наших пап и мам. Это Борька привел их за собой. Вот тебе и Борька, прямо как собака-спасатель. Потом мы побежали навстречу родителям, рассказали им, что мы пережили, рассказали, что это все из-за этих противных трюфелей. Но родители так испугались за нас, что даже и не вспомнили потом ни разу про этот деликатес, как уж они объяснились с Элен — мы не знаем.

Может быть, этому помог огромный чугунок деревенских клецок с «душой» и картофельные драники с жюльеном, которые приготовила этим вечером баба Нюра, может быть, гостеприимство дяди Димы и тети Люси, какая-то галантность дяди Димы, который умудрялся словами: пардон, мон ами, мерси, бон жур, силь ву пле — весело болтать как бы по-французски с Элен. Она много смеялась, ей было хорошо и уютно с нами, она и сама стала говорить по-русски лучше.

Одним словом, похоже, нам всем удалось загладить боль потери трюфелеи, но зато мы знаем, как родители нас любят, если прямо почти в эпицентре грозы бежали к нам, чтобы быть в самый страшный момент нашей жизни рядом.

Петя В.

Да, Петя опять расписался, как писатель, но тут уж и вправду ничего пропустить невозможно. Такой был день, такая была гроза!

Вася П.

В логове гробокопателей

29 июля. У нас все получилось! Сделать это можно было только в таком состоянии, в котором мы пребыв али после грозы и после встречи с шаровыми молниями.

— Это нам был знак, что сегодня мы должны все-таки доказать, что мы не какие-то неразумные дети, а настоящие мужчины, — заявил я Васе.

— Только я сразу же хочу тебе сказать, что можешь меня называть как угодно, но один на кладбище я не пойду, да и вдвоем тоже, — подумав какое-то время, заявил Вася.

— А втроем? — неожиданно даже для самого себя спросил я.

— Втроем, — растерялся Вася, — втроем я бы пошел… наверное.

— Нет уж, давай решай, — твердо заявил он, — иначе пойдешь один.

— Ну, давай втроем, — растерянно ответил мой храбрец.

— А третьим кто будет, твой папа? — опомнившись, съязвил Вася.

— Так по рукам? — протянул я Васе свои пять. Он вяло взял мою руку, но я так стиснул его кисть, что он даже присел.

— Ну а кто третий? — неунималея мой герой. От моего ответа Вася вначале обалдел, а по том начал хохотать, как больной:

— Да, этот толстяк просто, как ниндзя, рас кидает всех, особенно мертвецов.

— А что, живая душа, как говорит баба Нюра, — продолжал настаивать я.

— Нет, Петя, так не пойдет, про животных уговора не было, ты еще Борьку возьми с собой на кладбище, — слабо отбивался Вася.

— А чем мы хуже Тома и Гека, — убеждал я, — трусишку, — они ведь тоже втроем пошли на кладбище.

— Ага, — зло фыркнул Вася, — давай и мы: найдем дохлую кошку, вот уж тогда нам действительно нечего будет бояться, ведь сумасшедшим некого бояться, кроме самих себя.

Мы легли спать в десять часов, я поставил будильник на без пятнадцати двенадцать. Наверное, на нервной почве мы уснули мгновенно. Проснулись мы оттого, что будильник зазвонил на весь дом.

— Петя, — слабо сопротивлялся Вася, — давай не сегодня.

— Этого мы больше не обсуждаем, — твердо оборвал я Васины нюни, — находим Мурзика и — вперед!

Кота искать долго не пришлось, он любил спать на половичке у наших кроватей.

— Нет уж, — зашипел Вася, когда я взял нашего толстяка и положил его, как воротник, Васе на шею, — тащи этого обжору сам.

Но самое неприятное было, когда мы вы шли на улицу: темень, хоть глаз коли… просто ужас.

— Это луна зашла за тучки, — успокаивал я Васю.

А Мурзик даже не проснулся, когда мы его вешали друг другу на шею. Я был рад, что предложил его взять с собой: если честно, то мне самому было не так страшно, когда я чувствовал на своей шее этого безмятежного засоню.

На наше счастье, луна вышла из-за тучи. Мы огляделись, и меня, как и Васю, удивило то, что все выглядело как-то не так, как днем.

Было такое ощущение, что все вокруг переместилось, как будто деревья перебежали со своего места, изменились очертания привычных предметов, тень таинственности окутывала все.

— Возможно, что солнечный свет — это одно, — со страху начал философствовать Вася, — а отраженный — это другое. Пока лучи отразятся от лунной поверхности, с ними что-то происходит, и они начинают искажать земной мир.

— Перестань выдумывать, — жестко оборвал я друга. Но, если честно, то мне самому было не по себе.

Как-то слишком быстро мы подошли к дому Расстриги. Луна опять спряталась за тучи, и космическая чернота сузила мир. Мы почувствовали себя в черном мешке, а сердца наши, наоборот, стучали так, что казалось, вот-вот перебудят всех обитателей Малиновки, дома Расстриги и… старого кладбища.

— Пе-пе-пе, — запепекал шепотом Вася.

— Ты че-че-чего? — неожиданно для самого себя стал заикаться и я.

Вася вцепился мне в куртку и дрожащей рукой показал на дерево справа от нас. С дерева на нас смотрели два светящихся глаза. Хозяин этих глаз вдруг заухал и захохотал: «Ха-ха!» Потoм опять: «Ха ха!» Мы с Васей прямо рухнули на землю, а тот вдруг сорвался с места, и над нами бесшумно про неслось что-то огромное, почти как самолет.

— Это фи-филин, — успокоил Я себя и Васю. Пойдем, пойдем, уже близко.

— Близко что? — каким-то безжизненным голосом спросил он.

— Да вставай ты, — прикрикнул я на него, а если честно, то и на себя. — Тоже мне, испугался филина. Вон, бери пример с этого жиртрестпром сосискимясокомбината.

Да, правильно я решил взять его с собой. Невозмутимость кота меня как-то успокаивала. Мы медленно пошли, озираясь по сторонам, по тропинке, ведущей к кладбищенским воротам.

— 3акур-р-р-рить есть? — проскрипел откуда-то сверху прокуренный голос.

— Да провались ты, — разозлился я и от этого сразу осмелел. — Вася, ну чего ты пугаешься, это же Билли Бонс — проклятый ворон Расстриги.

— Сейчас он разбудит этих, — ткнул Вася пальцем в сторону дома.

— Если он так всегда орет, то они уже привыкли, — мало веря себе самому, ответил я.

Луна опять зашла за облака, и вновь мы погрузились в кромешную тьму.

— Где-то тут недалеко были ворота, — сказал я.

Опять подтвердились наши ощущения, что ночью и днем окружающий мир ведет себя во времени и пространстве совершенно по-разному (кстати, интересное наблюдение, надо это записать в дневник).

— Вот ворота, — прошептал Вася, — может, не пойдем дальше? Для первого раза и этого достаточно.

Если честно, то у меня такой поворот дела особого внутреннего сопротивления не вызвал, но похоже, что все еще только начиналось. Внезапно нас осветило сзади, послышался шум приближающейся машины. Мы едва успели спрятаться за кустами у ворот. Оказалось, что это приехали гости Расстриги.

«Они перебудили, наверное, не только птиц и животных в ближайшем лесу, но и… мертвых», — пришла мне в голову дикая мысль. Похоже, что это была одна мысль на двоих, потому что Вася вцепился мне в руку так, как будто хотел ее оторвать.

— Налейте, налейте скорее вина, рассказывать больше нет мочи! — радостно встретил гостей Билли Бонс.

— Петя, да они пьяные, — едва вымолвил Вася.

Я и сам это понял, так как вся компания не стройными голосами под хватила предложенную вороном песню. Свинари заколотили в дверь, и из дома послышался голос Расстриги:

— Не ломитесь, иду!

— Хеппи бездеем тебя! — загудели приехавшие, а Билли Бонс, настаивая на своем:

— Налейте, налейте скорее вина…

— Ну, дурдом, — выдохнул Вася и даже как-то расслабился. — У Расстриги-то, оказывается, день рождения.

— Вот и хорошо, — воспользовался я случаем, — побежали, быстро заберем шарики и домой.

Но фары машины выключили, и мы после яр кого света вообще почувствовали себя совершен но слепыми.

— Пойдем, — прошептал я и с трудом отцепил от своего несчастного рукава Васины пальцы.

— Я хочу домой, — опять безжизненным голосом проговорил Вася. — Вспомни, что говорили Том и Гек: такой шум перебудил души всех умерших… Я туда не пойду.

Даже мне это предложение не показалось таким уж предательским. Ведь мы же переступи ли черту ворот и зашли на кладбище! Но, увы!

Вся компания опять выкатилась на крыльцо дома.

— У тебя еще такого праздника не было, — басил тот, который называл наших мам мочалками. — Берем выпивон, закусон и идем на наше любимое место.

— Ребята, — пробовал сопротивляться Расстрига, — посидим здесь на крыльце, зачем нам беспокоить мертвых.

— Нет-нет-нет, зажигаем наши подсвечники и идем, там и стол, там и скамейки, посидим как люди, — приказал все тот же голос. — В доме душно, на крыльце не на чем сидеть, а там поближе к клиентам.

Все свинари дружно заржали. Кровь застыла у нас в жилах. Мы с Васей просто окаменели, так как поняли, что вся дружная компания направляется прямо к нам.

— О ужас! — пропищал Вася. — Что это?

Ответить ему я не мог, так как к нам уже шли гробокопатели, а в руках у них были подсвечники: человеческие черепа со вставленными в них зажженными свечами.

— Вася, прячемся, нас сейчас увидят, — вернулась ко мне способность соображать и действовать.

— Пр-р-ривет, ребята, — услышали мы знакомый голос Билли Бонса. Этот мерзавец сел на столб ворот, но, поприветствовав нас, он тут же вспорхнул и вернулся к собутыльникам.

Упрашивать Васю мне больше не пришлось, он сломя голову бросился туда, где за памятниками и кустами можно было спрятаться от движущейся процессии. Я тоже не помню, как оказался рядом с ним.

«Надо же, — все-таки успел удивиться я, — наша интуиция привела нас именно туда, где мы спрятали шарики».

Но, на нашу беду, это было как раз за могилой, у которой был врыт столик и две скамьи…

Вся компания с шумом стала усаживаться за стол прямо в двух шагах от нас. На стол они на ставили бутылок, положили какую-то закуску.

— Ну, за тебя, Поплавок, говорят, ты три года служил на флоте, на Тихом океане, — пробасил огромный детина. — Скажи спасибо, что у тебя день рождения и что мы нашли наконец-то две каски, кортик и два фашистских креста, а то тебе самому был бы крест за твоего белого муравья.

Компания заржала на все кладбище.

— А это все ерунда по сравнению с кладом прадеда, — неожиданно пискляво произнес Расстрига. — Там же и золото, и бриллианты должны быть. А вы ищете немецкие каски, которые еще попробуй продать.

— Где это «там», — прорычал толстяк, — где, в каком из муравейников, там где белые муравьи водятся, которых нет в природе?

Расстрига полез за пазуху и что-то достал, по том он на столе стал расправлять какой-то лоскут. — Вот, смотри, я же не виноват, что тут так нарисовано, — обиженно запищал Расстрига.

Толстяк неожиданно схватил лоскуток, смял его и швырнул прямо в нашу сторону. Компания одобрительно заржала.

— Ой, мамочка, — пискнул Вася, так как комок упал ему прямо на голову.

— Вы слышали, — вскочил Расстрига, — вы слышали! Тут кто-то есть. Это покойники.

Он опрометью бросился было бежать, но толстяк успел схватить его. У нас с Васей, как от шаровой молнии, встали дыбом волосы. Как только Расстрига вырвется из цепких рук толстяка, мы все трое предстанем перед гробокопателями. Вася так громко всхлипнул, что я сам простился с жизнью.

— Вы слышите, — заголосил Расстрига, — там кто-то плачет.

Он вскочил опять, но вожак прицыкнул:

— Сидеть! Я сегодня добрый, не так и трудно было найти покупателя, как ты думаешь. Мы еще заказ получили, а ты уж сам копай муравейники. Сидеть, я сказал! — прорычал он. — Будем праздновать, коли начали праздновать. Я не люблю тех, кто мне праздник портит.

Он схватил за грудки и тряхнул бедолагу так, что у того чуть голова не оторвалась.

Мне пришла счастливая мысль дернуть Мурзика за хвост, тот обиженно мяукнул, а собутыльники успокоили Расстригу:

— Кошки это, Поплавок, кошки, ты давай-ка выпей штрафной, а то мы уже обмыли продажу фрицевского кортика, а ты еще ни в одном глазу. Hу-кa пей до дна, пей до дна.

Длинный и тощий схватил Расстригу и почти силком заставил его выпить полный стакан.

— Привет, р-р-ребята, — опять сел около нас проклятый ворон.

Ну уж этой наглости я ему простить не мог и чуть не схватил его за лапу, но эта бестия уже перелетела на стол, стала клевать под дружный смех закуску.

Тощий налил ему в стакан водку, и ворон стал ее пить, по-птичьи поднимая вверх клюв. А по том крылатый алкоголик запел:

3абилося сер-рдце сильней у меня,

И глянул впер-ред я в тр-ревоге,

Потом соскочил с удалого коня,

И вижу я тр-руп на дороге.

Внезапно все вокруг потемнело, налетел порыв ветра, и в мгновение ока все, что было на столе, вместе с газетой было сброшено на землю. Вспышка молнии ослепила нас.

— Бабах-трах-тарарах! — грянул в ту же секунду гром. Мы оказались в центре грозы. Расстрига упал на колени и стал молиться, прося прощения за свои грехи, но тут резанул такой дождь, что пъяная компания, бросив все, кроме водки, понеслась к дому. Один Расстрига, подняв мокрое лицо к небу, продолжал молиться. Мы тоже бросились прочь с кладбища мимо этого человека, который даже не повернул головы, когда мы пронеслись мимо, как торпеды.

Петя В.

Неужели — первый шаг к разгадке?

30 июля. Мы проспали остаток ночи мертвым сном. Сейчас мне кажется, что мы не прибежали, а просто прилетели домой, но самое скверное, что мы не только не сняли с себя мокрой одежды, но даже не сбросили грязных сандалий. Хорошо, что мамы и Элен с утра уехали на рынок в районный центр. Едва я открыл глаза, как тут же вспомнил события вчерашней ночи… Правда, было мгновение, когда подумалось, что все это мне приснилось.

— Вася, — попытался я разбудить друга, — вставай, нас ждут великие дела.

Вася вскочил и заорал заполошено:

— Петя, бежим!!!

Я, как дурак, рванул к двери, но потом опомнился и едва успел поймать Васю, который собирался выпрыгнуть из окна.

— Вася! Вася! — начал я трясти друга, который был не в себе. Я сунул ему под нос старую пожелтевшую тряпку, на которой был нарисован муравейник, от которого расходились какие-то волны, а под ним был вышит белый муравей. Со всем как наш, но только белый.

Вася наконец проснулся, и мы бросились к компьютеру. Все-таки мы очень невнимательные с Васей оба. Стоило нам только ввести снимки муравьев в компьютер и увеличить изображение на мониторе, как сразу стало видно что на соединении головы муравья и туловища стоит крестик! Причем крестик стоит и на муравье в трапезной, и на муравье на полу колокольни! Нам сразу стало все ясно. Во-первых, то, что крестик — это был знак, с помощью которого рисовальщик хотел кому-то объяснить или рассказать что-то. Но что?

Во-вторых, изображения обоих муравьев потемнели и наполовину стерлись, а это может обозначать только одно: что они были нарисованы давно. Может, десятки лет назад, а может, и сотни. Как теперь узнать, был ли разгадан этот знак? А если нет?

В-третьих, и это самое загадочное, муравьи не спрятаны, не скрыты где-то, а нарисованы в тех местах, которые посещает много людей. Может, они предназначены для любого внимательного и наблюдательного человека, который приходил в эту церковь? У нас просто голова пошла кругом. Ведь храм уже больше семидесяти лет разрушен, и его только в прошлом году начали восстанавливать. Нам об этом рассказал дядя Витя, когда мы были на колокольне. Значит, если семьдесят или сто лет назад эти знаки не были расшифрованы, то получается, что мы первые, кто увидел их тайный смысл. Мы разложили распечатки рисунков и начали их внимательно изучать под лупой. В это время в комнату влетел Мурзик. У него было игривое на строение, и он начал бегать за пушинкой, которую гонял по комнате сквозняк. Мур взлетел на диван, пробежал как-то боком по книжной полке и рассыпал все бумаги, которые там лежали.

Бумаги разлетелись по всей комнате. Рядом со снимком загадочного муравья упал снимок всех трех озер, сделанный нами с колокольни.

Мы с Васей сидели, вытаращив глаза, как в немом кино. У нас просто перехватило дух, и мы не могли сказать ни одного слова. Контуры муравьев и озер полностью совпадали! Так озера выглядят с колокольни и с нашего дуба! Значит, муравей — это план, это схема наших озер, в которых плавают вот уже три недели наши мамы с Элен.

Ну и Мурзик! Если бы не он, мы бы никогда не разгадали загадку муравьев. А что же тогда обозначает крест?

Не место ли это, где спрятан клад, но при чем тогда муравейник и белый муравей?

— Петя, Петька! — радостно завопил Вася. у него так заблестели глаза, что я за него не на шутку испугался. — Это не муравейник, а колокол!!! А это он звонит!

Вася показал на расходящиеся от колокола волны.

— Понимаешь, как только начнет звонить колокол, на колокольню поднимутся люди, и тогда они увидят муравьев. Это знаки, которые оставили наши предки для потомков. Они верили, что наступят такие времена, когда откроются церкви и зазвонят колокола! — тараторил Вася.

— Ну У тебя голова! — восхитился я. Но в ту же самую минуту и на меня снизошло прозрение: — А белый муравей потому, что клад находится в Белом озере! Белом!!!

Петя В.

Когда мы показали девчонкам фотографии озер и муравьев, они нашу догадку вообще превратили в открытие. Оказывается, усы и ноги муравья — это ручьи, которые впадают в озера. О-Б-А-Л-Д-Е-Т-Ь! Теперь понятно, почему ножки муравьев нарисованы не так, как у обычного муравья, не симметрично.

Мы с Петей пошли, как говорят наши папы, логическим путем. Так что же люди, жившие более ста лет назад, могли спрятать у трех озер? Крест расположен у головы муравья, мол, думайте, кумекайте, разгадывайте. Вот мы и додумались, что нечего много думать — копать на дно. Ведь место на плане точно указано! Копать надо со стороны Белого озера.

Вместо мам сегодня нас кормила баба Нюра.

Она сообщила нам самую последнюю новость: из района приехала милиция, которая арестовала гробокопателей. А Расстригу они взяли в храме, он плакал и молился.

Вася П.

Вовка — фридайвер!

31 июля. Мы взяли две лопаты, старое ведро, как будто идем копать червей для пап, которые собирались пойти порыбачить, а сами спрятали в ведро рулетку и увеличенные снимки озер и муравьев. Оказалось, что пришли мы к озерам не вовремя. Там в это время было полно ребят, были там и близнята.

— Ой, Даша, — спрятался Вася за мою спину. Он вообще, как увидел Дашу, сразу стал спотыкаться, прятаться за меня. Я думаю, что это на нем сказываются стрессы последних дней. Я сколько ни всматривался в троюродных сестер, никак не мог понять, что в них может быть такого магического.

На берегу было полно народу. Неожиданно мы увидели, что среди купающихся был и Вовка Разбойник. Наши руки сами потянулись к лопатам. Пусть только подойдет! Но он даже и не глянул на нас ни разу. Вот он подошел к крутому берегу неподалеку от нас и, прямо как спортсмен, вниз головой прыгнул в воду. Все, видимо, уже знали, что это номер, рассчитанный на зрителя, и начали считать: «Раз, два, три…» Не вольно и мы стали вместе со всеми считать про себя. Прошла минута, вторая, кончалась третья, и тут Вася сказал, бледнея: «Все, утоп!» Я тут же простил Вовке все, что он сделал с нами и нашим велосипедом. Мне еще не приходилось видеть, как тонут люди. Но ребята продолжали радостно считать: «Двести сорок пять…» И в этот момент прямо к тому месту, где собрались зеваки, из воды вышел Вовка. Он плыл под водой целых четыре минуты! Девчонки визжали от восторга, наши близнята хлопали в ладоши, а мы поняли, что он опять победил нас.

Потом мы уже узнали, что дайвинг без специального снаряжения для дыхания называется фридайвинг, то есть свободный дайвинг. Так что Вовка настоящий фридайвер.

Петя В.

А Даша прыгала выше всех, хлопала громче всех. Наверное, радовалась больше всех?!

Вася П.

Иду на Вы

1 августа. Вася, едва проснувшись, даже не продрав глаз, заявил: «Иду на Вы». Я удивился, чего это он собрался идти на Мы. Но Вася меня успокоил, что он зовет меня по-ка-тать-ся. Если честно, то начинать утро с катаний и мордобоя мне бы не хотелось. Но если надо, так надо. Мы выждали, когда родители потеряют нас из виду, и тихо огородами вывели свой тандем. у меня еще не прошел до конца синяк под глазом, я еще прихрамывал на правую ногу, а Вася мог бы похвастаться самым фиолетовым носом во всей деревне. Но Вася жаждал мести, а я был его другом.

Не спеша мы ехали к логову Соловья. Я не очень-то налегал на педали, правда, Вася меня подгонял. Видимо, он верил в то, что синяки и шрамы украшают мужчину.

А наш враг в это время не дремал. Я все гадаю, как он узнавал, что мы едем? Я уже начал надеяться, что сегодняшний день будет исключением из правил, но увы! Вовка был на месте. Я предложил Васе подойти к нему пешком, а то у нас резины не хватит на заплаты, если он опять придумал какую-нибудь пакость. Мы сошли с тандема и медленно двинулись к противнику. Он начал оглушительно свистеть. Это он правильно сделал, потому что у меня сразу же исчез страх. Я вдруг почувствовал, как сами собой сжались кулаки, я весь стал как пружина, а Вася даже зубами заскрежетал. Сегодня решится все!

Неожиданно из боковой улицы вынырнул Борька. Он обежал вокруг нас, а потом подлетел к Вовке. Вначале встал перед ним как вкопанный, а потом прижался и стал тереться о его ноги. Мы растерялись, но и Вовка растерялся. В деревне не было ни одного мальчишки, который бы не любил Борьку. Вовка вдруг наклонился и стал почесывать Борьку за ухом, а поросенок тыкался пятачком в его руку. Вовка как-то весь обмяк, расслабился. Потом он резко повернулся и, не оглядываясь, пошел домой. Мы тоже не знали, как себя вести. Сели на велосипед и поехали по спуску к трем березам на опушке леса, где бежал родник.

Петя В.

Как это понимать, я не знаю, то ли это временное перемирие, то ли капитуляция. Наверное, все-таки перемирие. По крайней мере, Вовка понял, что мы его не боимся, а это главное. Я никогда не хотел так подраться, как сегодня, надавать этому воображале как следует.

Когда мы сегодня начали копать колодец на перешейке между озерами, на месте креста, то обнаружили одну грустную вещь. Песок довольно быстро кончился, а под ним оказалась глина с галькой. Для того чтобы выкопать глубокую яму в мокрой глине, нам не хватит времени, даже если мы будем копать целый год без остановки, и днем и ночью. Клады ведь на поверхности никто не зарывает, это известно любому. И все-таки мы дол били глину и камни лопатами целый день, хорошо, что было пасмурно и никто не купался. Яма получилась примерно нам по пояс, в нее даже стала просачиваться вода. К вечеру у нас были крова вые мозоли и мы еле дышали от усталости.

Когда, совсем обессиленные, мы лежали с Петей на земле около выкопанной ямы, я вспомнил один разговор наших мам и Элен.

Все-таки великая вещь память! Как она во время подбрасывает подсказки, когда ты находишься в тупике! Я вспомнил, как мы так же лежали на солярии и пытались рассчитать, где же наш Канопус.

— Петя, помнишь, как мамы Оли и француженка сидели около костра? Тетя Оля сказала, что около высокого берега Белого озера есть подводное течение. Что, скорее всего, вода из этого озера течет в Бирюзовое озеро. А мамы говорили, что в Белом озере может быть пещера. Там-то, видимо, и спрятан клад. Вот где может быть зарыта загадка наших муравьев! На перешейке между озерами, но только не на земле, а под землей! В подземной речке, которая соединяет два озера!

Вася П.

Ночное

2 августа. Дядя Дима на прощальном ужине в честь отъезда Элен сказал нам, что он хочет взять нас в ночное. Сейчас, после того как мы уже привязались ко всем своим, а особенно после того как помогали водить жеребят на водопой, нам даже захотелось попробовать хоть одну ночь совсем не спать. И провести ее с нашими знакомыми конями и жеребятами. Но когда дядя сказал: «Пора наконец вам и с Вовкой по дружиться», то я твердо ответил, что тогда мы лучше не поедем ни в какое ночное, а с этим ненормальным мы не собираемся дружить. Дядя Дима взял меня за подбородок, поднял лицо и увидел фонарь под глазом. «Что, это он?» Я только кивнул головой и отвернулся.

— Вовка хороший парень, — продолжил дядя, — жизнь у него несладкая, понимаешь, племяш? Мама у него смертельно больна, кроме Вовки у них еще четыре малыша, мал мала меньше. Достается ему. Дядя Ваня весь день на работе, а он и нянька, и уборщица, и повариха, и сиделка у мамы. А парень он с головой, ему бы учиться. Маме его операцию надо бы сделать. Но даже если все наше село продать с потрохами, на лечение не наскрести.

Дядя Дима вздохнул и взъерошил мне волосы. Мы с Васей опустили головы, набычились, как говорит баба Нюра, но не изъявили никакого желания идти на мировую с Вовкой.

Вечером за нами заехали дядя Дима и его конюх дядя Ваня. Весь молодняк весело, по-жеребячьи прыгал, скакал. Дядя Дима посадил меня на Огонька, с которым мы подружились на водопое у речки, а Васю — на его любимчика Чубарого. Девчонки просились с нами, но дядя Дима сказал, что ночное — это дело мужское, и мы проехали на конях через все село под завистливые взгляды всех деревенских ребят. Когда мы уже выезжали за село, то услышали за спиной топот. Через мгновение мимо нас промчался на красавце Шалом Вовка. Мы с Васей опять поняли, что нам на своих жеребятах так никогда не пронестись. Он был как настоящий наезд ник, а мы сидели на жеребятах, как девчонки, боясь свалиться.

Вечер был теплый. Не сговариваясь, прямо на жеребятах мы въехали в воду, они стали жадно пить, а когда напились, начали с нами играть в догонялки, плавать за нами. Они смеялись, как и мы с Васей. Ну, вернее, они так весело ржали, что всякому человеку было ясно, что они смеются. Вовка с Шалым заплыли на самую глубину. Мы с Васей старались не смотреть в его сторону. Неожиданно над нами пролетела Крава, она попила водички, походила, осматривая, все ли у нас хорошо. Потом мы услышали порося чий визг, на берег прилетел Борька, который сразу же заревновал нас с Васей к жеребятам. Он бегал и всем своим видом показывал: мол, я здесь просто бегаю и не собираюсь лезть вводу. На берегу появилась с хворостинкой баба Нюра и застегнула Борьке на шее собачий ошейник. Но потом смилостивилась, завела его в воду и дала нам поскрести его той же щеткой, какой мы чистили жеребят. Борька попытался освободиться от ошейника, но баба Нюра сказала, что он испортит нам ночное, и увела обиженного поросенка домой.

Стало смеркаться, над речкой заклубился туман. Дядя Дима пообещал:

— Сегодня я хочу показать вам то место, где рождаются облака.

Мы с Васей засмеялись и сказали:

— Мы сами это место знаем, вон оно — небо, там они и рождаются.

Но дядя Дима улыбнулся и сказал:

— Вот поставлю удочки для рыбки, чтобы ушицы сварить, а потом уж и разберемся с облаками.

Нам он поручил собрать сухих веток для костра. Мы с Васей бродили в поисках этих самых веток, а Вовка — где он их только брал — натаскал огромную кучу. Потом он быстро сбегал за водой и начал чистить картошку. Мы чувствовали себя немного лишними и ненужными здесь. Вовка только глянет на отца и уже сломя голову бежит куда-то. Мы тоже собрали немного веток, свалили их в кучу и попытались зажечь, но ничего не получалось, ветки не хотели загораться. Вовка только презрительно глянул на нас. На наше счастье, вернулся дядя Дима с ведерком, в котором плескались рыбешки. Он нам объяснил, почему мы не можем разжечь костер, сложил все это сооружение в виде шалашика и стал искать спички. А потом почему-то спросил, а не было ли случайно поблизости Кравы? При чем тут Крава, было непонятно, но дядя Дима сказал:

— Ворона и есть вор — она. Где-то спряталась со спичками: опять из-под крыльев блошек гоняет. Как она это делает — уму непостижимо!

Мы подумали, что дядя Дима шутит. Но вот в темноте блеснула вспышка.

— Вот нечистая сила, — даже с каким-то восхищением продолжал дядя, — унесла-таки! Баба Нюра на нее не может спичек напастись, как прошмыгнет в избу, так и стащит коробку. Мудреха.

Мы с Васей обалдели, ну и талантов у этой бестии, хоть в цирк, не то что наш лентяй Мурзик.

Когда мы сели есть уху, которую сварили дядя Ваня с Вовкой, и почувствовали, что сон со всем склеивает глаза, дядя Дима сказал:

— Сейчас будете загадывать желания. Давай те отойдем-ка от костра в березнячок и полюбуемся звездопадом.

Но мы, как будущие космонавты, сразу поправили его, что это не звездопад, а ежегодный метеоритный дождь. Дядя прижал мою голову к себе и поцеловал:

— Ну и лобан ты у нас, племяш, весь в отца. Да и друг у тебя по тебе.

Мы отошли от костра в темноту, улеглись на старом овчинном кожухе, а Вовка лег прямо на землю, и все стали смотреть в небо.

Через весь купол неба то в одном, то в другом месте падали метеориты, правда, очень похоже на дождь — звездный дождь. Это было так красиво, что время как будто исчезло. Но дядя Дима сказал, что надо бы нам подремать хоть не много. Потому как есть у нас еще кое-что, чего нам в городе не увидеть никогда.

Я даже не помню, как мы дошли до костра, как легли и мгновенно уснули. Казалось, что я только закрыл глаза, а дядя Дима начал настойчиво трясти нас с Васей: «Утро, ребятки, поехали….» Вовка уже сидел на своем Шалом как ни в чем не бывало, словно он и не спал. Мы с Васей сразу проснулись — не хотелось услышать в спину: «Дачники-неудачники». Вовка не стал нас ждать и спокойно тронул Шалого босы ми пятками. Они уехали без нас.

Было еще темно, но край неба уже чуть посветлел. Дядя Дима оставил у костра лошадей дяде Ване, посадил нас на наших любимцев, сам сел на Маркиза, и мы направились по лощине к небольшой поляне, окруженной стайками берез. Мы ехали сквозь молочный туман, почти ничего не было видно, иногда мне становилось даже страшновато, со всем как ежику в тумане, но Маркиз как будто чувствовал, что нам с Васей боязно, и он фыркал, а наши жеребята фырка ли ему в ответ. А потом мы выехали на взгорочек, поднялись над лощиной и увидели чудо! Мы увидели первый ослепительный луч солнца, который осветил туман. От гигантских клубов тумана, заполнивших всю низину, отделялись маленькие туманчики и цепочкой тихо уходили в небо. Мы с Васей даже проснулись! Окзывается, дядя Дима не шутил — мы видели, как рождаются облака. Мы это видели! Вовка, как индеец, восседал на Шалом на взгорке неподалеку. Мы не видели его лица, но почему-то нам казалось, что он испытывает то же, что и мы.

Возвращались мы в деревню, когда все еще спали. Подъехали к нашему дому, дядя Ваня на прощание подал нам всем руку. Потом дядя Дима то же попрощался с дядей Ваней и подал руку Вовке. Вовка пожал, как большой, руку дяде Диме, по том замер на какое-то мгновение и протянул руку Васе, а потом мне. Мы почти не удивились этому. После такой ночи, которую мы пережили вместе, мы больше не могли быть врагами. НЕ МОГЛИ!

Петя В.

Ну что я могу добавить, — только то, что хорошо, что каникулы. Во время учебы даже писателю Пете некогда будет так много писать. Но я должен согласиться, что ночное — это нельзя рассказать, это надо пережить! Вовка ничего… шустрый.

Вася П.

Худой мир лучше доброй войны

3 августа. На следующее утро мы услышали у дома свист нашего разбойника. Хорошо, что мы спали на крыше дровяника. Дядя Ваня и Вовка со всем табуном остановились около нашего дома. Когда мы свесились с крыши, Вовка крикнул: «На озера айда?»

Мы с Васей вначале растерялись, но потом быстро спустились вниз. По пути брызнули водой в лицо, как бы умылись, и крикнули бабе Нюре, что мы скоро. Уже сидя на своих жеребятах, услышали, как бабушка причитает, что без завтрака нечего крутить хвосты лошадям. А мы и не собирались никому крутить хвостов.

Мы ехали за дядей Ваней и Вовкой. Переглянувшись с Васей, без слов поняли друг друга, что без этого фридайвера дальше к разгадке на шей тайны не продвинемся. Когда кони попили, дядя Иван сказал, что бабушка зря волновалась, будет у нас свой завтрак, но походный. Опять мы не уследили за нашим недавним противником. Вот уже и костер горел, вот уже и чай за кипел, вот уже дядя Ваня отрезал нам ломти на всю буханку хлеба, помазал их маслом, посыпал сахаром. Мы не ели ничего вкуснее на завтрак. Чай пах костром и смородиной, это Вовка бросил в котелок листочки смородины, а хлеб был вкуснее вся кого торта.

Дядя Ваня прилег на траву и задремал. Вовка приложил палец ко рту и отозвал нас в сторону, к кустам смородины. Там он как-то так доверительно сообщил нам, что маме было очень плохо и папа не спал всю ночь.

У же в следующую минуту мы с Васей, перебивая друг друга, стали рассказывать Вовке про нашу тайну. Вовка как-то сразу загорелся весь, щеки его запылали, он схватил меня за руку и так сдавил ее, что я даже вскрикнул. Ну и силен же он!

Мы нарисовали план озер, рассказали, что поняли — там крестом отмечено место, где что-то спрятано, возможно, клад. «Клад! — неожиданно громко закричал Вовка. — мы его выкопаем и вы лечим маму!»

В это день мы с Вовкой уже не расставались, он выудил из нас все наши тайны. Он такой заводной! Мы и сами-то уже поняли, что никакой нормальный человек не стал бы прятать клад у всех на виду, а тут и Вовка согласился с нами.

Петя В.

Один выход — нырять!

4 августа. Напрасно мы рассказали все Вовке. Он сегодня опять явился ни свет ни заря. Завтра уж точно ляжем спать в доме!

Вовка свистнул своим разбойничьим посвистом, залез к нам на крышу дровяника. Мы еще не проснулись как следует, а он зашептал на всю деревню:

— Я все понял — клад спрятан в пещере. Это как раз на том месте, где вы искали, но только под землей. Между озерами — подводная речка, вот там-то и есть эти две пещеры. Только я о них знаю, больше никто. Под кручей, очень глубоко под водой, есть вход в эти пещеры. Там такой… ну как неглубокий колодец, который заканчивается полостью, а по бокам у нее две пещеры. Меня один раз туда засосало, так я думал, что все, хана мне. Но меня вдруг течение выплюнуло и вынесло во второе озеро.

Вовка был как пьяный, глаза у него блестели. Нам даже как-то стало не по себе.

— Вов, ты успокойся, надо все обдумать, — попытался утихомирить нашего Соловья Вася.

Но тот неожиданно резко оборвал его:

— Дома будешь спать, а сейчас пойдем за кладом! Нырять надо!

Тут уж и я не выдержал:

— Ты что, Вовка, без подготовки и тренировок нельзя! Надо все обдумать, может быть, с родителями поговорить, может быть, попросить у них снаряжение для ныряния.

Вовку прямо затрясло:

— Чего там готовить, идем прямо сейчас! Все-таки он из-за маминой болезни очень нервный. Мы даже пожалели, что ему все рассказали. Но Вовка неожиданно вдохнул глубоко носом, а потом очень медленно выдохнул через рот и совершенно спокойно сказал:

— Наверное, вы правы, вот и мама мне говорит, что я торопыга и из-за этого у меня столько неприятностей в жизни.

Он опять подышал тем же способом и сказал, что, после того как покормит своих, а мы пообедаем, сразу пойдем к озерам на разведку. Он сиганул прямо с крыши без всякой лестницы и умчался. Мы с Васей обалдело смотрели друг на друга.

— Ничего себе, Соловей-разбойник! Намучаемся мы с ним… — обреченно сказал Вася.

Петя В.

После обеда мы отправились на озера. Взяли с собой рулетку, план, который уже в масштабе расчертили на ватмане, прихватили веревку, на дули мотоциклетную камеру, как спасательный круг. Вовка увидел нас, упал на землю и стал хохотать:

— Вы что, в цирк собрались, людей смешить? Нет, ну до чего он заводной. Мы ведь все-таки будущие ученые и серьезные исследователи, а не дилетанты! какие-нибудь. Вовка попытался было броситься сразу прямо в озеро, но мы вначале промерили все рулеткой, перенесли размеры рисунка с ватмана на землю и точно определили, в каком месте может быть это что-то. Вовка в это время бегал, размахивал руками, но потом подышал-подышал и… смирился. На наше счастье, прибежали Даша с Машей и сказа ли, что дядя Ваня велел Вовке срочно бежать домой. Так все само собой обернулось к лучшему. Сегодня мы еще вечером устроим тайный совет.

Вася П.

Последние испытания

5 августа. На вчерашнем почти ночном тайном совете большую часть времени мы уговаривали Вовку и периодически все вместе дышали, чтобы успокоиться, а потом взяли с Вовки слово, что он вначале проведет тренировочные погружения, не менее трех раз погрузится до входа в пещеру, осмотрится, приглядится и раза два поднимется на поверхность. Доведет время под водой с самодельным дыхательным аппаратом до десяти минут, и только после испытаний мы перейдем к реальному погружению.

Для дыхательного аппарата мы взяли обычную камеру от футбольного мяча и выпросили у пап зажим, который бы легко, одним движением, перекрывал доступ воздуха в камеру.

Вовка вначале кричал:

— Вы никакие не ученые и исследователи, а маменькины сынки, если слушать вас, то мы не только не найдем клад, а вообще никогда ничего путевого в жизни не сделаем, потому что, пока решим что-то сделать, уже постареем и умрем.

Да и еще много чего хорошенького наговорил он нам.

Но потом он все-таки понял, что мы тоже упертые, и согласился на четыре испытания. Время каждого погружения было десять минут. Каждое второе Вовка провел с воздухом, который оставался в дыхательном аппарате от предыдущего погружения. 3начит, воздуха ему хватит и нырнуть, и вынырнуть.

Во время погружения он подплывал к входу в полость, оглядывал все, чтобы освоиться, привыкнуть. Мы его очень хорошо экипировали. На голову одели резиновую шапочку, на ноги ласты, а на талию подогнали ему солдатский ремень дяди Димы, который нашли в сарае. На ремень приспособили несколько петель, чтобы закрепить нож, продеть веревку, прикрепить под водный фонарь, который мы потихоньку взяли у мам, а также — привязать полиэтиленовый пакет и кусок сетки для клада.

Петя В.

Испытания закончены. Ждем завтрашнего утра.

Вася П.

Кладоискатели

6 августа. В восемь часов утра все были на берегу Белого озера. Мы внимательно все проверили, подергали на прочность все, что было под вешено на петли ремня. Все готово, и все испытано. Вовка впал в свое обычное состояние: глаза его блестели, он был весь как заведенная пружина, как спортсмен перед совершением олимпийского подвига. Он сказал, что готов окончательно и что прямо сейчас сиганет с берега. Теперь у Васи сдали нервы и он опять, чтобы не волновать Вовку, не закричал, а зашипел на него:

— Как это сиганешь, а если запутаешься в веревке? Опускайся медленно и осторожно! Да не забудь: дернул за веревку один раз — все хорошо, два раза — нашел клад, три раза — тяни вверх, а если начнешь дергать беспорядочно, то SOS — тащи-спасай!

Как ни странно, но Вовка спорить не стал, надел маску, помахал нам рукой.

— Как космонавт перед тем, как войти в ракету, — с завистью сказал я.

Вовка стал медленно спускаться к озеру. Вот он в ластах и маске, со всей экипировкой, подошел спиной к воде, проверил еще раз все снаряжение и начал погружаться вводу. Как-то защемило в груди, как будто мы сами совершаем затяжной прыжок с парашютом, сердце громко стучало. Веревка стала быстро разматываться с бобины. Вот она перестала двигаться, потом пошла медленнее. Вот Вовка дернул один раз. Мы с Васей облегченно вздохнули.

— Да, Вася, время вещь странная, ты заметил, что оно опять стало идти, как при замедлен ной съемке? — сказал я, глядя на бобину, которая едва-едва крутилась.

Вот она замерла, и мы напряглись, вцепившись в веревку, но вот опять потихоньку пошла.

Вдруг бобина стала вращаться очень быстро, мы с Васей переглянулись, и Вася прошептал:

— Видимо, потащило течение. Сколько бы мы отдали за то, чтобы быть сейчас с Вовкой вместе! Правда?

Вовка двигался еще пять бесконечных минут, а потом остановился и дернул за веревку один раз: «Все нормально!!!»

Мы с Васей вздохнули и опять замерли в напряженном ожидании. Веревка не двигалась, время остановилось.

Вовка дернул два раза. Мы переглянулись и не поверили, стали ждать дальше, вдруг это получилось случайно. Но вот Вовка совсем сознательно дернул два раза, потом через паузу еще два раза, и еще два раза! Мы с Васей как безумные стали орать, прыгать, обниматься.

Какое-то время все было спокойно, видимо, Вовка заворачивает клад в сеть и перевязывает веревкой. Прошла вечность, прежде чем наш герой дернул три раза, мы остервенело стали тащить веревку на себя, она шла медленно и с большим сопротивлением. Мы вытянули на себя метров пять-шесть веревки, и вдруг Вовка стал дергать веревку беспорядочно: «SOS!» Мы с Васей накрутили веревку вокруг руки и потащили изо всех сил, но веревка словно за что-то зацепилась. Мы покраснели как раки от натуги, но веревка не шла. В груди все похолодело: шла девятая минута!

Мы уже не знали, что делать, но тут веревка пошла как по маслу, а потом все легче и легче, а потом вообще без всякого сопротивления. Та кого мы не ожидали, но думать об этом было некогда, и мы тянули и тянули веревку, которая вдруг вся вышла из воды, и мы с Васей, как в фильме ужасов, уставились на ее обрезанный конец.

— Это Вовка отрезал веревку, а сам?! Что с ним? Где он? — закричали мы и кубарем скатились с крутого берега, подбежали к воде и стали кричать изо всех сил:

— Вовка, Вовка!!! — Вот когда мы пожалели, что не научились как следует плавать!

Мы носились вдоль берега и орали как не нормальные. Примчался на наш крик Борька, он тоже стал бегать туда-сюда. Вася вдруг остановился и схватил меня за руку:

— Все, Петя, мы с тобой преступники, мы убили Вовку, это была наша идиотская идея, теперь нам надо идти прямо в милицию.

Но я спросил у Васи:

— А может, нам надо бежать за помощью в деревню?

На что он обреченно показал на часы: прошло четырнадцать минут. Я его стал успокаивать:

— Вася, воздуха в камере хватит минут на пятнадцать.

Но Вася махнул рукой, сел на песок и опустил голову на колени.

В эту самую горькую минуту в нашей жизни мы услышали с небес голос погибшего Вовки:

— Что раскисли, дачники?

Мы с Васей с ужасом смотрели друг на друга, а потом оглянулись. Там, на самом краю обрыва, стояло привидение Вовки и в руках держало маленький бочонок. Борька радостно бросился вверх и начал тереться о ноги привидения, а оно радостно завопило:

— Клад! Вы видите — это клад!

Тут-то мы наконец поняли, что перед нами живой и здоровый Вовка!

Петя В.

Разве могли мы додуматься, что у Вовки на обратном пути из пещеры возникнет ситуация, которую невозможно было предвидеть. Когда мы начали тащить его вместе с кладом наверх, веревка попала в расщелину в скале и застряла там намертво. Вовка мигом осознал, что вы плыть с кладом сам против течения он не сможет. И, как всегда в экстремальной ситуации, к нему пришло единственно правильное решение: он перерезал веревку, а течение подхватило его и выбросило в Бирюзовое озеро. Вот такой он везунчик!

Нет, что ни говори, но общение с Вовкой для нас тоже полезно, ведь в космос мы вряд ли полетим только вдвоем. А работать в коллективе мы с Петей не умели. А вдруг, к примеру, нас пошлют на Канопус с кем-нибудь из Латинской Америки, с каким-нибудь мачо. Мы с Петей уже будем готовы, и сами будем дышать по-Вовкиному, и мачо научим.

Сегодня нам трудно писать о том, как наша радость переросла в страшную неприятность. Об этом завтра. А сейчас мы сидим на крыше и дышим.

Вася П.

Беда не приходит одна

7 августа. Сегодня с утра, едва проснувшись, мы сразу же вспомнили все, что произошло вчера. Как бросились к Вовке, как сами были готовы вместе с Борькой тереться о его ноги, проявляя чувства. Как мы ползали вокруг маленького бочонка, облитого смолой, и ощупывали, и чуть ли не обнюхивали его со всех сторон. Когда Вовка ножом отколупал смолу и поднял крышку, то оказалось, что в расшитый золотом квадратный коврик было завернуто несколько предметов. Большая желтая чаша на подставке, подставка чаши была украшена красными и фиолетовыми камнями, которые переливались на солнце. Там еще было какое-то плоское желтое блюдо на под ставке. Два больших креста из желтого металла, один был украшен прозрачными камнями, а другой — красными и зелеными.

— Это что, золото? — спросил Вовка.

— Ну конечно, — ответили мы, — без всякого сомнения.

С Вовкой стали опять твориться странные вещи, он схватил все драгоценности, сложил их в бочонок и, глядя исподлобья, спросил:

— А зачем вам деньги, что вы хотите с ними делать?

Мы растерялись от неожиданности, об этом никто и не думал, но тут мы вспомнили о конкурсе «Юный маляр» и о ремонте, который сделали перед отъездом в деревню.

— У родителей остался еще долг, — стали мы рассказывать Вовке. А Вася добавил:

— Мамы мечтают съездить в гости к Элен во Францию. Вот мы и подарим им деньги на поездку.

Вовка вдруг схватил бочонок, прижал его к себе одной рукой, а кулаком другой потряс перед нашими носами. Его черные глаза возбужденно сверкали, лицо перекосилось, как от судороги. Он прокричал нам в лицо:

— С жиру беситесь, дачники, даже не знаете, куда потратить деньги, а моя мама умирает.

Он резко повернулся и вместе с бочонком, прямо в шапочке и ластах побежал с кладом от нас. Потом остановился, сбросил ласты и скрылся за березами. Мы вначале хотели броситься за ним вслед, но Вася поднял какую-то желтую бумагу, выпавшую из бочонка, и начал читать: «Беда пришла на Русь. Храмы рушат, православных убивают. Мы полагаемся на волю Божью и верим, что придет время, когда на нашем храме опять начнут звонить колокола, опять в нем будут служить литургию, и опять понадобятся эти святыни, пришедшие к нам для причастия из восемнадцатого века. Верим, что настанет час, когда добрый человек обретет этот бесценный клад. Храни тебя Боже, Брат».

Такой задачи перед нами никогда еще не стояло. Что делать с Вовкой? Как быть с кладом? Как все это рассказать папам и мамам? Они на нас обидятся, ведь мы же не только их дети, но и друзья, а поступили мы не по-дружески.

— Как теперь расхлебать кашу, которую сами заварили? — всхлипнул впечатлительный Вася.

Мы нашли клад, а шли домой, как гроб с музыкой, даже Борька почуял неладное и как-то грустно трусил впереди.

Петя В.

Мало радости рассказывать о том, как семейный совет Васиных и Петиных воспринял эту новость. Папы сразу же заявили, что все, что находится на земле и под землей, принадлежит государству. Тот же, кто укрывает найденный клад, — тот преступник. Мы с Петей тут же вообразили себя в полосатых костюмах, с кандалами на ногах. Но дядя Петя сказал, что надо уточнить, но вроде бы по закону двадцать пять процентов от стоимости клада государство выплачивает тем, кто его нашел.

Мы подробно описали, как выглядели вещи, найденные нами, потом показали письмо от наших предков. Мы рассказали только половину истории, а мамы уже стали мечтать вслух, как они расплатятся с долгами и как поедут в гости к Элен. Тут и папы вспомнили, что машина то же требует кое-какого ремонта. В этом месте Петя произнес:

— Клад забрал Вовка.

— Ваш Вовка — малолетний преступник.

Мамы возмущались, припоминали все его грехи и сделали заключение, что он вообще бандит. Мы встали на защиту нового друга, папы тоже присоединились к нам и сказали:

— Не важно, у кого сейчас клад. Важно его оформить по закону и по совести.

А когда мы объяснили, что Вовка взял клад, чтобы вылечить свою маму, родители сразу как-то притихли, замолчали, потом переглянулись и сказали, что надо поговорить с дядей Димой и пригласить Вовкиного отца.

Уже засыпая, мы еще слышали какое-то время, как родители шептались, сидя вокруг стола под березой. Мамы настаивали, чтобы папы заняли более твердую позицию, что, если положено, чтобы за клад каждый получил третью часть, значит, так и должно быть. Мой папа сказал:

— Оли, вы начали делить шкуру неубитого медведя.

А дядя Вася добавил:

— Это церковные ценности, надо пригласить Витю звонаря и священника, чтобы во всем разобраться.

Вася П.

Утро богачей

8 августа. Мы проснулись не только от ярких лучей солнца, но и оттого, что в соседней комнате тихо разговаривали дядя Дима и дядя Ваня. На столе лежал наш клад! Священник осторожно брал все драгоценности в руки, крестился. Все взрослые сидели притихшие. Но вот священник сказал:

— Вещи эти бесценные, ну а с точки зрения ценностей земных, то, похоже, очень и очень дорогие. Надо отвезти все в область, сдать куда положено, ну а мы будем просить, чтобы желание предков о возвращении святыни в храм было учтено.

А потом он спросил у дяди Вани и наших родителей:

— А где же герои дня?

Дядя Ваня кашлянул смущенно и сказал, что его герой выпорот и сидит под домашним арестом.

Мы с Васей обрадовались, что нашим роителям не пришел в голову такой способ поздравления с обретением клада, и на всякий случай сделали вид, что спим.

Петя В.

Глава без названия

12 августа. Мы с папами, с Вовкой и дядей Ваней ездили на Звере с Конфеткой в областной центр. Были в милиции, подробно рассказывали: где, что и как нашли. Отвечали на разные вопросы, папы и дядя Ваня заполняли какие-то документы, рас писывались.

Потом нас какой-то начальник поздравил и сказал, что все вопросы по вознаграждению будут решены в течение нескольких месяцев.

Если будет получено добро из Москвы, то ценности будут переданы храму.

Петя В.

Легче и интереснее быть кладоискателем, чем кладообладателем.

Вася П.

Кто перегонит гепарда?

15 августа. Уже середина августа. Нам пора думать о том, что каникулы кончаются, что скоро домой возвращаться. Наши папы все-таки закончили работу над автопилотом для управления Зверем с Конфеткой. Мы так ими гордимся! Они ввели в память компьютера карту нашего района, там есть даже грунтовые дороги. Папы взяли нас потихоньку от мам на первый пробег. Вот оно, будущее!

Мы сидели и завороженно наблюдали за тем, как автопилот вел машину в самых трудных съездах и поворотах, как он отслеживал встречные машины и те, которые нас обгоняли. Если честно, то было немного страшно не только нам, но и папам. Они друг друга останавливали, когда в трудном месте их руки тянулись к рулю. Но в целом испытание прошло на «отлично».

Мы почувствовали себя виноватыми, так как все никак не можем закончить свой велопарусник. Конечно, догнать девчонок ни бегом, ни вплавь в это лето не удастся, но к следующему лету мы уж точно не оплошаем. А пока приходится держать марку как умеем. Жаль, что придется расставаться с ними на год.

Вот они хотят стать олимпийскими чемпионками, а сами даже не знают, кто в мире животных и человека самый быстрый, самый прыгучий, самый плавучий. А мы знаем! Быстрее всех бегает гепард. Он может бежать со скоростью 100 км В час, а самый лучший бегун-человек только 37 км в час. Так что нечего им задаваться. У человека есть другое достоинство, он ум нее всех. Но самое обидное для девчонок было узнать, что как бы они ни старались, но проплыть быстрее, чем 7 км. в час, они не смогут и что даже кожистая черепаха перегонит их, так как может плыть со скоростью 35 км. в час. Правда, потом мы поняли, что из-за своего самолюбия обидели сестричек. Мы-то сами бегаем и плаваем в сто раз хуже, чем они!

Поэтому мы попросили пап сделать нам держатели на шарнирах для багажника, чтобы за крепить парус и наконец закончить работы по превращению тандема в велопарусник. Парус из старых штор нам сшили сами Маша и Даша. Мы провозились три дня, но зато, когда вывели наш велопарусник на окраину села, собрался на род, бабушки крестились, а мальчишки стояли, открыв рот. Вовка наотрез отказался садиться на тандем и заявил, что он обгонит нас на своем Шалом без особого труда.

Мы с Васей сели в седла, девчонок посадили на раму, к которой привязали подушечки. Парус надулся, и наше изобретение заработало! Мы помогали изо всех сил педалями и неслись по дороге через поле с крейсерской скоростью, девчонки пищали.

Получилось! Все-таки получилось! Правда, Вовка с залихватским свистом галопом промчался мимо нас и ускакал вперед. Нас пронесло через поле с подсолнухами, потом — через село. Начинался крутой спуск и овраг. Тормоза не могли остановить парусник, и мы все дружно тормозили сандалиями. Потом пришлось снимать парус. Что-то мы не учли в конструкции и двигаться могли только в ту сторону, куда дует ветер. Зато впервые Даша и даже Маша смотрели на нас с восхищением и уважением. То-то же! Век технического творчества, он и есть век технического творчества! Но опять Вовка вернулся назад и предложил Даше проехаться на Шалом, а когда она согласилась, они ускакали, бросив нас и Машу с нашим тандемом. Это не по-товарищески!

Петя В.

Как было замечательно лететь на всех парусах среди подсолнухов! Это было и страшно, и здорово! Белые волосы Даши выбились из косичек и дотрагивались до моего лица. От них пахло речной свежестью и земляникой. Иногда она оборачивалась, и у меня начинало колотиться сердце. Может быть, я все-таки заболел?

Вася П.

Страдания юного В.

21 августа. Я тут прочитал Васину приписку и хочу ему сказать, что он и впрямь очень инфантильный. Я дал ему в словаре Ожегова прочитать, что такое любовь. Вася приуныл, он вспомнил, что мы за гаражами клялись в верности Варьке и Журке. Но ведь тогда мы и представить не могли, что любовь приходит сама по себе, не спрашивая разрешения. Не понимаю, что его так развезло. Конечно, очень хорошие у меня троюродные сестрички, но ведь мужская клятва — кремень. Я успокоил Васю:

— Пока мы вырастем, Варька и Журка в кого-нибудь влюбятся, захотят выйти замуж. Мы им разрешим нарушить клятву, даже простим их и счастья пожелаем. Вот тут хоть женись, хоть разженись.

Баба Нюра сказала, что у девчонок как раз накануне нашего отъезда день рождения. Мы забрались на дуб, чтобы обсудить, какие подарки им сделать.

Вася все высматривал, не видно ли где-ни будь Дaши. Действительно больной. Мы и так все утро провели вместе: завтракали, потом поливали огород. Я только обрадовался, что мы от них отвязались, а он… нюня!

Подарок на день рождения, конечно, нужно придумать такой, чтобы запомнился надолго. Тут то я и вспомнил:

— Вася, помнишь, мы в каком-то журнале прочитал и способ изготовления больших мыльных пузырей. Для этого нужно сделать простейшее устройство: проволочную рамку, корытце, а к рамке приделать ручку, которая бы ее вращала, то опуская в корытце, то поднимая над ним.

Я нарисовал все на листке.

— Ветер поможет нам надуть классные пузыри. Надо только в шампунь добавить глицерина, чтобы пузыри были крепкими.

— Да еще чтобы был попутный ветер в сторону дома дяди Мити, — восторженно согласился Вася.

Мы быстро сделали устройство для шаровыдувания, вылили в ванночку две бутылки маминых шампуней. Потом слетали на тандеме за глицерином в районную аптеку.

— Здорово, что мамины шампуни еще и пахнут очень хорошо, — сказал Петя, — но вот только плохо, что они французские, после истории с французскими трюфелями мне не очень хочется иметь дело с французскими шампунями.

На что мне Вася сказал:

— Ты совсем дикий, Петя, не знаешь, что косметика у них как раз самая лучшая.

Ну, тогда я успокоился, и мы полезли на крышу дома, чтобы приспособить нашу пузырепускалку. Все у нас складывалось как нельзя лучше, все получалось. День, видимо, удачный. Утром мы встанем пораньше и запузырим всю деревню.

Петя В.

Интересно, куда завтра будет дуть ветер?

Вася П.

День рождения

22 августа. Говорил я Васе, что надо было взять наши шампуни или папины и не трогать мамины. Утром Оли, когда начали собираться в дорогу, обнаружили пропажу и стали причитать:

— Это подарок Элен, это — Франция! Все перевернули в доме, а они как сквозь землю провалились…

Мы молча забрались на крышу, пока они не поняли, чьих рук это дело. Когда мамы увидят красотищу, которую мы сотворим из двух пузырьков шампуней, еще спасибо нам скажут.

Как раз к тому моменту, когда во дворе у дяди Димы накрыли праздничный стол, а девчонки вышли на крыльцо в нарядных розовых платьях, подул тот самый, нужный ветер.

— Ух ты! — кричали мы с Васей. — Ну и пузыри-пузырищи — огромные!

Подсвеченные солнцем, они постоянно меня ли свои цвета! Они высоко взлетали, опускались над двором дяди Мити, летели по всей деревне, мы только успевали крутить ручку.

Девчонки кричали «Ура!», прыгали, как козы, смеялись, хлопали в ладоши. Потом они на конец-то заметили, откуда это чудо. Мамы то же заметили и хотели, видимо, восхититься нашей смекалкой, но папы обняли их за плечи и что-то прошептали на ухо. Это, наверное, они сказали мамам, чтобы те не захваливали нас.

Вся деревня всполошилась, мальчишки и девчонки бежали к нашему двору, а дядя Митя всех встречал и говорил: «Пожалуйте к столу, гости дорогие». Всех-всех он сажал за стол. Праздник мы устроили что надо: собаки начали носиться за шарами, а когда они их догоняли и пытались схватить зубами, пузыри лопались, пена попадала в глаза, псы лаяли и визжали. Только Мурзик невозмутимо лежал, и даже тогда, когда шар сел ему на нос, он и глаз не от крыл. Это был его лучший номер.

Откуда-то все узнали, что мы завтра уезжаем.

Нам несли варенье и пироги. Столько нам и за месяц не съесть, но баба Нюра сказала: «Это все от души, отказываться нельзя!»

Мы долго сидели за столом, разговаривали, пели, рассказывали интересные истории.

А Вовка, оказывается, может свистеть не только как разбойник, но и как настоящий соловей. Он так похоже изображал пение лесных птиц, что все были потрясены. Даже соловьем щелкал!!! 3асиделись мы до звезд.

Петя В.

Все так восхищались Вовкой, а Даша смотрела на него как зачарованная. Как же мне теперь уезжать?!

Вася П.

Р. S. Да, самое-пресамое главное! Государство вернуло святыни церкви, а нам троим выплати ли вознаграждение. Мы, Васины-Петины, реши ли отдать наши деньги Вовки ной маме на операцию. Теперь она обязательно выздоровеет!

Петя В.

litresp.ru

Обида и прощение в пяти коротких детских рассказах

Виктор Драгунский

Дымка и Антон

Прошлым летом я был на даче у дяди Володи. У него очень красивый дом похожий на вокзал, но чуть-чуть поменьше.

Я там жил целую неделю, и ходил в лес, и разводил костры, и купался.

Но главное, я там подружился с собаками. Их там было очень много и все называли их по имени и фамилии. Например, Жучка Бреднева, или Тузик Мурашовский, или Барбос Исаенко.

Так удобней разбираться, кого какая укусила.

А у нас жила собака Дымка. У нее хвост загнутый и лохматый, и на ногах шерстяные галифе.

Когда я смотрел на Дымку, я удивлялся, что у нее такие красивые глаза. Желтые-желтые и очень понятливые. Я давал Дымке сахар, и она всегда виляла мне хвостом. А через два дома жила собака Антон. Он был Ванькин. Ванькина фамилия была Дыхов, вот и Антон назывался Антон Дыхов. У этого Антона было только три ноги, одну он где-то потерял. Но он все равно бегал на этих трех ногах, как будто их было восемь, очень быстро бегал и всюду поспевал. Он был бродяга, пропадал по три дня, любил стянуть, что подвернется, но умнющий был на редкость. И вот что однажды было.

Мама вынесла Дымке большую кость. Дымка взяла ее, положила перед собой, зажала лапами, зажмурилась и хотела уже начать грызть, как вдруг увидела Мурзика. Он никого не трогал, спокойно шел домой, но Дымка вскочила и пустилась за ним! Мурзик – бежать, а Дымка долго за ним гонялась, пока не загнала на сарай.

Но все дело в том, что Антон уже давно был у нас на дворе. И как только Дымка занялась Мурзиком, Антон довольно ловко цапнул ее кость и удрал! Куда он ее девал, не знаю, но только он через секунду приковылял обратно и сидит себе, посматривает:

«Я, ребята, ничего не знаю».

Тут пришла Дымка и увидела, что кости нет, а есть только Антон.

Она посмотрела на него, как будто спросила: «Ты взял?»

Но этот нахал только рассмеялся ей в ответ! А потом отвернулся со скучающим видом. Тогда Дымка обошла его и снова посмотрела ему прямо в глаза.

Но Антон даже ухом не повел. Дымка долго на него смотрела, но потом поняла, что у него совести нет, и отошла.

Антон хотел было с ней поиграть, но Дымка совсем перестала с ним разговаривать.

Я сказал:

– Антон! На-на-на!

Он подошел, а я сказал ему:

– Я все видел. Если сейчас же не принесешь кость, я всем расскажу.

Он ужасно покраснел. То есть, конечно, он, может быть, и не покраснел, но вид у него был такой, что ему очень стыдно, и он прямо покраснел.

Вот какой умный! Поскакал на своих троих куда-то, и вот уже вернулся, и в зубах несет кость. И тихо так, вежливо, положил перед Дымкой.

А Дымка есть не стала. Она посмотрела чуть-чуть искоса своими желтыми глазами и улыбнулась – простила, значит!

И они начали играть и возиться, и потом, когда устали, побежали к речке совсем рядышком.

Как будто взялись за руки.

Василий Сухомлинский

Мой жаворонок в окошко улетел…

У матери было семь сыновей – самому старшему девять лет и самому младшему три года.

Испекла мать каждому сыну по семи пшеничных жаворонков – и себе один.

Выставляет мать из печки жаворонков на стол, а дети сидят рядышком, глаз с них не спускают. Румяные жаворонки, пышные. Сидят на столе и в открытое окошко выглядывают, как будто улететь собираются.

– Идите, дети, на улицу, погуляйте минуточку, пусть жаворонки остынут, – сказала мать.

Ушли шесть сыновей на улицу, а самый маленький – Мизинчиком называла его мама – остался: жаворонки пахли так вкусно, что не мог Мизинчик гулять идти.

Сел Мизинчик у стола, и рука его сама потянулась к жаворонку. Взял горячего жаворонка, поднес ко рту. Открылся рот, заработали зубы – и нет жаворонка. Испугался Мизинчик, побежал на двор и стал гулять вместе с братьями.

Позвала мать детей, пришли семь братьев, сели за стол, поделила мать жаворонков. Досталось каждому по жаворонку, а матери ни одного не осталось.

– А где же твой жаворонок? – спрашивает самый старший брат, материн первый помощник.

– А мой жаворонок в окошко улетел, – ответила мать, вздохнула и, облокотившись на стол, задумалась.

Из глаз Мизинчика закапали слезы…

Тамара Ломбина

Душевная сестра

Любимая сказка Любы – «Гадкий утенок». Она перечитывает ее часто-часто и всегда плачет над всеми бедами утенка и особенно плачет в конце сказки, когда он превращается в прекрасного лебедя. Люба знает про себя, что она – гадкий утенок, но не верит, что когда-нибудь станет лебедем. Нет, такого счастья с ней не случится…

Люба редко выходит во двор, чаще она смотрит на детей из окна или с балкона. Правда, когда она была помладше и поглупее, то, не замечая как над ней смеются, все-таки лезла в гущу ребят, которых любила, она любила всех, весь белый свет, все живое, все зеленое, все что цветет, плавает и ходит.

Особенно она любила Люсю Петрову. Это была не девочка, а чудо. Ее звали Мальвиной, за ее кудрявые волосы и синие глаза. Синева глаз была такая, что казалось, и от волос идет голубое сияние. Люба готова была, как зачарованная, часами смотреть на живую, ловкую и подвижную красавицу. Но Люся не понимала Любиного восхищения. «Закрой рот, – неожиданно зло и больно толкала она Любу в бок, – ворона, ты больше не будешь играть с нами. Ни мяч поймать, ни увернуться не можешь, из-за тебя только и проигрываем!» Люба, кроме того, что была некрасивой, была еще и неповоротливой. Мама

говорила ей, что это от родовой травмы, со временем это пройдет. Но, подрастая, Люба поняла, что она всем мешает и лишь изредка выходила во двор.

В последнее время ей уже не хотелось, как раньше, быть поближе к ребятам, так как Люся однажды, когда Люба пропустила совсем низкий мяч, разозлилась и начала с ненавистью повторять: «Раз-з-з-зява, раз-з-з-зява». Все ребята присоединились к ней и стали наступать на Любу, которой очень трудно было пятиться и она в конце-концов упала и расшибла локти. Но никто не подошел и не помог ей подняться. Она с трудом встала и медленно поковыляла домой. Люба тихонько поплакала, когда смывала грязь и кровь, но маме ничего не сказала, мама всегда так переживала за нее, что ей потом бывало плохо с сердцем.

Но вот уже неделю Люба не видела Люсю. За ужином мама сказала, что Петровы попали в автокатастрофу и у девочки перелом позвоночника. Еще не известно, будет ли она ходить. О, как плакала тогда Люба. Ведь Люсе не надо было превращаться в лебедя, она с рождения была прекраснее всякого лебедя. Как несправедливо!

Во дворе и без Мальвины все так же шумно и весело играли ребята. А Люба постоянно думала о том, как лежит бедная Люся одна в своей комнате. И вот однажды она решилась и, взяв с собой свои любимые книги, позвонила в 27 квартиру. Дверь открыла Люсина бабушка и очень обрадовалась. «Проходи, деточка, проходи, – проговорила она, фартуком промокнула глаза, – а то никто к ней не зайдет». В первую минуту, когда Люся увидела Любу, она разочаровано протянула: «А-а-а, это ты», но потом на ее хорошеньком лице возникла виноватая улыбка и она подвинулась и показала на кровать, садись, мол, рядом со мной. Целый вечер Люба что-то рассказывала, у нее даже получалось весело и остроумно пересказать то, что она видела во дворе, Правда, когда Люся спросила, что же там поделывает Вовка Волков, Люба не сказала, что он теперь вьется вокруг Светки.

Каждый день Люба ходила в 27 квартиру. Иногда Люся хандрила и тогда Любины глаза светились заботой, тревогой и такой лаской, что жизнерадостной по природе Люсе становилось стыдно, и она придумывала какую-нибудь игру, чтобы Люба перестала беспокоиться.

Однажды в школе началась эпидемия гриппа, и Люба заболела.

Только через десять дней она пришла к Люсе. Люся встретила ее чужим и равнодушным взглядом. «Что, – спросила она тускло, – уроков много? Ты, действительно, не ходи каждый день, ведь сейчас дело к концу года».

– Нет, я просто болела, у меня был грипп, – ответила Люба и подошла к кровати, погладила Люсю по голове, наклонилась и поцеловала в побледневшую щеку.

Люся неожиданно порывисто обняла ее, заплакала и быстро-быстро заговорила: «Ты прости меня за то, что я была такой злой, ты самая хорошая, самая добрая, ты… ты… ты моя душевная сестра…»

Василий Сухомлинский

Раскаяние

Восьмилетний Костя и десятилетний Павел братья. В воскресенье мама дала им каравай хлеба и сказала:

– Пойдите, ребята, на пасеку к деду Ефиму. Отнесите ему хлеб и чистую рубашку.

Взяли мальчики хлеб и чистую рубашку, пошли в лес. Колхозную пасеку вывозили на лето в лес, там и жил дед Ефим с весны и до осени.

Дед очень обрадовался ребятам. Он рассказал им о своей работе, показал, как трудятся пчелы.

Потом дед сел возле толстого пенька и сказал мальчикам:

– Наливайте, ребята, в тарелку меда, садитесь и ешьте.

Мальчики быстренько налили полную тарелку меда. Разрезали каравай, который только что принесли, и начали есть.

Они сидели за столиком, молча макали большие ломти хлеба в мед и ели. А дедушка сидел возле пенька и молчал. На пасеке стало тихо, только слышно было, как жужжат пчелы.

Мальчики доели мед. От каравая осталась маленькая краюха. Дед Ефим спросил:

– Может быть, еще будете есть?

– Нет, спасибо, – сказали ребята и собрались идти.

Дед все еще сидел возле пенька, молчал и иногда усмехался – как будто собственным мыслям.

Мальчики посмотрели на кусок хлеба, что остался от каравая, и опустили головы. Тихо сказали дедушке: «До свидания» – и пошли домой.

На лесной опушке Павел и Костя сели на тропинке. Они долго молчали. Молча смотрели на лес, где от ранней весны до поздней осени живет дед Ефим.

Тяжело вздохнув, дети встали и пошли домой.

Тамара Ломбина

Родные братья

Они вошли в холодный автобус и молча сели на сиденье, плотно прижавшись друг к другу. Потом, как по команде, достали из карманов мороженое и стали его есть.

Старшему мальчику было около тринадцати лет. Он был так худ, что казался тяжелобольным. Непривычный для ребенка серый цвет лица невольно притягивал сочувственные взгляды усталых женщин, молча и тяжело сидевших в полупустом автобусе. Поздно, безлюдно, скоро двенадцать часов. Младший мальчик был очень миловидным. Его лицо еще не утратило детской округлости. Доев один брикет мороженого, они также молча достали второй.

Какая-то женщина не выдержала и сказала:

– Вот мать вас не видит! – а потом повернулась ко мне и, ища поддержки, затараторила: – Куда в такое время можно отпустить детей? Что за родители пошли?! – она подняла огромную сумку и вышла из автобуса.

– Она приходила? – неожиданно глухо спросил старший.

– Нет, наверное, занята на работе, – быстро ответил малыш и испуганно отвел глаза, увидев, как дернулась щека старшего. Такой горечью веяло от лица подростка, что мне, взрослому человеку, стало страшно за мальчишку.

– Я знаю ее работу, – закусил он бледную, посиневшую от мороженого губу, – опять нового хахаля завела.

– Она же не виновата, что такая красивая, они ей прохода не дают, – быстро проговорил младший и откусил огромный кусок мороженого, чтобы не заплакать.

– Невиноватых не лишают родительских прав, – жестко прервал его старший. – Да, я вот тебе хотел дать денег. Это, если я не смогу в следующую субботу приехать, то сходи в кино, купи мороженого и, вообще, купи что-нибудь в кафе. У меня городская олимпиада по математике.

– Илюшка! – испуганно отталкивая деньги, проговорил младший. – Ты где взял деньги? Ты же хотел стать большим человеком, чтобы ей доказать…

– Ты что, дурачок? – засмеялся старший.

И тут я увидела, что они действительно братья. Исчезла забота, боль, и старший стал очень похож на младшего.

– Да я ведь в парке бутылки в субботу и воскресенье собираю. Вначале старик, который собирает на этом участке, меня бил и бутылки разбивал, но я все равно приходил. Так он уж потом рукой махнул на меня, а позавчера домой пригласил и чаем напоил. Он, оказывается, в войну был командиром танка. – Илюшка помолчал, а потом неожиданно по-детски засмеялся. – Иван Степаныч называет парк Клондайком, у них там все участки поделены. Если забредет чужак – берегись.

Младший слушал брата, но в ответ не улыбнулся, и это, похоже, заставило старшего суетливо объясниться:

– Ты не думай, Вовка, я не скачусь, не пропаду. Знаешь, я в своем математическом интернате самый умный… Ты же помнишь, какого труда мне стоило перевестись в тот интернат. Теперь вот я на олимпиаду…

Младший быстро закивал головой и стал гладить брата по руке, потому что у того опять начался тик.

– Я верю, Илюшка, я знаю, что ты у нас… у меня, – тут же поправился он, – умница.

– Я решу теорему Ферма, вот увидишь, решу. Я и сейчас уже близок к решению.

– А тогда что будет? – спросил младший.

– Ты что?! Это же сразу – Нобелевская премия, я профессором стану. Куплю машину самую лучшую, «Мерседес». А она тогда станет уже старой и некрасивой, все хахали ее бросят, и она будет жить в интернате для престарелых.

Последние слова он проговорил, некрасиво оскалившись. Мне даже стало страшно от ненависти этого мальчишки.

– Хоть бы оспа была, чтобы ее изуродовало.

– Не надо, я не хочу, – прошептал Вовка, и двумя струйками из его глаз потекли слезы.

– Не реви, – все так же зло сказал Илья. – И вообще, я тебе говорил, чтобы ты не смел приходить к нашему… к ее дому, не смел приходить к ресторану. И не смей ее встречать! Если мы ей не нужны, то и она нам не нужна. Понял? – затряс он малыша за худенькие плечи, но оттого, что тот даже и не пробовал сопротивляться, отпустил тут же. – Я вот чуть-чуть подрасту и буду с нашими старшеклассниками ходить вагоны разгружать. Знаешь, как я тебя приодену?

Тут и я заметила, что они совсем не по-детски одеты. Уже невозможно увидеть на детях такой невыразительной одежды, как у них. На старшем было вытертое черное пальто, из которого он вырос и которого, вероятно, очень стеснялся. На младшем – мешковатая куртка.

– Мне ничего не надо, ты себе на куртку заработай, а я еще это твое пальто поношу, – ответил малыш и тут же тихо спросил: – Илюша, а ты откуда знаешь, что я ходил к дому… и к работе ма… ее?

– Я? – растерянно захлопал светлыми ресницами Илья.– Я… мне сказал один… пацан.

– А он что, за мной следит? – опять так же простодушно спросил Вовка.

– Да кому ты нужен, чтоб за тобой следить? – оправился от смущения старший.– Сказано тебе, не ходи к ней, не унижайся, мы и без нее на ноги встанем. Понял?

– Ага… Знаешь, меня укачивает в автобусе, да и холодно, может, давай кружок по кольцевой? Отогреемся чуток?

Автобус подошел к конечной остановке.

– Пойдем, – тут же согласился Илья. – Только не проси меня выйти на нашей… вернее, на ее остановке.

– Не буду. А если она будет ехать в это время, то мы к ней подойдем? – не веря в такое совпадение, но с такой страстной надеждой спросил малыш.

– Она рано и при нас-то не возвращалась, а уж теперь… Хватит о ней, я сказал, – резко оборвал себя старший.

Я спустилась за ними в метро, села в тот же вагон. Народу было немного, как и в автобусе. Я старалась не привлекать их внимания к себе и не поднимала на них глаз. Господи, какой виноватой я чувствовала себя перед этими мальчишками. Что я могу сделать для них? Дать денег? Они не возьмут, а то и обидятся еще. Старший вон какой гордый парень.

– Ты видел прошлый раз серебристый «Мерседес» на Кутузовском? – спросил старший после долгого молчания.

– Ну, – кивнул головой Вовка.

– Вот тебе и ну, – достал из кармана не слишком свежий платок Илья. – У тебя платков нет? Ты купи бумажных платочков на те деньги, что я тебе дал, и хорошенько умывайся, не ходи такой мурзатый, – и он, наслюнявив кончик платка, вытер светлые дорожки, оставшиеся от недавних Вовкиных слез.

– Ладно, если не стащат деньги из кармана, – ответил малыш.

– Конечно, сопрут. А ты спрячь. Сунь в ботинок… Меня ведь на городскую олимпиаду от всех седьмых классов посылают, понял! – опять отмякло лицо старшего мальчишки.

– Да, у тебя башка! Это точно, – погладил малыш старшего по щеке. И тот не оттолкнул руки, словно знал то, что знает каждая мать – как нужны ребенку ласка и прикосновения. Да и ему самому они были еще так нужны.

– Она что тебе приносила в прошлом месяце? – спросил Илья.

– Два больших апельсина и три грейпфрута, – ответил малыш.

– Вот и я ей раз в полгода принесу два апельсина и два грейпфрута. Буду приезжать в дом престарелых на «Мерседесе». Сам директор меня будет встречать, а она пусть намучается, как мы с тобой, начнет просить, чтобы мы ее взяли…

– Нет, не будет просить, ты же знаешь, она гордая. Она ведь и хахалей, – непривычно заплелся язык малыша на грязном слове, – гонит одного за другим, потому что гордая.

– А потом она заболеет, – не слыша брата, продолжал старший, – как я этой весной, и мы с тобой долго-долго к ней не будем приходить. А ее поселят в комнате с такой злой старухой, как твой Пуп, и она будет над ней издеваться…

– Я, Илюша, не хочу, – опять заплакал малыш.

Но Илья его не слышал, у него у самого на правом глазу повисла огромная слеза.

– А потом у нее будет… рак!

Я с таким же ужасом, как и младший брат, смотрела на белое от ненависти и боли лицо подростка.

– А ты тогда уже станешь врачом. Да?

– Да, Илюша, когда ты болел, я решил, что стану врачом…

– Ну вот, ты тогда ее вылечишь… И она, может, тогда поймет, что мы ей нужны…

С лица Ильи постепенно сходило судорожное напряжение, он как будто всматривался в тот будущий день.

– А потом я приеду за ней на «Мерседесе», заберу домой и привезу ей всю новую одежду. А ты научишься лечить людей от старости, и она опять станет молодая и красивая, но добрая и умная. И тогда она полюбит наших детей…

Мы все втроем дружно ревели. Я, размазывая тушь по щекам, не могла ее простить, не могла!!! А они простили.

Вот ведь какое чудо: уже простили…

Рассказы собрала Тамара Ломбина

Член Союза писателей России, кандидат психологических наук.

Автор 11 книг. Лауреат Всероссийского конкурса на лучшую книгу для детей «Наш огромный мир»

rebenok.mirtesen.ru