Непоседа, Мякиш и Нетак - Чеповецкий Е. Сказка про мякиш хлеба

Свежеиспеченная сказка | Читать онлайн, без регистрации

Свежеиспеченная сказка

СКАЗКА О СМЕЛОМ ЧЕБУРЕКЕ, НЕЖНОМ БЕЗЕ И МУДРОМ ХЛЕБНОМ МЯКИШЕ

В одной маленькой и жаркой пирожковой жили-были Хлебобулочные Изделия. Хлебобулочные Изделия – это то, что ты так любишь: Пирожки и Булочки, Рогалики и Пончики, Ватрушки и Батоны. И, конечно же, всеми нами уважаемый Хлеб, белый или черный. Кто какой выберет.

Жили они очень дружно. Самыми веселыми среди всех были обычные Булочки. Маленькие и душистые, они успевали побывать всюду и всех рассмешить. И даже подразниться. Они называли Батон долговязым за то, что он такой длинный и неуклюжий, Булочку с маком высмеивали за ее веснушки, а Пирожки обзывали глупыми, потому что в голове у них каша, рис и много-много всего вплоть до капусты. На смешливых Булочек никто не обижался, потому что главным над всеми был Хлебный Мякиш, который был слишком мягким для того, чтобы кого-то наказывать. А там, где никого не наказывают, живется хорошо и весело. А там, где живется хорошо и весело, все очень добры и внимательны друг к другу.

Но вот однажды в пирожковой появился Чебурек. Он был худой и плоский. Внутри него лежали кусочки сочного, приправленного перцем мяса. Чебурек очень гордился своей иностранной фамилией и утонченным профилем. Может быть из-за перца, а может быть от того, что Чебурек приехал издалека и очень скучал по дому – характер у него был никудышный. Он постоянно ворчал, злился и называл Булочки пустоголовыми и тупыми. Хлебный Мякиш попытался заступиться за них, но Чебурек наговорил ему такого, что у Ватрушек, которые все это слышали, вспотели творожные животики.

С того самого дня, как появился в пирожковой Чебурек, все стало меняться. От хорошего – к плохому. Булочки больше не веселились, развлекая остальных, и стали завидовать Пирожкам, у которых внутри было столько разного. Пирожки с мясом загордились и стали говорить всем, что они далекие родственники Чебурека. Батон вдруг решил, что все должны слушаться только его, потому что он самый высокий и только ему сверху все видно и понятно. Он даже обозвал белую Буханку хлеба круглой дурой. Все перессорились и очерствели. А черствый хлеб никто, конечно, покупать не хотел.

Главный пекарь очень испугался, что к нему перестанут ходить покупатели, поехал в кондитерскую и привез оттуда нежное белое пирожное с французской фамилией Безе. Пирожное было роскошным и удивительным. А главное – у него была талия. Тонкая полосочка крема соединяла два воздушных матовых шара. Все булочки и ватрушки впали в уныние, решительно «сели» на диету и ужасно возмущались, когда их пытались помазать маслом.

Безе капризничало невероятно. «Ах, не троньте на меня! Ах, не заденьте!» – слышался с утра до вечера его тонкий голосок. И, действительно, оно было ужасно нежным. Стоило кому-то из Пирожков чуть сильнее прижаться к новой обитательнице, как от нее тут же отлетали маленькие сладкие крошки. Оно было очень хрупким, это Безе. Всем сразу захотелось защищать его и заботиться о нём.

Но больше всех удивил обитателей пирожковой Чебурек, изменившись до неузнаваемости. Он перестал злиться, ссориться и кричать на других. И всегда был рядом с Безе, оберегая его от ушибов. «Какое Безе нежное и красивое», – часто повторял Чебурек и очень смущался, когда его кто-нибудь слышал. Ватрушки шептались с Булочками, а Батон только грустно вздыхал. Кажется, ему тоже хотелось быть рядом с Безе. Этого хотелось всем. Ведь всегда хочется быть там, где красиво.

Но вскоре Пирожное затосковало. «Я не могу жить в этой тоскливой пирожковой, здесь так жарко и скучно», – жаловалось оно бесконечно, и сладкие крошки, безутешные, как слезы, осыпались с него. Чебурек слушал жалобы Безе и всё его мясо сжималось от сострадания.

И вот, однажды утром, все обнаружили пропажу. Чебурек и Безе исчезли. Их ждали, искали, но напрасно. Чуть позже маленькая слойка с яблоками рассказывала смутную историю о том, как Безе и Чебурек сбежали в очень дорогую кондитерскую. Там Пирожное отправили на прилавок к другим Пирожным, а Чебурек отдали местному коту Ванилину, за какие-то там кошачьи заслуги. В кондитерской не нужны были Чебуреки с мясом. Слушая эту грустную историю, Булочки плакали, Ватрушки, как обычно, потели творожными животиками, а Батон вообще сломался и его отправили на сухари.

Хлебный Мякиш записал эту красивую и печальную историю – и стал писателем. С годами он несколько подсох, но не очерствел. Усевшись на большой разделочной доске, он и сейчас читает свежеиспеченным Булочкам и Пирожкам эту повесть о настоящей любви. А заканчивает ее всегда так: «Не грустите, ребятки. Это хорошая история. Потому что жертва во имя любви и красоты никогда не бывает напрасной». И тихо добавляет, глядя куда-то вдаль влажным умудренным взглядом: «Красота спасет мир… Так говаривал один мой знакомый. Тоже хороший писатель…»

velib.com

Непоседа, Мякиш и Нетак. Повесть-сказка читать онлайн, Чеповецкий Ефим Петрович

ГЛАВА ПЕРВАЯ,

без которой эта история не имела бы начала

Знаешь ли ты, для чего в школах на дверях каждого класса висят таблички: «1-й «А», «3-й «Б» или, скажем, «10-й «В»?

Я думаю, это для того, чтобы ученики первых классов не ходили в десятый, а десятого — в первый. Впрочем, кто со мной не согласен — пусть поднимет руку и скажет, что думает он.

Так вот, в одной школе была комната, на дверях которой не было написано ни «1-й класс», ни «3-й», ни «Учительская», а висела табличка, на которой разноцветные буквы как бы сами говорили:

Как раз тут вы могли бы встретить ребят и первого и десятого классов, потому что, если верить слухам, которые на переменках ходили и бегали по школе, комната эта считалась самой интересной. Там на столах и полочках стояли самодельные машины, грозно рычали тряпичные львы и прямо в рот просились глиняные фрукты. А на самой верхней полке, в трюме парусного фрегата, жили три мальчика. Они были совсем как живые, и единственное, что отличало их от настоящих, — это то, что они были ненастоящие. Правда, сами они считали себя живыми и настоящими, но об этом никто не знал.

Все три мальчика были игрушечные. Один был сделан из тонких пружинок. Руки из пружинок, ноги из пружинок и даже ежик на голове — из пружинистых волосков. Конечно, этот мальчик никогда не мог находиться в покое. Подумайте сами, ведь он был сплошной пружинкой! Бывало, начнет прыгать через прыгалку, а остановиться не может — пружинки не дают. Ну, а усидеть на месте и подавно не проси.

Пришлось его так и назвать: НЕПОСЕДОЙ.

Была у него своя собственная песенка, которую он пел даже тогда, когда его не просили. Вот она какая:

Сама, сама под ножки

Бежит, бежит дорожка.

Бегу, лечу — везде хочу поспеть!

Я рад побыть на месте,

Но как могу я, если

Не в силах я на месте усидеть?

И ножки из пружинок,

И ручки из пружинок —

На солнышке сверкают, как огни…

Сама, сама под ножки

Бежит, бежит дорожка…

Попробуй Непоседу догони!

Второй мальчик был совсем другой. Он был сделан из пластилина. Круглый, толстый и очень нежный. В морозный день каменел так, что рук не разнять. А в жару становился мягким и липким — ног от пола не отодрать. Да и связываться с ним не смей — увязнешь. И до того ленив, что слова не вытянешь.

Но уж если скажет, то обязательно умное, потому что времени на размышления у него было более чем достаточно. Бывало, придумает что-нибудь интересное, захочет об этом сказать:

— Эй, ребя, а что я зна…

— Что, что? — спросят его.

— Э-э-э… а-а-а… по-осле скажу, — и зевнет напоследок. Сплошной мякиш какой-то.

Так и прозвали его: МЯКИШЕМ.

И у него была своя песенка — песенка-зевалка. Но пел он ее редко, в перерывах между сном, когда переворачивался с боку на бок. Послушайте, какая она:

Заболят бока — на спину

Повернусь я не спеша,

Ведь спина из пластилина,

Как подушка, хороша.

Помечтать люблю я очень,

В промежутках — позевать,

И одним я озабочен:

Был бы день короче ночи,

Чтобы мог подольше я дрема-а-ать.

А третий мальчик был не похож ни на первого, ни на второго. И все потому, что был сделан из очень твердого сучковатого дерева, которое не всякая пила возьмет. Весь какой-то неотесанный, угловатый, брови всегда нахмурены, и все делал не так, все — наоборот. Скажут ему: «Сядь!» — он встает. Скажут «Иди!» — он стоит. Если хорошо — говорит «плохо», если плохо — говорит «хорошо», и всегда любил приговаривать «не так» да «не так».

Так и прозвали его: НЕТАКОМ. Лучше не придумаешь, сколько ни думай.

Конечно, и у него была своя песенка — песенка-наоборотка, и пел он ее своим деревянным, трескучим голосом всегда невпопад, чаще всего, когда другие спали. Послушайте и ее:

До чего смешной народ —

Все везде наоборот:

За столом сидят, едят,

Почему-то ночью спят,

По траве и мостовой

Ходят кверху головой.

Кто ж к порядку призовет?

Все везде наоборот.

Только раки ходят верно —

Ходят задом наперед.

Вот!

Хотя мальчики не умели ни читать, ни писать, все же неучами их назвать нельзя было: ведь они имели дело только с образованными людьми — учениками третьего класса!

Правда, считать игрушечные мальчики умели только от двух до пяти, потому что меньше «двойки» и больше «пятерки» в этой школе никому не ставили. Зато они отлично знали, как устроена рогатка, отчего в дневниках вместо «двоек» бывают дырки и почему в арифметические задачки, туда, где стоит решение, попадают самые разлапистые и хвостатые кляксы. Все это они знали потому, что у ребят от них никаких секретов не было. Уж кто-кто, а игрушечные мальчики умели держать язык за зубами.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Приключения начинаются

— Что, что? Что случилось? — в испуге запрыгал Непоседа. — Может, братцы, я оглох? Или мне в уши попала вата?… Нетак, а ну загляни-ка!… Да не в нос, а в ухо, сюда…

— Там дырка, — пробурчал Нетак, ковырнув пальцем в ухе приятеля. — А должна быть вата!

— Ты меня слышишь? — закричал Непоседа.

— Нет.

— Почему?

— Не хочу.

— А ну скажи «А»!

— «Б», — сказал Нетак и высунул язык.

— Но я же все слышу, — обрадовался Непоседа и бросился целовать деревянного друга. — Это, наверное, ребята перестали в коридорах бузить.

— Нет, не перестали! — рассердился Нетак, потому что сам был отчаянным шалуном.

Мякиш тоже хотел что-то сказать, но передумал, а поскольку рот уже был открыт — зевнул. Не пропадать же работе!

Все стало ясно, как только открылась дверь и в комнате показались щетка и тряпка, а следом за ними вошла уборщица тетя Глаша. Они всегда ходили вместе, потому что без тети Глаши ни щетка, ни тряпка ничего не хотели делать.

Старая уборщица была женщиной строгой, дисциплину и порядок уважала больше всего. Никто из учеников не помнит, чтобы тетя Глаша скакала по партам или стреляла из рогатки, никто не видел у нее на лбу или под носом чернил. Сама же она сторожу дяде Егору говорила: «Будь я здесь директором школы, все эти мурзилки-мазилки ходили бы у меня как шелковые, как по тетрадочке в косую линеечку!…» Да что говорить, тетя Глаша отлично видела все, кроме паутины на стенах.

Так вот. Поставила она в угол свою старую, облысевшую щетку, распахнула окна, двери и сказала:

— Ну, слава богу, уехали!

— Кто уехал? — спросили мальчики.

— Тетя Глаша посмотрела на полочку, где жили малыши.

— Ах, это вы! — вздохнула она. — Уехали, уехали ребята в лагерь. А вас, бедняжек, оставили. О-хо-хо! — и, взяв в руки Непоседу, щеткой прочистила его пружинки.

Нетака она протирать на стала — взяла его в руки и тут же бросила, потому что в палец засела заноза.

— Ну и шершавый! — покачав головой, сказала она и принялась выбивать пыль из парусов старого фрегата.

— А как же мы? Как же мы? — кричал Непоседа. — Это нечестно: уехать в лагерь и не взять нас с собой! Они не имели права! Ведь мы совсем незаконченные!…

Тетя Глаша не видела, законченные они человечки или незаконченные. Но это была чистая правда.

Посудите сами. У Непоседы не хватало одного винтика, который должен был скреплять между собой пружинки рук и ног. Поэтому на его железном животе, как раз там, где у школьников бывают пряжки от поясов, виднелась дырка с резьбой. Конечно, без такого важного винтика всякий Непоседа за лето может совсем разболтаться.

А деревянный Нетак?

Этот был весь из одних сучков и задоринок — просто неотесанный мальчишка. К нему нужно было как следует приложить руки и отшлифовать. Ну, а Мякиша и вовсе оставили недолепленным. Одного уха не хватало, правая нога короче левой.

— Что же тут поделаешь! — приговаривала старая уборщица, переставляя мальчиков с места на место, чтобы тряпкой получше продраить палубу фрегата. — Каковы мастера, такова и работа!

Мякиша тетя Глаша разглядывала дольше других, потому что на его животе были нацарапаны какие-то слова. Уборщица повертела пластилинового толстяка перед глазами, а затем прочитала вслух:

РАБОТА ПЕТИ МАМИНА-ПАПИНА.

РУКАМИ НЕ ТРО…

Больше на животе ничего не поместилось, поэтому «…ГАТЬ» залезло на спину.

Тетя Глаша поставила Мякиша на место и сама у себя спросила:

— Это кто же такой Мамин-Папин?… Не тот ли самый Петя, которого в лагерь не отпустили? Ну и странная же у него фамилия: Мамин-Папин! Стало быть, по папочке он Мамин, а по мамочке — Папин! — объяснила сама себе тетя Глаша и, вздохнув, добавила: — Несчастный ребенок!

«Несчастный ребенок»? С этим Непоседа, Мякиш и Нетак никак не х ...

knigogid.ru

Непоседа, Мякиш и Нетак - Чеповецкий Е.

Подробности Категория: Отечественные писатели

Страница 1 из 28

Непоседа, Мякиш и Нетак (повесть)

Книга первая

Глава первая, без которой эта история не имела бы начала

Знаешь ли ты, для чего в школах на дверях каждого класса висят таблички: «1-й „А“», «3-й „Б“» или, скажем, «10-й „В“»?Я думаю, это для того, чтобы ученики первых классов не ходили в десятый, а десятого — в первый. Впрочем, кто со мной не согласен — пусть поднимет руку и скажет, что думает он.Так вот, в одной школе была комната, на дверях которой не было написано ни «1-й класс», ни «3-й», ни «Учительская», а висела табличка, на которой разноцветные буквы как бы сами говорили: МАСТЕРСКАЯ «УМЕЛЫЕ РУКИ».Как раз тут вы могли бы встретить ребят и первого и десятого классов, потому что, если верить слухам, которые на переменках ходили и бегали по школе, комната эта считалась самой интересной. Там на столах и полочках стояли самодельные машины, грозно рычали тряпичные львы и прямо в рот просились глиняные фрукты. А на самой верхней полке, в трюме парусного фрегата, жили три мальчика. Они были совсем как живые, и единственное, что отличало их от настоящих, — это то, что они были ненастоящие. Правда, сами они считали себя живыми и настоящими, но об этом никто не знал.Все три мальчика были игрушечные. Один был сделан из тонких пружинок. Руки из пружинок, ноги из пружинок и даже ежик на голове — из пружинистых волосков. Конечно, этот мальчик никогда не мог находиться в покое. Подумайте сами, ведь он был сплошной пружинкой! Бывало, начнет прыгать через прыгалку, а остановиться не может — пружинки не дают. Ну, а усидеть на месте и подавно не проси.Пришлось его так и назвать: НЕПОСЕДОЙ.

И была у него своя собственная песенка, которую он пел даже тогда, когда его не просили. Вот она:Сама, сама под ножкиБежит, бежит дорожка.Бегу, лечу — везде хочу поспеть!Я рад побыть на месте,Но как могу я, еслиНе в силах я на месте усидеть?И ножки из пружинок,И ручки из пружинокНа солнышке сверкают, как огни…Сама, сама под ножкиБежит, бежит дорожка…Попробуй Непоседу догони!Второй мальчик был совсем другой. Он был сделан из пластилина. Круглый, толстый и очень нежный. В морозный день каменел так, что рук не разнять. А в жару становился мягким и липким — ног от пола не отодрать. Да и связываться с ним не смей — увязнешь. И до того ленив, что слова не вытянешь.Но уж если скажет, то обязательно умное, потому что времени на размышления у него было более чем достаточно. Бывало, придумает что-нибудь интересное, захочет об этом сказать:— Эй, ребя, а что я зна…— Что, что? — спросят его.— Э-э-э… а-а-а… по-осле скажу, — и зевнет напоследок. Сплошной мякиш какой-то. Так и прозвали его: МЯКИШЕМ.И у него была своя песенка — песенка-зевалка. Но пел он ее редко, в перерывах между сном, когда переворачивался с боку на бок. Послушайте, какая она:Заболят бока — на спинуПовернусь я не спеша,Ведь спина из пластилина,Как подушка, хороша.Помечтать люблю я очень,В промежутках — позевать,И одним я озабочен:Был бы день короче ночи,Чтобы мог подольше я дрема-а-ать.А третий мальчик был не похож ни на первого, ни на второго. И все потому, что был сделан из очень твердого сучковатого дерева, которое не всякая пила возьмет. Весь какой-то неотесанный, угловатый, брови всегда нахмурены, и все делал не так, все — наоборот. Скажут ему: «Сядь!» — он встает. Скажут «Иди!» он стоит. Если хорошо — говорит «плохо», если плохо — говорит «хорошо», и всегда любил приговаривать «не так» да «не так».Так и прозвали его: НЕТАКОМ. Лучше не придумаешь, сколько ни думай.Конечно, и у него была своя песенка — песенка-наоборотка, и пел он ее своим деревянным, трескучим голосом всегда невпопад, чаще всего, когда другие спали. Послушайте и ее:До чего смешной народВсе везде наоборот:За столом сидят, едят,Почему-то ночью спят.По траве и мостовойХодят кверху головой.Кто ж к порядку призовет?Все везде наоборот.Только раки ходят верноХодят задом наперед.Вот!Хотя мальчики не умели ни читать, ни писать, все же неучами их назвать нельзя было: ведь они имели дело только с образованными людьми — учениками третьего класса!Правда, считать игрушечные мальчики умели только от двух до пяти, потому что меньше «двойки» и больше «пятерки» в этой школе никому не ставили. Зато они отлично знали, как устроена рогатка, отчего в дневниках вместо «двоек» бывают дырки и почему в арифметические задачки, туда, где стоит решение, попадают самые разлапистые и хвостатые кляксы. Все это они знали потому, что у ребят от них никаких секретов не было. Уж кто-кто, а игрушечные мальчики умели держать язык за зубами.

Глава вторая

Приключения начинаются

Как-то утром, когда жаркое июньское солнце заглянуло в комнату и разбудило игрушечных мальчиков, они не узнали школы. Произошло что-то непонятное: из коридоров не доносились крики, в классах не хлопали крышки парт, ни одна дверь не прищемляла девчоночьих кос и ни одна чернильница… Впрочем, это уже неважно. Важно то, что всю школу заполнила тишина, необычная и непонятная.— Что, что? Что случилось? — в испуге запрыгал Непоседа. — Может, братцы, я оглох? Или мне в уши попала вата?.. Нетак, а ну загляни-ка!.. Да не в нос, а в ухо, сюда…— Там дырка, — пробурчал Нетак, ковырнув пальцем в ухе приятеля. — А должна быть вата!— Ты меня слышишь? — закричал Непоседа.

— Нет.— Почему?— Не хочу.— А ну скажи «А»!— «Б», — сказал Нетак и высунул язык.— Но я же все слышу, — обрадовался Непоседа и бросился целовать деревянного друга. — Это, наверное, ребята перестали в коридорах бузить.— Нет, не перестали! — рассердился Нетак, потому что сам был отчаянным шалуном.Мякиш тоже хотел что-то сказать, но передумал, а поскольку рот уже был открыт — зевнул. Не пропадать же работе!Все стало ясно, как только открылась дверь и в комнате показались щетка и тряпка, а следом за ними вошла уборщица тетя Глаша. Они всегда ходили вместе, потому что без тети Глаши ни щетка, ни тряпка ничего не хотели делать.Старая уборщица была женщиной строгой, дисциплину и порядок уважала больше всего. Никто из учеников не помнит, чтобы тетя Глаша скакала по партам или стреляла из рогатки, никто не видел у нее на лбу или под носом чернил. Сама же она сторожу дяде Егору говорила: «Будь я здесь директором школы, все эти мурзилки-мазилки ходили бы у меня как шелковые, как по тетрадочке в косую линеечку!..» Да что говорить, тетя Глаша отлично видела все, кроме паутины на стенах.Так вот. Поставила она в угол свою старую, облысевшую щетку, распахнула окна, двери и сказала:— Ну, слава богу, уехали!— Кто уехал? — спросили мальчики.— Тетя Глаша посмотрела на полочку, где жили малыши.— Ах, это вы! — вздохнула она. — Уехали, уехали ребята в лагерь. А вас, бедняжек, оставили. О-хо-хо! — и, взяв в руки Непоседу, щеткой прочистила его пружинки.Нетака она протирать на стала — взяла его в руки и тут же бросила, потому что в палец засела заноза.— Ну и шершавый! — покачав головой, сказала она и принялась выбивать пыль из парусов старого фрегата.— А как же мы? Как же мы? — кричал Непоседа. — Это нечестно: уехать в лагерь и не взять нас с собой! Они не имели права! Ведь мы совсем незаконченные!..Тетя Глаша не видела, законченные они человечки или незаконченные. Но это была чистая правда.Посудите сами. У Непоседы не хватало одного винтика, который должен был скреплять между собой пружинки рук и ног. Поэтому на его железном животе, как раз там, где у школьников бывают пряжки от поясов, виднелась дырка с резьбой. Конечно, без такого важного винтика всякий Непоседа за лето может совсем разболтаться.А деревянный Нетак?

www.planetaskazok.ru

Хлебный человечек. «Сказки, только сказки»

Это, конечно, никакой не секрет, вы и сами знаете, что в каждой булочной живёт хлебный человечек. Это такой крошечный гномик в белой курточке и белом колпачке, у него остренькие уши, а личико такое бледное, как мякиш белой булочки.

Он очень хороший, этот человечек, правда-правда, в нём нет ни капли зловредности! Он не подпускает к булочной тараканов, прогоняет прочь мышей, а ещё он доедает все оставшиеся кусочки теста, так что все пекари с большим почтением относятся к своим хлебным человечкам. Все, кроме пекаря по фамилии Трип. Сейчас я вам про него расскажу.

Надо вам сказать, что этот самый Трип был очень вредным, ворчливым, угрюмым и вечно сердитым человеком. И когда он однажды утром зашёл к себе в пекарню за булочной и увидел, что хлебный человечек доедает остатки вчерашнего теста, то прямо-таки закипел от злости.

Он ухватил хлебного человечка за его белый шиворот и начал трясти:

— Ах ты, мелкий пакостник! — рявкнул он. — Бездельник, жадюга бледнолицая! Ах ты, обжора, да ты… ты… — пекарь Трип пытался вспомнить еще какие-нибудь особенно злые ругательства, он прямо задыхался от злости. — Дикобраз ты этакий! — крикнул он наконец. — Ну-ка, убирайся прочь!

И зашвырнул до смерти перепуганного хлебного человечка в угол, где тот быстро заполз за мешок с мукой.

А пекарь Трип сердито развернулся и собрался было печь хлеб, но только ой-ой-ой, что же он наделал! Обидеть хлебного человечка — последнее дело для любого пекаря, ведь с рук ему это никогда не сойдёт. Вот смотрите-ка, что же было дальше.

Дело было накануне Пасхи, а в это время все окрестные жители обычно заказывали у пекаря пасхальные куличи. Они приносили ему муку, изюм, цукаты и апельсиновую цедру, а пекарь Трип готовил для каждого из них восхитительный кулич с хрустящей корочкой. И в этот раз, как и обычно, парикмахер принёс ему мешочек муки, и учительница принесла муку, и ещё двадцать человек.

Горячее время наступило для пекаря Трипа: к субботе перед Пасхой всё должно было быть готовым. И в пятницу ночью пекарь принрлся за работу. Он высыпал всю муку в большое корыто, добавил изюм, цукаты и апельсиновую цедру и стал замешивать тесто. Проделывал он это с очень суровым лицом, поскольку был он всё-таки вредным, ворчливым, угрюмым и вечно сердитым человеком. А когда у него получилось упругое, пышное, вязкое тесто, он двумя руками оторвал от него большой кусок, слепил великолепный круглый кулич и аккуратно положил его на гладко обтёсанный деревянный стол. И представляете, что произошло в этот момент! Не успело тесто коснуться стола, как превратилось в дикобраза. В самого настоящего живого дикобраза.

— Пусть у меня хоть хвост вырастет, если мне кто-нибудь объяснит, что это значит, — сказал пекарь Трип.

Но он был не только вредным, ворчливым, угрюмым и вечно сердитым человеком, он был ещё и ужасно упрямым и поэтому стал и дальше лепить круглые куличи из теста. Шлёп, шлёп — складывал он их на стол, и каждый кулич немедленно превращался в дикобраза, пока всё корыто не опустело.

Дикобразы разбегались по углам и дырам и возились у духовки: двое из них даже подрались, повсюду кишели и пищали дикобразы. Все двадцать три штуки.

И что было делать пекарю Трипу? Он понуро выбрался из пекарни, закрыл за собой дверь и уселся за домом рядом с бочкой для дождевой воды. Там он просидел всю ночь до утра, пока не рассвело, его жена не разволновалась и не пошла его искать.

— Там пришли покупатели, — сказала она. — Парикмахер, и учительница, и галантерейщик, и ещё человек двадцать. Куличи готовы? И чего ты вообще расселся тут рядом с дождевой бочкой?

Пекарь посмотрел на неё грустными глазами.

— Пасхальные куличи превратились в дикобразов, — тихо сказал он, а потом расплакался.

К счастью, госпожа Трип была милой, мудрой, толстой женщиной.

— Ну-ка, рассказывай, — велела она. — Что там у тебя случилось? Ты ведь не обижал хлебного человечка?

— Хлебный человечек… — всхлипнул пекарь. — Да, это из-за него. Я отругал его за… за…

А покупатели в булочной уже стали возмущаться:

— Мы хотим наши куличи!!! — кричали они.

— Посиди пока тут, рядом с бочкой, — сказала госпожа Трип. — А я всё улажу.

Она вежливо попросила всех посетителей вернуться в булочную через час, а сама прошла в пекарню, пару раз споткнулась о дикобразов и быстро закрыла дверь, потому что они так и норовили сбежать, эти хитрюги.

Она подошла к печной трубе и крикнула:

— Хлебный человечек!

Никто не ответил.

— Хлебный человечек! — позвала госпожа Трип снова. — Моему мужу ужасно стыдно. Он вовсе не такой злюка! Он просто немного вредный, ворчливый, угрюмый и вечно сердитый человек. Прости его, пожалуйста, хлебный человечек!

Из-за трубы высунулось маленькое личико, бледное, как мякиш белой булочки.

— Все, кто стал тут дикобразом, превратитесь в тесто сразу! — крикнул хлебный человечек.

И в тот же миг дикобразы стали куличами из теста. Госпожа Трип быстро засунула их в духовку и пересчитала. Их было двадцать два, так как одному дикобразу все-таки удалось улизнуть. Так что пекарю пришлось отдать двадцать третьему покупателю свой собственный кулич.

А сам пекарь Трип с тех пор стал очень вежливым и обходительным с хлебным человечком. Мне даже кажется, что пекарь Трип теперь стал немножко менее вредным, ворчливым, угрюмым и вечно сердитым человеком.

И ещё, на всякий случай, хочу вас предупредить, если вам вдруг где-нибудь встретится дикобраз, имейте в виду — это вполне может быть пасхальный кулич.

litresp.ru

Когда мы смеемся - читать рассказ

У меня под окном палисадник с невысокой чугунной оградой. Зимой дворник убирает улицу и сгребает за ограду снег, а я бросаю в форточку кусочки хлеба для воробьев. Как только эти пичуги увидят на снегу угощение, так сейчас же слетаются с разных сторон и рассаживаются на ветках дерева, которое растёт перед окном. Они долго сидят, беспокойно поглядывают по сторонам, но спуститься вниз не решаются. Должно быть, их пугают проходящие по улице люди.

Но вот один воробей набрался храбрости, слетел с ветки и, усевшись на снегу, принялся клевать хлеб. Другой воробей увидел это и тоже спорхнул вниз. За ним спорхнул третий, четвёртый... И скоро вся воробьиная стая уже сидит на снегу и клюёт хлеб. Никто и внимания на прохожих не обращает.

По своей натуре воробьи — ребята дружные, компанейские. Они очень любят обедать, как говорится, за общим столом. Вот один из них пристроился к кусочку хлеба и подщипывает его снизу. Другой задрал голову, выпятил грудь, словно гордый конь, и долбит этот же кусок сверху. Неожиданно он замечает, что мешает своему товарищу, и сейчас же переходит к другому куску, который лежит неподалёку, рядышком. «Кусков много, хватит на всех! — говорит он всем своим видом. — Ссориться совершенно не из-за чего».

Однако не у всех воробьев такой компанейский характер. Некоторые схватят кусочек хлеба, оттащат его в сторонку, а там уж и клюют, чтоб никто не мешал.

На этих воробьиных единоличников вообще невозможно смотреть без смеха. Вот один из них выковырял из-под снега увесистый кусок хлеба, оттащил его подальше от остальных воробьев и уже приготовился хорошенько подзакусить, как откуда-то сбоку налетел другой воробей, схватил без всякого предупреждения хлеб и полетел с ним кверху.

Стоило посмотреть на беднягу, который остался, как говорится, с носом. У него был такой растерянный вид! Он даже клюв разинул от удивления.

А этого нахального воробья, который таскает чужие куски, я давно заприметил и даже придумал ему имя — Афонька, а по фамилии Вредный. Этот Афонька Вредный никогда не ест в общей компании, а прилетит, когда его вовсе не ждут, схватит у кого-нибудь из-под носа самый большой кусок и летит с ним куда-то к себе в застреху. Иной раз в клюв Афоньке попадётся такой огромный кусище, что оттягивает его голову книзу, и ему приходится лететь, перевернувшись в воздухе кверху хвостом. Крыльями он молотит по воздуху с такой страшной силой, что шум доносится ко мне в комнату сквозь стекло.

Мне кажется, что Афонька Вредный когда-нибудь всё-таки свалится под непосильной тяжестью вниз и как следует стукнется. Я нарочно бросаю ему куски покрупней, чтоб посмотреть, до чего его в конце концов доведёт жадность.

Есть там ещё один вздорный, драчливый воробей-задира. Этот Задира налетит коршуном на какого-нибудь миролюбивого воробья, оттеснит его в сторону, клюнет разок от его куска, тут же налетит на другого воробья, клюнет от его куска, тут же бросится к третьему... То ли его зависть мучит, то ли чужие куски кажутся слаще — но он только и делает, что на других бросается! В конце концов ему попадётся такой же, как он, забияка или же просто неуступчивый воробей, который сам чужого не хочет, но и своего не отдаст. Тут-то они и начнут наскакивать друг на друга, сталкиваться грудью и взлетать кверху, словно два петуха. Задира так и норовит побольней ковырнуть своего соперника носом. Но и соперник не уступает. Так они в драке и про хлеб-то забудут. Словом, смех, да и только!

Когда воробьи съедят весь хлеб, они взлетают кверху и рассаживаются на дереве. Отдыхают. Чистят носы о ветки. Вид у них сытый, довольный.

Однажды я решил сделать для них сюрприз, то есть неожиданный подарок. Думаю: «Что им, беднягам, толочься по снегу, морозить лапы! Пусть угощаются, не сходя с дерева».

Надел шапку, пальто, вышел в палисадник и принялся натыкать на сучья дерева кусочки хлебного мякиша.

«Вот, — думаю, — воробьи обрадуются!»

Вернулся домой и жду. Целый час, должно быть, в окошко пялился — и хоть бы один воробей!

«Что ж это? — думаю. — Неужели не видят?»

Вдруг откуда-то сверху слетает какой-то странный растрёпанный воробьишка и садится на ветку рядом с торчащим на суку мякишем. Хвост у этого воробьишки коротенький, будто ощипанный, загривок взъерошенный, на спине одно перышко сломано и торчит кверху.

«Что это, — думаю, — за Стёпка-растрёпка прилетел к нам? Я такого ещё не видел. Наверно, удрал от кошки, которая хотела его поймать, или подрался с кем-нибудь».

А Стёпка-растрёпка между тем сидит на ветке и даже внимания не обращает на хлебный мякиш. Потом случайно взглянул на него искоса, заморгал испуганно глазками, нижняя челюсть у него отвисла, лапы разжались сами собой, и Стёпка свалился вниз, словно подстреленный из ружья. Не долетев полпути до земли, он неожиданно встрепенулся, замахал крылышками и полетел, постепенно набирая высоту, куда-то по косой линии через улицу.

Я так и расхохотался: понял, что этот дурашливый воробей просто-напросто испугался торчащего на суку хлебного мякиша. Он, видимо, не заметил других кусков, которые были насажены вокруг, и сел по привычке на ветку. А потом увидел, что рядом с ним сидит что-то непонятное, странное, и так оторопел от испуга, что свалился с дерева. Ему ведь никогда раньше не приходилось видеть, чтобы на деревьях куски хлеба росли.

Остальные, более осмотрительные воробьи, видно, сразу заметили на дереве что-то странное, непривычное и не решались садиться на ветки. Наверно, они даже не догадались, что это хлебный мякиш. Воробьи — пичужки хотя и маленькие, но очень осторожные, и всё непонятное пугает их.

Я, конечно, не знаю, что думали воробьи, может быть, они вообразили, что это какие-нибудь невиданные живые существа, которые могут им чем-нибудь повредить, но до тех пор, пока на ветках торчали кусочки хлеба, ни один воробей даже не подлетел близко. Однако стоило мне убрать с дерева хлеб, как они стали прилетать снова и уже ничего не боялись.

Стёпку-растрёпку я с тех пор так больше и не видал. Наверно, это был какой-нибудь залётный, шальной воробей с другой улицы.

А в общем, воробьиный народ мне нравится. Они пичужки очень симпатичные и очень смешные. Я долго думал над тем, почему мы смеёмся над ними, а потом понял, что смешит нас в них то же самое, что и в людях. Мы смеёмся обычно над такими людьми, которые заботятся только о себе и не думают о других; смеёмся над невежами, грубиянами, задирами, драчунами, которые не уважают никого, кроме самих себя,и не умеют ужиться с людьми; смеёмся над жадными и завистливыми, которые стараются захватить всё в свою собственность, над зазнайками, гордецами, которые воображают, что они самые лучшие, а другие совсем ничего не стоят; смеёмся и над разинями, над рассеянными, над трусишками, которые пугаются всякого пустяка. Один мой знакомый (он очень учёный профессор) говорил мне, что мы смеёмся над воробьями, когда замечаем, что они в чём-то похожи на людей.