В далеком созвездии Tау Кита. Борис слуцкий стихи евреи хлеба не сеют
Стихи Бориса Слуцкого - Алексей Серебряков.
Евреи хлеба не сеют,Евреи в лавках торгуют,Евреи раньше лысеют,Евреи больше воруют.
Евреи — люди лихие,Они солдаты плохие:Иван воюет в окопе,Абрам торгует в рабкопе.
Я все это слышал с детства,Скоро совсем постарею,Но все никуда не детьсяОт крика: «Евреи, евреи!»
Не торговавши ни разу,Не воровавши ни разу,Ношу в себе, как заразу,Проклятую эту расу.
Пуля меня миновала,Чтоб говорили нелживо:«Евреев не убивало!Все воротились живы!»
1953 ?
БОГМы все ходили под богом.У бога под самым боком.Он жил не в небесной дали,Его иногда видалиЖивого. На мавзолее.Он был умнее и злееТого — иного, другого,По имени Иегова,Которого он низринул,Извел, пережег на уголь,А после из бездны вынулИ дал ему стол и угол.
Мы все ходили под богом.У бога под самым боком.Однажды я шел Арбатом.Бог ехал в пяти машинах.От страха почти горбата,В своих пальтишках мышиныхРядом дрожала охрана.Было поздно и рано.Серело. Брезжило утро.Он глянул жестоко, мудроСвоим всевидящим оком,Всепроницающим взглядом.
Мы все ходили под богом.С богом почти что рядом.
1955
ХОЗЯИНА мой хозяин не любил меня —Не знал меня, не слышал и не видел,А все-таки боялся, как огня,И сумрачно, угрюмо ненавидел.
Когда меня он плакать заставлял,Ему казалось: я притворно плачу.Когда пред ним я голову склонял,Ему казалось: я усмешку прячу.
А я всю жизнь работал на него,Ложился поздно, поднимался рано,Любил его. И за него был ранен.Но мне не помогало ничего.
А я возил с собой его портрет.В землянке вешал и в палатке вешал —Смотрел, смотрел, не уставал смотреть.И с каждым годом мне все реже, режеОбидною казалась нелюбовь.
И ныне настроенья мне не губитТот явный факт, что испокон вековТаких, как я, хозяева не любят.
1954
* * *Всем лозунгам я верил до концаИ молчаливо следовал за ними,Как шли в огонь во Сына, во Отца,Во голубя Святого Духа имя.
И если в прах рассыпалась скала,И бездна разверзается, немая,И ежели ошибочка была —Вину и на себя я принимаю.
И СРАМ И УЖАСОт ужаса, а не от страха, от срама, а не от стыда насквозь взмокала вдруг рубаха, шло пятнами лицо тогда. А страх и стыд привычны оба. Они вошли и в кровь и в плоть. Их даже дня умеет злоба преодолеть и побороть. И жизнь являет, поднатужась, бесстрашным нам, бесстыдным нам не страх какой-нибудь, а ужас, не стыд какой-нибудь, а срам.* * *Как ни посмотришь, сказано умно —ошибок мало, а достоинств много.А с точки зренья господа-то бога?Господь, он скажет: «Все равно говно!»
Господь не любит умных и ученых,предпочитает тихих дураков,не уважает новообращенныхи с любопытством чтит еретиков.
* * *Лакирую действительность —Исправляю стихи.Перечесть — удивительно —И смирны и тихи.И не только покорныВсем законам страны —Соответствуют норме!Расписанью верны!
Чтобы с черного ходаИх пустили в печать,Мне за правдой охотуПоручили начать.Чтоб дорога прямаяПривела их к рублю,Я им руки ломаю,Я им ноги рублю,Выдаю с головою,Лакирую и лгу...
Все же кое-что скрою,Кое-что сберегу.Самых сильных и бравыхНикому не отдам.
Я еще без поправокЭту книгу издам!
* * *Запах лжи, почти неуследимый,сладкой и святой, необходимой,может быть, спасительной, но лжи,может быть, пользительной, но лжи,может быть, и нужной, неизбежной,может быть, хранящей рубежии способствующей росту ржи,все едино — тошный и кромешныйзапах лжи.
Покуда над стихами плачут,Пока в газетах их порочат,Пока их в дальний ящик прячут,Покуда в лагеря их прочат, —
До той поры не оскудело,Не отзвенело наше дело.Оно, как Польша, не сгинело,Хоть выдержало три раздела.
Для тех, кто до сравнений лаком,Я точности не знаю большей,Чем русский стих сравнить с поляком,Поэзию родную — с Польшей.
Еще вчера она бежала,Заламывая руки в страхе,Еще вчера она лежалаПочти что на десятой плахе.
И вот она романы крутитИ наглым хохотом хохочет.А то, что было,То, что будет, —Про это знать она не хочет.
derevenski.livejournal.com
Март, 6, 2009Стихи Бориса Слуцкого @ 22:33При его жизни эти стихи опубликованы не были. Два стихотворения - я привожу их здесь первыми - я прочел на измятом листочке из тетради в клеточку в 1957 году, я учился тогда в 9 классе. Я их переписал себе, а листочек вернул. Тогда я не знал, что стихи эти шли до меня несколько лет. Хотя это не удивительно - ведь я не вращался в высоких литературных кругах и жил в периферийном городе - столице Белоруссии Минске. Я запомнил эти стихи и имя автора - Борис Слуцкий. Стихи и музыка действуют на людей индивидуально. На маму сильнейшее впечатление произвело стихотворение "Мы все ходили под богом", а на отца "Евреи хлеба не сеют". От обоих родителей я получил строгое указание эти стихи не распространять - раз не опубликованы, значит антисоветские. Правда, уже не сажали, но могут быть большие неприятности. Впрочем, сами они давали почитать эти стихи своим друзьям. Потом, когда некоторые стихи Слуцкого появились в журнале "Юность", эта фамилия мне была уже знакома.Евреи хлеба не сеют,Евреи в лавках торгуют,Евреи раньше лысеют,Евреи больше воруют. Евреи — люди лихие,Они солдаты плохие:Иван воюет в окопе,Абрам торгует в рабкопе. Я все это слышал с детства,Скоро совсем постарею,Но все никуда не детьсяОт крика: «Евреи, евреи!» Не торговавши ни разу,Не воровавши ни разу,Ношу в себе, как заразу,Проклятую эту расу. Пуля меня миновала,Чтоб говорили нелживо:«Евреев не убивало!Все воротились живы!» 1953 БОГМы все ходили под богом.У бога под самым боком.Он жил не в небесной дали,Его иногда видалиЖивого. На мавзолее.Он был умнее и злееТого — иного, другого,По имени Иегова,Которого он низринул,Извел, пережег на уголь,А после из бездны вынулИ дал ему стол и угол. Мы все ходили под богом.У бога под самым боком.Однажды я шел Арбатом.Бог ехал в пяти машинах.От страха почти горбата,В своих пальтишках мышиныхРядом дрожала охрана.Было поздно и рано.Серело. Брезжило утро.Он глянул жестоко, мудроСвоим всевидящим оком,Всепроницающим взглядом. Мы все ходили под богом.С богом почти что рядом. 1955 ХОЗЯИНА мой хозяин не любил меня —Не знал меня, не слышал и не видел,А все-таки боялся, как огня,И сумрачно, угрюмо ненавидел. Когда меня он плакать заставлял,Ему казалось: я притворно плачу.Когда пред ним я голову склонял,Ему казалось: я усмешку прячу. А я всю жизнь работал на него,Ложился поздно, поднимался рано,Любил его. И за него был ранен.Но мне не помогало ничего. А я возил с собой его портрет.В землянке вешал и в палатке вешал —Смотрел, смотрел, не уставал смотреть.И с каждым годом мне все реже, режеОбидною казалась нелюбовь. И ныне настроенья мне не губитТот явный факт, что испокон вековТаких, как я, хозяева не любят. 1954 * * *Всем лозунгам я верил до концаИ молчаливо следовал за ними,Как шли в огонь во Сына, во Отца,Во голубя Святого Духа имя. И если в прах рассыпалась скала,И бездна разверзается, немая,И ежели ошибочка была —Вину и на себя я принимаю. И СРАМ И УЖАСОт ужаса, а не от страха, от срама, а не от стыда насквозь взмокала вдруг рубаха, шло пятнами лицо тогда. А страх и стыд привычны оба. Они вошли и в кровь и в плоть. Их даже дня умеет злоба преодолеть и побороть. И жизнь являет, поднатужась, бесстрашным нам, бесстыдным нам не страх какой-нибудь, а ужас, не стыд какой-нибудь, а срам.* * *Уменья нет сослаться на болезнь,таланту нет не оказаться дома.Приходится, перекрестившись, лезтьв такую грязь, где не бывать другому. Как ни посмотришь, сказано умно —ошибок мало, а достоинств много.А с точки зренья господа-то бога?Господь, он скажет: «Все равно говно!» Господь не любит умных и ученых,предпочитает тихих дураков,не уважает новообращенныхи с любопытством чтит еретиков. * * *Лакирую действительность —Исправляю стихи.Перечесть — удивительно —И смирны и тихи.И не только покорныВсем законам страны —Соответствуют норме!Расписанью верны! Чтобы с черного ходаИх пустили в печать,Мне за правдой охотуПоручили начать.Чтоб дорога прямаяПривела их к рублю,Я им руки ломаю,Я им ноги рублю,Выдаю с головою,Лакирую и лгу... Все же кое-что скрою,Кое-что сберегу.Самых сильных и бравыхНикому не отдам. Я еще без поправокЭту книгу издам! * * *Запах лжи, почти неуследимый,сладкой и святой, необходимой,может быть, спасительной, но лжи,может быть, пользительной, но лжи,может быть, и нужной, неизбежной,может быть, хранящей рубежии способствующей росту ржи,все едино — тошный и кромешныйзапах лжи. * * *Покуда над стихами плачут,Пока в газетах их порочат,Пока их в дальний ящик прячут,Покуда в лагеря их прочат, — До той поры не оскудело,Не отзвенело наше дело.Оно, как Польша, не сгинело,Хоть выдержало три раздела. Для тех, кто до сравнений лаком,Я точности не знаю большей,Чем русский стих сравнить с поляком,Поэзию родную — с Польшей. Еще вчера она бежала,Заламывая руки в страхе,Еще вчера она лежалаПочти что на десятой плахе. И вот она романы крутитИ наглым хохотом хохочет.А то, что было,То, что будет, —Про это знать она не хочет.
Comments |
Борис Слуцкий (1919-1986). Любимые стихи ( 12 ). Часть 1: neznakomka_18
***
Запах лжи, почти неуследимый,сладкой и святой, необходимой,может быть, спасительной, но лжи,может быть, пользительной, но лжи,может быть, и нужной, неизбежной,может быть, хранящей рубежии способствующей росту ржи,все едино — тошный и кромешныйзапах лжи.
Про евреев
Евреи хлеба не сеют,Евреи в лавках торгуют,Евреи раньше лысеют,Евреи больше воруют.
Евреи - люди лихие,Они солдаты плохие:Иван воюет в окопе,Абрам торгует в рабкопе.
Я всё это слышал с детства,Скоро совсем постарею,Но всё никуда не детьсяОт крика: «Евреи, евреи!»
Не торговавши ни разу,Не воровавши ни разу,Ношу в себе, как заразу,Проклятую эту расу.
Пуля меня миновала,Чтоб говорили нелживо:«Евреев не убивало!Все воротились живы!»
Хозяин
А мой хозяин не любил меня.Не знал меня, не слышал и не видел,но всё-таки боялся как огняи сумрачно, угрюмо ненавидел.
Когда пред ним я голову склонял -ему казалось, я улыбку прячу.Когда меня он плакать заставлял -ему казалось, я притворно плачу.
А я всю жизнь работал на него,ложился поздно, поднимался рано,любил его и за него был ранен.Но мне не помогало ничего.
А я всю жизнь возил его портрет,в землянке вешал и в палатке вешал,смотрел, смотрел, не уставал смотреть.И с каждым годом мне всё реже, режеобидною казалась нелюбовь.И ныне настроенья мне не губиттот явный факт, что испокон вековтаких, как я, хозяева не любят.
***
-До чего же они наладили быт!Как им только не надоест!Те, кто много пьёт,те, кто мягко спит,те, кто сладко ест.
Присмотрюсь, обдумаю и пойму,что в обмен пришлось принестиправо выбирать самомунаправления и пути.
Право выбора - право на ответсобственный на вопрос любой:если можешь, «да», если хочешь, «нет», -право встать над своей судьбой.
Это самое правильное из всехправо - на непочтительный смехи на то, что если все смирно стоят,вольно стать, а также на то,чтобы вслух сказать, то, что все таят,кутаясь от дрожи в пальто.
Я не знаю, прав я или не прав,но пока на плечах голова,выбираю это право из праввсех! Меняю на все права.
Памятник
Дивизия лезла на гребень горыПо мёрзлому,мёртвому,мокрому камню,Но вышло,что та высота высока мне.И пал я тогда. И затих до поры.Солдаты сыскали мой прах по весне,Сказали, что снова я Родине нужен,Что славное дело,почётная служба,Большая задача поручена мне.- Да я уже с пылью подножной смешался!Да я уж травой придорожной пророс!- Вставай, поднимайся!Я встал и поднялся.И скульптор размеры на камень нанёс.Гримасу лица, искажённого криком,Расправил, разгладил резцом ножевым.Я умер простым, а поднялся великим.И стал я гранитным,а был я живым.Расту из хребта,как вершина хребта.И выше вершиннад землёй вырастаю,И ниже меня остаётся крутаяНе взятая мною в бою высота.Здесь скалыот имени камня стоят.Здесь соколот имени неба летает.Но выше поставлен пехотный солдат,Который Советский Союз представляет.От имени Родины здесь я стоюИ кутаю тучей ушанку свою!Отсюда мне ясные дали видны -Просторыосвобождённой страны,Где графские земливручал батракам я,Где тюрьмы раскрыл,где голодныхкормил,Где в скалах не сыщетсямалого камня,Которого б кровью своей не кропил.Стою над землёйкак пример и маяк.И в этомпосмертнаяслужбамоя.
[1953]
Лошади в океане
И. Эренбургу
Лошади умеют плавать,Но - не хорошо. Недалеко.«Глория» - по-русски - значит «Слава», -Это вам запомнится легко.
Шёл корабль, своим названьем гордый,Океан стараясь превозмочь.В трюме, добрыми мотая мордами,Тыща лощадей топталась день и ночь.
Тыща лошадей! Подков четыре тыщи!Счастья всё ж они не принесли.Мина кораблю пробила днищеДалеко-далёко от земли.
Люди сели в лодки, в шлюпки влезли.Лошади поплыли просто так.Что ж им было делать, бедным, еслиНету мест на лодках и плотах?
Плыл по океану рыжий остров.В море в синем остров плыл гнедой.И сперва казалось - плавать просто,Океан казался им рекой.
Но не видно у реки той края,На исходе лошадиных силВдруг заржали кони, возражаяТем, кто в океане их топил.
Кони шли на дно и ржали, ржали,Все на дно покуда не пошли.Вот и всё. А всё-таки мне жаль их -Рыжих, не увидевших земли.
1950
***
Последнею усталостью устав,Предсмертным умиранием охвачен,Большие руки вяло распластав,Лежит солдат. Он мог лежать иначе,
Он мог лежать с женой в своей постели,Он мог не рвать намокший кровью мох,Он мог... Да мог ли? Будто? Неужели?Нет, он не мог.
Ему военкомат повестки слал.С ним рядом офицеры шли, шагали.В тылу стучал машинкой трибунал.А если б не стучал, он мог? Едва ли.
Он без повесток, он бы сам пошёл.И не за страх - за совесть и за почесть.Лежит солдат - в крови лежит, в большой,А жаловаться ни на что не хочет.
jenya444
Слуцкого часто недооценивают, говоря, что он писал грубые гражданские стихи, что его стихи "от ума", что у него нет лирики. В феврале 1977го у него умерла жена, Татьяна Дашковская, ей было 47 лет. Вот одно из стихотворений того времени:
Каждое утро вставал и радовался,
как ты добра, как ты хороша,
как в небольшом достижимом радиусе
дышит твоя душа.
Ночью по нескольку раз прислушивался:
спишь ли, читаешь ли, сносишь ли боль?
Не было в длинной жизни лучшего,
чем эти жалость, страх, любовь.
Чем только мог, с судьбою рассчитывался,
лишь бы не гас язычок огня,
лишь бы ещё оставался и числился,
лился, как прежде, твой свет на меня.
Вот тут есть еще стихи из цикла 77го года, посвященного жене.
Трагический вообще персонаж. Он никогда не простил себе Пастернака, а после смерти жены Слуцкий фактически перестал жить, существовал на грани (а то и за гранью) безумия. 9 лет до своей смерти в 1986.
***
Бухарест
Капитан уехал за женойВ тихий городок освобожденный,В маленький, запущенный, ржаной,В деревянный, а теперь сожженный.
На прощанье допоздна сидели,Карточки глядели.Пели. Рассказывали сны.
Раньше месяца на три неделиКапитан вернулся—без жены,
Пироги, что повара пекли —Выбросить велит он поскорее.И меняет мятые рублиНа хрустящие, как сахар, леи.
Белый снег валит над Бухарестом.Проститутки мерзнут по подъездам.Черноватых девушек расспрашивая,Ищет он, шатаясь день-деньской,Русую или хотя бы крашеную.Но глаза чтоб серые, с тоской.
Русая или, скорее, крашенаяПонимает: служба будет страшная.Денег много и дают— вперед.Вздрагивая, девушка берет.
На спине гостиничной кроватиГолый, словно банщик, купидон.
— Раздевайтесь. Глаз не закрывайте,Говорит понуро капитан.— Так ложитесь. Руки—так сложите.Голову на руки положите.
— Русский понимаешь?—Мало очень— Очень мало—вот как говорят.
Черные испуганные очиИз-под черной челки не глядят.
— Мы сейчас обсудим все толковоЕсли не поймете — не беда.Ваше дело — не забыть два словаСлово «нет» и слово «никогда».Что я ни спрошу у вас, в ответГоворите: «никогда» и «нет».
Белый снег всю ночь валом валитТолько на рассвете затихает.Слышно, как газеты выкликаетПод окном горластый инвалид.
Слишком любопытный половой,Приникая к щелке головой.Снова,Снова,Сноваслышит ворохВсяких звуков, шарканье и шорохВозгласы, названия газетИ слова, не разберет которых —Слово «никогда» и слово «нет».
Читаем – перечитываем, что произошло в освобожденном городке? Немцы убили жену у боевого капитана? Или жена жила с немцем, и капитан оставляет ее? Объектив Слуцкого промахивается фокусом, не концентрирует события в законченную сюжетную линию, отставляя ответы на эти вопросы открытыми.
ru_bykov
Бог
Мы все ходили под богом. У бога под самым боком. Он жил не в небесной дали, Его иногда видали Живого. На Мавзолее. Он был умнее и злее Того - иного, другого, По имени Иегова... Мы все ходили под богом. У бога под самым боком. Однажды я шел Арбатом, Бог ехал в пяти машинах. От страха почти горбата В своих пальтишках мышиных Рядом дрожала охрана. Было поздно и рано. Серело. Брезжило утро. Он глянул жестоко,- мудро Своим всевидящим оком, Всепроницающим взглядом.
Мы все ходили под богом. С богом почти что рядом.
Ключ
У меня была комната с отдельным ходом,Я был холост и жил один.Всякий раз, как была охота,В эту комнату знакомых водил.
Мои товарищи жили с тещамиИ с женами, похожими на этих тещ, -Слишком толстыми, слишком тощими,Усталыми, привычными, как дождь.
Каждый год старея на год,Рожая детей (сыновей, дочерей),Жены становились символами тягот,Статуями нехваток и очередей.
Мои товарищи любили жен.Они вопрошали все чаще и чаще:- Чего ты не женишься? Эх ты, пижон!Что ты понимаешь в семейном счастье?
Мои товарищи не любили жен.Им нравились девушки с молодыми руками,С глазами, в которые, раз погружен,
Падаешь, падаешь, словно камень.
А я был брезглив (вы, конечно, помните),Но глупых вопросов не задавал.Я просто давал им ключ от комнаты.Они просили, а я - давал.***
Человечество делится на две команды.На команду «смирно»И команду «вольно».Никакие судьи и военкоматы,Никакие четырехлетние войныНе перегонят меня, не перебросятИз команды вольныхВ команду смирных.Уже пробивается третья проседьИ молодость подорвалась на минах,А я, как прежде, отставил ногуИ вольно, словно в юные годы,Требую у жизни совсем немного -Только свободы.
neznakomka-18.livejournal.com
