Реалистическое изображение Горьким дна общества. Не помню когда я сыта была над каждым куском хлеба тряслась
Читать онлайн электронную книгу На дне - Акт второй бесплатно и без регистрации!
Та же обстановка.
Вечер. На нарах около печи Сатин, Барон, Кривой Зоб и Татарин играют в карты. Клещ и Актер наблюдают за игрой. Бубнов на своих нарах играет в шашки с Медведевым. Лука сидит на табурете у постели Анны. Ночлежка освещена двумя лампами, одна висит на стене около играющих в карты, другая – на нарах Бубнова.
Татарин. Еще раз играю, – больше не играю…
Бубнов. Зоб! Пой! (Запевает.) Солнце всходит и заходит…
Кривой Зоб (подхватывает голос) . А в тюрьме моей темно…
Татарин (Сатину) . Мешай карта! Хорошо мешай! Знаем мы, какой-такой ты…
Бубнов и Кривой Зоб (вместе) . Дни и ночи часовые – э-эх! Стерегут мое окно…
Анна. Побои… обиды… ничего кроме – не видела я… ничего не видела!
Лука. Эх, бабочка! Не тоскуй!
Бубнов. А-а! Так, так, так…
Татарин (грозя Сатину кулаком) . Зачем карта прятать хочешь? Я вижу… э, ты!
Кривой Зоб. Брось, Асан! Все равно – они нас объегорят… Бубнов, заводи!
Анна. Не помню – когда я сыта была… Над каждым куском хлеба тряслась… Всю жизнь мою дрожала… Мучилась… как бы больше другого не съесть… Всю жизнь в отрепьях ходила… всю мою несчастную жизнь… За что?
Лука. Эх ты, детынька! Устала? Ничего!
Актер (Кривому Зобу) . Валетом ходи… валетом, черт!
Барон. А у нас – король.
Клещ. Они всегда побьют.
Сатин. Такая у нас привычка…
Медведев. Дамка!
Бубнов. И у меня… н-ну…
Анна. Помираю, вот…
Клещ. Ишь, ишь как! Князь, бросай игру! Бросай, говорю!
Актер. Он без тебя не понимает?
Барон. Гляди, Андрюшка, как бы я тебя не швырнул ко всем чертям!
Татарин. Сдавай еще раз! Кувшин ходил за вода, разбивал себя… и я тоже!
Клещ, качая головой, отходит к Бубнову.
Анна. Все думаю я: господи! Неужто и на том свете мука мне назначена? Неужто и там?
Лука. Ничего не будет! Лежи знай! Ничего! Отдохнешь там!.. Потерпи еще! Все, милая, терпят… всяк по-своему жизнь терпит… (Встает и уходит в кухню быстрыми шагами.)
Бубнов (запевает) . Как хотите, стерегите…
Кривой Зоб. Я и так не убегу…
(В два голоса.)
Мне и хочется на волю… эх!
Цепь порвать я не могу…
Татарин (кричит) . А! Карта рукав совал!
Барон (конфузясь) . Ну… что же мне – в нос твой сунуть?
Актер (убедительно) . Князь! Ты ошибся… никто, никогда…
Татарин. Я видел! Жулик! Не буду играть!
Сатин (собирая карты) . Ты, Асан, отвяжись… Что мы – жулики, тебе известно. Стало быть, зачем играл?
Барон. Проиграл два другривенных, а шум делаешь на трешницу… еще князь!
Татарин (горячо) . Надо играть честна!
Сатин. Это зачем же?
Татарин. Как зачем?
Сатин. А так… Зачем?
Татарин. Ты не знаешь?
Сатин. Не знаю. А ты – знаешь?
Татарин плюет, озлобленный. Все хохочут над ним.
Кривой Зоб (благодушно) . Чудак ты, Асан! Ты – пойми! Коли им честно жить начать, они в три дня с голоду издохнут…
Татарин. А мне какое дело! Надо честно жить!
Кривой Зоб. Заладил! Идем чай пить лучше… Бубен! И-эх вы, цепи, мои цепи.
Кривой Зоб. Идем, Асанка! (Уходит, напевая.) Не порвать мне, не разбить вас…
Татарин грозит Барону кулаком и выходит вслед за товарищем.
Сатин (Барону, смеясь) . Вы, ваше вашество, опять торжественно сели в лужу! Образованный человек, а карту передернуть не можете…
Барон (разводя руками) . Черт знает, как она…
Актер. Таланта нет… нет веры в себя… а без этого… никогда, ничего…
Медведев. У меня одна дамка… а у тебя две… н-да!
Бубнов. И одна – не бедна, коли умна… Ходи!
Клещ. Проиграли, вы Абрам Иваныч!
Медведев. Это не твое дело… понял? И молчи…
Сатин. Выигрыш – пятьдесят три копейки…
Актер. Три копейки мне… А впрочем, зачем мне нужно три копейки?
Лука (выходя из кухни) . Ну, обыграли татарина? Водочку пить пойдете?
Барон. Идем с нами!
Сатин. Посмотреть бы, каков ты есть пьяный!
Лука. Не лучше трезвого-то…
Актер. Идем, старик… я тебе продекламирую куплеты…
Лука. Чего это?
Актер. Стихи – понимаешь?
Лука. Стихи-и! А на что они мне, стихи-то?..
Актер. Это – смешно… А иногда – грустно…
Сатин. Ну, куплетист, идешь? (Уходит с Бароном.)
Актер. Иду… я догоню! Вот, например, старик, из одного стихотворения… начало я забыл… забыл! (Потирает лоб.)
Бубнов. Готово! Пропала твоя дамка… ходи!
Медведев. Не туда я пошел… пострели ее!
Актер. Раньше, когда мой организм не был отравлен алкоголем, у меня, старик, была хорошая память… А теперь вот… кончено, брат! Все кончено для меня! Я всегда читал это стихотворение с большим успехом… гром аплодисментов! Ты… не знаешь, что такое аплодисменты… это, брат, как… водка!.. Бывало, выйду, встану вот так… (Становится в позу.) Встану… и… (Молчит.) Ничего не помню… ни слова… не помню! Любимое стихотворение… плохо это, старик?
Лука. Да уж чего хорошего, коли любимое забыл? В любимом – вся душа…
Актер. Пропил я душу, старик… я, брат, погиб… А почему – погиб? Веры у меня не было… Кончен я…
Лука. Ну, чего? Ты… лечись! От пьянства нынче лечат, слышь! Бесплатно, браток, лечат… такая уж лечебница устроена для пьяниц… чтобы, значит, даром их лечить… Признали, видишь, что пьяница – тоже человек… и даже – рады, когда он лечиться желает! Ну-ка вот, валяй! Иди…
Актер (задумчиво) . Куда? Где это?
Лука. А это… в одном городе… как его? Название у него эдакое… Да я тебе город назову!.. Ты только вот чего: ты пока готовься! Воздержись!.. возьми себя в руки и – терпи… А потом – вылечишься… и начнешь жить снова… хорошо, брат, снова-то! Ну, решай… в два приема…
Актер (улыбаясь) . Снова… сначала… Это – хорошо… Н-да… Снова? (Смеется.) Ну… да! Я могу?! Ведь могу, а?
Лука. А чего? Человек – все может… лишь бы захотел…
Актер (вдруг, как бы проснувшись) . Ты – чудак! Прощай пока! (Свистит.) Старичок… прощай… (Уходит.)
Анна. Дедушка!
Лука. Что, матушка?
Анна. Поговори со мной…
Лука (подходя к ней) . Давай, побеседуем…
Клещ оглядывается, молча подходит к жене, смотрит на нее и делает какие-то жесты руками, как бы желая что-то сказать.
Что, браток?
Клещ (негромко) . Ничего… (Медленно идет к двери в сени, несколько секунд стоит пред ней и – уходит.)
Лука (проводив его взглядом) . Тяжело мужику-то твоему…
Анна. Мне уж не до него…
Лука. Бил он тебя?
Анна. Еще бы… От него, чай, и зачахла…
Бубнов. У жены моей… любовник был; ловко, бывало, в шашки играл, шельма…
Медведев. Мм-м…
Анна. Дедушка! Говори со мной, милый… Тошно мне…
Лука. Это ничего! Это – перед смертью… голубка. Ничего, милая! Ты – надейся… Вот, значит, помрешь, и будет тебе спокойно… ничего больше не надо будет, и бояться – нечего! Тишина, спокой… лежи себе! Смерть – она все успокаивает… она для нас ласковая… Помрешь – отдохнешь, говорится… верно это, милая! Потому – где здесь отдохнуть человеку?
Пепел входит. Он немного выпивши, растрепанный, мрачный. Садится у двери на нарах и сидит молча, неподвижно.
Анна. А как там – тоже мука?
Лука. Ничего не будет! Ничего! Ты – верь! Спокой и – больше ничего! Призовут тебя к господу и скажут: господи, погляди-ка, вот пришла раба твоя, Анна…
Медведев (строго) . А ты почему знаешь, что там скажут? Эй, ты…
Пепел при звуке голоса Медведева поднимает голову и прислушивается.
Лука. Стало быть, знаю, господин ундер…
Медведев (примирительно) . М… да! Ну… твое дело… Хоша… я еще не совсем… ундер…
Бубнов. Двух беру…
Медведев. Ах ты… чтоб тебе!..
Лука. А господь – взглянет на тебя кротко-ласково и скажет: знаю я Анну эту! Ну, скажет, отведите ее, Анну, в рай! Пусть успокоится… Знаю я, жила она – очень трудно… очень устала… Дайте покой Анне…
Анна (задыхаясь) . Дедушка… милый ты… кабы так! Кабы… покой бы… не чувствовать бы ничего…
Лука. Не будешь! Ничего не будет! Ты – верь! Ты – с радостью помирай, без тревоги… Смерть, я те говорю, она нам – как мать малым детям…
Анна. А… может… может, выздоровлю я?
Лука (усмехаясь) . На что? На муку опять?
Анна. Ну… еще немножко… пожить бы… немножко! Коли там муки не будет… здесь можно потерпеть… можно!
Лука. Ничего там не будет!.. Просто…
Пепел (вставая) . Верно… а может, и – не верно!
Анна (пугливо) . Господи…
Лука. А, красавец…
Медведев. Кто орет?
Пепел (подходя к нему) . Я! А что?
Медведев. Зря орешь, вот что! Человек должен вести себя смирно…
Пепел. Э… дубина!.. А еще – дядя… х-хо!
Лука (Пеплу, негромко) . Слышь, – не кричи! Тут – женщина помирает… уж губы у нее землей обметало… не мешай!
Пепел. Тебе, дед, изволь, – уважу! Ты, брат, молодец! Врешь ты хорошо… сказки говоришь приятно! Ври, ничего – мало, брат, приятного на свете!
Бубнов. Вправду – помирает баба-то?
Лука. Кажись, не шутит…
Бубнов. Кашлять, значит, перестанет… Кашляла она очень беспокойно… Двух беру!
Медведев. Ах, пострели тебя в сердце!
Пепел. Абрам!
Медведев. Я тебе – не Абрам…
Пепел. Абрашка! Наташа – хворает?
Медведев. А тебе какое дело?
Пепел. Нет, ты скажи: сильно ее Василиса избила?
Медведев. И это дело не твое! Это – семейное дело… А ты – кто таков?
Пепел. Кто бы я ни был, а… захочу – и не видать вам больше Наташки!
Медведев (бросая игру) . Ты – что говоришь? Ты – про кого это? Племянница моя чтобы… ах, вор!
Пепел. Вор, а тобой не пойман…
Медведев. Погоди! Я – поймаю… я – скоро…
Пепел. А поймаешь, – на горе всему вашему гнезду. Ты думаешь – я молчать буду перед следователем? Жди от волка толка! Спросят: кто меня на воровство подбил и место указал? Мишка Костылев с женой! Кто краденое принял? Мишка Костылев с женой!
Медведев. Врешь! Не поверят тебе!
Пепел. Поверят, потому – правда! И тебя еще запутаю… ха! Погублю всех вас, черти, – увидишь!
Медведев (теряясь) . Врешь! И… врешь! И… что я тебе худого сделал? Пес ты бешеный…
Пепел. А что ты мне хорошего сделал?
Лука. Та-ак!
Медведев (Луке) . Ты… чего каркаешь? Твое тут – какое дело? Тут – семейное дело!
Бубнов (Луке) . Отстань! Не для нас с тобой петли вяжут.
Лука (смиренно) . Я ведь – ничего! Я только говорю, что, если кто кому хорошего не сделал, тот и худо поступил…
Медведев (не поняв) . То-то! Мы тут… все друг друга знаем… а ты – кто такой? (Сердито фыркая, быстро уходит.)
Лука. Рассердился кавалер… Охо-хо, дела у вас, братцы, смотрю я… путаные дела!
Пепел. Василисе жаловаться побежал…
Бубнов. Дуришь ты, Василий. Чего-то храбрости у тебя много завелось… гляди, храбрость у места, когда в лес по грибы идешь… а здесь она – ни к чему… Они тебе живо голову свернут…
Пепел. Н-ну, нет! Нас, ярославских, голыми руками не сразу возьмешь… Ежели война – будем воевать…
Лука. А в самом деле, отойти бы тебе, парень, прочь с этого места…
Пепел. Куда? Ну-ка, выговори…
Лука. Иди… в Сибирь!
Пепел. Эге! Нет, уж я погожу, когда пошлют меня в Сибирь эту на казенный счет…
Лука. А ты слушай – иди-ка! Там ты себе можешь путь найти… Там таких – надобно!
Пепел. Мой путь – обозначен мне! Родитель всю жизнь в тюрьмах сидел и мне тоже заказал… Я когда маленький был, так уж в ту пору меня звали вор, воров сын…
Лука. А хорошая сторона – Сибирь! Золотая сторона! Кто в силе да в разуме, тому там – как огурцу в парнике!
Пепел. Старик! Зачем ты все врешь?
Лука. Ась?
Пепел. Оглох! Зачем врешь, говорю?
Лука. Это в чем же вру-то я?
Пепел. Во всем… Там у тебя хорошо, здесь хорошо… ведь – врешь! На что?
Лука. А ты мне – поверь, да поди сам погляди… Спасибо скажешь… Чего ты тут трешься? И… чего тебе правда больно нужна… подумай-ка! Она, правда-то, может, обух для тебя…
Пепел. А мне все едино! Обух, так обух…
Лука. Да чудак! На что самому себя убивать?
Бубнов. И чего вы оба мелете? Не пойму… Какой тебе, Васька, правды надо? И зачем? Знаешь ты правду про себя… да и все ее знают…
Пепел. Погоди, не каркай! Пусть он мне скажет… Слушай, старик: бог есть?
Лука молчит, улыбаясь.
Бубнов. Люди все живут… как щепки по реке плывут… строят дом… а щепки – прочь…
Пепел. Ну? Есть? Говори…
Лука (негромко) . Коли веришь, – есть; не веришь, – нет… Во что веришь, то и есть…
Пепел молча, удивленно и упорно смотрит на старика.
Бубнов. Пойду чаю попью… идемте в трактир? Эй!..
Лука (Пеплу) . Чего глядишь?
Пепел. Так… погоди!.. Значит…
Бубнов. Ну, я один… (Идет к двери и встречаетсяс Василисой) .
Пепел. Стало быть… ты…
Василиса (Бубнову) . Настасья – дома?
Бубнов. Нет… (Уходит.)
Пепел. А… пришла…
Василиса (подходя к Анне) . Жива еще?
Лука. Не тревожь…
Василиса. А ты… чего тут торчишь?
Лука. Я могу уйти… коли надо…
Василиса (направляясь к двери в комнату Пепла) . Василий! У меня к тебе дело есть…
Лука подходит к двери в сени, отворяет ее и громко хлопает ею. Затем – осторожно влезает на нары и – на печь.
(Из комнаты Пепла.) Вася… поди сюда!
Пепел. Не пойду… не хочу…
Василиса. А… что же? На что гневаешься?
Пепел. Скушно мне… надоела мне вся эта канитель…
Василиса. И я… надоела?
Пепел. И ты…
Василиса крепко стягивает платок на плечах, прижимая руки ко груди. Идет к постели Анны, осторожно смотрит за полог и возвращается к Пеплу.
Ну… говори…
Василиса. Что же говорить? Насильно мил не будешь… и не в моем это характере милости просить… Спасибо тебе за правду…
Пепел. Какую правду?
Василиса. А что надоела я тебе… али это не правда?
Пепел молча смотрит на нее.
(Подвигаясь к нему.) Что глядишь? Не узнаёшь?
Пепел (вздыхая) . Красивая ты, Васка…
Женщина кладет ему руку на шею, но он стряхивает руку ее движением плеча.
…а никогда не лежало у меня сердце к тебе… И жил я с тобой, и всё… а никогда ты не нравилась мне…
Василиса (тихо) . Та-ак… Н-ну…
Пепел. Ну, не о чем нам говорить! Не о чем… иди от меня…
Василиса. Другая приглянулась?
Пепел. Не твое дело… И приглянулась – в свахи тебя не позову…
Василиса (значительно) . А напрасно… Может, я бы и сосватала…
Пепел (подозрительно) . Кого это?
Василиса. Ты знаешь… что притворяться? Василий… я – человек прямой… (Тише.) Скрывать не буду… ты меня обидел… Ни за что, ни про что – как плетью хлестнул… Говорил – любишь… и вдруг…
Пепел. Вовсе не вдруг… я давно… души в тебе нет баба… В женщине – душа должна быть… Мы – звери… нам надо… надо нас – приучать… а ты – к чему меня приучила?..
Василиса. Что было – того нет… Я знаю – человек сам в себе не волен… Не любишь больше… ладно! Так тому и быть…
Пепел. Ну, значит, и – шабаш! Разошлись смирно, без скандала… и хорошо!
Василиса. Нет, погоди! Все-таки… когда я с тобой жила… я все дожидалась, что ты мне поможешь из омута этого выбраться… освободишь меня от мужа, от дяди… от всей этой жизни… И, может, я не тебя, Вася, любила, а… надежду мою, думу эту любила в тебе… Понимаешь? Ждала я, что вытащишь ты меня…
Пепел. Ты – не гвоздь, я – не клещи… Я сам думал, что ты, как умная… ведь ты умная… ты – ловкая!
Василиса (близко наклоняясь к нему) . Вася! давай… поможем друг другу…
Пепел. Как это?
Василиса (тихо, сильно) . Сестра… тебе нравится, я знаю…
Пепел. За то ты и бьешь ее зверски! Смотри, Васка! Ее – не тронь…
Василиса. Погоди! Не горячись! Можно все сделать тихо, по-хорошему… Хочешь – женись на ней? И я тебе еще денег дам… целковых… триста! Больше соберу – больше дам…
Пепел (отодвигаясь) . Постой… как это? За что?
Василиса. Освободи меня… от мужа! Сними с меня петлю эту…
Пепел (тихо свистит) . Вон что-о! Ого-го! Это – ты ловко придумала… мужа, значит, в гроб, любовника – на каторгу, а сама…
Василиса. Вася! Зачем – каторга? Ты – не сам… через товарищей! Да если и сам, кто узнает? Наталья – подумай! Деньги будут… уедешь куда-нибудь… меня навек освободишь… и что сестры около меня не будет – это хорошо для нее. Видеть мне ее – трудно… злоблюсь я на нее за тебя… и сдержаться не могу… мучаю девку, бью ее… так – бью… что сама плачу от жалости к ней… А – бью. И – буду бить!
Пепел. Зверь! Хвастаешься зверством своим?
Василиса. Не хвастаюсь – правду говорю. Подумай, Вася… Ты два раза из-за мужа моего в тюрьме сидел… из-за его жадности… Он в меня, как клоп, впился… четыре года сосет! А какой он мне муж? Наташку теснит, измывается над ней, нищая, говорит! И для всех он – яд…
Пепел. Хитро ты плетешь…
Василиса. В речах моих – все ясно… Только глупый не поймет, чего я хочу…
Костылев осторожно входит и крадется вперед.
Пепел (Василисе) . Ну… иди!
Василиса. Подумай! (Видит мужа.) Ты – что? За мной?
Пепел вскакивает и дико смотрит на Костылева.
Костылев. Это я… я! А вы тут… одни? А-а… Вы – разговаривали? (Вдруг топает ногами и громко визжит.) Васка… поганая! Нищая… шкура! (Пугается своего крика, встреченного молчанием и неподвижностью.) Прости, господи… опять ты меня, Василиса, во грех ввела… Я тебя ищу везде… (Взвизгивая.) Спать пора! Масла в лампады забыла налить… у, ты! Нищая… свинья… (Дрожащими руками машет на нее.)
Василиса медленно идет к двери в сени, оглядываясь на Пепла.
Пепел (Костылеву) . Ты! Уйди… пошел!..
Костылев (кричит) . Я – хозяин! Сам пошел, да! Вор…
Пепел (глухо) . Уйди, Мишка…
Костылев. Не смей! Я тут… я тебя…
Пепел хватает его за шиворот и встряхивает. На печи раздается громкая возня и воющее позевыванье. Пепел выпускает Костылева, старик с криком бежит в сени.
Пепел (вспрыгнув на нары) . Кто это… кто на печи?
Лука (высовывая голову) . Ась?
Пепел. Ты?!
Лука (спокойно) . Я… я самый… о, господи Исусе Христе!
Пепел (затворяет дверь в сени, ищет запора и не находит) . А, черти… Старик, слезай!
Лука. Сейча-ас… лезу…
Пепел (грубо) . Ты зачем на печь залез?
Лука. А куда надо было?
Пепел. Ведь… ты в сени ушел?
Лука. В сенях, браточек, мне, старику, холодно…
Пепел. Ты… слышал?
Лука. А – слышал! Как не слышать? Али я – глухой? Ах, парень, счастье тебе идет… Вот идет счастье!
Пепел (подозрительно) . Какое счастье? В чем?
Лука. А вот в том, что я на печь залез.
Пепел. А… зачем ты там возиться начал?
Лука. Затем, значит, что – жарко мне стало… на твое сиротское счастье… И – опять же – смекнул я, как бы, мол, парень-то не ошибся… не придушил бы старичка-то…
Пепел. Да-а… я это мог… ненавижу…
Лука. Что мудреного? Ничего нет трудного… Часто эдак-то ошибаются…
Пепел (улыбаясь) . Ты – что? Сам, что ли, ошибся однажды?
Лука. Парень! Слушай-ка, что я тебе скажу: бабу эту – прочь надо! Ты ее – ни-ни! – до себя не допускай… Мужа – она и сама со света сживет, да еще половчее тебя, да! Ты ее, дьяволицу, не слушай… Гляди – какой я? Лысый… А отчего? От этих вот самых разных баб… Я их, баб-то, может, больше знал, чем волос на голове было… А эта Василиса – она… хуже черемиса!
Пепел. Не понимаю я… спасибо тебе сказать, или ты… тоже…
Лука. Ты – не говори! Лучше моего не скажешь! Ты слушай: которая тут тебе нравится, бери ее под руку, да отсюда – шагом марш! – уходи! Прочь уходи…
Пепел (угрюмо) . Не поймешь людей! Которые – добрые, которые – злые?.. Ничего не понятно…
Лука. Чего там понимать? Всяко живет человек… как сердце налажено, так и живет… сегодня – добрый, завтра – злой… А коли девка эта за душу тебя задела всурьез… уйди с ней отсюда, и кончено… А то – один иди… Ты – молодой, успеешь бабой обзавестись…
Пепел (берет его за плечо) . Нет, ты скажи – зачем ты все это…
Лука. Погоди-ка, пусти… Погляжу я на Анну… чего-то она хрипела больно… (Идет к постели Анны, открывает полог, смотрит, трогает рукой.)
Пепел задумчиво и растерянно следит за ним.
Исусе Христе, многомилостивый! Дух новопреставленной рабы твоей Анны с миром прими…
Пепел (тихо) . Умерла?.. (Не подходя, вытягивается и смотрит на кровать.)
Лука (тихо) . Отмаялась!.. А где мужик-то ее?
Пепел. В трактире, наверно…
Лука. Надо сказать…
Пепел (вздрагивая) . Не люблю покойников…
Лука (идет к двери) . За что их любить?.. Любить – живых надо… живых…
Пепел. И я с тобой…
Лука. Боишься?
Пепел. Не люблю…
Торопливо выходят. Пустота и тишина. За дверью в сени слышен глухой шум, неровный, непонятный. Потом – входит Актер.
Актер (останавливается, не затворяя двери, на пороге и, придерживаясь руками за косяки, кричит) . Старик, эй! Ты где? Я – вспомнил… слушай. (Шатаясь, делает два шага вперед и, принимая позу, читает.)
Господа! Если к правде святой
Мир дорогу найти не умеет, –
Честь безумцу, который навеет
Человечеству сон золотой!
Наташа является сзади Актера в двери.
Старик!..
Если б завтра земли нашей путь
Осветить наше солнце забыло,
Завтра ж целый бы мир осветила
Мысль безумца какого-нибудь…
Наташа (смеется) . Чучело! Нализался…
Актер (оборачиваясь к ней) . А-а, это ты? А – где старичок… милый старикашка? Здесь, по-видимому, – никого нет… Наташа, прощай! Прощай… да!
Наташа (входя) . Не здоровался, а прощаешься…
Актер (загораживает ей дорогу) . Я – уезжаю, ухожу… Настанет весна – и меня больше нет…
Наташа. Пусти-ка… куда это ты?
Актер. Искать город… лечиться… Ты – тоже уходи… Офелия… иди в монастырь… Понимаешь – есть лечебница для организмов… для пьяниц… Превосходная лечебница… Мрамор… мраморный пол! Свет… чистота, пища… всё – даром! И мраморный пол, да! Я ее найду, вылечусь и… снова буду… Я на пути к возрожденью… как сказал… король… Лир! Наташа… по сцене мое имя Сверчков-Заволжский… никто этого не знает, никто! Нет у меня здесь имени… Понимаешь ли ты, как это обидно – потерять имя? Даже собаки имеют клички…
Наташа осторожно обходит Актера, останавливается у кровати Анны, смотрит.
Без имени – нет человека…
Наташа. Гляди… голубчик… померла ведь…
Актер (качая головой) . Не может быть…
Наташа (отступая) . Ей-богу… смотри…
Бубнов (в двери) . Чего смотреть?
Наташа. Анна-то… померла!
Бубнов. Кашлять перестала, значит. (Идет к постели Анны, смотрит, идет на свое место.) Надо Клещу сказать… это – его дело…
Актер. Я иду… скажу… потеряла имя!.. (Уходит.)
Наташа (посреди комнаты) . Вот и я… когда-нибудь так же… в подвале… забитая…
Бубнов (расстилая на своих нарах какое-то тряпье) . Чего? Ты чего бормочешь?
Наташа. Так… про себя…
Бубнов. Ваську ждешь? Гляди – сломит тебе голову Васька…
Наташа. А не все равно – кто сломит? Уж пускай лучше он…
Бубнов (ложится) . Ну, твое дело…
Наташа. Ведь вот… хорошо, что она умерла… а жалко… Господи!.. Зачем жил человек?
Бубнов. Все так: родятся, поживут, умирают. И я помру… и ты… Чего жалеть?
Входят. Лука, Татарин, Кривой Зоб и Клещ. Клещ идет сзади всех, медленно, съежившись.
Наташа. Ш-ш! Анна…
Кривой Зоб. Слышали… царство небесное, коли померла…
Татарин (Клещу) . Надо вон тащить! Сени надо тащить! Здесь – мертвый – нельзя, здесь – живой спать будет…
Клещ (негромко) . Вытащим…
Все подходят к постели. Клещ смотрит на жену через плечи других.
Кривой Зоб (Татарину) . Ты думаешь – дух пойдет? От нее духа не будет… она вся еще живая высохла…
Наташа. Господи! Хоть бы пожалели… хоть бы кто слово сказал какое-нибудь! Эх вы…
Лука. Ты, девушка, не обижайся… ничего! Где им… куда нам – мертвых жалеть? Э, милая! Живых – не жалеем… сами себя пожалеть-то не можем… где тут!
Бубнов (зевая) . И опять же – смерть слова не боится!.. Болезнь – боится слова, а смерть – нет!
Татарин (отходя) . Полицию надо…
Кривой Зоб. Полицию – это обязательно! Клещ! Полиции заявил?
Клещ. Нет… Хоронить надо… а у меня сорок копеек всего…
Кривой Зоб. Ну, на такой случай – займи… а то мы соберем… кто пятак, кто – сколько может… А полиции заяви… скорее! А то она подумает – убил ты бабу… или что… (Идет к нарам и собирается лечь рядом с Татарином.)
Наташа (отходя к нарам Бубнова) . Вот… будет она мне сниться теперь… мне всегда покойники снятся… Боюсь идти одна… в сенях – темно…
Лука (следуя за ней) . Ты – живых опасайся… вот что я скажу…
Наташа. Проводи меня, дедушка…
Лука. Идем… идем, провожу!
Уходят. Пауза.
Кривой Зоб. Охо-хо-о! Асан! Скоро весна, друг… тепло нам жить будет! Теперь уж в деревнях мужики сохи, бороны чинят… пахать налаживаются… н-да! А мы… Асан!.. Дрыхнет уж, Магомет окаянный…
Бубнов. Татары спать любят…
Клещ (стоит посредине ночлежки и тупо смотрит пред собой) . Чего же мне теперь делать?
Кривой Зоб. Ложись да спи… только и всего…
Клещ (тихо) . А… она… как же?
Никто не отвечает ему. Сатин и Актер входят.
Актер (кричит) . Старик! Сюда, мой верный Кент…
Сатин. Миклуха-Маклай идет… х-хо!
Актер. Кончено и решено! Старик, где город… где ты?
Сатин. Фата-моргана! Наврал тебе старик… Ничего нет! Нет городов, нет людей… ничего нет!
Актер. Врешь!
Татарин (вскакивая) . Где хозяин? Хозяину иду! Нельзя спать – нельзя деньги брать… Мертвые… пьяные… (Быстро уходит.)
Сатин свистит вслед ему.
Бубнов (сонным голосом) . Ложись, ребята, не шуми… ночью – спать надо!
Актер. Да… здесь – ага! Мертвец… «Наши сети притащили мертвеца»… стихотворение… Б-беранжера!
Сатин (кричит) . Мертвецы – не слышат! Мертвецы не чувствуют… Кричи… реви… мертвецы не слышат!..
В двери является Лука.
Занавес
librebook.me
Читать книгу На дне Максима Горького : онлайн чтение
Анна. Анной… Гляжу я на тебя… на отца ты похож на моего… на батюшку… такой же ласковый… мягкий…
Лука. Мяли много, оттого и мягок… (Смеется дребезжащим смехом.)
Занавес
Акт второй
Та же обстановка.
Вечер. На нарах около печи Сатин, Барон, Кривой Зоб и Татарин играют в карты. Клещ и Актер наблюдают за игрой. Бубнов на своих нарах играет в шашки с Медведевым. Лука сидит на табурете у постели Анны. Ночлежка освещена двумя лампами: одна висит на стене около играющих в карты, другая – на нарах Бубнова.
Татарин. Еще раз играю, – больше не играю…
Бубнов. Зоб! Пой! (Запевает.)
Солнце всходит и заходит…
Кривой Зоб (подхватывает голос).
А в тюрьме моей темно…
Татарин (Сатину). Мешай карта! Хорошо мешай! Знаем мы, какой-такой ты…
Бубнов и Кривой Зоб (вместе).
Дни и ночи часовые – э-эх!Стерегут мое окно…
Анна. Побои… обиды… ничего кроме – не видела я… ничего не видела!
Лука. Эх, бабочка! Не тоскуй!
Медведев. Куда ходишь? Гляди!..
Бубнов. А-а! Так, так, так…
Татарин (грозя Сатину кулаком). Зачем карта прятать хочешь? Я вижу… э, ты!
Кривой Зоб. Брось, Асан! Всё равно – они нас объегорят… Бубнов, заводи!
Анна. Не помню – когда я сыта была… Над каждым куском хлеба тряслась… Всю жизнь мою дрожала… Мучилась… как бы больше другого не съесть… Всю жизнь в отрепьях ходила… всю мою несчастную жизнь… За что?
Лука. Эх ты, детынька! Устала? Ничего!
Актер (Кривому Зобу). Валетом ходи… валетом, черт!
Барон. А у нас – король.
Клещ. Они всегда побьют.
Сатин. Такая у нас привычка…
Медведев. Дамка!
Бубнов. И у меня… н-ну…
Анна. Помираю, вот…
Клещ. Ишь, ишь как! Князь, бросай игру! Бросай, говорю!
Актер. Он без тебя не понимает?
Барон. Гляди, Андрюшка, как бы я тебя не швырнул ко всем чертям!
Татарин. Сдавай еще раз! Кувшин ходил за вода, разбивал себя… и я тоже!
(Клещ, качая головой, отходит к Бубнову.)
Анна. Всё думаю я: господи! Неужто и на том свете мука мне назначена? Неужто и там?
Лука. Ничего не будет! Лежи знай! Ничего! Отдохнешь там!.. Потерпи еще! Все, милая, терпят… всяк по-своему жизнь терпит… (Встает и уходит в кухню быстрыми шагами.)
Бубнов (запевает).
Как хотите, стерегите…
Кривой Зоб.
Я и так не убегу…
(В два голоса.)
Мне и хочется на волю… эх!Цепь порвать я не могу…
Татарин (кричит). А! Карта рукав совал!
Барон (конфузясь). Ну… что же мне – в нос твой сунуть?
Актер (убедительно). Князь! Ты ошибся… никто, никогда…
Татарин. Я видел! Жулик! Не буду играть!
Сатин (собирая карты). Ты, Асан, отвяжись… Что мы – жулики, тебе известно. Стало быть, зачем играл?
Барон. Проиграл два двугривенных, а шум делаешь на трешницу… еще князь!
Татарин (горячо). Надо играть честна!
Сатин. Это зачем же?
Татарин. Как зачем?
Сатин. А так… Зачем?
Татарин. Ты не знаешь?
Сатин. Не знаю. А ты – знаешь?
(Татарин плюет, озлобленный. Все хохочут над ним.}
Кривой Зоб (благодушно). Чудак ты, Асан! Ты – пойми! Коли им честно жить начать, они в три дня с голоду издохнут…
Татарин. А мне какое дело! Надо честно жить!
Кривой Зоб. Заладил! Идем чай пить лучше… Бубен!
И-эх вы, цепи, мои цепи…
Бубнов.
Да вы железны сторожа…
Кривой Зоб. Идем, Асанка! (Уходит, напевая.)
Не порвать мне, не разбить вас…
(Татарин грозит Барону кулаком и выходит вслед за товарищем.)
Сатин (Барону, смеясь). Вы, ваше вашество, опять торжественно сели в лужу! Образованный человек, а карту передернуть не можете…
Барон (разводя руками). Чёрт знает, как она…
Актер. Таланта нет… нет веры в себя… а без этого… никогда, ничего…
Медведев. У меня одна дамка… а у тебя две… н-да!
Бубнов. И одна – не бедна, коли умна… Ходи!
Клещ. Проиграли вы, Абрам Иваныч!
Медведев. Это не твое дело… понял? И молчи..
Сатин. Выигрыш – пятьдесят три копейки…
Актер. Три копейки мне… А впрочем, зачем мне нужно три копейки?
Лука (выходя из кухни). Ну, обыграли татарина? Водочку пить пойдете?
Барон. Идем с нами!
Сатин. Посмотреть бы, каков ты есть пьяный!
Лука. Не лучше трезвого-то…
Актер. Идем, старик… я тебе продекламирую куплеты…
Лука. Чего это?
Актер. Стихи, – понимаешь?
Лука. Стихи-и! А на что они мне, стихи-то?..
Актер. Это – смешно… А иногда – грустно…
Сатин. Ну, куплетист, идешь? (Уходит с Бароном.)
Актер. Иду… я догоню! Вот, например, старик, из одного стихотворения… начало я забыл… забыл! (Потирает лоб.)
Бубнов. Готово! Пропала твоя дамка… ходи!
Медведев. Не туда я пошел… пострели ее!
Актер. Раньше, когда мой организм не был отравлен алкоголем, у меня, старик, была хорошая память… А теперь вот… кончено, брат! Всё кончено для меня! Я всегда читал это стихотворение с большим успехом… гром аплодисментов! Ты… не знаешь, что такое аплодисменты… это, брат, как… водка!.. Бывало, выйду, встану вот так… (Становится в позу.) Встану… и… (Молчит.) Ничего не помню… ни слова… не помню! Любимое стихотворение… плохо это, старик?
Лука. Да уж чего хорошего, коли любимое забыл? В любимом – вся душа…
Актер. Пропил я душу, старик… я, брат, погиб… А почему – погиб? Веры у меня не было… Кончен я…
Лука. Ну, чего? Ты… лечись! От пьянства нынче лечат, слышь! Бесплатно, браток, лечат… такая уж лечебница устроена для пьяниц… чтобы, значит, даром их лечить… Признали, видишь, что пьяница – тоже человек… и даже – рады, когда он лечиться желает! Ну-ка, вот, валяй! Иди…
Актер (задумчиво). Куда? Где это?
Лука. А это… в одном городе… как его? Название у него эдакое… Да я тебе город назову!.. Ты только вот чего: ты пока готовься! Воздержись!.. возьми себя в руки и – терпи… А потом – вылечишься… и начнешь жить снова… хорошо, брат, снова-то! Ну, решай… в два приема…
Актер (улыбаясь). Снова… сначала… Это – хорошо… Н-да… Снова? (Смеется.) Ну… да! Я могу?! Ведь могу, а?
Лука. А чего? Человек – всё может… лишь бы захотел…
Актер (вдруг, как бы проснувшись). Ты – чудак! Прощай пока! (Свистит.) Старичок… прощай… (Уходит.)
Анна. Дедушка!
Лука. Что, матушка?
Анна. Поговори со мной…
Лука (подходя к ней). Давай, побеседуем…
(Клещ оглядывается, молча подходит к жене, смотрит на нее и делает какие-то жесты руками, как бы желая что-то сказать.)
Лука. Что, браток?
Клещ (негромко). Ничего… (Медленно идет к двери в сени, несколько секунд стоит пред ней и – уходит.)
Лука (проводив его взглядом). Тяжело мужику-то твоему…
Анна. Мне уж не до него…
Лука. Бил он тебя?
Анна. Еще бы… От него, чай, и зачахла…
Бубнов. У жены моей… любовник был; ловко, бывало, в шашки играл, шельма…
Медведев. Мм-м…
Анна. Дедушка! Говори со мной, милый… Тошно мне…
Лука. Это ничего! Это – перед смертью… голубка. Ничего, милая! Ты – надейся… Вот, значит, помрешь, и будет тебе спокойно… ничего больше не надо будет, и бояться – нечего! Тишина, спокой… лежи себе! Смерть – она всё успокаивает… она для нас ласковая… Помрешь – отдохнешь, говорится… верно это, милая! Потому – где здесь отдохнуть человеку?
(Пепел входит. Он немного выпивши, растрепанный, мрачный. Садится у двери на нарах и сидит молча, неподвижно.)
Анна. А как там – тоже мука?
Лука. Ничего не будет! Ничего! Ты – верь! Спокой и – больше ничего! Призовут тебя к господу и скажут: господи, погляди-ка, вот пришла раба твоя, Анна…
Медведев (строго). А ты почему знаешь, что там скажут? Эй, ты…
(Пепел при звуке голоса Медведева поднимает голову и прислушивается.)
Лука. Стало быть, знаю, господин ундер…
Медведев (примирительно). М… да! Ну… твое дело… Хоша… я еще не совсем… ундер…
Бубнов. Двух беру…
Медведев. Ах ты… чтоб тебе!..
Лука. А господь – взглянет на тебя кротко-ласково и скажет: знаю я Анну эту! Ну, скажет, отведите ее, Анну, в рай! Пусть успокоится… Знаю я, жила она – очень трудно… очень устала… Дайте покой Анне…
Анна (задыхаясь). Дедушка… милый ты… кабы так! Кабы… покой бы… не чувствовать бы ничего…
Лука. Не будешь! Ничего не будет! Ты – верь! Ты – с радостью помирай, без тревоги… Смерть, я те говорю, она нам – как мать малым детям…
Анна. А… может… может, выздоровлю я?
Лука (усмехаясь). На что? На муку опять?
Анна. Ну… еще немножко… пожить бы… немножко! Коли там муки не будет… здесь можно потерпеть… можно!
Лука. Ничего там не будет!.. Просто…
Пепел (вставая). Верно… а может, и – не верно!
Анна (пугливо). Господи…
Лука. А, красавец…
Медведев. Кто орет?
Пепел (подходя к нему). Я! А что?
Медведев. Зря орешь, вот что! Человек должен вести себя смирно…
Пепел. Э… дубина!.. А еще – дядя… х-хо!
Лука (Пеплу, негромко). Слышь, – не кричи! Тут – женщина помирает… уж губы у нее землей обметало… не мешай!
Пепел. Тебе, дед, изволь, – уважу! Ты, брат, молодец! Врешь ты хорошо… сказки говоришь приятно! Ври, ничего… мало, брат, приятного на свете!
Бубнов. Вправду – помирает баба-то?
Лука. Кажись, не шутит…
Бубнов. Кашлять, значит, перестанет… Кашляла она очень беспокойно… двух беру!
Медведев. Ах, пострели тебя в сердце!
Пепел. Абрам!
Медведев. Я тебе – не Абрам…
Пепел. Абрашка! Наташа – хворает?
Медведев. А тебе какое дело?
Пепел. Нет, ты скажи: сильно ее Василиса избила?
Медведев. И это дело не твое! Это – семейное дело… А ты – кто таков?
Пепел. Кто бы я ни был, а… захочу – и не видать вам больше Наташки!
Медведев (бросая игру). Ты – что говоришь? Ты – про кого это? Племянница моя чтобы… ах, вор!
Пепел. Вор, а тобой не пойман…
Медведев. Погоди! Я – поймаю… я – скоро…
Пепел. А поймаешь, – на горе всему вашему гнезду. Ты думаешь – я молчать буду перед следователем? Жди от волка толка! Спросят: кто меня на воровство подбил и место указал? Мишка Костылев с женой! Кто краденое принял? Мишка Костылев с женой!
Медведев. Врешь! Не поверят тебе!
Пепел. Поверят, потому – правда! И тебя еще запутаю… ха! Погублю всех вас, черти, – увидишь!
Медведев (теряясь). Врешь! И… врешь! И… что я тебе худого сделал? Пес ты бешеный…
Пепел. А что ты мне хорошего сделал?
Лука. Та-ак!
Медведев (Луке). Ты… чего каркаешь? Твое тут – какое дело? Тут – семейное дело!
Бубнов (Луке). Отстань! Не для нас с тобой петли вяжут.
Лука (смиренно). Я ведь – ничего! Я только говорю, что, если кто кому хорошего не сделал, тот и худо поступил…
Медведев (не поняв). То-то! Мы тут… все друг друга знаем… а ты – кто такой? (Сердито фыркая, быстро уходит.)
Лука. Рассердился кавалер… Охо-хо, дела у вас, братцы, смотрю я… путаные дела!
Пепел. Василисе жаловаться побежал…
Бубнов. Дуришь ты, Василий. Чего-то храбрости у тебя много завелось… гляди, храбрость у места, когда в лес по грибы идешь… а здесь она – ни к чему… Они тебе живо голову свернут…
Пепел. Н-ну, нет! Нас, ярославских, голыми руками не сразу возьмешь… Ежели война – будем воевать…
Лука. А в самом деле, отойти бы тебе, парень, прочь с этого места…
Пепел. Куда? Ну-ка, выговори…
Лука. Иди… в Сибирь!
Пепел. Эге! Нет, уж я погожу, когда пошлют меня в Сибирь эту на казенный счет…
Лука. А ты слушай, иди-ка! Там ты себе можешь путь найти… Там таких – надобно!
Пепел. Мой путь – обозначен мне! Родитель всю жизнь в тюрьмах сидел и мне тоже заказал… Я когда маленький был, так уж в ту пору меня звали вор, воров сын…
Лука. А хорошая сторона – Сибирь! Золотая сторона! Кто в силе да в разуме, тому там – как огурцу в парнике!
Пепел. Старик! Зачем ты всё врешь?
Лука. Ась?
Пепел. Оглох! Зачем врешь, говорю?
Лука. Это в чем же вру-то я?
Пепел. Во всем… Там у тебя хорошо, здесь хорошо… ведь – врешь! На что?
Лука. А ты мне – поверь, да поди сам погляди… Спасибо скажешь… Чего ты тут трешься? И… чего тебе правда больно нужна… подумай-ка! Она, правда-то, может, обух для тебя…
Пепел. А мне всё едино! Обух так обух…
Лука. Да чудак! На что самому себя убивать?
Бубнов. И чего вы оба мелете? Не пойму… Какой тебе, Васька, правды надо? И зачем? Знаешь ты правду про себя… да и все ее знают…
Пепел. Погоди, не каркай! Пусть он мне скажет… Слушай, старик: бог есть?
(Лука молчит, улыбаясь.)
Бубнов. Люди все живут… как щепки по реке плывут… строят дом… а щепки – прочь…
Пепел. Ну? Есть? Говори…
Лука (негромко). Коли веришь, – есть; не веришь, – нет… Во что веришь, то и есть…
(Пепел молча, удивленно и упорно смотрит на старика.)
Бубнов. Пойду чаю попью… идемте в трактир? Эй!..
Лука (Пеплу). Чего глядишь?
Пепел. Так… погоди!.. Значит…
Бубнов. Ну, я один… (Идет к двери и встречается с Василисой.)
Пепел. Стало быть… ты…
Василиса (Бубнову). Настасья – дома?
Бубнов. Нет… (Уходит.)
Пепел. А… пришла…
Василиса (подходя к Анне). Жива еще?
Лука. Не тревожь…
Василиса. А ты… чего тут торчишь?
Лука. Я могу уйти… коли надо…
Василиса (направляясь к двери в комнату Пепла). Василий! У меня к тебе дело есть…
(Лука подходит к двери в сени, отворяет ее и громко хлопает ею. Затем осторожно влезает на нары и – на печь.)
Василиса (из комнаты Пепла). Вася… поди сюда!
Пепел. Не пойду… не хочу…
Василиса. А… что же? На что гневаешься?
Пепел. Скушно мне… надоела мне вся эта канитель…
Василиса. И я… надоела?
Пепел. И ты…
(Василиса крепко стягивает платок на плечах, прижимая руки ко груди. Идет к постели Анны, осторожно смотрит за полог и возвращается к Пеплу.)
Пепел. Ну… говори…
Василиса. Что же говорить? Насильно мил не будешь… и не в моем это характере милости просить… Спасибо тебе за правду…
Пепел. Какую правду?
Василиса. А что надоела я тебе… али это не правда?
(Пепел молча смотрит на нее.)
Василиса (подвигаясь к нему). Что глядишь? Не узнаёшь?
Пепел (вздыхая). Красивая ты, Васка (женщина кладет ему руку на шею, но он встряхивает руку ее движением плеча)– а никогда не лежало у меня сердце к тебе… И жил я с тобой и всё… а никогда ты не нравилась мне…
Василиса (тихо). Та-ак… Н-ну…
Пепел. Ну, не о чем нам говорить! Не о чем… иди от меня…
Василиса. Другая приглянулась?
Пепел. Не твое дело… И приглянулась – в свахи тебя не позову…
Василиса (значительно). А напрасно… Может, я бы и сосватала…
Пепел (подозрительно). Кого это?
Василиса. Ты знаешь… что притворяться? Василий… я – человек прямой… (Тише.) Скрывать не буду… ты меня обидел… Ни за что, ни про что – как плетью хлестнул… Говорил – любишь… и вдруг…
Пепел. Вовсе не вдруг… я давно… души в тебе нет, баба… В женщине – душа должна быть… Мы – звери… нам надо… надо нас – приучать… а ты – к чему меня приучила?..
Василиса. Что было – того нет… Я знаю – человек сам в себе не волен… Не любишь больше… ладно! Так тому и быть…
Пепел. Ну, значит, и – шабаш! Разошлись смирно, без скандала… и хорошо!
Василиса. Нет, погоди! Все-таки… когда я с тобой жила… я всё дожидалась, что ты мне поможешь из омута этого выбраться… освободишь меня от мужа, от дяди… от всей этой жизни… И, может, я не тебя, Вася, любила, а… надежду мою, думу эту любила в тебе… Понимаешь? Ждала я, что вытащишь ты меня…
Пепел. Ты – не гвоздь, я – не клещи… Я сам думал, что ты, как умная… ведь ты умная… ты – ловкая!
Василиса (близко наклоняясь к нему). Вася! давай… поможем друг другу…
Пепел. Как это?
Василиса (тихо, сильно). Сестра… тебе нравится, я знаю….
Пепел. За то ты и бьешь ее зверски! Смотри, Васка! Ее – не тронь…
Василиса. Погоди! Не горячись! Можно всё сделать тихо, по-хорошему… Хочешь – женись на ней? И я тебе еще денег дам… целковых… триста! Больше соберу – больше дам…
Пепел (отодвигаясь). Постой… как это? За что?
Василиса. Освободи меня… от мужа! Сними с меня петлю эту…
Пепел (тихо свистит). Вон что-о! Ого-го! Это – ты ловко придумала… мужа, значит, в гроб, любовника – на каторгу, а сама…
Василиса. Вася! Зачем – каторга? Ты – не сам… через товарищей! Да если и сам – кто узнает? Наталья – подумай! Деньги будут… уедешь куда-нибудь… меня навек освободишь… И что сестры около меня не будет – это хорошо для нее. Видеть мне ее – трудно… злоблюсь я на нее за тебя и сдержаться не могу… мучаю девку, бью ее… так – бью… что – сама плачу от жалости к ней… А – бью. И – буду бить!
Пепел. Зверь! Хвастаешься зверством своим?
Василиса. Не хвастаюсь – правду говорю. Подумай, Вася… Ты два раза из-за мужа моего в тюрьме сидел… из-за его жадности… Он в меня, как клоп, впился… четыре года сосет! А какой он мне муж? Наташку теснит, измывается над ней, нищая, говорит! И для всех он – яд…
Пепел. Хитро ты плетешь… Василиса. В речах моих – всё ясно… Только глупый не поймет, чего я хочу…
(Костылев осторожно входит и крадется вперед.)
Пепел (Василисе). Ну… иди!
Василиса. Подумай! (Видит мужа.) Ты – что? За мной?
(Пепел вскакивает и дико смотрит на Костылева.)
Костылев. Это я… я! А вы тут… одни? А-а… Вы – разговаривали? (Вдруг топает ногами – громко визжит.) Васка… поганая! Нищая… шкура! (Пугается своего крика, встреченного молчанием и неподвижностью.) Прости господи… опять ты меня, Василиса, во грех ввела… Я тебя ищу везде… (Взвизгивая.) Спать пора! Масла в лампады забыла налить… у, ты! Нищая… свинья… (Дрожащими руками машет на нее. Василиса медленно идет к двери в сени, оглядываясь на Пепла.)
Пепел (Костылеву). Ты! Уйди… пошел!..
Костылев (кричит). Я – хозяин! Сам пошел, да! Вор…
Пепел (глухо). Уйди, Мишка…
Костылев. Не смей! Я тут… я тебя…
(Пепел хватает его за шиворот и встряхивает. На печи раздается громкая возня и воющее позевыванье. Пепел выпускает Костылева, старик с криком бежит в сени.)
Пепел (вспрыгнув на нары). Кто это… кто на печи?
Лука (высовывая голову). Ась?
Пепел. Ты?!
Лука (спокойно). Я… я самый… О господи Исусе Христе!
Пепел (затворяет дверь в сени, ищет запора и не находит). А, черти… Старик, слезай!
Лука. Сейча-ас… лезу…
Пепел (грубо). Ты зачем на печь залез?
Лука. А куда надо было?
Пепел. Ведь… ты в сени ушел?
Лука. В сенях, браточек, мне, старику, холодно…
Пепел. Ты… слышал?
Лука. А – слышал! Как не слышать? Али я – глухой? Ах, парень, счастье тебе идет… Вот идет счастье!
Пепел (подозрительно). Какое счастье? В чем?
Лука. А вот в том, что я на печь залез.
Пепел. А… зачем ты там возиться начал?
Лука. Затем, значит, что – жарко мне стало… на твое сиротское счастье… И – опять же – смекнул я, как бы, мол, парень-то не ошибся… не придушил бы старичка-то…
Пепел. Да-а… я это мог… ненавижу…
Лука. Что мудреного? Ничего нет трудного… Часто эдак-то ошибаются…
Пепел (улыбаясь). Ты – что? Сам, что ли, ошибся однажды?
Лука. Парень! Слушай-ка, что я тебе скажу: бабу эту – прочь надо! Ты ее – ни-ни! – до себя не допускай… Мужа – она и сама со света сживет, да еще половчее тебя, да! Ты ее, дьяволицу, не слушай… Гляди – какой я? Лысый… А отчего? От этих вот самых разных баб… Я их, баб-то, может, больше знал, чем волос на голове было… А эта Василиса – она… хуже черемиса!
Пепел. Не понимаю я… спасибо тебе сказать, или ты… тоже…
Лука. Ты – не говори! Лучше моего не скажешь! Ты слушай: которая тут тебе нравится, бери ее под руку да отсюда – шагом марш! – уходи! Прочь уходи…
Пепел (угрюмо). Не поймешь людей! Которые – добрые, которые – злые?.. Ничего не понятно…
Лука. Чего там понимать? Всяко живет человек… как сердце налажено, так и живет… сегодня – добрый, завтра – злой… А коли девка эта за душу тебя задела всурьез… уйди с ней отсюда, и кончено… А то – один иди… Ты – молодой, успеешь бабой обзавестись…
Пепел (берет его за плечо). Нет, ты скажи – зачем ты всё это…
Лука. Погоди-ка, пусти… Погляжу я на Анну… чего-то она хрипела больно… (Идет к постели Анны, открывает полог, смотрит, трогает рукой. Пепел задумчиво и растерянно следит за ним.) Исусе Христе, многомилостивый! Дух новопреставленной рабы твоей Анны с миром прими…
Пепел (тихо). Умерла?.. (Не подходя, вытягивается и смотрит на кровать.)
Лука (тихо). Отмаялась!.. А где мужик-то ее?
Пепел. В трактире, наверно…
Лука. Надо сказать…
Пепел (вздрагивая). Не люблю покойников…
Лука (идет к двери). За что их любить?.. Любить – живых надо… живых…
Пепел. И я с тобой…
Лука. Боишься?
Пепел. Не люблю…
(Торопливо выходят. Пустота и тишина. За дверью в сени слышен глухой шум, неровный, непонятный. Потом – входит Актер.)
Актер (останавливается, не затворяя двери, на пороге и, придерживаясь руками за косяки, кричит). Старик, эй! Ты где? Я – вспомнил… слушай. (Шатаясь, делает два шага вперед и, принимая позу, читает.)
Господа! Если к правде святойМир дорогу найти не умеет, —Честь безумцу, который навеетЧеловечеству сон золотой!
(Наташа является сзади Актера в двери.)
Актер. Старик!..
Если бы завтра земли нашей путьОсветить наше солнце забыло,Завтра ж целый бы мир осветилаМысль безумца какого-нибудь…
Наташа (смеется). Чучело! Нализался…
Актер (оборачиваясь к ней). А-а, это ты? А – где старичок… милый старикашка? Здесь, по-видимому, – никого нет… Наташа, прощай! Прощай… да!
Наташа (входя). Не здоровался, а прощаешься…
Актер (загораживая ей дорогу). Я – уезжаю, ухожу… Настанет весна – и меня больше нет…
Наташа. Пусти-ка… куда это ты?
Актер. Искать город… лечиться… Ты – тоже уходи… Офелия… иди в монастырь… Понимаешь – есть лечебница для организмов… для пьяниц… Превосходная лечебница… Мрамор… мраморный пол! Свет… чистота, пища… всё – даром! И мраморный пол, да! Я ее найду, вылечусь и… снова буду… Я на пути к возрожденью… как сказал… король… Лир! Наташа… по сцене мое имя Сверчков-Заволжский… никто этого не знает, никто! Нет у меня здесь имени… Понимаешь ли ты, как это обидно – потерять имя? Даже собаки имеют клички…
(Наташа осторожно обходит Актера, останавливается у кровати Анны, смотрит.)
Актер. Без имени – нет человека…
Наташа. Гляди… голубчик… померла ведь…
Актер (качая головой). Не может быть…
Наташа (отступая). Ей-богу… смотри…
Бубнов (в двери). Чего смотреть?
Наташа. Анна-то… померла!
Бубнов. Кашлять перестала, значит. (Идет к постели Анны, смотрит, идет на свое место.) Надо Клещу сказать… это – его дело…
Актер. Я иду… скажу… потеряла имя!.. (Уходит.)
Наташа (посреди комнаты). Вот и я… когда-нибудь так же… в подвале… забитая…
Бубнов (расстилая на своих нарах какое-то тряпье). Чего? Ты чего бормочешь?
Наташа. Так… про себя…
Бубнов. Ваську ждешь? Гляди – сломит тебе голову Васька…
Наташа. А не всё равно – кто сломит? Уж пускай лучше он…
Бубнов (ложится). Ну, твое дело…
Наташа. Ведь вот… хорошо, что она умерла… а жалко… Господи!.. Зачем жил человек?
Бубнов. Все так: родятся, поживут, умирают. И я помру… и ты… Чего жалеть?
(Входят: Лука, Татарин, Кривой Зоб и Клещ. Клещ идет сзади всех, медленно, съежившись.)
Наташа. Ш-ш! Анна…
Кривой Зоб. Слышали… царство небесное, коли померла…
Татарин (Клещу). Надо вон тащить! Сени надо тащить! Здесь – мертвый – нельзя, здесь – живой спать будет…
Клещ (негромко). Вытащим…
(Все подходят к постели. Клещ смотрит на жену через плечи других.)
Кривой Зоб (Татарину). Ты думаешь – дух пойдет? От нее духа не будет… она вся еще живая высохла…
Наташа. Господи! Хоть бы пожалели… хоть бы кто слово сказал какое-нибудь! Эх вы…
Лука. Ты, девушка, не обижайся… ничего! Где им… куда нам – мертвых жалеть? Э, милая! Живых – не жалеем… сами себя пожалеть-то не можем… где тут!
Бубнов (зевая). И опять же – смерть слова не боится!.. Болезнь – боится слова, а смерть – нет!
Татарин (отходя). Полицию надо…
Кривой Зоб. Полицию – это обязательно! Клещ! Полиции заявил?
Клещ. Нет… Хоронить надо… а у меня сорок копеек всего…
Кривой Зоб. Ну, на такой случай – займи… а то мы соберем… кто пятак, кто – сколько может… А полиции заяви… скорее! А то она подумает – убил ты бабу… или что… (Идет к нарам и собирается лечь рядом с Татарином.)
Наташа (отходя к нарам Бубнова). Вот… будет она мне сниться теперь… мне всегда покойники снятся… Боюсь идти одна… в сенях – темно…
Лука (следуя за ней). Ты – живых опасайся… вот что я скажу…
Наташа. Проводи меня, дедушка…
Лука. Идем… идем, провожу!
(Уходят. Пауза.)
Кривой Зоб. Охо-хо-о! Асан! Скоро весна, друг… тепло нам жить будет! Теперь уж в деревнях мужики сохи, бороны чинят… пахать налаживаются… н-да! А мы… Асан!.. Дрыхнет уж, Магомет окаянный…
Бубнов. Татары спать любят…
Клещ (стоит посредине ночлежки и тупо смотрит пред собой). Чего же мне теперь делать?
Кривой Зоб. Ложись да спи… только и всего…
Клещ (тихо). А… она… как же?
(Никто не отвечает ему. Сатин и Актер входят.)
Актер (кричит). Старик! Сюда, мой верный Кент…
Сатин. Миклуха-Маклай идет… х-хо!
Актер. Кончено и решено! Старик, где город… где ты?
Сатин. Фата-моргана! Наврал тебе старик… Ничего нет! Нет городов, нет людей… ничего нет!
Актер. Врешь!
Татарин (вскакивая). Где хозяин? Хозяину иду! Нельзя спать – нельзя деньги брать… Мертвые… пьяные… (Быстро уходит. Сатин свистит вслед ему.)
Бубнов (сонным голосом). Ложись, ребята, не шуми… ночью – спать надо!
Актер. Да… здесь – ага! Мертвец… «Наши сети притащили мертвеца»… стихотворение… Б-беранжера!
Сатин (кричит). Мертвецы – не слышат! Мертвецы не чувствуют… Кричи… реви… мертвецы не слышат!..
(В двери является Лука.)
Занавес
iknigi.net
| / Полные произведения / Горький М. / На дне Медведев. Как будто я тебя не знаю... Лука. А остальных людей - всех знаешь? Медведев. В своем участке я должен всех знать... а тебя вот - не знаю... Лука. Это оттого, дядя, что земля-то не вся в твоем участке поместилась... осталось маленько и опричь его... (Уходит в кухню.) Медведев (подходя к Бубнову). Правильно, участок у меня невелик... хоть хуже всякого большого... Сейчас, перед тем как с дежурства смениться, сапожника Алешку в часть отвез... Лег, понимаешь, среди улицы, играет на гармонии и орет: ничего не хочу, ничего не желаю! Лошади тут ездят и вообще - движение... могут раздавить колесами и прочее... Буйный парнишка... Ну, сейчас я его и... представил. Очень любит беспорядок... Бубнов. Вечером в шашки играть придешь? Медведев. Приду. М-да... А что... Васька? Бубнов. Ничего... все так же... Медведев. Значит... живет? Бубнов. Что ему не жить? Ему можно жить... Медведев (сомневаясь). Можно? Лука выходит в сени с ведром в руке. М-да... тут - разговор идет... насчет Васьки... ты не слыхал? Бубнов. Я разные разговоры слышу... Медведев. Насчет Василисы, будто... не замечал? Бубнов. Чего? Медведев. Так... вообще... Ты, может, знаешь, да врешь? Ведь все знают... (Строго.) Врать нельзя, брат... Бубнов. Зачем мне врать! Медведев. То-то!.. Ах, псы! Разговаривают: Васька с Василисой... дескать... а мне что? Я ей не отец, я - дядя... Зачем надо мной смеяться?.. Входит Квашня. Какой народ стал... надо всем смеется... А-а! Ты... пришла... Квашня. Разлюбезный мой гарнизон! Бубнов! Он опять на базаре приставал ко мне, чтобы венчаться... Бубнов. Валяй... чего же? У него деньги есть, и кавалер он еще крепкий... Медведев. Я-то? Хо-хо! Квашня. Ах ты, серый! Нет, ты меня за это мое, за больное место не тронь! Это, миленький, со мной было... Замуж бабе выйти - все равно как зимой в прорубь прыгнуть: один раз сделала - на всю жизнь памятно... Медведев. Ты - погоди... мужья - они разные бывают. Квашня. Да я-то все одинакова! Как издох мой милый муженек, - ни дна бы ему ни покрышки, - так я целый день от радости одна просидела: сижу и все не верю счастью своему... Медведев. Ежели тебя муж бил... зря - надо было в полицию жаловаться... Квашня. Я богу жаловалась восемь лет, - не помогал! Медведев. Теперь запрещено жен бить... теперь во всем - строгость и закон-порядок! Никого нельзя зря бить... бьют - для порядку... Лука (вводит Анну). Ну, вот и доползли... эх ты! И разве можно в таком слабом составе одной ходить? Где твое место? Анна (указывая). Спасибо, дедушка... Квашня. Вот она - замужняя... глядите! Лука. Бабочка совсем слабого состава... Идет по сеням, цепляется за стенки и - стонает... Пошто вы ее одну пущаете? Квашня. Не доглядели, простите, батюшка! А горничная ейная, видно, гулять ушла... Лука. Ты вот - смеешься... а разве можно человека эдак бросать? Он - каков ни есть - а всегда своей цены стоит... Медведев. Надзор нужен! Вдруг - умрет? Канитель будет из этого... Следить надо! Лука. Верно, господин ундер... Медведев. М-да... хоть я... еще не совсем ундер... Лука. Н-ну? А видимость - самая геройская! В сенях шум и топот. Доносятся глухие крики. Медведев. Никак - скандал? Бубнов. Похоже... Квашня. Пойти поглядеть... Медведев. И мне надо идти... Эх, служба! И зачем разнимают людей, когда они дерутся? Они и сами перестали бы... ведь устаешь драться... Давать бы им бить друг друга свободно, сколько каждому влезет... стали бы меньше драться, потому побои-то помнили бы дольше... Бубнов (слезая с нар). Ты начальству поговори насчет этого... Костылев (распахивая дверь, кричит). Абрам! Иди..Василиса Наташку... убивает... иди! Квашня, Медведев, Бубнов бросаются в сени. Лука, качая головой, смотрит вслед им. Анна. О господи... Наташенька бедная! Лука. Кто дерется там? Анна. Хозяйки... сестры... Лука (подходя к Анне). Чего делят? Анна. Так они... сытые обе... здоровые... Лука. Тебя как звать-то? Анна. Анной... Гляжу я на тебя... на отца ты похож моего... на батюшку... такой же ласковый... мягкий... Лука. Мяли много, оттого и мягок... (Смеется дребезжащим смехом.) Занавес АКТ ВТОРОЙ Та же обстановка. Вечер. На нарах около печи Сатин, Барон, Кривой Зоб и Татарин играют в карты. Клещ и Актер наблюдают за игрой. Бубнов на своих нарах играет в шашки с Медведевым. Лука сидит на табурете у постели Анны. Ночлежка освещена двумя лампами, одна висит на стене около играющих в карты, другая - на нарах Бубнова. Татарин. Еще раз играю, - больше не играю... Бубнов. Зоб! Пой! (Запевает.) Солнце всходит и заходит... Кривой Зоб (подхватывает голос). А в тюрьме моей темно... Татарин (Сатину). Мешай карта! Хорошо мешай! Знаем мы, какой-такой ты... Бубнов и Кривой Зоб (вместе). Дни и ночи часовые - э-эх! Стерегут мое окно... Анна. Побои... обиды... ничего кроме - не видела я... ничего не видела! Лука. Эх, бабочка! Не тоскуй! Медведев. Куда ходишь? Гляди!.. Бубнов. А-а! Так, так, так... Татарин (грозя Сатину кулаком). Зачем карта прятать хочешь? Я вижу... э, ты! Кривой Зоб. Брось, Асан! Все равно - они нас объегорят... Бубнов, заводи! Анна. Не помню - когда я сыта была... Над каждым куском хлеба тряслась... Всю жизнь мою дрожала... Мучилась... как бы больше другого не съесть... Всю жизнь в отрепьях ходила... всю мою несчастную жизнь... За что? Лука. Эх ты, детынька! Устала? Ничего! Актер (Кривому Зобу). Валетом ходи... валетом, черт! Барон. А у нас - король. Клещ. Они всегда побьют. Сатин. Такая у нас привычка... Медведев. Дамка! Бубнов. И у меня... н-ну... Анна. Помираю, вот... Клещ. Ишь, ишь как! Князь, бросай игру! Бросай, говорю! Актер. Он без тебя не понимает? Барон. Гляди, Андрюшка, как бы я тебя не швырнул ко всем чертям! Татарин. Сдавай еще раз! Кувшин ходил за вода, разбивал себя... и я тоже! Клещ, качая головой, отходит к Бубнову. Анна. Все думаю я: господи! Неужто и на том свете мука мне назначена? Неужто и там? Лука. Ничего не будет! Лежи знай! Ничего! Отдохнешь там!.. Потерпи еще! Все, милая, терпят... всяк по-своему жизнь терпит... (Встает и уходит в кухню быстрыми шагами.) Бубнов (запевает). Как хотите, стерегите... Кривой Зоб. Я и так не убегу... (В два голоса.) Мне и хочется на волю... эх! Цепь порвать я не могу... Татарин (кричит). А! Карта рукав совал! Барон (конфузясь). Ну... что же мне - в нос твой сунуть? Актер (убедительно). Князь! Ты ошибся... никто, никогда... Татарин. Я видел! Жулик! Не буду играть! Сатин (собирая карты). Ты, Асан, отвяжись... Что мы - жулики, тебе известно. Стало быть, зачем играл? Барон. Проиграл два другривенных, а шум делаешь на трешницу... еще князь! Татарин (горячо). Надо играть честна! Сатин. Это зачем же? Татарин. Как зачем? Сатин. А так... Зачем? Татарин. Ты не знаешь? Сатин. Не знаю. А ты - знаешь? Татарин плюет, озлобленный. Все хохочут над ним. Кривой Зоб (благодушно). Чудак ты, Асан! Ты - пойми! Коли им честно жить начать, они в три дня с голоду издохнут... Татарин. А мне какое дело! Надо честно жить! Кривой Зоб. Заладил! Идем чай пить лучше... Бубен! И-эх вы, цепи, мои цепи. Бубнов. Да вы железны сторожа... Кривой Зоб. Идем, Асанка! (Уходит, напевая.) Не порвать мне, не разбить вас... Татарин грозит Барону кулаком и выходит вслед за товарищем. Сатин (Барону, смеясь). Вы, ваше вашество, опять торжественно сели в лужу! Образованный человек, а карту передернуть не можете... Барон (разводя руками). Черт знает, как она... Актер. Таланта нет... нет веры в себя... а без этого... никогда, ничего... Медведев. У меня одна дамка... а у тебя две... н-да! Бубнов. И одна - не бедна, коли умна... Ходи! Клещ. Проиграли, вы Абрам Иваныч! Медведев. Это не твое дело... понял? И молчи... Сатин. Выигрыш - пятьдесят три копейки... Актер. Три копейки мне... А впрочем, зачем мне нужно три копейки? Лука (выходя из кухни). Ну, обыграли татарина? Водочку пить пойдете? Барон. Идем с нами! Сатин. Посмотреть бы, каков ты есть пьяный! Лука. Не лучше трезвого-то... Актер. Идем, старик... я тебе продекламирую куплеты... Лука. Чего это? Актер. Стихи - понимаешь? Лука. Стихи-и! А на что они мне, стихи-то?.. Актер. Это - смешно... А иногда - грустно... Сатин. Ну, куплетист, идешь? (Уходит с Бароном.) Актер. Иду... я догоню! Вот, например, старик, из одного стихотворения... начало я забыл... забыл! (Потирает лоб.) Бубнов. Готово! Пропала твоя дамка... ходи! Медведев. Не туда я пошел... пострели ее! Актер. Раньше, когда мой организм не был отравлен алкоголем, у меня, старик, была хорошая память... А теперь вот... кончено, брат! Все кончено для меня! Я всегда читал это стихотворение с большим успехом... гром аплодисментов! Ты... не знаешь, что такое аплодисменты... это, брат, как... водка!.. Бывало, выйду, встану вот так... (Становится в позу.) Встану... и... (Молчит.) Ничего не помню... ни слова... не помню! Любимое стихотворение... плохо это, старик? Лука. Да уж чего хорошего, коли любимое забыл? В любимом - вся душа... Актер. Пропил я душу, старик... я, брат, погиб... А почему - погиб? Веры у меня не было... Кончен я... Лука. Ну, чего? Ты... лечись! От пьянства нынче лечат, слышь! Бесплатно, браток, лечат... такая уж лечебница устроена для пьяниц... чтобы, значит, даром их лечить... Признали, видишь, что пьяница - тоже человек... и даже - рады, когда он лечиться желает! Ну-ка вот, валяй! Иди... Актер (задумчиво). Куда? Где это? Лука. А это... в одном городе... как его? Название у него эдакое... Да я тебе город назову!.. Ты только вот чего: ты пока готовься! Воздержись!.. возьми себя в руки и - терпи... А потом - вылечишься... и начнешь жить снова... хорошо, брат, снова-то! Ну, решай... в два приема... Актер (улыбаясь). Снова... сначала... Это - хорошо... Н-да... Снова? (Смеется.) Ну... да! Я могу?! Ведь могу, а? Лука. А чего? Человек - все может... лишь бы захотел... Актер (вдруг, как бы проснувшись). Ты - чудак! Прощай пока! (Свистит.) Старичок... прощай... (Уходит.) Анна. Дедушка! Лука. Что, матушка? Анна. Поговори со мной... Лука (подходя к ней). Давай, побеседуем... Клещ оглядывается, молча подходит к жене, смотрит на нее иделает какие-то жесты руками, как бы желая что-то сказать. Что, браток? Клещ (негромко). Ничего... (Медленно идет к двери в сени, несколько секунд стоит пред ней и - уходит.) Лука (проводив его взглядом). Тяжело мужику-то твоему... Анна. Мне уж не до него... Лука. Бил он тебя? Анна. Еще бы... От него, чай, и зачахла... Бубнов. У жены моей... любовник был; ловко, бывало, в шашки играл, шельма... Медведев. Мм-м... Анна. Дедушка! Говори со мной, милый... Тошно мне... Лука. Это ничего! Это - перед смертью... голубка. Ничего, милая! Ты - надейся... Вот, значит, помрешь, и будет тебе спокойно... ничего больше не надо будет, и бояться - нечего! Тишина, спокой... лежи себе! Смерть - она все успокаивает... она для нас ласковая... Помрешь - отдохнешь, говорится... верно это, милая! Потому - где здесь отдохнуть человеку? Пепел входит. Он немного выпивши, растрепанный, мрачный. Садится у двери на нарах и сидит молча, неподвижно. Анна. А как там - тоже мука? Лука. Ничего не будет! Ничего! Ты - верь! Спокой и - больше ничего! Призовут тебя к господу и скажут: господи, погляди-ка, вот пришла раба твоя, Анна... Медведев (строго). А ты почему знаешь, что там скажут? Эй, ты... Пепел при звуке голоса Медведева поднимает голову и прислушивается. Лука. Стало быть, знаю, господин ундер... Медведев (примирительно). М... да! Ну... твое дело... Хоша... я еще не совсем... ундер... Бубнов. Двух беру... Медведев. Ах ты... чтоб тебе!.. Лука. А господь - взглянет на тебя кротко-ласково и скажет: знаю я Анну эту! Ну, скажет, отведите ее, Анну, в рай! Пусть успокоится... Знаю я, жила она - очень трудно... очень устала... Дайте покой Анне... Анна (задыхаясь). Дедушка... милый ты... кабы так! Кабы... покой бы... не чувствовать бы ничего... Лука. Не будешь! Ничего не будет! Ты - верь! Ты - с радостью помирай, без тревоги... Смерть, я те говорю, она нам - как мать малым детям... Анна. А... может... может, выздоровлю я? Лука (усмехаясь). На что? На муку опять? Анна. Ну... еще немножко... пожить бы... немножко! Коли там муки не будет... здесь можно потерпеть... можно! Лука. Ничего там не будет!.. Просто... Пепел (вставая). Верно... а может, и - не верно! Анна (пугливо). Господи... Лука. А, красавец... Медведев. Кто орет? Пепел (подходя к нему). Я! А что? Медведев. Зря орешь, вот что! Человек должен вести себя смирно... Пепел. Э... дубина!.. А еще - дядя... х-хо! Лука (Пеплу, негромко). Слышь, - не кричи! Тут - женщина помирает... уж губы у нее землейобметало... не мешай! Пепел. Тебе, дед, изволь, - уважу! Ты, брат, молодец! Врешь ты хорошо... сказки говоришь приятно! Ври, ничего - мало, брат, приятного на свете! Бубнов. Вправду - помирает баба-то? Лука. Кажись, не шутит... Бубнов. Кашлять, значит, перестанет... Кашляла она очень беспокойно... Двух беру! Медведев. Ах, пострели тебя в сердце! Пепел. Абрам! Медведев. Я тебе - не Абрам... Пепел. Абрашка! Наташа - хворает? Медведев. А тебе какое дело? Пепел. Нет, ты скажи: сильно ее Василиса избила? Медведев. И это дело не твое! Это - семейное дело... А ты - кто таков? Пепел. Кто бы я ни был, а... захочу - и не видать вам больше Наташки! Медведев (бросая игру). Ты - что говоришь? Ты - про кого это? Племянница моя чтобы... ах, вор! Пепел. Вор, а тобой не пойман... Медведев. Погоди! Я - поймаю... я - скоро... Пепел. А поймаешь, - на горе всему вашему гнезду. Ты думаешь - я молчать буду перед следователем? Жди от волка толка! Спросят: кто меня на воровство подбил и место указал? Мишка Костылев с женой! Кто краденое принял? Мишка Костылев с женой! Медведев. Врешь! Не поверят тебе! Пепел. Поверят, потому - правда! И тебя еще запутаю... ха! Погублю всех вас, черти, - увидишь! Медведев (теряясь). Врешь! И... врешь! И... что я тебе худого сделал? Пес ты бешеный... Пепел. А что ты мне хорошего сделал? Лука. Та-ак! Медведев (Луке). Ты... чего каркаешь? Твое тут - какое дело? Тут - семейное дело! Бубнов (Луке). Отстань! Не для нас с тобой петли вяжут. Лука (смиренно). Я ведь - ничего! Я только говорю, что, если кто кому хорошего не сделал, тот и худо поступил... Медведев (не поняв). То-то! Мы тут... все друг друга знаем... а ты - кто такой? (Сердито фыркая, быстро уходит.) Лука. Рассердился кавалер... Охо-хо, дела у вас, братцы, смотрю я... путаные дела! Пепел. Василисе жаловаться побежал... Бубнов. Дуришь ты, Василий. Чего-то храбрости у тебя много завелось... гляди, храбрость у места, когда в лес по грибы идешь... а здесь она - ни к чему... Они тебе живо голову свернут... Пепел. Н-ну, нет! Нас, ярославских, голыми руками не сразу возьмешь... Ежели война - будем воевать... Лука. А в самом деле, отойти бы тебе, парень, прочь с этого места... Пепел. Куда? Ну-ка, выговори... Лука. Иди... в Сибирь! Пепел. Эге! Нет, уж я погожу, когда пошлют меня в Сибирь эту на казенный счет... Лука. А ты слушай - иди-ка! Там ты себе можешь путь найти... Там таких - надобно! Пепел. Мой путь - обозначен мне! Родитель всю жизнь в тюрьмах сидел и мне тоже заказал... Я когда маленький был, так уж в ту пору меня звали вор, воров сын... Лука. А хорошая сторона - Сибирь! Золотая сторона! Кто в силе да в разуме, тому там - как огурцу в парнике! Пепел. Старик! Зачем ты все врешь? Лука. Ась? Пепел. Оглох! Зачем врешь, говорю? Лука. Это в чем же вру-то я? Пепел. Во всем... Там у тебя хорошо, здесь хорошо... ведь - врешь! На что? Лука. А ты мне - поверь, да поди сам погляди... Спасибо скажешь... Чего ты тут трешься? И... чего тебе правда больно нужна... подумай-ка! Она, правда-то, может, обух для тебя... Пепел. А мне все едино! Обух, так обух... Лука. Да чудак! На что самому себя убивать? Бубнов. И чего вы оба мелете? Не пойму... Какой тебе, Васька, правды надо? И зачем? Знаешь ты правду про себя... да и все ее знают... Пепел. Погоди, не каркай! Пусть он мне скажет... Слушай, старик: бог есть? Лука молчит, улыбаясь. Бубнов. Люди все живут... как щепки по реке плывут... строят дом... а щепки - прочь... Пепел. Ну? Есть? Говори... Лука (негромко). Коли веришь, - есть; не веришь, - нет... Во что веришь, то и есть... Пепел молча, удивленно и упорно смотрит на старика. Бубнов. Пойду чаю попью... идемте в трактир?Эй!.. Лука (Пеплу). Чего глядишь? Пепел. Так... погоди!.. Значит... Бубнов. Ну, я один... (Идет к двери и встречаетсяс Василисой). Пепел. Стало быть... ты... Василиса (Бубнову). Настасья - дома? Бубнов. Нет... (Уходит.) Пепел. А... пришла... Василиса (подходя к Анне). Жива еще? Лука. Не тревожь... Василиса. А ты... чего тут торчишь? Лука. Я могу уйти... коли надо... Василиса (направляясь к двери в комнату Пепла). Василий! У меня к тебе дело есть... Лука подходит к двери в сени, отворяет ее и громко хлопает ею. Затем - осторожно влезает на нары и - на печь. (Из комнаты Пепла.) Вася... поди сюда! Пепел. Не пойду... не хочу... Василиса. А... что же? На что гневаешься? Пепел. Скушно мне... надоела мне вся эта канитель... Василиса. И я... надоела? Пепел. И ты... Василиса крепко стягивает платок на плечах, прижимая руки ко груди. Идет к постели Анны, осторожно смотрит за полог и возвращается к Пеплу. Ну... говори... Василиса. Что же говорить? Насильно мил не будешь... и не в моем это характере милости просить... Спасибо тебе за правду... Пепел. Какую правду? Василиса. А что надоела я тебе... али это не правда? Пепел молча смотрит на нее. (Подвигаясь к нему.) Что глядишь? Не узнаьшь? Пепел (вздыхая). Красивая ты, Васка... Женщина кладет ему руку на шею, но он стряхивает руку ее движением плеча. ...а никогда не лежало у меня сердце к тебе... И жил я с тобой, и всь... а никогда ты не нравилась мне... Василиса (тихо). Та-ак... Н-ну... Пепел. Ну, не о чем нам говорить! Не о чем... иди от меня... Василиса. Другая приглянулась? Пепел. Не твое дело... И приглянулась - в свахи тебя не позову... Василиса (значительно). А напрасно... Может, я бы и сосватала... Пепел (подозрительно). Кого это? Василиса. Ты знаешь... что притворяться? Василий... я - человек прямой... (Тише.) Скрывать не буду... ты меня обидел... Ни за что, ни про что - как плетью хлестнул... Говорил - любишь... и вдруг... Пепел. Вовсе не вдруг... я давно... души в тебе нет баба... В женщине - душа должна быть... Мы - звери... нам надо... надо нас - приучать... а ты - к чему меня приучила?.. Василиса. Что было - того нет... Я знаю - человек сам в себе не волен... Не любишь больше... ладно! Так тому и быть... Пепел. Ну, значит, и - шабаш! Разошлись смирно, без скандала... и хорошо! Василиса. Нет, погоди! Все-таки... когда я с тобой жила... я все дожидалась, что ты мне поможешь из омута этого выбраться... освободишь меня от мужа, от дяди... от всей этой жизни... И, может, я не тебя, Вася, любила, а... надежду мою, думу эту любила в тебе... Понимаешь? Ждала я, что вытащишь ты меня... Пепел. Ты - не гвоздь, я - не клещи... Я сам думал, что ты, как умная... ведь ты умная... ты - ловкая! Василиса (близко наклоняясь к нему). Вася! давай... поможем друг другу... Пепел. Как это? Василиса (тихо, сильно). Сестра... тебе нравится, я знаю... Пепел. За то ты и бьешь ее зверски! Смотри, Васка! Ее - не тронь... Василиса. Погоди! Не горячись! Можно все сделать тихо, по-хорошему... Хочешь - женись на ней? И я тебе еще денег дам... целковых... триста! Больше соберу - больше дам... Пепел (отодвигаясь). Постой... как это? За что? Василиса. Освободи меня... от мужа! Сними с меня петлю эту... Пепел (тихо свистит). Вон что-о! Ого-го! Это - ты ловко придумала... мужа, значит, в гроб, любовника - на каторгу, а сама... Василиса. Вася! Зачем - каторга? Ты - не сам... через товарищей! Да если и сам, кто узнает? Наталья - подумай! Деньги будут... уедешь куда-нибудь... меня навек освободишь... и что сестры около меня не будет - это хорошо для нее. Видеть мне ее - трудно... злоблюсь я на нее за тебя... и сдержаться не могу... мучаю девку, бью ее... так - бью... что сама плачу от жалости к ней... А - бью. И - буду бить! Пепел. Зверь! Хвастаешься зверством своим? Василиса. Не хвастаюсь - правду говорю. Подумай, Вася... Ты два раза из-за мужа моего в тюрьме сидел... из-за его жадности... Он в меня, как клоп, впился... четыре года сосет! А какой он мне муж? Наташку теснит, измывается над ней, нищая, говорит! И для всех он - яд... Пепел. Хитро ты плетешь... Василиса. В речах моих - все ясно... Только глупый не поймет, чего я хочу... Костылев осторожно входит и крадется вперед. Пепел (Василисе). Ну... иди! Василиса. Подумай! (Видит мужа.) Ты - что? За мной? Пепел вскакивает и дико смотрит на Костылева. Костылев. Это я... я! А вы тут... одни? А-а... Вы - разговаривали? (Вдруг топает ногами и громко визжит.) Васка... поганая! Нищая... шкура! (Пугается своего крика, встреченного молчанием и неподвижностью.) Прости, господи... опять ты меня, Василиса, во грех ввела... Я тебя ищу везде... (Взвизгивая.) Спать пора! Масла в лампады забыла налить... у, ты! Нищая... свинья... (Дрожащими руками машет на нее.) Василиса медленно идет к двери в сени, оглядываясь на Пепла. Пепел (Костылеву). Ты! Уйди... пошел!.. Костылев (кричит). Я - хозяин! Сам пошел, да! Вор... Пепел (глухо). Уйди, Мишка... Костылев. Не смей! Я тут... я тебя... Пепел хватает его за шиворот и встряхивает. На печи раздается громкая возня и воющее позевыванье. Пепел выпускает Костылева, старик с криком бежит в сени. Пепел (вспрыгнув на нары). Кто это... ктона печи? Лука (высовывая голову). Ась? Пепел. Ты?! Лука (спокойно). Я... я самый... о, господи Исусе Христе! Пепел (затворяет дверь в сени, ищет запора и не находит). А, черти... Старик, слезай! Лука. Сейча-ас... лезу... Пепел (грубо). Ты зачем на печь залез? Лука. А куда надо было? Пепел. Ведь... ты в сени ушел? Лука. В сенях, браточек, мне, старику, холодно... Пепел. Ты... слышал? Лука. А - слышал! Как не слышать? Али я - глухой? Ах, парень, счастье тебе идет... Вот идет счастье! Пепел (подозрительно). Какое счастье? В чем? Лука. А вот в том, что я на печь залез. Пепел. А... зачем ты там возиться начал? Лука. Затем, значит, что - жарко мне стало... на твое сиротское счастье... И - опять же - смекнул я, как бы, мол, парень-то не ошибся... не придушил бы старичка-то... Пепел. Да-а... я это мог... ненавижу... Лука. Что мудреного? Ничего нет трудного... Часто эдак-то ошибаются... Пепел (улыбаясь). Ты - что? Сам, что ли, ошибся однажды? Лука . Парень! Слушай-ка, что я тебе скажу: бабу эту - прочь надо! Ты ее - ни-ни! - до себя не допускай... Мужа - она и сама со света сживет, да еще половчее тебя, да! Ты ее, дьяволицу, не слушай... Гляди - какой я? Лысый... А отчего? От этих вот самых разных баб... Я их, баб-то, может, больше знал, чем волос на голове было... А эта Василиса - она... хуже черемиса! Пепел. Не понимаю я... спасибо тебе сказать, или ты... тоже... Лука. Ты - не говори! Лучше моего не скажешь! Ты слушай: которая тут тебе нравится, бери ее под руку, да отсюда - шагом марш! - уходи! Прочь уходи... Пепел (угрюмо). Не поймешь людей! Которые - добрые, которые - злые?.. Ничего не понятно... Лука. Чего там понимать? Всяко живет человек... как сердце налажено, так и живет... сегодня - добрый, завтра - злой... А коли девка эта за душу тебя задела всурьез... уйди с ней отсюда, и кончено... А то - один иди... Ты - молодой, успеешь бабой обзавестись... Пепел (берет его за плечо). Нет, ты скажи - зачем ты все это... Лука. Погоди-ка, пусти... Погляжу я на Анну... чего-то она хрипела больно... (Идет к постели Анны, открывает полог, смотрит, трогает рукой.) Пепел задумчиво и растерянно следит за ним. Исусе Христе, многомилостивый! Дух новопреставленной рабы твоей Анны с миром прими... Пепел (тихо). Умерла?.. (Не подходя, вытягивается и смотрит на кровать.) Лука (тихо). Отмаялась!.. А где мужик-то ее? Пепел. В трактире, наверно... Лука. Надо сказать... Пепел (вздрагивая). Не люблю покойников... Лука (идет к двери). За что их любить?.. Любить - живых надо... живых... Пепел. И я с тобой... Лука. Боишься? Пепел. Не люблю... Торопливо выходят. Пустота и тишина. За дверью в сени слышен глухой шум, неровный, непонятный. Потом - входит Актер. Актер (останавливается, не затворяя двери, на пороге и, придерживаясь руками за косяки, кричит). Старик, эй! Ты где? Я - вспомнил... слушай. (Шатаясь, делает два шага вперед и, принимая позу, читает.) Господа! Если к правде святой Мир дорогу найти не умеет, - Честь безумцу, который навеет Человечеству сон золотой! Наташа является сзади Актера в двери. Старик!.. Если б завтра земли нашей путь Осветить наше солнце забыло, Завтра ж целый бы мир осветила Мысль безумца какого-нибудь... Наташа (смеется). Чучело! Нализался... Актер (оборачиваясь к ней). А-а, это ты? А - где старичок... милый старикашка? Здесь, по-видимому, - никого нет... Наташа, прощай! Прощай... да! Наташа (входя). Не здоровался, а прощаешься... Актер (загораживает ей дорогу). Я - уезжаю, ухожу... Настанет весна - и меня больше нет... Наташа. Пусти-ка... куда это ты? Актер. Искать город... лечиться... Ты - тоже уходи... Офелия... иди в монастырь... Понимаешь - есть лечебница для организмов... для пьяниц... Превосходная лечебница... Мрамор... мраморный пол! Свет... чистота, пища... всь - даром! И мраморный пол, да! Я ее найду, вылечусь и... снова буду... Я на пути к возрожденью... как сказал... король... Лир! Наташа... по сцене мое имя Сверчков-Заволжский... никто этого не знает, никто! Нет у меня здесь имени... Понимаешь ли ты, как это обидно - потерять имя? Даже собаки имеют клички... Наташа осторожно обходит Актера, останавливается у кровати Анны, смотрит. Без имени - нет человека... Наташа. Гляди... голубчик... померла ведь... Актер (качая головой). Не может быть... Наташа (отступая). Ей-богу... смотри... Бубнов (в двери). Чего смотреть? Наташа. Анна-то... померла! Бубнов. Кашлять перестала, значит. (Идет к постели Анны, смотрит, идет на свое место.) Надо Клещу сказать... это - его дело... Актер. Я иду... скажу... потеряла имя!.. (Уходит.) Наташа (посреди комнаты). Вот и я... когда-нибудь так же... в подвале... забитая... Бубнов (расстилая на своих нарах какое-то тряпье). Чего? Ты чего бормочешь? Наташа. Так... про себя... Бубнов. Ваську ждешь? Гляди - сломит тебе голову Васька... Наташа. А не все равно - кто сломит? Уж пускай лучше он... Бубнов (ложится). Ну, твое дело... Наташа. Ведь вот... хорошо, что она умерла... а жалко... Господи!.. Зачем жил человек? Бубнов. Все так: родятся, поживут, умирают. И я помру... и ты... Чего жалеть? Входят. Лука, Татарин, Кривой Зоб и Клещ. Клещ идет сзади всех, медленно, съежившись. Наташа. Ш-ш! Анна... Кривой Зоб. Слышали... царство небесное, коли померла... Татарин (Клещу). Надо вон тащить! Сени надо тащить! Здесь - мертвый - нельзя, здесь - живой спать будет... Клещ (негромко). Вытащим... Все подходят к постели. Клещ смотрит на жену через плечи других. Кривой Зоб (Татарину). Ты думаешь - дух пойдет? От нее духа не будет... она вся еще живая высохла... Наташа. Господи! Хоть бы пожалели... хоть бы кто слово сказал какое-нибудь! Эх вы... Лука. Ты, девушка, не обижайся... ничего! Где им... куда нам - мертвых жалеть? Э, милая! Живых - не жалеем... сами себя пожалеть-то не можем... где тут! Бубнов (зевая). И опять же - смерть слова не боится!.. Болезнь - боится слова, а смерть - нет! Татарин (отходя). Полицию надо... Кривой Зоб. Полицию - это обязательно! Клещ! Полиции заявил? Клещ. Нет... Хоронить надо... а у меня сорок копеек всего... Кривой Зоб. Ну, на такой случай - займи... а то мы соберем... кто пятак, кто - сколько может... А полиции заяви... скорее! А то она подумает - убил ты бабу... или что... (Идет к нарам и собирается лечь рядом с Татарином.) Наташа (отходя к нарам Бубнова). Вот... будет она мне сниться теперь... мне всегда покойники снятся... Боюсь идти одна... в сенях - темно... Лука (следуя за ней). Ты - живых опасайся... вот что я скажу... [ 1 ] [ 2 ] [ 3 ] [ 4 ]/ Полные произведения / Горький М. / На дне | Смотрите также по произведению "На дне": Мы напишем отличное сочинение по Вашему заказу всего за 24 часа. Уникальное сочинение в единственном экземпляре. 100% гарантии от повторения! |
| / Сочинения / Горький М. / На дне / Реалистическое изображение Горьким дна общества Время, обстоятельства жизни, породившие социальное "дно", побудили Горького обратиться к новой для него теме. В Казани, в Нижнем Новгороде, Москве и Петербурге писатель видел обездоленных людей, изгоев общества, босяков, сброшенных в подвалы и ночлежки. У писателя явилась жгучая потребность рассказать о них и даже представить на театральных подмостках. Пусть все увидят изнанку жизни. Пьеса открывается развернутой ремаркой, воспроизводящей подвал, похожий на пещеру. Упоминание последней не случайно. Люди обречены здесь жить какой-то допотопной, доисторической жизнью, вынуждены вести поистине пещерное существование. Далее в этой ремарке упоминаются тяжелые каменные своды, которые словно давят на людей, "желая" их пригнуть, принизить. Я живо представляю себе нары, на которых лежит Сатин, склонный гордиться своими лохмотьями. Я вижу слева маленькую каморку, отгороженную ситцевым пологом, за которым лежит больная, умирающая Анна. Где-то справа другая каморка, принадлежащая вору Ваське Пеплу, имеющему возможность жить отдельно, независимо. В центре за наковальней копошится бывший рабочий Клещ и что-то напряженно чинит своим инструментом. Отчетливо вижу Бубнова, картузника. Перед моим взором предстает Актер, страдающий от алкоголизма; Барон, вечно бранящийся с проституткой Настей; Татарин с подвязанной раненой рукой. Жизнь обездолила всех этих людей. Она лишила их права на работу, как Клеща; на семью, как Настю; на благополучие, как Барона; на профессию, как Актера. Этих людей, которые так любят свободу, жизнь по существу лишила и этого блага. И не случайно ночлежку свою они воспринимают как тюрьму, распевая в своей песне: "Солнце восходит и заходит, а в тюрьме моей темно". И далее: "Днем и ночью часовые стерегут мое окно". В этих условиях ни о какой свободе не может идти речь. Но что это за "часовые", о которых поется в этой скорбной песне? Здесь содержится намек на хозяев жизни, угнетающих этих обездоленных людей и высасывающих из них последние соки. Таков, например, Михаил Костылев, содержатель ночлежки. В первом действии пьесы, повстречав Клеща, он произносит: "Сколько ты у меня за два-то рубля в месяц места занимаешь? Надо будет накинуть на тебя полтинничек". И тогда Клещ бросает ему негодующие слова: "Ты петлю на меня накинь, да и задави". Горький здесь использует игру слов, опирается на многозначность слова "накинуть". В этом обмене репликами в Костылеве обнаруживается характер хищника, спрута. Костылев может много рассуждать на религиозные темы, говорить о масле в лампаде и набожно вздыхать. Но вся эта набожность мгновенно улетучивается, когда он оказывается один на один со своей жертвой. Тогда он может неистово топать ногами и истерически кричать: "Поганая нищая шкура..." Ценность человека для этого мещанина определяется наличием у него собственности, капитала. А раз его нет у его жены, то в ее адрес могут сыпаться подобные оскорбления. Тем более это относится к обитателям ночлежки, у которых часто пятака нет за душой. Поэтому их можно топтать, унижать, гнать. Своей елейной речью и повадками паука-кровопийцы Костылев чем-то напоминает Иудушку Головлева. Родственна хозяину ночлежки и его жена — жадная, грубая, злобная и жестокая Василиса. Свою озлобленность на мужа она нередко выливает на своего любовника Ваську Пепла, увлекшегося ее сестрой Наташей, и на других ночлежников, которых она люто ненавидит. Достаточно вспомнить, как набрасывается она на гармониста Алешку: "Я тебе сказала, чтобы духу твоего здесь не было", а, обращаясь к Насте, она вопрошает: "Ты что тут торчишь? Что рожа-то вспухла? Чего стоишь пнем? Мети пол!" Не случайно Буйнов дает ей такую обобщенную характеристику: "Сколько в ней зверства, в бабе этой". Да, это именно зверства. Об этом же свидетельствуют и поступки Василисы. Из ревности она обваривает кипятком и калечит робкую Наташу, свою сестру, а Ваську Пепла, удачно использовав для расправы над мужем, спроваживает на каторгу. Всех разметала, всем отомстила. Власть этих хозяев жизни надежно охраняют такие, как полицейский Медведев, обитающий в ночлежке и считающий, что нужно всех и вся бить "для порядку". Вот они, те часовые, которые денно и нощно стерегут окно той "тюрьмы", в которой по многим жизненным обстоятельствам оказались заключенными обитатели "дна". Но все эти персонажи предстают у Горького не только как жертвы царящей несправедливости, но и как яркие, неповторимые натуры, как люди, способные о чем-то думать, мудро размышлять, мечтать. Так, Актер мечтает о том, чтобы вылечиться от алкоголизма и, может быть, снова вернуться на сцену, где он когда-то так блистал. У него было особое, артистическое имя — Сверчков-Заволжский. Теперь вот, правда, не осталось имени, ныне к нему обращаются только с кличкой Актер, но все равно он мечтает о сценической славе. Вот и Настя лелеет свою мечту. Ей грезится французский студент по имени Рауль, о котором она прочитала в книжке "Роковая любовь" и которого она страстно любит. Правда, она иногда путает его имя и называет Га-стоном, а тут еще Барон потешается над нею: какая, дескать, у нее, у проститутки, может быть любовь к студенту? Но все равно она мечтает. Клещ смутно надеется вырваться из ночлежки и вновь начать жизнь рабочего человека. Он люто ненавидит праздных ночлежников, называет их рванью и золотой ротой, ему глядеть на них стыдно. Правда, в осуществлении этой мечты серьезной помехой является его больная жена, которая, словно цепями, приковала его к подвалу. Но все-таки он надеется... Сокровенное желание есть и у Анны, на долю которой выпали бесконечные муки и/страдания. С душевной болью она произносит: "Не помню, когда я сыта была... Над каждым куском хлеба тряслась, всю жизнь мою дрожала... Мучилась... как бы больше другого не съесть... всю жизнь в отрепьях ходила... Всю мою несчастную жизнь". Тем не менее измученная Анна смутно надеется пожить еще немного, ради чего она готова еще потерпеть. Васька Пепел мечтает о свободной и раздольной жизни, когда его не будут называть презренной кличкой "Вор", когда он сможет жениться на Наташе и уехать с нею. Он желает так жить, "чтобы самого себя можно мне было уважать". Однако в самом его прозвище "Пепел" заключен двойной смысл. С одной стороны, подчеркивается его основательная уже испепелен-ность, а с другой — дается намек на какие-то живые искры, а может быть, и пламя надежды, таящееся под этим пеплом. Лишь два персонажа, находящиеся в этой ночлежке, явно не склонны о чем-либо мечтать: это Бубнов, подверженный "злющему запою", и Барон, у которого все осталось в прошлом. Примечательна фамилия это го Барона, который, как и Актер, давно утратил свое имя. В момент особого пьяного возбуждения он неожиданно вспоминает, что дед его звался Густав Дебиль. С одной стороны, это пышная, аристократическая, французских корней фамилия, а с другой — слово, происходящее от французского de bille и рождающее представление о подлинном дебиле, физически и психологически выродившемся субъекте, ставшим сутенером у проститутки. В эту трагически печальную ночлежку является Лука, он начинает старательно поддерживать мечтания людей "дна". Он укрепляет веру Анны в благополучную загробную жизнь, поддерживает мечтания Насти о возможной пылкой любви, вселяет в сознание Актера веру в возможность излечения от алкоголизма в бесплатной лечебнице. Он подхватывает слова Пепла о вольной жизни, рассказывает ему о Сибири, где, оказывается, нужны такие люди, как Васька Пепел. В конце третьего акта Лука незаметно исчезает. И всем незадачливым мечтателям приходится вновь столкнуться с реальной действительностью, безнадежной и беспросветной. Снова нищета, болезни, пьянство, карточные игры, воровство, проституция, безжалостный гнет. И теперь им, поднявшимся на крыльях мечты и словно ударившимся о глухую непробиваемую стену жизни, становится еще тяжелее. Разбиваются их надежды, сердца, трагически завершаются судьбы. Наташе ошпаривают ноги, и она попадает в больницу. Васька Пепел отправляется в Сибирь, но за казенный счет, становясь каторжником. Анна умирает. Клещ примиряется с окружающим его бытом. Толчок к трагическим развязкам дает пламенная речь Сатина о Человеке, ибо становится невыносимо сопоставлять то, каким человек должен быть, с тем, в какое положение он ныне поставлен. И вот кричит, мечется, бунтует Настя, полная исступленного отчаяния, а Актер отправляется на пустырь, чтобы там "удавиться". Горький скорбит о таком униженном существовании человека, о столь трагической его судьбе, на которую тот обречен в условиях бесчеловечной действительности. И всем пафосом своей пьесы он протестует против такого порядка вещей. Он тоже мечтает — вместе со своим Сатиным — о таком будущем, при котором имя человека будет звучать гордо. Прекрасно будущее, в котором все будет в человеке и все — для человека, когда люди забудут о существовании самого "дна". К сожалению, нам не довелось еще дожить до этого будущего, но горьковская пьеса укрепляет, нас в надежде, что оно может наступить. / Сочинения / Горький М. / На дне / Реалистическое изображение Горьким дна общества | Смотрите также по произведению "На дне": Мы напишем отличное сочинение по Вашему заказу всего за 24 часа. Уникальное сочинение в единственном экземпляре. 100% гарантии от повторения! |
| / Сочинения / Горький М. / На дне / «Дно жизни» - трагический образ пьесы М. Горького «На дне» Пьеса Горького “На дне” была написана в 1902 году для труппы Московского Художественного общедоступного театра. Горький долгое время не мог подобрать точного названия пьесе. Первоначально она называлась “Ночлежка”, затем — “Без солнца”, и, наконец, — “На дне”. В самом названии уже заложен огромный смысл. Люди, которые попали на дно, уже никогда не поднимутся к свету, к новой жизни. Тема униженных и оскорбленных не нова в русской литературе. Вспомним героев Достоевского, которым тоже “уже некуда больше идти”. Много сходных черт можно найти у героев Достоевского и Горького: это тот же мир пьяниц, воров, проституток и сутенеров. Только у последнего он показан еще более страшно и реалистично. В пьесе Горького зрители впервые увидели незнакомый им мир отверженных. Такой суровой, беспощадной правды о жизни социальных низов, об их беспросветной участи мировая драматургия еще не знала. Под сводами костылевской ночлежки оказались люди самых различных характеров и социального положения. Каждый из них наделен своими индивидуальными чертами. Здесь и рабочий Клещ, мечтающий о честном труде; и Пепел, жаждущий правильной жизни; и Актер, весь поглощенный воспоминаниями о своей былой славе; и Настя, страстно рвущаяся к большой, настоящей любви. Все они достойны лучшей участи. Тем трагичнее их положение сейчас. Люди, живущие в этом подвале, похожем на пещеру, — жертвы уродливых и жестоких порядков, при которых человек перестает быть человеком и обречен влачить жалкое существование. Горький не дает подробного изложения биографий героев пьесы, но и те немногие их черты, которые он воспроизводит, прекрасно раскрывают замысел автора. Буквально несколькими словами обозначен весь трагизм судьбы Анны. “Не помню, когда я сыта была... — говорит она. — Над каждым куском хлеба тряслась... Всю жизнь мою дрожала... Мучилась... как бы больше другого не съесть... Всю жизнь в отрепьях ходила... всю мою несчастную жизнь...” Рабочий Клещ вздыхает о безысходной своей доле: “Работы нет... силы нет... Вот — правда! Пристанища, пристанища нету! Издыхать надо... Вот правда!” Обитатели “дна” выброшены из жизни в силу условий, царящих в обществе. Человек предоставлен самому себе. Если он споткнулся, выбился из колеи, ему грозит “дно”, неминуемая нравственная, а нередко и физическая гибель. Умирает Анна, кончает с собой Актер, да и остальные измотаны, изуродованы жизнью до последней степени. Здесь, в этом страшном мире отверженных, действуют волчьи законы “дна”. Вызывает отвращение фигура содержателя ночлежки Костылева, одного из “хозяев жизни”, который готов даже из своих несчастных и обездоленных постояльцев выжать последнюю копейку. Столь же отвратительна своей безнравственностью и его жена Василиса. Страшная участь обитателей ночлежки становится особенно очевидной, если сопоставить ее с тем, к чему призван человек. Под темными и угрюмыми сводами ночлежного дома, среди жалких и искалеченных, несчастных и бездомных бродяг звучат торжественным гимном слова о человеке, о его призвании, о его силе и красоте: “Человек — вот правда! Все — в человеке, все — для человека! Существует только человек, все же остальное — дело его рук и его мозга! Человек! Это великолепно! Это звучит — гордо!” Высокие слова о том, каким должен быть и каким может быть человек, еще резче оттеняют ту картину действительного положения человека, которую рисует писатель. И этот контраст приобретает особый смысл... Пламенный монолог Сатина о человеке звучит несколько неестественно в атмосфере непроглядной тьмы, особенно после того, как ушел Лука, повесился Актер, посажен в тюрьму Васька Пепел. Это чувствовал сам писатель и объяснял это тем, что в пьесе должен быть резонер (выразитель мыслей автора), но героев, которых изобразил Горький, трудно назвать выразителями чьих-либо идей вообще. Поэтому Алексей Максимович и вкладывает свои мысли в уста Сатина, самого свободолюбивого и справедливого персонажа.
/ Сочинения / Горький М. / На дне / «Дно жизни» - трагический образ пьесы М. Горького «На дне» | Смотрите также по произведению "На дне": Мы напишем отличное сочинение по Вашему заказу всего за 24 часа. Уникальное сочинение в единственном экземпляре. 100% гарантии от повторения! |
Жизнь ночлежников до появления Луки
Пьеса «На дне» была написана М. Горьким в 1902 году. За год до написания пьесы Горький так сказал о замысле новой пьесы: «Это будет страшно». Тот же акцент подчеркнут и в её меняющихся названиях: «Без солнца», «Ночлежка», «Дно», «На дне жизни». Заглавие «На дне» впервые появилось на афишах Художественного театра. Автор выделил не место действия – «ночлежка», не характер условий жизни – «без солнца», «дно», даже не социальное положение – «на дне жизни». Окончательное название объединяет в себе все эти понятия и оставляет место для размышления: на «дне» чего? Только ли жизни, а может быть, – и души? Таким образом, пьеса «На дне» содержит как бы два параллельных действия. Первое – социально-бытовое, второе – философское.
Тема дна не нова для русской литературы: Гоголь, Достоевский, Гиляровский обращались к ней. Сам Горький так писал о своей пьесе: «Она явилась итогом моих почти двадцатилетних наблюдений над миром «бывших» людей, в числе которых я видел не только странников, обитателей ночлежек и вообще «люмпен-пролетариев», но и некоторую часть интеллигентов, «размагниченных», разочарованных, оскорбленных и униженных неудачами в жизни».
Уже в экспозиции пьесы, даже в самом начале этой экспозиции, автор убеждает зрителя и читателя – перед ним дно жизни, мир, где должна угаснуть надежда человека на человеческую жизнь. Первое действие разворачивается в ночлежке Костылева. Поднимается занавес, и сразу же поражает удручающая обстановка нищенской жизни: «Подвал, похожий на пещеру. Потолок – тяжелые, каменные своды, закопченные, с обвалившейся штукатуркой. Свет – от зрителя и, сверху вниз, – из квадратного окна с правой стороны… Посреди ночлежки – большой стол, две скамьи, табурет, всё – крашеное, грязное…» В таких страшных, нечеловеческих условиях собрались самые разные люди, выброшенные в силу различных обстоятельств из нормальной, человеческой жизни. Это и рабочий Клещ, и вор Пепел, и бывший Актер, и торговка пельменями Квашня, и девица Настя, и картузник Бубнов, и Сатин – все «бывшие люди». У каждого из них своя драматическая история, но общая участь у всех одна – настоящее у постояльцев ночлежки ужасно, будущего у них нет. Для большинства ночлежников все лучшее в прошлом. Вот что говорит Бубнов о своем прошлом: «Я вот – скорняк был… свое заведение имел… Руки у меня были такие желтые – от краски: меха подкрашивал я, – такие, брат, руки были желтые – по локоть! Я уж думал, что до самой смерти не отмою… так с желтыми руками и помру… А теперь вот они, руки,.. просто грязные… да!» Актер любит вспоминать свое прошлое: он играл могильщика в «Гамлете», любит поговорить об искусстве: «Я говорю – талант, вот что нужно герою. А талант – это вера в себя, в свою силу…» Слесарь Клещ говорит о себе: «Я – рабочий человек… мне глядеть на них стыдно… я с малых лет работаю…» В немногих словах рисуется жизненная судьба Анны. «Не помню – когда сыта была… – говорит она. – Над каждым куском хлеба тряслась… Всю жизнь мою дрожала… Мучилась… как бы больше другого не съесть…Всю жизнь в отрепьях ходила… всю мою несчастную жизнь…» Ей всего 30 лет, а она неизлечимо больна, умирает от туберкулеза.
К своему положению ночлежники относятся по-разному. Одни из них смирились со своей участью, так как понимают, что изменить уже ничего нельзя. Например, Актер. Он говорит: «Вчера, в лечебнице, доктор сказал мне: ваш, говорит, организм – совершенно отравлен алкоголем…» Другие, например Клещ, твердо верят в то, что честным трудом он поднимется со «дна», станет человеком: «…Ты думаешь я не вырвусь отсюда? Вылезу… кожу сдеру, а вылезу…»
Мрачная обстановка ночлежки, безысходность положения, крайняя степень нищеты – всё это накладывает отпечаток на обитателей ночлежки, на их отношение друг к другу. Если мы обратимся к диалогам 1-го действия, то увидим атмосферу недоброжелательства, душевной чёрствости, взаимной неприязни. Все это создает напряженную обстановку ночлежки, в ней поминутно рождаются споры. Причины этих ссор на первый взгляд совершенно случайны, но каждая – свидетельство разобщенности, отсутствия взаимного понимания героев. Так, Квашня продолжает начатый за сценой никчемный спор с Клещом: она отстаивает свое право на «свободу». («Чтобы я, свободная женщина, сама себе хозяйка, да кому-нибудь в паспорт вписалась, чтобы я мужчине в крепость себя отдала – нет! Да будь он хоть принц американский, – не подумаю замуж за него идти».) Сам Клещ постоянно отгораживается от давно и смертельно больной жены Анны. Время от времени бросает в адрес Анны грубые и черствые слова: «Заныла», «Ничего… может, встанешь – бывает», «Вот погоди… вот умрет жена». Барон привычно насмехается над своей сожительницей Настей, поглощающей очередной бульварный роман о «роковой любви». Его действия по отношению к ней: «…выхватив книгу у Насти, читает название… хохочет… ударяя книгой по голове Настю… отнимает книгу у Насти» – свидетельствуют о желании Барона унизить Настю в глазах окружающих. Рычит, никого не пугая, проспавшийся после обычного для него опьянения Сатин. Актер нудно повторяет одну и ту же фразу о том, что его организм отравлен алкоголем. Ночлежники постоянно пререкаются между собой. Использование бранной лексики является нормой общения их между собой: «Молчать, старая собака!» (Клещ), «У, нечистый дух…» (Квашня), «Мерзавцы» (Сатин), «Старый чёрт!.. Подите вы к чертям!» (Пепел) и др. Анна не выдерживает и просит: «Начался день! Бога ради… не кричите… не ругайтесь вы!»
В первом действии появляется владелец ночлежки Михаил Иванович Костылев. Он приходит, чтобы проверить, не прячет ли Пепел его молодую жену Василису у себя. С первых реплик вырисовывается лицемерный и лживый характер этого персонажа. Он говорит Клещу: «Сколько ты у меня места занимаешь в месяц… А я на тебя полтинку накину, – маслица в лампаду куплю… и будет перед святой иконой жертва моя гореть…» Рассуждая о доброте, напоминает Актеру о долге: «Доброта – она превыше всех благ. А долг твой мне – это так и есть долг! Значит, должен ты мне его возместить…» Костылев скупает краденое (у Пепла купил часы), но деньги отдает Пеплу не полностью.
Индивидуализируя речь героев, Горький создает колоритные фигуры обитателей «дна». Бубнов вышел из социальных низов, потому понятно его тяготение к пословицам и поговоркам. Например, «А кто пьян да умен – два угодья в нем». Сатин любит словесную игру, употребляет в речи иностранные слова: «Органон… сикамбр, макробиотика, трансцедентальный…», порой сам не понимая их смысла. Речь лицемера и стяжателя Костылева насыщена «благочестивыми» словами: «добро», «благо», «грех».
Первое действие пьесы чрезвычайно важно для понимания всей пьесы. Насыщенность действия проявляется в людских столкновениях. Стремление героев вырваться из пут дна, появление надежды, нарастающее ощущение у каждого из обитателей дна невозможности жить так, как жили до сих пор, – всё это подготавливает появление странника Луки, сумевшего укрепить эту иллюзорную веру.
В своей пьесе «На дне» М. Горький открыл перед зрителем новый, доселе неизвестный на русской сцене мир – низов общества. Она явилась свидетельством неблагополучия современного социального строя. Пьеса вызывала сомнение в праве этого строя на существование и звала к протесту и борьбе с той системой, которая делала возможным существование такого «дна». В этом заключался источник успеха этой пьесы, o котором современники говорили, что никакие эпитеты – колоссальный, грандиозный – не могут измерить подлинного масштаба этого успеха.
school-essay.ru
характеры и судьбы (по драме М. Горького «На дне») | Читать онлайн, без регистрации
15. Люди «дна»: характеры и судьбы (по драме М. Горького «На дне»)
В мировой культуре много имен русских писателей. Достойное место среди них занимает имя Максима Горького. Как художник, он обогатил мировую литературу новыми темами, сюжетами, конфликтами.
Пьеса «На дне» по праву считается лучшей. Горький показал в ней изнанку общества, заставив человечество содрогнуться. В пьесе зрители впервые увидели мир отверженных. Такой суровой, беспощадной правды о жизни социальных низов, об их беспросветной участи мировая драматургия еще не знала.
Страшно выглядит то место, где живут персонажи пьесы: «Подвал, похожий на пещеру. Потолок – тяжелые каменные своды, закопченные, с обвалившейся штукатуркой». У каждого персонажа свой путь на дно. Горький не дает подробно изложения биографий героев пьес, но по немногим репликам пьесы можно отследить их судьбы. Внутренний мир героев раскрывается не из поступков, а из разговоров.
Трагична судьба умирающей Анны: «Не помню, когда я сыта была, – говорит она. – Над каждым куском хлеба тряслась. Всю жизнь мою дрожала…» Освобождения от тягот жизни она ждет только от смерти.
Васька Пепел – выходец из семьи воров. С детства он слышит, что он – сын вора и вор, и считает, что путь его предопределен. Но Пепел широкая натура, мечтающая об иной жизни.
Бубнов, бывший скорняк, оставил мастерскую из-за измены жены и страха перед ее любовником. Он равнодушен ко всему и ни во что не верит.
Актера сгубило пристрастие к алкоголю – пьянство вытолкнуло его из профессии.
Барон, разорившись, пошел служить и совершил там растрату. Паразитический образ жизни привел его к полному моральному разложению. Сатин – самый колоритный персонаж пьесы, в прошлом телеграфист. В тюрьму он попал за убийство человека, оскорбившего его сестру.
Настя – наивная, трогательная и беспомощная, стремится уйти от окружающей ее грязи в мечты о чистой и светлой любви.
Клеща, мужа Анны, судьба сделала жестоким и злобным, но все же он упорным трудом стремится подняться. Татарина Асана отличает честность, Наташу – душевная чистота и нежность.
Почти все обитатели дна склонны винить не себя, а внешние жизненные обстоятельства. Но на самом деле эти люди сами слабы и порочны. Так, находясь в одинаковом положении, они немилосердны друг к другу. В ночлежке действуют волчьи законы. Обитатели полны призрения друг к другу. Они беспробудно пьянствуют, потому что пробуждение страшно. И привели их в ночлежку их собственная слабость, нежелание смотреть в лицо реальности. Так, Бубнов говорит, что в любом случае лишился бы мастерской, так как страдает запоями. Сатин не считает труд жизненной необходимостью, он не способен к общественно-полезному труду, заражен идеями анархизма. Они не стремятся, кроме Клеща, реально изменить жизнь. Люди оказываются на «дне» будучи пассивными в жизни, ищущие свободы в прозябании. Это всегда говорит неспособности человека противостоять жизненным трудностям, о стремлении идти по пути наименьшего сопротивления. Но жизнь устроена так, что как только человек начинает плыть по течению, он оказывается на обочине жизни.
Появившийся в начале пьесы странник Лука сумел зародить в каждом из них искру надежды, но после его ухода еще безнадежней стала жизнь обитателей ночлежки. Надежда, порожденная Лукой, лишь разбередила старые раны, но не заставила действовать, что бы изменить жизнь к лучшему.
Нельзя не отметить, что многих на дно отбрасывают те социальные условия, которые существуют в обществе. В условиях разрушения вековых традиций, имевших место в России в начале ХХ в., шло быстрое обогащение одних и стремительное обнищание других. В 1990-х гг. в России разразился жестокий экономический кризис. Фабрики и заводы закрывались. Под влиянием тяжелейшей экономической ситуации огромное количество люмпенов опускается на дно жизни. Поэтому и Клещ, несмотря на свое трудолюбие, лишившись средств труда, не имеет шансов подняться со «дна» жизни.
Страшная участь обитателей ночлежки становится особенно очевидной, если сопоставить ее с тем, к чему призван человек. Среди жалких, искалеченных бродяг, несчастных и бездомных звучат торжественным гимном слова о человеке, о его призвании: «Человек – вот правда! Все – в человеке, все – для человека! Существует только человек, все же остальное – дело его рук и его мозга! Человек – это великолепно! Это звучит гордо!»
Эти слова только резче оттеняют истинное положение обитателей ночлежки. И этот контраст приобретает особый смысл. Пламенный монолог Сатина звучит неестественно в атмосфере непроглядной тьмы, особенно после того, как посажен в тюрьму Пепел, повесился Актер, ушел Лука. Но это выражение мысли автора, в этих словах отношение писателя к таким философским категориям как, правда, свобода, счастье. В этих словах отношение Горького к человеку, его месту в мире.
Мы можем соглашаться с автором или спорить с ним, но проблемы, поднятые автором более ста лет назад, актуальны по сей день.
velib.com
