Текст книги "Хлеб насущный. детектив". Хлеб насущный книга
Читать онлайн книгу Хлеб насущный
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
Назад к карточке книгиИс. ГольдбергХлеб насущныйРассказ
1
С улицы, сквозь замороженные окна неслись глухие звуки. Рвались веселые крики, скрип полозьев и тоненький задорный всхлип гармонии.
Поликарп прислушался, улыбнулся и с застывшей улыбкой вылез из-за стола. Ребятишки посыпались вслед за ним.
– Чево это там? – всполошилась бабка, сбрасывая ноги с высокого голбчика. – Чево шумят?
Она повторила свой вопрос. Никто ей не ответил. Двери с шумом раскрылись, в избе на мгновенье стало холоднее, потом у порога сгрудился топот, вспыхнул веселый спор ребят и все затихло.
«Ушли...» – сообразила бабка и стала торопливо спускаться на пол.
Ее томило любопытство. Что это за шум там, на дворе? Почему Поликарп нонче ходит веселый, словно праздничный, и куда опять все побежали?
Семьдесят восемь лет бороздами и темными впадинами лежали на бабкином лице. Спина ее горбилась и выцвел блеск подслеповатых глаз. Уходит жизнь из бабкина дряхлого тела. Пора уж, пожалуй, костям на покой. Да вот не берет бабку земля!
Старуха кутается в вытертую шубу и привычно ищет глазами в переднем углу темный лик сурового бога. Но богов там уже давно нет: внучата выкинули их, а Поликарп, потатчик, ни слова им не сказал! И крестится бабка на закоптелый угол, на сиротливый гвоздь, криво вбитый в стену.
Ноябрьский ядреный холод встречает ее за порогом. За порогом, в блеске зимнего солнца, трепещут голоса, позванивает, поет гармонь, шумят толпа. А над толпою близким заревом – красное полотнище знамени. Бабка шепчет молитвы. Бабка знает: если красное знамя, значит, опять какое-нибудь собрание, опять кого-то будут отчитывать, опять православным христианам горести! Но отчего же это нагрянули на Поликарпов двор?
Она протискивается поближе. Двор наполнен людьми. А у настежь раскрытых ворот виднеются лошади, подводы. На подводах какая-то кладь.
– Чево это? – спрашивает бабка младшего внучка.
– Тятькины трудыдни! – бойко отвечает малыш и устремляется в толпу. Старуха вздыхает и горестно поджимает губы. «Истинно трудны дни!..» – шепчет она и качает головой...
2
Старуха знает – и ничем не собьешь ее: жизнь стала тяжкой и несправедливой. Хороших людей обидели, верующих, богобоязненных людей. Спутали все, все привычное перевернули. Утеснили. По-новому заставляют жить. А в этом новом много ли хорошего? И самое непривычное, самое нехорошее – колхозы. Пусть Поликарп толкует, что от колхоза этого самого он свет узрел, – не ладно это! Не ладно!.. Ведь вот от колхозной этой жизни у ребят распутство пошло: экие щенки, а волю себе взяли, против бога поднялись, на иконы накинулись! Ни праздников, ни постов. Нынче работали до упаду. Какими-то ударниками, прости господи, заделались. А Поликарп, сказывали, самый главный ударник. Ни дня у мужика, ни ночи. На работе горел. А для чего? Было бы для себя, для дому собственного, так разве нонче про собственное дадут помечтать? Казна на все лалы наложит. Сколько ни работай, все ей отойдет.
Поликарп спорил, смеялся:
– У меня интерес, мать такой: наполним колхозные амбары, будет сыто и в моем брюхе. Колхоз у меня первее!..
– Дурень ты, право, дурень! – поучала она его. – Хошь у тебя парень старший жених и полный ты работник, а прямо я тебе скажу – дурень ты, пень неотесанный! Об своем хозяйстве можно ли не думать? Душа должна о своем собственном болеть! Вот как. И уж ежли у самого у тебя будет в брюхе сыто, ты и о других могешь размышлять...
– Это так, мать, по-старому!.. – смеялся Поликарп. И вместе с ним смеялись другие. Даже малыши-внучата!
С весны горел Поликарп на работе. Когда и спал-то мужик? А когда заколосились хлеба и золотом налились поля, слышала, мучимая бессоницею, бабка по ночам: вскакивал сын с постели, уходил со двора, бродил где-то и, возвращаясь домой, порою окликал ее:
– Мать, не чуешь: дождя не будет?
– Не ноют у меня крыльца, – отвечала она ему. – Видать, ведро будет.
– Ну, и хорошо! – радовался сын и валился ухватить кусочек сна.
В горячую рабочую пору ползала бабка одна по избе, по двору и томилась: сил работать не было никаких, да и для чего работать-то? Не себе же ведь все то, что наработаешь нынче! Но ныла где-то в самом потаенном уголке сердца обида. Вот бы, если б горел Поликарп на своем собственном деле, ковырял бы свое собственное поле, так знала бы она что делать, как быть: радела бы, сколько сил осталось, за своим добром. А теперь и радеть-то не о чем!
Толковали Поликарп да и другие колхозники, что жизнь слаще и сытее становится. Но бабка не верила, не принимала. Бабка забыла о прежней своей бедняцкой доле, о голоде, о беспросветной и тяжкой работе. Бабке все нынешнее не по сердцу.
– Мать! – говорил ей в минуты отдыха сын. – И чего ты грешишь? Живем теперь ладно, не хуже прежнего, ждем лучшего. Когда ты этак-то, как нонче, жила?
– Ну, и жизнь! – шумела бабка. – Да в позапрошечшие времена у меня все свое было! Хоть некорыстное, а свое! Хлебушка с полоски саймывали да в свои сусеки сыпали. Не то, что ноне... Свинья опоросится – поросятки свои были. Каки ни на есть копейки трудовые, потовые заведутся, так в лавке али в городе все покупишь... А теперь стыдобушка! Слезы!
– Грешишь! – упрекал Поликарп и начинал сердиться. Но сдерживался, понимал, что бабку не переделаешь. И все чаще и чаще обещал:
– Вот обожди, сымем нынче хлеб, и на наш пай будет вдоволь!..
Но старуха не верила и горестно качала головой:
– Знаю уж я, какие паи! Кабы совсем с голодухи не сомлеть!..
3
О трудоднях, о которых все вокруг нее говорили, бабка понимала так:
– Совецко жалованье...
А раз советское, то, значит, некорыстное, пустяковое, не настоящее.
Поликарп внушал старухе:
– Увидишь, мать, каки это таки трудодни. Который на совесть трудится, у того и больше будет. Главное, – чтоб не было лодырей...
– Ну, погляжу я, каки тебе трудныдни достанутся! Погляжу!.. – не сдавалась бабка.
– А вот и ладно! – смеялся сын. И вместе с ним смеялись ребята.
Бабка таила в себе обиду на насмешников. Она добиралась до редких своих сверстниц, таких же древних старух, жаловалась им:
– Совсем народ обезбожил, девоньки! Матушки мои, мнучки несмысленые, поди, под себя-то путем сходить не могут, а туда же: над старухой галятся!.. Смешно им, коли я правду сказываю!
Старухи горестно вздыхали. Старухи сочувствовали бабке. Старухи выкладывали ей свои горести. И были эти горести сходны и общи им всем отброшенным, оттесненным на задворки задорной, кипучей и непонятной жизнью.
И про трудодни старухи так же, как бабка, толковали:
– Вестимо, трудныдни!.. Омманут! Заманули на работу, иные горят на ей, а, в канцы концох, шиш и выйдет!.. Омманут!
– Омманут! – загорались потухшие глаза. И невероятна была эта старческая, ненужная радость...
4
В непривычной сутолке на поликарповом дворе бабка сначала смешалась и оробела. Гармонь заливисто выводила веселую тараторку, острый ветер трепал красное полотнище, скрипели полозья и кто-то хозяйственно кричал:
– Заводи влево! Влево, а то тесно станет!..
Бабка узнала голос председателя колхоза, некудышнаго, по ее мнению, Проньку Ерохина. Она протиснулась вперед. Ей дали дорогу, на нее оглянулись. Пронька, председатель позвал ее:
– Баушка Ульяна, выходи поближе, почевствуй сына-ударника! Расступитесь, гражданы колхозники, дайте дорогу мамаше товарища Поликарпа Федорыча!
Бабку легоничко протолкнули дальше, и она вышла на открытое место. И она увидела:
Во двор въехало шесть подвод, нагруженных полными мешками. Посредине двора, на чистом месте, недалеко от дверей амбара стояли большие весы. Возле весов находился Поликарп и кто-то из мужиков. Тут же вертелись ребятишки, притихшие и молчаливые, но радостные. Поликарп взглянул на мать и широко улыбнулся:
– Примай, мать, мои трудодни! Помогай весить!
Бабка поглядела на сына, на весы с наваленными на них мешками, на мужиков, на подводы. Бабка пожевала губами, нахмурилась.
– И где они эти трудныдни-то? – недоверчиво спросила она.
Кругом грянул хохот. Гармонь замолкла, гармонист, остроглазый комсомолец Егорша, тряхнул головой и весело укорил старуху:
– Окончательно, баушка Ульяна, у тебя глаза на инвалидность пошли! Без очков, штоли, не видишь?! А это что? Вон они, трудодни-то!.. – Он протянул руку и показал на мешки, на подводы. Он обернулся к настеж, гостеприимно раскрытым воротам, за которыми виднелся целый обоз, и ткнул рукою и туда.
Бабка снова поглядела и на весы, и на возы, въехавшие во двор, и на те, что виднелись на улице. Ее лицо потемнело от обиды и негодования.
– Не охальничай, Егорка! – крикнула она. – Чего надо мною галишься, рази я косомолка мокрохвостая?!
– Он не галится, – вмешался Ерохин, председатель, и все кругом затихли. – Он взаправду. Вишь, вот этот хлеб – весь Поликарпа заработок. Считай, тридцать четыре подводы. Все его!
– Он не галится, баушка, – придвинулись к бабке соседи, – это верно: Поликарпа Федорыча трудодни: ежли на пуды считать, поболе семисот!
– Он не галится, – шагнул к матери Поликарп, – истинная правда: наш это хлеб. Вот спасибо колхозу и товарищам колхозникам, почтили меня, на двор доставили... Помогай, мать, примать!..
Бабка оторопело слушала. Она смотрела на всех испуганными глазами. Она не понимала шутят ли над ней, или говорят всерьез. Семьсот пудов! Целый обоз хлеба! Это от советской-то власти! У бабки задрожали руки. Скрюченным, костлявым пальцем погрозила она Поликарпу, сыну:
– Прокляну!.. Не смей, Поликарп, смеяться над матерью!.. Истинный осподь, прокляну!..
Поликарп беспомощно оглянулся вокруг, как бы ища помощи. Старуха ничего не понимала. Старуха окончательно помутилась в разуме. Как ей втолкуешь!
Тогда женщины, которые стояли возле возов, двинулись к бабке и окружили ее. Они притрагивались к ее согбенным плечам, трогали ее руки, поглаживали. Они говорили ей:
– Ты поверь, баушка! Поверь! Погляди на хлебец-то: эсколько его! Это теперь ваш! Заробленный!..
– Тебя не омманывают, баушка Ульяна! Правда, правда!
– Поликарп Федорович сто двадцать семь центнера на себя получает! За ударную работу! Ударник он, баушка!.. А другие, кто и по-менее!
– Все, баушка, получаем!.. Все колхозники!..
– Все, баушка!..
Женщины укутывали бабку ласковыми и осторожными словами. Они говорили ей как ребенку: вкрадчиво и убедительно. Бабка прислушивалась к их словам. Руки ее дрожали сильнее и сильнее. Мелкая дрожь охватывала все ее тело. Растерянность и изумление туманили и застилали ее глаза. Она испуганно и пришибленно шептала:
– Осподи... Владычица... Святые угодники!..
Одна из женщин рванулась к мешкам с хлебом, развязала один из них и позвала:
– Гляди-ко, баушка, какой хлеб! Гляди!..
Тогда старуха словно ожила. Увидев тускло блеснувшую волну зерна, которое женщина пересыпала с ладони и между пальцев, бабка кинулась к мешку, припала к пахучему хлебу, зачерпнула горсть крупных, холодных зерен, – с пальцев ее потекла золотистая струя, – и всхлипнула:
– Хлебушко!.. Осподи!.. Всамделе, наш это? Поликарп, мужики, да вы не омманываете ли? Вы правду сказывайте!..
Ерохин, председатель, посмеиваясь глазами, слегка отодвинул бабку от весов,
– Да сказали ведь уж тебе, ты верь!.. А в обчем, не мешай! Вишь, сколько надо на весы перекласть!..
5
Когда последний воз выехал со двора и багряный трепет знамени мелькнул за воротами в последний раз и в последний раз весело всхлипнула гармонь, бабка, застыло и взволнованно приглядывавшаяся к тому, как взвешенный хлеб переносили в амбар и как там становилось от него тесно, – встрепенулась. Вдруг налилась она силою, кипучей деятельностью и проворством.
– Поликарп! – крикнула она, и голос ее зазвучал по-новому. – Запирай ворота...
– Зачем? – спросил сын, разгребавший лопатой в сусеках зерно.
– Зачем!? – пылая заботою и нетерпением, озлилась бабка. – Эка благодать хлеба, неуж его не хранить!.. Да оборони осподь, мало ли лихих людей!.. Ворота теперь на-проходь надо назаперти доржать. Караулить надо...
– Ладно, – махнул рукою сын. – Ладно, мать. Наскажешь ты...
Бабка сама прошла к воротам, оглядела тяжелый засов, попробовала его поднять слабыми руками своими. Бабка стала метаться по двору, что-то приговаривая, что-то говоря сама с собою.
Поликарп обгладил в сусеках зерно, полюбовался на свой заработанный хлеб, вышел из амбара и усмехнулся: больше половины осталось в мешках возле амбара. Сыпать в амбар больше некуда было. Пришла забота убрать хлеб в подходящее место. Поликарп стал соображать. Раздумчиво пошел он в избу, не запирая амбара.
Дома посадил Поликарп среднего парнишку за стол рядом с собою и коротко приказал:
– Бери карандаш да бумагу. Записывай...
Парнишка наладился писать.
– Пиши... Каперации продам, скажем, тридцать центнеров. Пиши: тридцать... На базар возить стану... Положи еще тридцать. На прокорм домашности надо считать не менее тридцати пяти. Написал?.. Сколько, считай, выходит?
– Тридцать, да тридцать, да тридцать пять – выходит девяносто пять.
– Девяносто пять... – задумался Поликарп. – А всего сто двадцать семь... Это сколь, Василий, остается?
– От ста двадцати семи отнять девяносто пять... Остается тридцать два, – гордо высчитал Василий.
– Тридцать два... – покрутил головой Поликарп. – Без малого двести десять пудов... Слышь, Василий, это куда же мы такую гору хлеба сбуровим? Куда? – выправляясь и сияя широкой усмешкой, повторил Поликарп.
– Куда-нибудь... – неопределенно решил Василий.
– Помешшики мы с тобой теперь, Василий! – захохотал Поликарп. – Первой гильдии купцы!
В избу ворвался самый младший, Колька.
– Тять! – запыхавшись, крикнул он. – Гляди-ка, баушка-то там!..
– Чего бабушка?
– Да ты пойди, погляди, погляди, тять!... Она там в амбаре... Скорей!
Поликарп быстро пошел на зов сынишки. Василий проворно кинулся за ним.
– Вы только тише! – предупредил Колька.
– Пошто?
– А вот увидите...
6
Бабка уследила, когда Поликарп ушел в избу, и, оставшись одна, проскользнула в амбар. Запах хлеба опьянил ее. Она подошла к сусекам, протянула руки и по локоть погрузила их в сыпучее зерно. Она почувствовала живое шевеление, зажмурилась. Зерно щекотало ее выдубленную, сморщенную кожу и это щекотание было ей отрадно. Она погружала руку все глубже и глубже. Рукава шубы мешали ей, тогда она проворно скинула ее с себя и врылась руками по самые плечи.
Бабка ласкала хлеб, обнимала его, впитывала его пыльный и свежий запах, вбирала в себя его щекотание, его льющийся шорох, его острый холодок. Усмешка, неожиданная и необычайная для нее, тронула ее потрескавшиеся тонкие, завалившиеся губы. Ее беззубый рот скривился. Глаза ожили, сверкнули тусклым, но теплым блеском. Бабка зашевелила губами, как в украдчивой молитве. Бабка зашептала. Сначала беззвучно, но временами сквозь беззвучный шопот стали прорываться слова, выкрики, беспорядочные, отрывистые, то громкие и внятные, то непонятные и дикие.
Бабка бормотала, вскрикивала. И чем дальше, тем громче и тем безумней были ее вскрики.
– Хлебушко... Осподи... Хлеб наш насущный... Хлебушко мой родимый!... Наш! наш! наш!... Мой хлебушко!.. Матушка владычица!..
Она месила окрепшими вдруг, внезапно ставшими сильными руками зерно, как тесто, вытаскивала из него руки, взбрасывала вверх горстями хлеб и снова утопала в зерне. Она безумела.
– Мой! мой!... мой! мой!... – исступленно выкрикивала она. – Мой хлебушко!..
В полумгле амбара плавали смутные тени. Через полуоткрытые двери сеялся зимний солнечный день. От старухиных порывистых движений длинный луч, тянувшийся от двери к закромам, ломался и дрожал. И в этом дрожании и трепете узкой полосы мерцающего света вздрагивающая и подплясывающая старуха казалась страшной и угрожающей.
Слова путались у бабки. Руки вздрагивали и тряслись, как в лихорадке, как в падучей. Оторвавшись от зерна и рассыпая его по затоптанному полу амбара, бабка вдруг забегала суетливо в темноте. Она то отбегала от сусеков, то возвращалась к ним. Она что-то бестолково, но упорно и ожесточенно искала. Она совалась в углы амбара, наклонялась к полу, шарила по нему. И крики ее, перешедшие в бормотанье, в бред, прерывались неизменным острым и почти яростным возгласом:
– Мой... мой!..
Ее поиски в полутемном амбаре, чем дальше, становились все упорней и обдуманней. Наконец, она наткнулась на то, что искала. В углу две половицы поддались под ее жадными руками. Радость охватила бабку. Бабка скрюченными пальцами, как когтями, стала выдирать плохо сшитые плахи. И вот одна шаткая половица поднялась, и под полом, откуда пахнуло затхлостью и мерзлою землей, наметилась яма.
Бабка удовлетворенно засмеялась. Оглянувшись мимолетно на дверь, на белеющий просвет раскрытой двери, она вернулась к сусекам. И там стала нагребать в подол запона обильное зерно. И, набравши полный подол, понесла к открытой половице, к яме и начала торопливо сыпать в нее добычу.
И так, сосредоточенно и упорно, понесла она поликарпов хлеб из сусеков в свой тайник...
7
– Мать! – с тихим и неожиданным испугом окликнул Поликарп бабку, внезапно возникая в светлом прорыве двери. – Пошто это ты, мать?!.
Бабка на мгновенье разжала руки, и с ее подола потекла живая струя зерна. Но, быстро подхватив запон, она обернулась к сыну и мутный блеск ее глаз обдал его безумным взглядом. И она неистово зашептала:
– Отберут... прятать надо... Мой!.. спрячу... Хлебушко!
– Да опомнись ты, мать! – шагнул к ней Поликарп. Ребята остались возле дверей. – От кого прятать-то?
– Спрячу!.. От супостатов. Подальше спрячу!.. Избави бог, придут, отымут!..
– Иди, мать, домой. Озябнешь без шубы. Иди!
Поликарп поднял с полу шубу матери и тронул старуху за плечо. Но бабка проворно и зло увернулась и, прижавшись к сусеку, крикнула:
– Не трожь!
Ребята вдвинулись в дверь. В амбаре стало еще темнее. Но лицо старухи было освещено прорвавшимся со двора рассеянным блеском дня и как бы светилось. И от того оно казалось еще более безумным и страшным. Младший, Колька подтолкнул локтем брата:
– Сдурела старуха. Гляди, какая страшенная!
– Не трожь! – повторила бабка. Прижавшись теснее к сусеку, словно защищая его собою, она налилась тупой решимостью и непреклонностью:
– Умру за хлебушко! Не ондам!..
Поликарп растерянно оглянулся на ребят. Те смущенно и виновато молчали.
– Мать, – вздохнул Поликарп, – да ведь никто его отымать не станет...
– Уйди, уйди! – запричитала старуха и вдруг взвыла. Поликарп и оба мальчика вздрогнули.
– Уйди!.. Оченьки бы мои не глядели!.. Такое богачество... Дожила, сподобилась... И неужто уйдет?!.
Она сникла, присела возле сусека. Мелкая дрожь не то от холода, не то от волнения потрясла ее тело.
– Ой, прятать надо!.. Ой, подальше! – приговаривала она, раскачиваясь и потрясая выбившимися из-под платка седыми космами. – Прятать, прятать!..
Она причитывала, как причитают над покойником. Она плакала. От плача она ослабела. И когда слабость сморила ее, Поликарп укутал ее шубою и увел в избу.
Ребята шли за ним молча. Они оторопело впитывали в себя все, что увидели...
8
Укрытая шубами, бабка лежала в тяжелом забытьи на печке.
Поликарп с домашними сидели за столом. В избе было тихо. Никто не решался прервать неловкого, гнетущего молчания.
Вдруг младший, Колька громко рассмеялся. Поликарп быстро взглянул на него.
Колька вылез из-за стола и, не переставая смеяться, маленький, светлоголовый, весело сказал:
– Бабка вроде буржуя непристрелянного... Дрожит над хлебом!.. Не заработала, а дрожит!..
Колькины слова всколыхнули настороженность в избе. Поликарп с притворною суровостью пригрозил сынишке:
– Я те дам баушку неловкими словами обзывать!.. – Но сам улыбнулся, и, взглянув на печку, тише прибавил:
– Ослабла старушка. Умом ослабла... Годы.
Потом погладил седеющую голову, на мгновенье задумался, легко вздохнул.
– Ладно! – бодро сказал он, отвечая каким-то, невысказанным своим мыслям. – Ладно... Василий, давай еще посчитаем. Куды же мы хлеб-от остатний девать станем?
– Прятать будем! – захохотал средний, Василий.
– Я те попрячу! – подхватил его смех отец. – Ну, – сгоняя смех со своего лица, продолжал он. – Оставалось у нас тридцать два центнера. Куды мы их сбуровим?
Василий сбоку поглядел на отца и нерешительно предложил:
– Нам, отряду бы сколь-нибудь отсыпал бы. Мы бы трубы новые купили или книг...
– Отряду? – переспросил Поликарп. – Ну, что ж. Вали, пиши – отряду два центнера...
– Я, тять, пять напишу...
– Я те напишу пять! Вали три!
Колька залез с грудью на стол и следил за карандашом брата.
– Тять, а, тять! – сунулся он. – А нам сколь?
– Кому это вам? – с веселой свирепостью обернулся к нему Поликарп.
– У нас тоже отряд! – храбро резал Колька. – И нам!..
Поликарп схватился за бока и весело захохотал:
– У, язвенские вы! Да вы этак все мои трудодни растащите! Грабители!..
В избе стало легко и весело. С печки раздавались глухие стоны обезпамятствовавшей бабки...
А с улицы, сквозь заиндевевшие окна, сквозь толстые стены избы просачивались радостные, взмывающие, задорные голоса и разливы гармони...
Назад к карточке книги "Хлеб насущный"itexts.net
Хлеб насущный читать онлайн, Гольдберг Исаак Григорьевич
Ис. Гольдберг
Хлеб насущный
Рассказ
1
С улицы, сквозь замороженные окна неслись глухие звуки. Рвались веселые крики, скрип полозьев и тоненький задорный всхлип гармонии.
Поликарп прислушался, улыбнулся и с застывшей улыбкой вылез из-за стола. Ребятишки посыпались вслед за ним.
— Чево это там? — всполошилась бабка, сбрасывая ноги с высокого голбчика. — Чево шумят?
Она повторила свой вопрос. Никто ей не ответил. Двери с шумом раскрылись, в избе на мгновенье стало холоднее, потом у порога сгрудился топот, вспыхнул веселый спор ребят и все затихло.
«Ушли...» — сообразила бабка и стала торопливо спускаться на пол.
Ее томило любопытство. Что это за шум там, на дворе? Почему Поликарп нонче ходит веселый, словно праздничный, и куда опять все побежали?
Семьдесят восемь лет бороздами и темными впадинами лежали на бабкином лице. Спина ее горбилась и выцвел блеск подслеповатых глаз. Уходит жизнь из бабкина дряхлого тела. Пора уж, пожалуй, костям на покой. Да вот не берет бабку земля!
Старуха кутается в вытертую шубу и привычно ищет глазами в переднем углу темный лик сурового бога. Но богов там уже давно нет: внучата выкинули их, а Поликарп, потатчик, ни слова им не сказал! И крестится бабка на закоптелый угол, на сиротливый гвоздь, криво вбитый в стену.
Ноябрьский ядреный холод встречает ее за порогом. За порогом, в блеске зимнего солнца, трепещут голоса, позванивает, поет гармонь, шумят толпа. А над толпою близким заревом — красное полотнище знамени. Бабка шепчет молитвы. Бабка знает: если красное знамя, значит, опять какое-нибудь собрание, опять кого-то будут отчитывать, опять православным христианам горести! Но отчего же это нагрянули на Поликарпов двор?
Она протискивается поближе. Двор наполнен людьми. А у настежь раскрытых ворот виднеются лошади, подводы. На подводах какая-то кладь.
— Чево это? — спрашивает бабка младшего внучка.
— Тятькины трудыдни! — бойко отвечает малыш и устремляется в толпу. Старуха вздыхает и горестно поджимает губы. «Истинно трудны дни!..» — шепчет она и качает головой...
2
Старуха знает — и ничем не собьешь ее: жизнь стала тяжкой и несправедливой. Хороших людей обидели, верующих, богобоязненных людей. Спутали все, все привычное перевернули. Утеснили. По-новому заставляют жить. А в этом новом много ли хорошего? И самое непривычное, самое нехорошее — колхозы. Пусть Поликарп толкует, что от колхоза этого самого он свет узрел, — не ладно это! Не ладно!.. Ведь вот от колхозной этой жизни у ребят распутство пошло: экие щенки, а волю себе взяли, против бога поднялись, на иконы накинулись! Ни праздников, ни постов. Нынче работали до упаду. Какими-то ударниками, прости господи, заделались. А Поликарп, сказывали, самый главный ударник. Ни дня у мужика, ни ночи. На работе горел. А для чего? Было бы для себя, для дому собственного, так разве нонче про собственное дадут помечтать? Казна на все лалы наложит. Сколько ни работай, все ей отойдет.
Поликарп спорил, смеялся:
— У меня интерес, мать такой: наполним колхозные амбары, будет сыто и в моем брюхе. Колхоз у меня первее!..
— Дурень ты, право, дурень! — поучала она его. — Хошь у тебя парень старший жених и полный ты работник, а прямо я тебе скажу — дурень ты, пень неотесанный! Об своем хозяйстве можно ли не думать? Душа должна о своем собственном болеть! Вот как. И уж ежли у самого у тебя будет в брюхе сыто, ты и о других могешь размышлять...
— Это так, мать, по-старому!.. — смеялся Поликарп. И вместе с ним смеялись другие. Даже малыши-внучата!
С весны горел Поликарп на работе. Когда и спал-то мужик? А когда заколосились хлеба и золотом налились поля, слышала, мучимая бессоницею, бабка по ночам: вскакивал сын с постели, уходил со двора, бродил где-то и, возвращаясь домой, порою окликал ее:
— Мать, не чуешь: дождя не будет?
— Не ноют у меня крыльца, — отвечала она ему. — Видать, ведро будет.
— Ну, и хорошо! — радовался сын и валился ухватить кусочек сна.
В горячую рабочую пору ползала бабка одна по избе, по двору и томилась: сил работать не было никаких, да и для чего работать-то? Не себе же ведь все то, что наработаешь нынче! Но ныла где-то в самом потаенном уголке сердца обида. Вот бы, если б горел Поликарп на своем собственном деле, ковырял бы свое собственное поле, так знала бы она что делать, как быть: радела бы, сколько сил осталось, за своим добром. А теперь и радеть-то не о чем!
Толковали Поликарп да и другие колхозники, что жизнь слаще и сытее становится. Но бабка не верила, не принимала. Бабка забыла о прежней своей бедняцкой доле, о голоде, о беспросветной и тяжкой работе. Бабке все нынешнее не по сердцу.
— Мать! — говорил ей в минуты отдыха сын. — И чего ты грешишь? Живем теперь ладно, не хуже прежнего, ждем лучшего. Когда ты этак-то, как нонче, жила?
— Ну, и жизнь! — шумела бабка. — Да в позапрошечшие времена у меня все свое было! Хоть некорыстное, а свое! Хлебушка с полоски саймывали да в свои сусеки сыпали. Не то, что ноне... Свинья опоросится — поросятки свои были. Каки ни на есть копейки трудовые, потовые заведутся, так в лавке али в городе все покупишь... А теперь стыдобушка! Слезы!
— Грешишь! — упрекал Поликарп и начинал сердиться. Но сдерживался, понимал, что бабку не переделаешь. И все чаще и чаще обещал:
— Вот обожди, сымем нынче хлеб, и на наш пай будет вдоволь!..
Но старуха не верила и горестно качала головой:
— Знаю уж я, какие паи! Кабы совсем с голодухи не сомлеть!..
3
О трудоднях, о которых все вокруг нее говорили, бабка понимала так:
— Совецко жалованье...
А раз советское, то, значит, некорыстное, пустяковое, не настоящее.
Поликарп внушал старухе:
— Увидишь, мать, каки это таки трудодни. Который на совесть трудится, у того и больше будет. Главное, — чтоб не было лодырей...
— Ну, погляжу я, каки тебе трудныдни достанутся! Погляжу!.. — не сдавалась бабка.
— А вот и ладно! — смеялся сын. И вместе с ним смеялись ребята.
Бабка таила в себе обиду на насмешников. Она добиралась до редких своих сверстниц, таких же древних старух, жаловалась им:
— Совсем народ обезбожил, девоньки! Матушки мои, мнучки несмысленые, поди, под себя-то путем сходить не могут, а туда же: над старухой галятся!.. Смешно им, коли я правду сказываю!
Старухи горестно вздыхали. Старухи сочувствовали бабке. Старухи выкладывали ей свои горести. И были эти горести сходны и общи им всем отброшенным, оттесненным на задворки задорной, кипучей и непонятной жизнью.
И про трудодни старухи так же, как бабка, толковали:
— Вестимо, трудныдни!.. Омманут! Заманули на работу, иные горят на ей, а, в канцы концох, шиш и выйдет!.. Омманут!
— Омманут! — загорались потухшие глаза. И невероятна была эта старческая, ненужная радость...
4
В непривычной сутолке на поликарповом дворе бабка сначала смешалась и оробела. Гармонь заливисто выводила веселую тараторку, острый ветер трепал красное полотнище, скрипели полозья и кто-то хозяйственно кричал:
— Заводи влево! Влево, а то тесно станет!..
Бабка узнала голос председателя колхоза, некудышнаго, по ее мнению, Проньку Ерохина. Она протиснулась вперед. Ей дали дорогу, на нее оглянулись. Пронька, председатель позвал ее:
— Баушка Ульяна, выходи поближе, почевствуй сына-ударника! Расступитесь, гражданы колхозники, дайте дорогу мамаше товарища Поликарпа Федорыча!
Бабку легоничко протолкнули дальше, и она вышла на открытое место. И она увидела:
Во двор въехало шесть подвод, нагруженных полными мешками. Посредине двора, на чистом месте, недалеко от дверей амбара стояли большие весы. Возле весов находился Поликарп и кто-то из мужиков. Тут же вертелись ребятишки, притихшие и молчаливые, но радостные. Поликарп взглянул на мать и широко улыбнулся:
— Примай, мать, мои трудодни! Помогай весить!
Бабка поглядела на сына, на весы с наваленными на них мешками, на мужиков, на подводы. Бабка пожевала губами, нахмурилась.
— И где они эти трудныдни-то? — недоверчиво спросила она.
Кругом грянул хохот. Гармонь замолкла, гармонист, остроглазый комсомолец Егорша, тряхнул головой и весело укорил старуху:
— Окончательно, баушка Ульяна, у тебя глаза на инвалидность пошли! Без очков, штоли, не видишь?! А это что? Вон они, трудодни-то!.. — Он протянул руку и показал на мешки, на подводы. Он обернулся к настеж, гостеприимно раскрытым воротам, за которыми виднелся целый обоз, и ткнул рукою и туда.
Бабка снова поглядела и на весы, и на возы, въехавшие во двор, и на те, что виднелись на улице. Ее лицо потемнело от обиды и негодования.
— Не охальничай, Егорка! — крикнула она. — Чего надо мною галишься, рази я косомолка мокрохвостая?!
— Он не галится, — вмешался Ерохин, председатель, и все кругом затихли. — Он взаправду. Вишь, вот этот хлеб — весь Поликарпа заработок. Считай, тридцать четыре подводы. Все его!
— Он не галится, баушка, — придвинулись к бабке соседи, — это верно: Поликарпа Федорыча трудодни: ежли на пуды считать, поболе семисот!
— Он не галится, — шагнул к матери Поликарп, — истинная правда: наш это хлеб. Вот спасибо колхозу и товарищам колхозникам, почтили меня, на двор доставили... Помогай, мать, примать!..
Бабка оторопело слушала. Она смотрела на всех испуганными глазами. Она не понимала шутят ли над ней, или говорят всерьез. Семьсот пудов! Целый обоз хлеба! Это от советской-т ...
knigogid.ru
Афоризмы из книги «Хлеб наш насущный»
Беда тех, кто считает, что он сам себе голова, в том, что они поклоняются этой голове.
Бог обращается через Слово Свое к тем, кто слушает Его сердцем.
Бог открывает врата небес всем, кто открывает Ему свое сердце.
Бог посылает все вовремя — даже смерть.
Бог там, где смиренное сердце.
Бог требует верности и за нее щедро вознаграждает.
Божий закон выявляет нашу проблему, Божья благодать ее решает.Наш диагноз — грех, наше исцеление — Христос.
Божье Слово неподвластно времени и возрасту — ему есть что сказать каждому поколению.
Будьте медленны на гнев и скоры на покаяние.
Будьте терпимы к недостаткам других, ведь им тоже приходится терпеть вас.
Быть христианином означает быть верным подданным Царя царей.
В Божьей истине нет места теории относительности.
Ваше христианство ничего не стоит, если вы совсем не меняетесь.
Великими стали многие учителя, воскрес — только один.
Вера в Христа — мост через пропасть смерти.
Вера у нас, может быть, и маленькая, зато Бог большой.
Верующие, как угли: вместе пышут жаром, а по отдельности затухают.
Во второе пришествие Христа можно верить так же твердо, как и в первое.
Воины Христа лучше всего сражаются на коленях.
Все наши познания о Боге и все, что нам от Него нужно, очень сильно зависит от того, как мы относимся ко Христу. (У Гриффит Томас)
Всего одно слово из наших уст может многое рассказать о нашем сердце.
Вы еще не постигли Слова как следует, пока по Слову не живете.
Вы только тогда начинаете жить по-настоящему, когда обратитесь к живому Богу.
Глупцы подстраивают Божью благодать под себя, мудрые подстраивают себя под Божью благодать.
Дела семейные — дела Божьи.
Добрые слова слушать легко, но вес у них очень большой.
Доверие Богу — надежное средство от страха.
Дом, построенный руками, еще не дом. Настоящий дом строится еще и сердцем.
Дух Божий помогает людям Божьим понимать Слово Божье.
Дьявол панически боится поющего христианина. (Лютер)
Единство христиан начинается у креста.
Если Библию лишь изредка пробовать на вкус, ее никогда не распробуешь как следует.
Если Бог за нас, какая разница, кто против нас.
Если будешь идти в ногу со Христом, с миром будешь идти не в ногу.
Если будешь избегать греха, никогда в него не впадешь.
Если будешь смотреть только на Бога, увидишь яснее весь мир.
Если в твоем сердце живет Христос, не забудь сообщить об этом своему лицу!
Если вам кажется, что Бог где-то далеко от вас, как думаете, кто от кого отошел?
Если вам кажется, что кротость — это проявление слабости, попробуйте побыть кротким хотя бы недельку.
Если веришь Богу, ненастье сменяется счастьем.
Если вы знакомы с Христом как со Спасителем, вам нечего бояться Его как Судьи.
Если вы хотите, чтобы ваш брак был прочным, стройте его на Христе.
Если знаешь истину, распознаешь обман.
Если кто-то с вами поступает неправильно, вы поступайте правильно — ЛЮБИТЕ его.
Если мы позаботимся о своем характере, наша репутация сама позаботится о себе! (Д.Л.Муди)
Знания, если они не ведут к мудрости, могут быть опасны.
Знать Библию — хорошо, знать Автора — еще лучше.
Знать, что Христос умер — это история. Верить, что Он умер за меня — это спасение.
Золото познается в огне, человек в беде.
К последнему мгновению мы будем готовы, если будем к нему готовы каждое мгновение. (Бонар)
Когда Бог прибавляет к вашей жизни года, просите, чтобы Он прибавлял жизни к вашим годам.
Когда мы жизнью своей славим Христа, даже наше молчание говорит о многом.
Когда мы переполнены гордыней, места мудрости в нас не остается.
Когда мы принимаем Иисуса Христа, святость начинается. Когда мы благоговеем пред Христом, святость возрастает. Но когда мы и представить себе не можем жизни без Христа — это и есть полная святость. (Дж. Хадсон Тэйлор)
Когда мы спотыкаемся, Бог поддерживает и ведет нас вперед.
Кто родился один раз, умрет дважды. Кто родился дважды, умрет один раз.
Лишь живому Спасителю под силу спасти умирающий мир.
Любить Бога — значит слушаться Бога.
Любить Бога, любить Его по-настоящему — значит жить по заповедям Его независимо от того, чего это будет вам стоить. (Чарльз Колсон)
Любовь никогда не спрашивает: «А чего это будет мне стоить?»
Люди говорят: «Не увижу — не поверю», Бог говорит: «Не поверишь — не увидишь».
Мир можно обрести, только покорившись воле Божьей.
Миру, потерявшему надежду, может помочь только церковь.
Может быть, Бог и не всегда дает нам ответы, но благодать Он дает всегда.
Молитва — это разговор с нашим лучшим другом.
Молитесь, чтобы познать Бога, а не то чтобы от Него что-то получить.
Мы всё можем пройти, если будем знать, что с нами идет Иисус.
Мы должны посвящать себя Богу каждый день, а не один раз в жизни.
Мы можем пройти через все испытания, потому что с нами идет Иисус.
Мы теряем радость жизни сегодня, если слишком беспокоимся о том, что будет завтра.
На душе тогда мир, когда сердцем правит Христос.
На кресте встретились Божья справедливость и Божья милость.
Наша цена зависит не от того, чем владеем мы, а от того, Кто владеет нами.
Наше неведомое будущее в руках нашего Всеведущего Бога.
Наше спасение дорого обошлось Богу, а нам досталось даром.
Наши отношения с Отцом нашим Небесным, хотя и надежны, но не статичны. Он хочет, чтобы дети Его познавали Его все ближе и ближе. (Джон Скотт)
Нашу жажду по Богу может утолить лишь Иисус, Живая Вода.
Не забывайте прощать обиду, а потом не забывайте забывать о ней.
Не обязательно знать, куда идешь, если знаешь, что тебя ведет Бог.
Не пытайтесь делать все — делайте только то, к чему вас призывает Бог.
Небеса приготовлены для тех, кто к ним приготовлялся.
Неисповедимые пути Господни заслуживают нашей безграничной хвалы.
Нельзя назвать глупцом того, кто отдает то, что невозможно удержать, чтобы приобрести то, что невозможно потерять. (Джим Элиот)
Несите повсюду весть о благой вести!
Нет ничего сильнее истины. (Вебстер)
От того, как мы поступим с Христом сейчас, зависит, как Он поступит с нами потом.
От того, что мы сделаем сегодня, зависит, какую награду получим завтра.
Отдайте свою жизнь Богу — Он с ней разберется лучше, чем вы сами.
Отличить правильный Божий страх от неправильного можно, если посмотреть, куда ведет вас этот страх — поближе к Богу или подальше от Него.
Отношения с Богом начинаются со страха, который приводит нас к безопасности, уверенности и радости в Его любви.
Отношения с Богом не ниже, а выше любых других.
Перестать прощать других нам можно только тогда, когда Христос перестанет прощать нас.
Планируйте, как молиться, и молитесь, как планировать.
Платить добром за добро похвально, платить добром за зло — по-христиански.
Познавать Бога все ближе и ближе — значит любить то, что любит Он, и ненавидеть то, что ненавидит Он.
Пока мы не начнем жить по Библии, нельзя сказать, что мы ее понимаем.
Природа во всех ее проявлениях — это перст, указующий нам на Бога.
Работу по дому замечают только тогда, когда ты ею не занимаешься.
Радость наша не от того, что мы видим вокруг, а от Того, Кто живет в нас.
Радость небес намного превысит земные тяготы.
Расти может только то, что у вас уже есть.
Самая богоугодная жертва — это вы сами.
Самая большая радость на земле — твердая надежда на небеса.
Самая большая честь, которую нам кто-то оказал, — это возможность разговаривать с Богом.
Самое высшее благо для человека может родиться в самых глубоких его страданиях.
Самое надежное чистящее средство в мире — честное исповедание пред Богом.
Самый благородный повод быть послушными Богу — это желание угодить Богу.
Самый дорогой из всех подарков, которые мы можем получить, — это Христос.
Самый дорогой свой капитал, жизнь, вкладывайте в то, что сулит вечные дивиденды.
Свобода дает нам право поступать не так, как хочется нам, а так, как хочется Богу.
Спасаемся мы не старанием, а верой.
Спасение — результат того, что сделал для нас Христос, наша награда — результат того, что сделаем для Него мы.
Спасение — это не чувства, а вера.
Способность воспринимать критику — явный признак духовного роста.
Сразу же за мраком врат смерти верующего встречает Солнце правды.
Стоит взглянуть на Иисуса лишь раз, и мрачная тень смерти рассеется навсегда.
Стоит ли то, ради чего вы живете, чтобы за него умереть?
Страх видит преграды, вера — возможности.
Считайте не беды свои, а благословения.
То, что сделал для нас Христос, в нас делает Дух.
Того, кто отдает себя Богу, Бог никогда никому не отдаст.
Только Бог может превратить душу, подпорченную грехом, в шедевр благодати.
Только тот, кто верит, послушен, только тот, кто послушен, верит. (Дитрих Бонхеффер)
Только у Бога есть право сказать, кто прав, а кто неправ.
Тому Богу, Который сотворил этот мир, нетрудно явить Себя тем, кто искренне хочет познать Его.
Тому, кто оправдывает свой грех, никогда не оправдаться за свои грехи.
Тот, кто вам сплетничает о других, сплетничает другим о вас!
Тот, кто выходит из себя, потом нигде не находит себе места.
Тот, кто надеется на Бога, не может оказаться в безнадежной ситуации.
Тот, кто служит Богу лишь за деньги, — духовный банкрот.
Хорошо, прежде чем чувства начнут сбивать вас с толку, решить все верой.
Христиане не могут не грешить вообще, но всегда могут не согрешить.
Христос берет у нас грех, а взамен дает Свое спасение.
Христос занял мое место на кресте, чтобы дать мне место на небесах.
Что человеку делать, учат многие книги, переделать же самого человека может только Библия.
Чтобы в сердце вернулась радость, сочти свои благословения.
Чтобы испытать Божью силу, нам нужно признать свою слабость.
Чтобы не оказаться во власти соблазнов, нужно быть во власти Христа.
Чтобы не попасть в беду, будьте внимательны — смотрите, чем сатана в нее заманивает.
Чтобы от вас падала хорошая тень, ходите во свете Божьем.
Чтобы от вашей жизни был какой-то толк, отдайте ее Богу.
Чтобы рассчитаться с обидчиком, нужно опуститься до его уровня.
Чудеса Христовы ведут нас на небеса Христовы.
Я решил: следовать за Господом всем сердцем своим. Еще решил: не важно, будут ли верны Богу другие, буду верен я. (Джонатан Эдвардс)
Понравилось это:
Нравится Загрузка...
Похожее
vibiri.wordpress.com
Читать книгу Хлеб насущный. детектив Павла Карелина : онлайн чтение
Хлеб насущныйдетективПавел Карелин
© Павел Карелин, 2016
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
И так, – холодным, осенним днем, когда по ту сторону окна, лил дождь, а на душе все равно было хорошо и весело, с полной уверенностью в себе, я побежал в Октябрьский РОВД г. Химтенска, где по объявлению в газете шел набор в милиционеры.
Прибыв на место, мною был сделан вывод о том, что отделам внутренних дел, не всегда достаются красивые и современные здания, и ущербная трехэтажная трущоба восемнадцатого века именовалась именно так, как обзывалась в объявлении газеты о наборе в милиционеры, а именно Октябрьский РОВД г. Химтенска.
Полный оптимизма я – таки сделал этот шаг вперед, через порог дверей этого здания и тут же споткнувшись, скатился вниз по крутым ступенькам. И поверте мне, если я говорю, что ступеньки, крутые то это не просто слова. Пол находился ниже уровня порога примерно на пол метра, а ступеньки было всего две. Причем эти ступеньки были до того узкие, что нога попросту соскальзывала. Подымаясь на ноги и отряхиваясь, я повернул голову в сторону, откуда доносилось издевательское хихиканье.
За стеклом с надписью ДЕЖУРНАЯ ЧАСТЬ, мой взгляд столкнулся с наглой неопределенного возраста рожей, которая смотрела на меня, оскалив, желтые от курения зубы.
Здравствуйте! – тихонько сказал я, потирая ушибленный бок.
– Здравствуйте! – ответили зубы, – куда направляемся молодой человек, к кому? спросили они меня.
– Я по объявлению в газете о наборе в милицию….
– А, ну тогда проходите по ступенькам, на третий этаж, – в кабинет заместителя начальника по личному составу.
Третий этаж заливался мужским гулом от достаточно большого количества молодых, вполне здоровых на вид парней. Один из них увидев меня, спросил:
– по объявлению?
– Ага! -бросил я протискиваясь сквозь толпу.
– ..Ну, тогда заходи, – мы уже там были.
Не задавая лишних вопросов, я постучал в дверь кабинета с надписью заместитель начальника. С другой стороны дверей послышалось громкое, – За-хо-ди-те!
В кабинете находились два человека в форме: Женщина – майор милиции, с добрым лицом, которая, не подымая головы, что-то писала на листе бумаги и молодой старший лейтенант, крупного, но худощавого телосложения с ярко выраженными угловатыми чертами лица. Женщина не обратила на меня никакого внимания, что-то сама себе тихонько приговаривала, и одобрительно кивала головой. По всему было видно, что она довольна теми мыслями, которые излагает на бумаге.
– Вы, по объявлению? – спросил старший лейтенант.
– Да, я в газете «Химтичи» прочитал, там….
Не дав мне договорить, старлей спросил: – спортом занимались каким-нибудь?
– Да, легкой атлетикой!
– блин, зачем сказал, что легкой атлетикой..?, – в милиции, наверное, надо бокс, карате, ну еще там самбо, дзюдо, подумал я – и решил добавить:
– ..но служил в войсках, товарищ старший лейтенант, – особого назначения,… – во внутренних войсках…!
Я произнес фразу,… – во внутренних войсках… – так, как будто все внутренние войска стояли за дверью этого кабинета, и если меня не возьмут в милицию, – тогда, случиться, что-то очень страшное, и этот старлей, и эта женщина майор, и вообще весь этот отдел, будут сожалеть всю оставшуюся жизнь о том, что не взяли меня к себе на работу.
– Ну, легкая атлетика – это очень даже не плохо, – к моему удивлению сказал старлей.
– ..А разряд, какой имеешь?
Ну, какой там разряд, – блин, когда-то, в школе пару раз пробежал на соревнованиях, занял двадцатое место, … – подумал я, и уверенно ответил:
– Второй взрослый…
– Вот это хорошо, вот это правильно, теперь Лариса Анатольевна, будет, кому честь отдела по бегу защищать! заорал на радостях старлей., поворачиваясь к женщине майору с добрым лицом.
– Хорошо, хорошо Сашенька, смотришь, и наберем действительно хороших достойных ребят, – ответила она старлею и, посмотрев на меня, добавила:
– У нас очень хороший отдел, все ребята, как на подбор, хорошие семьянины, постоянно выезжают вместе на рыбалку, отдыхают, ну, в общем, дружный коллектив!
Что-то в ее голосе было не логично, он как-то не сочетался с той большой звездой, на ее погонах. Да и взгляд был какой-то колкий и холодный.
– Врет, подумал, я, – явно в этом отделе, не все так хорошо, как она поет, ну да ладно поживем, – увидим.
– Сколько раз отжимаешься? – вдруг прогремел уже не совсем добрый голос старлея.
– А, сколько у Вас норма? – спросил я и сразу понял, что вопросом на вопрос, наверное, не надо было отвечать.
Старлей – Сашенька встал из-за стола, и немного подав туловище вперед, оперся руками о стол.
– Привыкайте молодой человек отвечать, а не спрашивать. Здесь все, как в армии, – кстати, какое у вас воинское звание?
– Сержант.– Уже поникшим голосом ответил я.
– Так вот, – товарищ сержант – давайте-ка продемонстрируйте нам Вашу физическую подготовку, а именно упражнение под названием…, – немного подумав, старлей договорил, под названием – «отжимание от пола на кулаках»
Удовлетворенный своим, как мне показалось в ту минуту выпендрежем, старлей скомандовал: – упор лежа принять!
– В этот момент мне захотелось не упасть на пол, как это полагается сделать при команде – «упор, лежа принять», а выполнить, к примеру, команду – «кругом! – пошел вон отсюда и больше не приходи»….. И с этими мыслями я упал на пол и стал ожидать счет.
В этот же момент зазвонил телефон на столе у женщины-майора. Старлей отвернулся от меня и направил свой взгляд на телефонный аппарат, который продолжал звонить.
Я.,как и полагается, стою на кулаках и думаю, что без команды, лучше не вставать. Старлей и женщина – майор, смотрели на телефон с таким выражением лица, как будто у них в кабинете, до этого вообще не было телефона, а какая – то сволочь его незаметно поставила. Оценив ситуацию и мое положение в позе козленка на водопое, я понял, что они знают, кто им звонит и в то же самое время, было понятно, что трубку они не снимут, ни при каких обстоятельствах. И тут Лариса Анатольевна обращаясь к Сашеньке, произнесла следующую, понятную только им двоим фразу:
– Сашенька, а чего Он нам звонит? – ты отчеты занес?…
– Сашенька, покраснел, потупил взгляд, как школьник у доски и, наверное, набравшись смелости, ответил:
– Нет, я не успел их доделать….,но…
– Очень тихо стало в кабинете, после этих слов даже телефон заткнулся. Я затаился в уже привычной для меня позе и стал перебирать мысленно, какие последствия могут ожидать Сашеньку из-за того, что он не сделал какие – то отчеты. Мне стало даже как-то легче при мысли о том, что Сашеньку возможно тоже очень скоро поставят в такую же позу, как и он меня, а возможно и в «другую» выражаясь уже милицейским языком. По большому счету неважно, что я думал в тот момент, важно то, что про меня попросту забыли, и мое положение в их кабинете уже никого не интересовало.
Неплохая картинка нарисовалась в тот момент:– замкнутое пространство, где с трудом помещаются два письменных стола, стоят два милиционера, которые застыли с паническим видом на лице, и я мальчишка в брюках и куртке, расположившийся между столов, ногами к двери, а головой к стене. Очень хотелось рассмеяться, но, решив, что это будет неуместно, сдержался. Руки мои стали затекать, и я решил принять позу, попроще и встал на коленки. Стоя на коленях, я спросил Сашеньку, нельзя ли мне встать уйти, а придти попозже, когда они освободятся. Короткое слово НЕТ, прозвучало, как-то очень убедительно в моих ушах. Все– таки милицейская форма действовала на меня очень авторитетно, и я послушно продолжил стоять на коленях между двух столов.
Сашенька, сидя за столом, что—то очень быстро писал на листе бумаги, а Лариса Анатольевна, ерзала сидя на своем стуле и очень тихо, почти шепотом выражалась в адрес старлея такими словами….., -ну, в общем, за которые штраф дают, если их произносит не милиционер. Я, естественно, коли говорят шепотом – ничего не слышал, но запоминал каждое слово, произнесенное майором милиции. И хочу Вам сказать, что некоторые из этих выражений в трудную минуту могут пригодиться каждому человеку.
Сашенька не успел дописать свою бумажку, как открылась дверь и в кабинет, как-то очень медленно и плавно вошел мужчина без форменной одежды. Я, естественно понимая, что у нас тут горит все, синим пламенем, времени не хватает, Сашенька, и Лариса Анатольевна нервничают из-за какого – то отчета, решил принять непосредственное участие в решении проблемы. Помочь так сказать уже своим, как я думал будущим коллегам.
– Вы мужчина пока за дверью подождите…! – произнес я в адрес уже вошедшего мужика, и самоуверенно добавил:
– Вас вызовут, когда Мы освободимся.
Мужчина, на какую – то секунду застыл с гримасой похожей на прислушивающегося к словам попугая и плавно развернувшись, вышел из кабинета, не закрыв за собой дверь. Я проводил его взглядом и увидел, что он, достав из кармана ключики, открыл дверь кабинета, который находился напротив кабинета зам. начальника, где я и прибывал в роли милиционера-призывника. Мужчина не закрыл дверь и в том кабинете куда вошел. По количеству доносящихся шагов я, понял, что его кабинет намного больше, чем тот в котором я находился. Кто-то из стоящих на коридоре, наверное, очень заботливый человек, прикрыл дверь, в которую вошел плавно двигающийся человек, и мне в глаза сразу бросилось название этого кабинета «НАЧАЛЬНИК ОКТЯБРЬСКОГО РОВД г. Химтенска»
и чуть ниже «Винницкий Виктор Васильевич».
После того, как я прочитал эту надпись на дверях, мне ужасно не хотелось поворачиваться в сторону старшего лейтенанта и майора, но, даже не поворачиваясь к ним лицом, я уже знал, какие глаза смотрят на меня. Я, уже слышал тот же шепот и слова из уст Ларисы Анатольевны, которые она чуть ранее обращала в адрес Сашеньки.
Наверное, именно так и на этом месте должна была закончиться моя карьера милиционера, но по неизвестным в то время для меня причинам, Сашенька, молча, передал мне в руки два листа бумаги, на одном из которых было написано «АВТОБИОГРАФИЯ» и сказал:
– Заполнишь, отдашь в дежурную часть! – а к нам сегодня больше не заходи, – тебе позвонят.
Я уже понимал, что эти два листка ничего не значат и после такого ЧП, меня в милиции уже никто и ничто не ждет
Выйдя из кабинета, на меня уставились пару десятков глаз таких же новобранцев, как и я.
Сквозь узкий коридор я пробирался толкая в стороны тех, которым как я думал, повезло больше чем мне и они то наверняка не попали бы в эту дурацкую ситуацию. Комок разочарования подступил к горлу с такой силой, что хотелось быстрее выбежать на улицу и глотнуть свежего воздуха, что бы избежать прилюдных слез.
…….
Пройдя по городу несколько километров и не заметив в порыве негодования этого расстояния, я присел на сломанную скамейку в каком– то заброшенном скверике. Немного подумав – решил, что у меня все-таки есть маленький шанс устроиться милицию. Достал два уже сложенных пополам листа бумаги и, развернув их, стал писать свою автобиографию. Получилось все очень быстро и, на мой взгляд – красиво. На некоторое время мне даже показалось, что эта автобиография сможет реабилитировать меня в глазах руководства Октябрьского РОВД г. Химтенска. Но, вспомнив о том, как я попросил удалиться из кабинета начальника РОВД, – снова разочаровался.
– Ну и, что?! – думал я, – ну с кем не бывает, тем более этот начальник был без формы.
И вообще он больше на бандита похож из фильма «Место встречи изменить нельзя», – « а теперь горбатый! – я сказал горбатый!» – так вот горбатый– копия начальник, только начальник вообще лысый – полностью, и походняк, какой– то авторитетный.
– Ну, да ладно бандит – не бандит, а все-таки начальник.
В общем, пока я вернулся опять в РОВД, то мысленно уже себя оправдал и более того, мой поступок был достоин уважения. Как-никак, я все-таки хотел помочь, а не навредить.
В дежурной части меня встретил незнакомый мне молодой сержант.
– Привет хохмач! – обратился он ко мне с явной нескрываемой иронией.– Это же ты сегодня нашего шефа выгнал из кабинета Ларисы Анатольевны?
– Я не выгонял, так получилось…, -и вообще никакой хохмы в этом не было.
– Ладно, – давай свои бумаги, а то их уже потеряли.– Все сдали практически сразу, а ты, куда – то убежал. Емченко тебя уже обыскался.
– Кто?
– Емченко, – этот тот старший лейтенант, который вел сегодня прием по объявлению. Он у нас ответственный за кадры и спорт.
Наверное, он меня искал, что бы убить подумал я. Хорошо, что хватило ума, еще быстро свалить с отдела.
– А, что мне дальше делать, – а?…
– Пей боржому и ешь булочки, что бы медкомиссию пройти, Хе-хе, – послышалось сзади.
Обернувшись, я увидел того самого старлея Сашеньку, у которого, наверное, сегодня был самый хреновый день. Старлей, как, оказалось, поближе был почти двух метрового роста,
под глазами огромные синие впадины от усталости или от недосыпания. В общем видок у него был такой, как будто он только, что вагон с цементом разгрузил. А после того как он вынес последний мешок, ему сказали, что это не тот вагон… Ничего больше мне, не сказав, этот большой человек побрел по ступенькам куда-то наверх.
– Наверное, досталось ему из-за меня? – спросил я у сержанта.
– А, – не бери в голову! – бери в плечи – широкие будут.
Какое– то хреновое у меня в карьере начало – крутилось в моей голове, – какое – то хреновое начало….
Спустя почти две недели, когда я уже и забыл о милиции и искал другую работу, – в дверь постучали…
– Кто – там? – спросил я.
– Мне нужен, Кротов Павел Егорович?! – сразу последовал ответ.
– А, зачем он Вам нужен? – спросил я, не признаваясь, что это я.
– Это участковый – откройте, пожалуйста.
Ничего плохо я не натворил и поэтому спокойно открыл дверь. На пороге моей комнаты в общежитии, стоял старший лейтенант милиции. Его выражение лица говорило о том, что я лично, ему на фиг, не нужен, и то, что он пришел – это есть самое большое одолжение в его жизни. Осмотрев меня снизу вверх и обратно, а потом вдоль и поперек, как будто перекрестив, – участковый вздохнул с некоторым сочувствием толи ко мне, то ли к себе, и произнес.
– Горошкин Владимир Иванович, – старший участковый…! – брат у тебя есть?
– Нет, – сказал я.
– А, кто Кротов Павел Егорович,1963 г.р.? – заглядывая через мое плечо в комнату, крикнул участковый. По всему было видно, что он занервничал по поводу того, что у меня нет брата.
– Я, Кротов Павел Егорович, но 1970 г.р., – чего Вы кричите на всю общагу, чего Вам надо?
– Так, какого хрена ты мне тут под дурачка косишь? – сразу не мог сказать, что это ты?!
– Как я могу сказать, что это я, если тот, кто Вам нужен, родился на семь лет раньше меня!?
– Ладно, короче – если Ты в милицию собрался? – значит, у меня тут все правильно записано-понятно?! – И давай дуй ко мне в участок, будем с тобой, на тебя характеристику писать! – а то у меня все сроки по тебе вышли.
Я не успел, спросить у Горошкина, почему все правильно записано у него в тетрадке, несмотря на не совпадающие года рождения, но понял, что если у него вышли сроки, то когда ты родился, уже не имеет значения.
Участок милиции находился на первом этаже жилого дома расположенного рядом с общежитием, где я проживал. У входа в участок стоял совершенно пьяный мужик, в мокрых приспущенных брюках и в куртке, которая была вывернута на изнанку. Увидев меня, мужик произнес:
– Ну и ххрена Вам всем тут надо? – а…!? – не надоело по ментам тасссс-каться? – КОЗ-Л-Ы!!!
– Ты че мужик в рыло захотел? – а ну вали отсюда, пока в милицию не загремел, – вырвалось у меня из нутрии.
– А, не пошел бы…!? – мужик не успел договорить, как дверь открылась, и рука, в милицейской форме схватив его за шиворот, затащила пьянчужку в участок.
Тусклый свет заставил сощурить глаза, зловонный запах и спертый воздух окутывал все помещение. Вдоль стены стояли деревянные, узкие скамейки на которых полулежали или полусидели люди, мягко сказать, из неблагоприятной среды нашего общества. В углу комнаты железная клетка со скамейкой внутри, где находились два молодых парня и мирно беседовали о том, кому чего говорить и чего не говорить по поводу какой то драки.
На двери в другую комнату было написано «УЧА _ ТКОВЫЙ», чуть ниже другая надпись, состоящая из нескольких нецензурных предложений характеризующих участкового и его интимные связи с однополыми партнерами. Причем текст был вырезан острым предметом так глубоко, что даже неоднократно закрашенный, все равно читался лучше чем «УЧА_ ТКОВЫЙ».
– Да, блин – ну я и попал …! – с сочувствием к себе самому произнес я во весь голос.
– Еще как попал.., – произнес голос правее от меня, откуда то снизу.
На полу прикованный наручниками к батарее, сидел мой сосед по общаге. Он был абсолютно трезвым и прилично одетым, в отличие от остальной находящейся в этом помещении компании.
– Ты чего здесь делаешь, – Леха? – с удивлением и нескрываемой иронией спросил я соседа по общаге.
– А.., -Людке по мордам съездил! … прикинь эта падла домой пришла в 5 утра, и что мне надо было с ней делать? -, орден дать что ли, – а!?
Людмила Васильевна, о которой идет речь, была, как говорят, гражданской женой Алексея. Иногда время от времени она не ограничивала себя от внимания мужского пола в отсутствии Алексея и, как результат очередной синяк на ее лице говорил о неприятном общении с Лехой.
– Так ты брось ее! -, ну нахрена она тебе нужна, – в твое отсутствие, пока ты по командировкам мотаешься, она же спит где угодно, только не дома.
– А любовь? – тихо произнес Леха и посмотрел прямо мне в глаза.
– Да любовь зла …., -ну это единственное, что пришло мне на ум в тот момент. – Ты же сам Леха должен пожить, для себя, а так неровен час, загребут тебя на зону, а когда выйдешь, любви уже не будет и жизнь закончиться.
– Все Паша не надо мне тут нотаций читать, мне еще менты мозг пополаскают! – Леха отвернулся к батарее и надвинул кепку на глаза.
– И зачем я решил его жизни поучить? – спросил я у себя, – ведь он действительно любит Людку и все об этом знают.
Дверь в кабинет участкового открылась и из нее шатаясь, вышел тот самый пъяный в умат мужик, который обругал меня возле участка. Я отошел в сторону, что бы дать этому «кораблю» побольше места и прошел в помещение, где за огромным письменным столом сидел Горошкин.
– А…! – да-да-да… -проходи, проходи, присаживайся– вот сюда, -Горошкин указал мне взглядом на стул возле его стола, только с другой стороны.
– Ну и как Мы с тобой будем жить то дальше, а – дорогой Ты мой, – а!? – произнес участковый таким тоном, как будто я пришел совсем не по тому адресу и не туда, куда мне говорили.
– Нормально будем жить! – ответил я.
– Ну – уууу.., дорогой ты мой человек-это тебе так кажется! – а вот я так не думаю, – понимаешь, – а?
– Не понял! – что это значит? – уже нервничая, спросил я.
– А, вот я тебе объясняю, дорогой ты мой человек, развалившись на стуле, проговорил Горошкин, – есть такая Ефросинья Петровна из соседнего с твоим общежитием дома. Так вот она пришла сейчас ко мне и говорит, что парень на тебя похожий, выхватил 20 минут назад у нее сумочку, где была вся пенсия.
– Ну, так товарищ участковый, – двадцать минут назад, Вы со мной в общежитии разговаривали, – с ощущением полного имеющегося у меня алиби, ответил я – причем свидетель этому сам участковый.
Немного задумавшись, участковый добавил, – Это ты все правильно говоришь! – но Ефросинья Петровна, она понимаешь, человек в возрасте и могла перепутать по времени, когда у нее сумочку вырвали,20 минут назад или 40 минут…
– Ну, так давайте ее пригласим, пусть она на меня посмотрит, и вот увидите, она скажет, что это не я выхватил у нее сумочку. Да и вообще я пришел, что бы характеристику писать, а Вы мне про старушек рассказываете.
Я был полон негодования. Мне казалось, что меня обвиняют в каком то страшном преступлении и теперь в милицию точно не возьмут.
– Ну, давай так рассудим, – проговорил Горошкин. – Представь себе, что я даю тебе хорошую характеристику, а ты оказываешься преступником. Меня же сразу на ковер к шефу, а он меня уволит, так как я недосмотрел, недоглядел и по собственной халатности допустил устройство на работу преступного элемента, т.е. тебя, и что ты прикажешь мне делать?
У Горошкина было такое выражение лица, что мне стало его даже жалко, и я практически с ним согласился.
Молча, опустив голову и уставившись взглядом в пол, я стоял и обдумывал, как же мне вернуть свое честное имя.
– А у Вас нет телефона этой старушки? – можно ее сейчас пригласить на опознание – …а?
– Телефон есть, но старушка уехала к дочке в другой город – она ко мне забежала на секундочку, сказала, что ее обокрали, но в связи с тем, что опаздывала на поезд, остаться не смогла.
– Так, что же мне делать, – а?
– Не знаю, дорогой ты мой человек не знаю, но пока я не закончу расследование, – характеристику тебе дать не смогу. И вообще у меня сегодня день рождения, а ты мне тут нервы треплешь.
Сразу же обратив внимание на словосочетание «День рождения». Я крикнул.
– Поздравляю Вас товарищ участковый с таким великим днем, желаю Вам всего самого хорошего дома и на работе.
Горошкин, как-то переменился и произнес в пол голоса.
– Ну, ты вот, что, – зла на меня не держи, сам понимаешь, работа у нас такая, а збегай-ка в магазин и возьми там чего ни будь выпить и закусить, а вечерком зайдешь, и мы с тобой характеристику твою так отшлифуем, что никто, и не подумаем ни о чем плохом.
Горошкин протянул мне деньги и сказал:
– Ну, в общем, ты понял, – вечером ко мне! – а про Ефросинью Петровну никому ни гу-гу – понял?
– конечно, понял! – ответил я на радостях, и тихонько добавил:
– денег не надо, – я же понимаю, что Вы из-за меня подставляетесь и как никак день рождения. – Считайте, что это будет мой подарок.
Горошкин одобрительно кивнул, положил купюры обратно в карман и заулыбался.
– Ну, слава богу, пронесло, – подумал я, выбегая из участка. Теперь надо только денег раздобыть, чтобы хорошего человека отблагодарить. Ведь меня он не знает, а поверил, что я сумочку не крал. Рискует мужик и в то же время, вошел в мое положение с этой характеристикой. Надо устроить ему действительно – праздник.
Одолжив у нескольких соседей денег, я собрал сумму, которой должно было хватить на праздник для участкового.
С двумя большими сумками, в 8.00 часов вечера я пришел к Горошкину.
Зайдя в кабинет, я обнаружил, что за столом, в кабинете, сидит еще несколько человек-милиционеров, как я понял из числа приглашенных.
Увидев меня, мой уже товарищ закричал:
– Господа офицеры имею честь представить Вам будущего коллегу и вообще хорошего парня Кротова Павла Егоровича.
Все на меня посмотрели и, привстав, потянули руки для того, что бы поздороваться.
– Да чувствуется, что это, не какие ни будь там посиделки, а настоящий праздник.
Первый раз я попал в такую достойную компанию. Мне предложили присесть возле Горошкина и я стал доставать из сумок выпивку и продукты.
Все милиционеры очень оживились, увидев полный стол изысканной закуски и нескольких бутылок коньяка. Тем более что когда я пришел, на столе у них была только одна бутылка с какой то мутной жидкостью, похожей на самогон и три бутерброда с рыбкой.
Мне, почему-то налили именно этой мутной жидкости и предложили выпить вместе со всеми. Я понюхал жидкость в своем стакане и, убедившись, что это действительно самогон, попросил Горошкина, заменить его, на коньяк. И тут мой уже друг произнес незабываемую для меня фразу.
– «Паша, участковый, не может быть участковым, пока не будет знать снаружи и изнутри с каким злом ему надо бороться!». Так, что пей самогон, он очень хороший, специально для меня гонят, не бойся…
Возразить мне было нечем и после тоста произнесенного кем-то из гостей, я залпом осушил стакан.
– О-о-о-о – наааш, человек зашептали все сидящие за столом, удовлетворенные тем как я лихо выпил. Практически одновременно закурив, все перешли на темы абсолютно не касающиеся дня рождения Горошкина.
Захмелев, я решил провозгласить тост в честь моего друга участкового, по поводу его дня рождения. Я говорил много и долго в адрес этого глубокоуважаемого мною человека, но ник то из присутствующих, не обращал на меня никакого внимания…..
Как это плохо пить самогон в таком количестве, даже если ты пьешь его со своим другом.
Утро не заставило себя ждать и пришло, стуча мне прямо в голову. Стучало, так как будто по мне ехал бронепоезд, который вел огонь из всех своих орудий одновременно.
Не знаю, как повлияла характеристика, написанная в пьяном угаре на мою репутацию, но направление на медкомиссию мне дали. В РОВД я познакомился еще с несколькими парнями, которые так же получили направления. Мы все вместе двинулись в госпиталь МВД, где проходила медкомиссия.
На первом этаже этого здания толпились люди в форме и без формы. В общем, по всему было понятно, что каждый, кого я вижу, очень переживает по поводу того, что он здесь находиться.
В направлении, которое мне дали, были написаны номера кабинетов, в которые я должен зайти и показаться врачу, что бы получить заключение о своем здоровье.
Как оказалось медкомиссия – это вообще самое важное из всей процедуры трудоустройства в органы внутренних дел.
Представьте себе, что Вы очень хороший и во всем положительный человек, у Вас аттестат об окончании школы или института, а иногда и тот и другой с одними оценками – отлично. Казалось бы, вся жизнь и все двери открыты перед Вами. Но нет, – не обольщайтесь.
Самое главное для трудоустройства в милицию – это Ваше здоровье, которое изучит врач и даст заключение. Проще говоря, важно даже не здоровье, а заключение, которое напишет врач.
Мы с ребятами заняли очередь в разные кабинеты и потихоньку прошли почти всех врачей, меняясь друг с другом и таким образом, сохраняя себе драгоценное время. Решив немного отдохнуть и перекурить, Мы вышли на улицу и стали рассказывать о том, какое у кого давление, пульс и т. д.
Андрей, – так звали одного из наших парней, стал рассказывать своему товарищу Славке, – который за компанию пошел в милицию, о том, какая ужасная история с ним приключилась, и что он вообще не попал бы в милицию, если бы, не добродушный участковый….
Как оказалось в последствии, все мы, и каждый в отдельности были замешаны в том, или ином «преступлении» и участковый – у каждого свой, оказался добрым другом и, рискуя собственной репутацией, взял на себя всю ответственность и дал-таки хорошую характеристику. Причем, как ни странно, но все участковые Октябрьского РОВД г. Химтенска, родились примерно в один день, у всех был день рождения, а у некоторых даже юбилей.
Посмеявшись над тем, как участковые лихо развели каждого из нас на поляну (накрытый стол с закуской и выпивкой) – мы направились в каб.№13., куда была самая длинная очередь и практически никакого движения.
На дверях этого кабинета было написано «ПСИХИАТР». В очереди было очень тихо, никто не разговаривал даже друг с другом. Все обменивались жестами рук и мимикой.
Подойдя ближе к кабинету, ребята из очереди, как могли, пояснили, что прием ведет – баба, которая режет (не дает положительного заключения) практически всех и что если будет шумно, то можно вообще даже не пытаться пройти психиатра, она просто закончит прием и все. Учитывая, что многие приехали с других районов области и не хотели – бы сюда приезжать еще несколько раз, – мы так же затихли, что – бы, не подводить товарищей.
Прошло около получаса, когда из кабинета психиатра вышел парень с идиотской гримасой на лице. Он был в трусах, а одежду держал в руках. За ним вышел другой парень, так же в трусах и одеждой в руках. Со словами – …дура, блин,…ну, – дура! – они прошли в конец коридора и стали одеваться. За ними практически бегом побежала половина очереди. Создалось впечатление, что очередь, из здоровых мужиков, увидев других мужиков в одних труса, побежала за ними, что бы рассмотреть поближе. Славка не устоял и то же рванул в их сторону. В общем, через минуту около кабинета никого не было, а все слушали рассказ двух раздетых парней о том, какие вопросы задает психиатр и что заставляет делать.
Сергей – так звали того, который вышел первым из кабинета, нервно и практически заикаясь от волнения, стал рассказывать, что в кабинет к психиатру он зашел со своим другом Олегом – это второй раздетый. После того как они вошли женщина – психиатр не спросив ни фамилии, ни куда они устраиваются на работу, предложила Сергею раздеться до трусов. Ну, раз врач просит – Сергей разделся. Олег стоял рядом. Психиатр попросила Сергея залезть на подоконник и поправить шторку. Все бы нечего, но подоконник находился на высоте примерно полтора метра от пола. Сергей в одних трусах, сделал несколько неудачных попыток, что бы залезть на подоконник, но у него ничего не получилось.
Врач видя, что у парня ничего не выходит, предложила Олегу, – помочь другу и подсадить того на подоконник. Олег подбежал к Сергею и стал его подсаживать. В этот момент психиатр обращаясь к Олегу, говорит -..э-э-э, дорогой мой, так дело не пойдет!, -Твой друг разделся, а ты нет..!
Поняв, что ситуация почти критическая, Олег срывает с себя одежду и бросается на помощь другу. Он все-таки заталкивает Сергея на подоконник, и что бы тот не свалился, придерживает его руками за заднее место.
Сергей, сидя на подоконнике, обнаруживает, что шторок на окне вообще нет, там только железные решетки и все.
Очень длинная пауза и врач задает самый страшный для них обоих вопрос:
– Ребята Вы чего у меня в кабинете в одних трусах по стенам ползаете?
Сергей возмущенно отвечает, – так Вы же сами сказали, что бы я шторки поправил…!
Олег поняв, что все это была ловушка для двух идиотов, – закричал в адрес Сергея
– Молчи придурок, давай слазь нудист– альпинист, – по – моему мы попали..
Психиатр согласилась с доводами Олега и попросила их обоих немедленно удалиться из кабинета, причем даже не разрешила одеться в кабинете.
– И че она Вам сказала, прошли Вы комиссию или нет.? – раздался вопрос от кого то из слушающих эту историю.
– Нет, не прошли, – ответил чуть не плача Олег, – последние ее слова были:
– ….Выздоравливайте мальчики, а потом пробуйте устроиться в органы!
– Да дело не шуточное, тут так просто не проскочишь, видал, как она этих придурков поймала, – сказал, обращаясь ко мне Андрюха.
– Фигня, – главное не поддаваться на провокации! – сказал я, обратившись практически ко всем, и тут же осекся, вспомнив, как участковый развел меня по полной программе.
– Легко сказать да трудно сделать – подумал я и потянулся к кабинету под №13.
Из кабинета вышла женщина в белом халате, невысокого роста, с черными, закрученными в пучок волосами.
iknigi.net
| Б. А. Алмазов | Хлеб наш насущный | Автор повествует о производстве хлеба от древнейших времен до наших дней, знакомит читателя с широким кругом проблем сельского хозяйства, с жизнью и деятельностьютаких известных ученых, как Н. И… — Лениздат, (формат: 84x108/32, 224 стр.) Подробнее... | 1991 | 150 | бумажная книга |
| Николай Максимович Ольков | Хлеб наш насущный. Собрание сочинений. Том 9 | Пресловуьыми реформами деревня доведена до края. А край – это гибель. Кормилица страны, за счет своего голода и холода поднявшая мощную советскую индустрию, онаоказалась никому не нужна. А я против… — Издательские решения, (формат: Твердая глянцевая, 160 стр.) электронная книга Подробнее... | 160 | электронная книга | |
| Николай Ольков | Хлеб наш насущный. Собрание сочинений. Том 9 | Пресловуьыми реформами деревня доведена до края. А край – это гибель. Кормилица страны, за счет своего голода и холода поднявшая мощную советскую индустрию, онаоказалась никому не нужна. А я против… — Издательские решения, (формат: Твердая глянцевая, 160 стр.) Подробнее... | бумажная книга | ||
| Алфеев И. | Отче наш. Толкование молитвы | Молитва «Отче наш» в христианской традиции получила название Молитвы Господней. Она содержит в себе ключевые понятия христианского богословия: Отец Небесный, имяБожие, Царство Божие, воля Божия, небо… — Общецерковная аспирантура и до, (формат: 18,5х13х0,5, 80 стр.) читайте евангелие Подробнее... | 2018 | 337 | бумажная книга |
| Алфеев И. | Отче наш. Толкование молитвы | Молитва "Отче наш" в христианской традиции получила название Молитвы Господней. Она содержит в себе ключевые понятия христианского богословия: Отец Небесный, имя Божие, Царство Божие, воля Божия… — Познание, (формат: Мягкая бумажная, 80 стр.) Подробнее... | 2018 | 215 | бумажная книга |
| Мидьени | Мидьени. Избранное | Москва, 1954 год. Государственное издательство художественной литературы. Издательский переплет. Сохранность хорошая. В сборник албанского писателя Мидьени (Migjeni) (наст. имя Милош Дьердь Никола… — Государственное издательство художественной литературы, (формат: 70x92/32, 160 стр.) Подробнее... | 1954 | 60 | бумажная книга |
| Собрание русских пословиц и поговорок о труде | В пословицах и поговорках русского народа о труде запечатлена его повседневная трудовая жизнь, его ментальность и его дух его страдания от непосильного труда и чувство величайшей радости'которое… — Нестор-История, (формат: 70x92/32, 160 стр.) Подробнее... | 2011 | 200 | бумажная книга | |
| Олег Шестинский | Олег Шестинский. Избранные произведения в 2 томах (комплект из 2 книг) | Вошедшие в двухтомник стихотворения и поэмы представляют творческий путь поэта — Художественная литература. Москва, (формат: 84x108/32, 768 стр.) Подробнее... | 1980 | 160 | бумажная книга |
| Собрание русских пословиц и поговорок о труде | В пословицах и поговорках русского народа о труде запечатлена его повседневная трудовая жизнь, его ментальность и его дух, его страдания от непосильного труда и чувство величайшей радости, которое… — Нестор-История, (формат: 70x100/32, 160 стр.) Подробнее... | 2011 | 153 | бумажная книга | |
| Искатель, № 8, 1998 | Вашему вниманию предлагается очередной выпуск журнала "Искатель" — Искатель, (формат: 84x108/32, 192 стр.) Подробнее... | 1998 | 60 | бумажная книга | |
| Наталия Александрова | Наташа. Мои воспоминания | Герои книги Наталии Николаевны Александровой - представители трех поколений, память о которых хранилась в семейных воспоминаниях. Книгу открывает захватывающая история о судьбе Веры Александровны… — Новый хронограф, (формат: 84x108/32, 352 стр.) Подробнее... | 2007 | 240 | бумажная книга |
| Кольо Георгиев | Самое прекрасное на свете | Избранные рассказы известного болгарского писателя наших дней Кольо Георгиева взяты из многочисленных сборников автора. В основе рассказов - воспоминания о детстве писателя, прошедшего в старой… — Детская литература. Москва, (формат: 60x90/16, 176 стр.) Подробнее... | 1972 | 190 | бумажная книга |
| Витаутас Римкявичус | Гиренай | В настоящий сборник вошли лучшие рассказы Витаутаса Римкявичюса. Герои их - люди сегодняшней литовской деревни. Человек и общество, человек и семья, отношение человека к труду - вот круг проблем… — Советский писатель. Москва, (формат: 84x108/32, 280 стр.) Подробнее... | 1981 | 150 | бумажная книга |
| Лобанов Н. (сост.) | Собрание русских пословиц и поговорок о труде. 1500 пословиц и поговорок | В пословицах и поговорках русского народа о труде запечатлена его повседневная трудовая жизнь, его ментальность и его дух его страдания от непосильного труда и чувство величайшей радости' которое… — Нестор-История СПб, (формат: Твердая глянцевая, 160 стр.) Подробнее... | 2011 | 159 | бумажная книга |
| Собрание русских пословиц и поговорок о труде | В пословицах и поговорках русского народа о труде запечатлена его повседневная трудовая жизнь, его ментальность и его дух его страдания от непосильного труда и чувство величайшей радости` которое… — Нестор-История, (формат: Твердая глянцевая, 160 стр.) Подробнее... | 2011 | 207 | бумажная книга |
Последние комментарии
|
| |
Глава 1 «Хлеб наш насущный даждь нам» | Читать онлайн, без регистрации
Глава 1 «Хлеб наш насущный даждь нам»
«В каждом хлебе скрывается милость всемогущего Господа», – писал католический святой Николаус Флюэ (1417 – 1487). Богобоязненный муж сосредоточил свое внимание при этом на религиозном аспекте хлеба как символа божественного великодушия.
Даже в начале третьего тысячелетия от Рождества Христова хлеб является чем-то намного большим, нежели просто скромным утешителем голода. Ярослав Сейферт (1901 – 1986), чешский лауреат Нобелевской премии по литературе, смог проникнуть в таинственную магию хлеба и выразить ее в следующих словах: «Запах хлеба есть аромат всех ароматов. Это – первозапах нашей земной жизни, аромат гармонии, мира и отчизны».
А знаете ли вы, что в Библии хлеб является одним из наиболее важных продуктов питания? Слово «хлеб» триста раз встречается на страницах Священного Писания – и как единственная пища узников (Иеремия – 37:21), и как царский дар (Бытие – 14:18). Хлеб был неотъемлемой составной частью богобоязненной жизни людей того времени: без хлеба не могли состояться важнейшие ритуалы, например при помазании священнослужителей (Исход – 29:2).
А еще хлеб относился к повседневному существованию двора почитаемого всеми мистиками царя Соломона, которому Библия приписывала не только несметные богатства, но и нечеловеческую мудрость (Первая книга Царств – 5:2).
Путешественники брали хлеб в дорогу. Ученики Иисуса во время миссионерских странствий вынуждены были отказываться и от эдакой роскоши, ведь Иисус говорил им: «Ничего не берите в дорогу: ни посоха, ни сумы, ни хлеба, ни серебра, и не имейте по две одежды» (Евангелие от Луки – 9:3).
Иисус подарил человечеству молитву, которая своей простотой трогает как христианина, так и нехристианина. Миллионы людей повторяют ее ежедневно: католики, протестанты, православные. Они славят Бога и обещают ему веру и послушание, ничего, в сущности, не требуя взамен. И лишь одна-единственная просьба все же просачивается в «Отче наш»: «Хлеб наш насущный даждь нам». И когда верующий просит Бога о «хлебе насущном», то в переносном смысле эти слова символизируют все мирские блага.
Однако для Иисуса и его современников «хлеб насущный» имел вполне конкретное, практическое значение. И во времена Иисуса, и во времена пророков Ветхого Завета хлеб следовало выпекать ежедневно, а причиной этого была мука. Это сегодня рафинированная мука высшего сорта с прилавков супермаркетов может храниться просто-таки «неприлично» долго. А вот настоящая – библейская – мука грубого помола должна была перерабатываться как можно скорее.
Дело в том, что для изготовления муки, широко распространенной в наши дни, используют далеко не все зерно. Предварительно семена зерновых культур проходят тщательную очистку. Библейская же мука из «семи злаков» – это зерно такое, какое оно есть на самом деле, поэтому мука содержит масла, а следовательно, может быстро прогоркнуть.
Зачастую в эпоху как Ветхого, так и Нового Завета пекли и пшеничный, и ячменный хлеб. Но какую бы муку ни использовали, зерно перемалывалось грубо. Часто его толкли руками в ступке. Затем в муку добавляли водицу и перемешивали. Все? Все! И пеки себе хлебец…
Впрочем, нынешние хлебопечки тоже к библейским временам никакого отношения не имеют. Тогда сначала заквашивали кисловатое тесто, в которое добавляли старый, заново перетертый хлеб. И начинали печь.
Во времена Иисуса готовили хлеб точно так же, как и тысячелетия до того. Популярным видом хлебопечки были сильно нагретые на огне плоские камни. Пекли на них нечто подобное тому, что мы теперь называем лепешками или лавашем.
Но существовал и более «цивилизованный» способ: вместо камней использовали простые глиняные чаши, нагреваемые на огне. Подготовленное тесто выкладывали затем не внутрь сосудов, а на их внешнюю сторону.
Явным признаком прогресса стали овальные по форме печи из глины. Сверху они были открыты. Когда их стенки достаточно прогревались, тонкие сканцы теста наклеивали на них внутри печи.
Все три варианта веками использовали библейские пророки. Но существовали эти способы еще до того, как мудрецы вместе с текстами Ветхого Завета появились в Земле обетованной.
А знаете ли вы, что в Библии содержатся конкретные рекомендации по приготовлению зернового хлеба? Например, в Книге пророка Иезекииля (Иезекииль – 4:1 – 17). Два с половиной тысячелетия назад Иезекииль записал рецепт, который в начале нашего XXI века от Рождества Христова не менее актуален, чем когда-то в незапамятные пророческие времена.
В теологических кругах нет единства во мнениях по предписанной Иезекиилю Богом неподвижности. За какие прегрешения должен был страдать этот человек? Может быть, штрафная санкция Бога связана с прошлым, когда Израиль и Иудея проявили непослушание против Бога Яхве? Или болезненное состояние Иезекииля – это своего рода символ 430 дней будущих страданий его народа? Неужели Иезекииль должен был на собственном опыте почувствовать, что произойдет с его одноплеменниками в плену вавилонском? И поэтому он пролежал 390 дней на левом, а затем 40 дней на правом боку? До сих пор нет согласия в том, как следует интерпретировать это число 430 – символически или пророчески.
Бог пожелал сурово наказать Иерусалим. Бедный Иезекииль же, трудившийся на ниве пророка, должен был месяцами напролет лежать и каяться за грехи Израиля, за весь свой народ. А ведь в его время люди работали действительно в поте лица своего, чтобы худо-бедно выжить. И с утра до позднего вечера пахали, если, конечно, хотели добыть себе малые и скудные крохи на скромное существование. А пророк знай себе лежит: день лежит, два, 430 дней…
В наших северных широтах человек не сталкивался с проблемами древних израильских пахарей. Какое уж там! Наши цивилизованные современники страдают и от избыточного веса, и от прочих заболеваний, о которых во времена древних пророков слыхом не слыхивали.
Так не напоминает ли вам многомесячная неподвижность Иезекииля поведение человека цивилизованной эпохи газировки и попкорна, человека, что двигается все меньше, а питается все более вредной для здоровья пищей? В отличие от современных людей, Иезекииль в Ветхом Завете в своей ужасно нездоровой ситуации получил вполне конкретные советы «небесного диетолога». Если уж быть совсем точным: пророк должен был жить на библейском зерновом хлебе, приготовленном по вполне определенному рецепту. И рецепт этот имеет огромную ценность для нынешних «иезекиилей».
Вот что мы читаем в Библии: «Возьми себе пшеницы, и ячменя, и бобов, и чечевицы, и пшена, и полбы и всыпь их в один сосуд, и сделай себе из них хлебы» (Иезекииль – 4:9).
И именно в Библии часто упоминается о том, что в эпоху бед и испытаний Бог всегда поддерживал человека. За примерами далеко ходить не надо: стоит лишь раскрыть Первую книгу Царств (2:5) или Евангелие от Луки (6:21). И неизвестный скромняга-молитвенник говорит (Псалтырь 30:8 – 9): «…Ты призрел на бедствие мое, узнал горесть души моей и не предал меня в руки врага».
velib.com
