Блокадный Ленинград: «Одни умирают с голоду, другие наживаются, отнимая у первых последние крохи». Мужчина с маленьким кусочком хлеба из блокадного ленинграда
«Мы не боялись мертвых и самой смерти, мы боялись голода»
Сейчас в нашем городе людей, переживших блокаду в Ленинграде, осталось немного - 217 человек. С Серафимой Владимировной Сергеенко, одной из тех, кто выжил в то страшное время, «Комсомолка» встретилась накануне 27 января - очередной годовщины снятия блокады. Сейчас ей 79 лет. В осажденном фашистами городе Серафима Владимировна пробыла более 720 дней. Эти дни навечно ей запомнились. Серафима Сергеенко родилась 10 марта 1933 года. В 1941 году она должна была пойти в школу. Но война перекроила не только планы, но и жизнь... Школы так и не открыли двери для ребятишек. А уже 8 сентября смертельное кольцо блокады под Ленинградом замкнулось, были перерезаны последние дороги, питающие осажденный город.
Серафима Владимировна показывает газеты о Ленинграде, которые бережно хранил ее отец
Серафима Владимировна до войны росла в большой семье. Ее мать жила вместе со своей сестрой. И их дети росли вместе, считая друг друга братьями и сестрами.
Блокада. Как выживали
- В блокаду я потеряла сестру, двух братьев (двоюродных. - Ред.), маму и двух бабушек. Все они покоятся на Пискаревском и Охтинском кладбищах Санкт-Петербурга, - начала свой рассказ женщина. – Сейчас я иногда слышу такое мнение, что дети блокадного Ленинграда не заслужили такого внимания. Мол, что вы там делали? Обидно слышать такое. Ничего особенного, все, что и другие, я просто жила в осажденном городе. И так научилась любить свою Родину, как никто ее и никогда не полюбит кроме блокадников.
Мы, к счастью, не представляем, что такое жить под постоянным артобстрелом и авиаударами. А тогда маленькой девочке, у которой отец на фронте, а мать на военном заводе трудится инженером-технологом и не появляется дома, пришлось с этим столкнуться. Семья была оставлена на бабушку.
- Сначала мы прятались в убежищах, но затем, когда стало плохое питание и силы покинули нас, мы перестали это делать. Убьет так убьет. Однажды я с маленьким братом Валей лежали на кровати, когда начался артобстрел. Наш дом так тряхнуло, что мы как горох слетели с кровати.
Дом, в котором жила Серафима Сергеенко во время блокады, находился во Фрунзенском районе, это совсем недалеко от Невского проспекта.
- Каждое утро я начинала с того, что ощупывала своих братьев, сестру и бабушку. Главное, чтобы люди были не холодными… - вспоминает Серафима Сергеенко.
Измученные голодом люди боролись за свою жизнь. Мальчики 11 - 12 лет уже работали на заводах, чтобы получать рабочую пайку блокадного хлеба в 250 граммов, а маленькой Серафиме полагалось лишь 125 граммов.
- Стояла в очередях за хлебом в первую зиму. Ходила получать его за нашу семью и за соседей. Видела, как люди падают прямо в очередях. Помню, упал мужчина, его, несмотря на слабость всех окружающих, начали поднимать. Еще мы помогали шить простыни старшим девочкам, чтобы заворачивать трупы. Грузили тела в грузовики. Мы не боялись мертвых и самой смерти, мы боялись голода, – рассказывает Серафима Сергеенко.
Ужасы блокадного города
6 февраля 1942 года у Серафимы умерла от голода мать, через некоторое время родная сестра, которой было чуть больше года.
- Спасала от голодной смерти нас земля, которую мы набрали и в мешках принесли домой. Это земля, на которой стояли знаменитые Бадаевские склады, разбомбленные немцами в самом начале блокады. На месте пожарищ нюхали землю, где-то она пахла шоколадом, где-то маслом. Эту землю кидали в горячую воду и ели как суп. Казалось, что ничего вкуснее нет на свете. Ели и обои, коих в нашей трехкомнатной квартире было немало. С них можно было наскрести крахмала или муки. Хлеб казался для нас лакомством, – продолжает женщина.
Отопить трехкомнатную квартиру было невозможно, поэтому вся семья жила в одной комнате. Жгли раритетные книги, пилили венские стулья и прочую мебель, лишь бы обогреться. Для освещения комнаты использовали лучину – все лампадное масло быстро съели. И в этой темноте в блокадном Ленинграде обитали тысячи грызунов. Крысы и мыши - еще один ужас осажденного города.
- До сих пор я боюсь мышей и крыс. Засыпаешь, и они начинают по тебе бегать. На моего брата Вальку они залезали почему-то с особой охотой. Может, потому что ему давали соевое молоко? Может, от него как-то по-особому пахло? Не знаю. Когда умирала бабушка, по ней бегали десятки мышей, мы их едва успевали сгонять. Я до сих пор отчетливо помню, как мы с братиком сидели под столом, когда бабушка резала хлеб. Мы слюнявили палец и водили им по полу. Считали, что под столом обязательно должны быть крошки. Так вот бабушка, когда умирала, отдала мне мешочек, в котором были те самые крошки, заботливо сметенные со стола. Одна из последних ее просьб: «Всем, чтобы поровну досталось», - со слезами на глазах вспоминает женщина
Люди доходили в голоде до исступления.
- Однажды меня с подружкой Тамарой пригласила на суп знакомая женщина. Мы сели за стол. Она принесла суп в большой закопченной кастрюле. Начала разливать. – Серафима Сергеенков на несколько секунд замолкает. – В общем, мы поняли, что она сварила это из своего умершего новорожденного ребенка. Убежали. Оказалось, что женщина сошла с ума. Как тут не сойти с ума. Дети (их у женщины было пять), когда мы пришли, качались на стульях и монотонно говорили: «Супу, супу, супу. Хлеба, хлеба, хлеба»... И это «супу, хлеба» до сих пор звучит в ушах.
Работа для детей
- Был в нашем доме такой святой человек - домоуправ дядя Ваня. Этот мужчина организовывал светомаскировку и выполнял другую черновую работу. Нам детям давал посильные задания. Каждый из нас ребятишек делал обходы близлежащих домов. Смотрели, нет ли замерзши, – вспоминает Серафима Сергеенко.
А это отдельная история. Подъезд любого дома в блокадном городе представлял собой нечто ужасное. Так как воду таскали в ведрах из Фонтанки и прочих маленьких речек, все ступеньки обледенели. По сути, это была ледяная горка вместо лестницы. Потом, когда сил у людей не оставалось, нечистоты стали выливать в коридоры. Или просто за окно. В этих нечеловеческих условиях маленькая Серафима обходила свои два дома. В один из таких дней девочка нашла мать с маленьким ребенком. Они замерзли и лежали рядом. Сообщила дяде Ване. Тела приехали и забрали.
Второе задание для ребятишек в Ленинграде - сбор осколков после артобстрелов. Металла не хватало (а он нужен был заводам), потому осколки и собирали.
- В подъезде дома у нас стояла большая зеленая коробка, на которой было написано «Всё для фронта». И мы дети туда стаскивали осколки. От снарядов осколки всегда были острые как бритва. Все руки в кровь изрезали, пока соберешь. Но, несмотря на наше тяжелое положение, мы соревновались, кто больше соберет. Каждый день дядя Ваня делал боевой листок, в котором указывал, кто и сколько килограммов металла принес и благодарил каждого. Мы этим страшно гордились, – вспоминает Серафима Сергеенко.
Серафима Владимировна у себя дома
Дорога жизни
В октябре 1942 года родная тётка Серафимы Владимировны приняла решение эвакуировать детей. Да и маленькая Серафима до октября не теряла времени даром, и у их семьи появился огород, там они вырастили свеклу и уже в июне овощи начали есть. А в октябре Серафима и два маленьких двоюродных братика Валя и Женя в последние дни навигации по бушующей Ладоге покинули Ленинград.
- Мы плыли на трех баржах в шторм. Люди, точнее, тени людей, переправлялись на большую землю в трюмах этих барж. Что испытываешь, находясь в полной власти стихии, сложно передать. Практически сразу же, как мы отплыли, над нами стали кружить немцы. На нашей барже в хвосте стояла пушка, возможно, зенитная. Она должна была отгонять самолеты. Но, несмотря на то что на каждой барже был огромный санитарный флаг с красным крестом, немцы начали нас бомбить. Им удалось потопить одну баржу. Мы долго слышали крики тонущих людей и видели руки, торчащие из воды. Когда мы все-таки доплыли до места назначения, очень долго из-за шторма не могли ни причалить, ни бросить якорь. Тогда первый раз я встретилась с так называемой «черной смертью» - морскими пехотинцами, которые спасли нам жизнь. Эти солдаты по шею в воде на руках выносили нас с корабля. Все плакали. Я сначала не поняла, почему они плачут. Позже стало понятно... У моего братика Жени было третья степень дистрофии. Зубы у нас шатались, из десен шел гной. По нам табунами бегали вши. Мы были полумертвецами, – полностью уйдя в воспоминания, завершает свой рассказ женщина.
Восстанавливались Серафима и Валя в Алтайском крае, куда их отправили в эвакуацию. А Женя всё-таки умер от дистрофии. В конце 1943 года дети опять вернулись в блокадный Ленинград. 18 января 1943 года частично блокада была снята. Полное снятие блокады маленькая Серафима встретила в Ленинграде на льду Невы 27 января 1944 года, наблюдая за салютом в честь победы советских войск.
Новая блокада
Многие ленинградцы не устают повторять, что в жизни они пережили две блокады. Одну фашисткою, другую информационную. Так называемую блокаду забвения.
- После войны о пережитом можно было говорить с особой осторожностью, иначе можно было попасть в места не столь отдаленные. По статье 58 («контрреволюционная деятельность». - Ред.) судили всех подряд. О нас вспомнили по-настоящему только после знаменитого 20 съезда партии, – рассказала Серафима Владимировна.
Увидев столько смертей в своей жизни, Серафима Сергеенко твердо для себя решила стать врачом-педиатром. Так и случилось. Сначала женщина поднимала педиатрию в Капустином Яре, куда попала по распределению с мужем. Затем, переехав в Калинин (Тверь), вплоть до 2000 года, когда у Серафимы Владимировны случился инфаркт, возглавляла 2-ю поликлинику третьей детской городской больницы города. Серафима Владимировна вырастила двух сыновей. Один пошел по стопам матери и стал врачом - хирургом-урологом, другой - военным. В лихие девяностые второй сын погиб под авто пьяного бандита, находясь на тротуаре.
Маленький Валька, который сидел под столом вместе с Серафимой и искал крошки, сейчас известный ученый, доктор химических наук, профессор Валентин Николаевич Сапунов, почётный Шорлеммеровский профессор, член Американского общества инженеров-химиков. Валентин Сапунов и по сей день преподает в Российском химико-технологическом университете имени Менделеева.
А Серафима Сергеенко - сейчас активный участник тверской общественной организации блокадников.
- Я всем говорю одно и то же: не стремитесь уехать. Сейчас у молодежи есть такая мысль: махнуть за бугор, как они говорят,– смеется женщина. - Поднимайте Россию, трудитесь, и у вас все будет.
А в это время
Корреспонденты «Комсомолки» попробовали на вкус блокадную пайку.
Хлеб в редакции приготовили и испекли по рецепту блокадного Ленинграда. Ко Дню полного снятия блокады в Твери проводят акцию «Блокадный хлеб». В нескольких точках города раздают 125-граммовые пайки хлеба.
На самом деле этот хлеб вовсе не блокадный, а диетический и играет роль своеобразного символа – напоминания о тех временах. Вот и мы решили в редакции «Комсомолки» испечь настоящий блокадный хлеб. Для начала нашли его рецепт: мука ржаная дефектная 45%, жмых 10%, соевая мука 5%, отруби 10%, целлюлоза 15%, клейстер 5%, солод 10%. Но основную долю в хлебе составляли опилки, которыми, с углублением блокады, заменяли отсутствующие ингредиенты.
Ингредиенты блокадного хлеба
Ржаную муку и солод нам помогли достать на одном из хлебозаводов. Долее отруби - такого добра в магазинах полно. Со жмыхом пришлось повозиться. Он нынче продается только в рыболовных магазинах, да и то подсолнечный, который в блокаду слыл деликатесом, для выпечки использовали льняной жмых. С целлюлозой в Твери совсем плохо. Сейчас это вещество используется исключительно для похудения. В итоге купили в аптеке. А вот с клейстером проблем не возникло, благо есть ещё люди, знающие как его готовить. Опилки (очень мелкие, как пыль) нашли тоже без труда.
Готовим хлеб
Во время выпечки запах стоял весьма специфический (хотя ингредиенты вроде бы нормальные). Готовый хлеб на вид получился более невзрачный. Жёсткий, как подошва, и землистый по цвету. Что касается вкуса, каждый в редакции попробовал кусок этого хлеба и описал свои первые эмоции.
Тесто получилось после завешивания неприглядное.
Редактор объединённой редакции Олег Зинченко:
- Если бы я не знал, что люди в блокаду, питаясь таким хлебом, все-таки выжили, несмотря ни на что, я бы не поверил, что такая пища способна хоть на каплю продлить существование.
Шеф-редактор Татьяна Румянцева:
- Еле его себе в рот запихнула, боясь, вдруг мне, мнительной, плохо станет. На вкус пресный, безвкусный, на зубах не жуются частицы опилок или чего-то там еще.
Готовый хлеб. Две лепешки по 300 грамм.
Спецкор Алексей Косоруков:
- Я не понимаю и не могу представить, как люди могли два с половиной года есть только это и выжить. Идея испечь блокадный хлеб по тому самому, ленинградскому, рецепту сначала показалась наивной, а по исполнении – страшной. Страшной от того, что, увидев хлеб, его черноземный цвет, угрюмую корку, почувствовав резкий запах солода, отдающий клейстером, понимаешь, но не испытываешь на себе весь тот ежедневный, ежечасный, ежесекундный ужас и страдания, которые выпали на блокадников. Это как призрак - необъяснимо и жутко. И больно за тех людей, которых судьба, война, заставила есть это, пусть это и спасло им жизнь. Не всем… Для блокадников, чьи нервы превратились в седины, это хлеб, этот вкус были раем. Спасибо, что выжили! И вечная память тем, кто не пережил это 900-дневное горе!
Вот такой кусочек съел каждый из нашей редакции
Корреспондент Александр Громов:
- Когда откусывал, на зубах что-то хрустнуло. Наверное, опилки. Вкус какой-то пресный. Когда съедаешь корку, мякиш похож на плохой пластилин с комочками и липнет к зубам. После того как прожевал, во рту еще долго остаются какие-то твёрдые крупинки. Хочется прополоскать рот. Не представляю, как можно это есть, хотя бы на протяжении недели.
Корреспондент Игорь Докучаев:
- Пахнет хлебом. Совершенно безвкусный продукт - ни сахара, ни соли. Жуётся жёстко, но есть вполне можно. Конечно, постоянно я бы таким питаться не стал.
Ответсек Борис Бронников:
- Похоже на пластилин, сильно отдает опилками. От хорошей жизни много не съешь, но ничего страшного. Хлеб кончается, а вкус опилок остается.
Веб-дезайнер Ирина Степунина:
- Хлеб как хлеб. Думала, будет хуже, но не так страшен черт, как его малюют. Пресный, тмина не хватает, а так и не такую дрянь пробовала. Самое страшное в нем не вкус, а размер. Мало, катастрофически мало...
Крупным планом: жмых, опилки, ржаная мука
Корреспондент Денис Борисов:
- Наверное, обмануть этим желудок можно. Но ненадолго. Что же касается вкусовых качеств – тому, кто имел на завтрак яичницу с беконом, трудно дать им адекватную оценку. Для чистоты эксперимента, пожалуй, стоило бы предварительно пару дней воздерживаться от еды.
Корреспондент Ирина Тарасова:
- Запах этого черного хлеба мало чем отличается от обычного магазинного – разве что чувствуется больше кислоты. Довольно жесткая корка и рыхлая мякоть. Вполне нормально. На первый взгляд… Но потом во рту появляется вкус и запах дерева… Сказывается добавление опилок. Чуть позже во рту начинает горчить. С третьего раза понимаю, что этот продукт «вкусным» назвать нельзя. Недоела до конца. Странное ощущение... Как будто тысячи лиц пролетели перед глазами. Представляла ту самую старушку или ребенка, которые стояли с длинных очередях блокадного Ленинграда. Наверное, это и есть то самое единение с историей, с трагедией, понимание того, что пришлось испытать всем тем, кто тогда оказался за кольцом.
Корреспонденты «КП» отвезли порцию в 125 граммов хлеба по блокадному рецепту Серафиме Владимировне Сергеенко.
- Спасибо вам, ребята! Ваш хлеб вкусно пахнет, не так, как блокадный, – понюхав хлеб, сказала Серафима Сергеенко. – Но по цвету очень похож. Еще тот хлеб был кирпичиком, а этот лепешкой. И тот по объему был меньше, но весил больше. Отнесу эту порцию в Совет ветеранов. Пусть посмотрят, вспомнят те трудные годы.
Кстати, мы предлагали попробовать этот хлеб и чиновникам. Но кто-то был в отъезде, а кто-то вежливо отказался...
Серафима Владимировна оценивает блокадный хлеб, испеченный "Комсомолкой".
www.spb.kp.ru
Знаменитости, пережившие блокаду Ленинграда: истории
Лидия Федосеева-Шукшина
актриса, 78 лет
В начале блокады Лиде Федосеевой было два года, ее семья делила коммунальную квартиру вместе с сорока жильцами! Ее мать вместе с двумя детьми — дочкой Лидой и сыном Германом — всю блокаду провела в осажденном Ленинграде. На следующий год после окончания войны Лида Федосеева пошла в школу.
Алиса Фрейндлих
актриса, 82 года
В том сентябре Алиса Фрейндлих пошла в первый класс, а спустя неделю началась блокада. По словам актрисы, ее семья «спасалась» довоенными припасами горчицы, которая делала съедобным печально известный блокадный студень из столярного клея. Из воспоминаний актрисы: «Топили в основном мебелью, сожгли всю, кроме того, на чем нужно было спать и сидеть. В буржуйке сгорело полное собрание сочинений Толстого, прижизненное издание. Но тут так: или смерть, или книжки в огонь…» Состояние актрисы усугубляло и ее происхождение — немецкая фамилия вызывала ненависть окружающих.
Отец актрисы успел эвакуироваться и не вернулся в семью, а зимой 41-го в дом Фрейндлих попал снаряд: «Вернулись домой и увидели выбитые стекла и двери, рояль, бедный, весь в штукатурке, все разметано…»
При это Фрейндлих продолжала ходить в школу, но часы, проведенные в классе, было сложно назвать учебой: «Помню, как напряжённо смотрела на часы: когда же стрелка наконец дойдёт до нужного деления и можно будет съесть крохотную дольку от пайки хлеба? Такой жёсткий режим устроила нам бабушка — и потому мы выжили».
Галина Вишневская
оперная певица, 1926−2012
Будущая артистка встретила начало блокады 15-летней школьницей, сиротой. Мама Галины бросила ее почти сразу после рождения на попечение бабушки, а у отца была новая семья. Бабушка артистки блокаду не пережила. «До сих пор так никто и не описал того ужаса, который был в блокаду», — говорила артистка. В 16 лет Вишневская служила в частях ПВО, а также выступала с песнями на кораблях, в кронштадтских фортах и землянках.
«Описать состояние человека в блокаде трудно, — вспоминает Вишневская. — Я даже не страдала от голода, а просто тихонько слабела и всё больше и больше спала. Жила в каком-то полусне. Опухшая от голода, сидела одна, закутанная в одеяла, в пустой квартире и мечтала… Не о еде. Плыли передо мной замки, рыцари, короли. Вот я иду по парку в красивом платье с кринолинами, появляется герцог, влюбляется в меня, женится на мне… Мучило лишь вечное ощущение холода, когда ничем нельзя согреться…"
Илья Резник
поэт, 79 лет
Будущего поэта в детстве бросила мать, которая позже снова вышла замуж и родила тройню. Отец будущего поэта воевал и в 1944 году погиб на фронте. Блокаду Резник пережил вместе с бабушкой и дедушкой по отцу, которые позже усыновили мальчика. В 1943 году семья эвакуировалась на Урал, но к концу войны вернулась в Ленинград.
Илья Глазунов
художник, 1930−2017
Валентин Мастюков/ТАСС
В блокаде Глазунов потерял родителей, дядю, тетю и бабушку… 12-летнего Илью вывезли из города через озеро Ладога по знаменитой «Дороге жизни», но после снятия блокады в 1944 году Глазунов вернулся в родной Ленинград.
Елена Образцова
оперная певица, 75 лет
Шадрин Виктор/ТАСС
Артистке на момент начала блокады было всего 2 года, но она многое запомнили из детства: «Воздушные тревоги, бомбоубежища, очереди за хлебом в 40-градусный мороз, больницу под окном, куда свозили трупы, страшный голод, когда варили и ели все, что было сделано из натуральной кожи». В 1943 году семью Образцовых эвакуировали в Вологодскую область.
Валентина Леонтьева
диктор и телеведущая, 1923−2007
Война застала Леонтьеву 17-летней выпускницей… Вместо института Валентина Михайловна с сестрой записалась в сандружинницы, помогала раненым и больным, но спасти собственного отца Леонтьевой не удалось… Мужчина сдавал кровь для нужд фронта, чтобы получить дополнительный паек для семьи, а однажды, разбирая мебель на дрова, повредил руку, началось заражение крови. Он умер в больнице. После его гибели семье удалось эвакуироваться: «В 1942 году открыли «Дорогу жизни», нам удалось уехать. Я, мама и сестра Люся выбрались. Мама нас спасла, заставляя курить, чтобы меньше хотелось есть, а вот Люсин сыночек, которого она родила в начале войны, умер в дороге, сестре не дали его похоронить. Она закопала тело в ближайшем сугробе».
← Нажми «Нравится»и читай нас в Facebookwww.cosmo.ru
Знаменитые люди, пережившие блокаду Ленинграда: linalina20
8 сентября 1941 года началась блокада Ленинграда, которая продлилась долгие 872 дня. Среди участников тех событий, которым пришлось пережить все ужасы войны, голод, холод, потерю близких и родных, в том числе и звезды кино, театра, музыки и т.д.
<[]lj-cutЯнина Жеймо Знаменитая советская Золушка прожила целый год в блокадном городе. Несмотря на небольшой рост и хрупкость фигуры, актрису зачислили в истребительный батальон. Также как и все ленинградцы днем она спешила на работу, а по ночам шла дежурить на крыши домов, гасить зажигательные бомбы.
Янина Жеймо в самые страшные дни оставалась в городе, снималась, выступала перед бойцами с концертами, получала свои 125 грамм хлеба, поэтому спустя годы говорила: «Гитлер сделал одно доброе дело - я похудела».
Леонид и Виктор Харитоновы После появления на экранах «Солдата Ивана Бровкина» Леонид Харитонов стал настоящим кумиром. На экране он создал образ добродушного, скромного и обаятельного, но непутевого паренька, который полюбился буквально всем. Младший брат, Виктор Харитонов, стал актером и режиссером, основал театр «Эксперимент». Но все это случилось после войны. Страшные события 20 века затронули и семью Харитоновых. В 1941 будущим артистам Леониду и Виктору было всего 11 и 4 года. В блокадном Ленинграде, чтобы выжить, детям приходилось есть даже мыло. По словам младшего брата, именно из-за этого у Леонида развилась язва, которая мучила его всю жизнь.В кинохронике тех лет есть кадр с двумя очень худенькими детьми, один из них читает книгу, а другой спит на ступенях – это и есть Леня и Витя.
Далее: http://www.uznayvse.ru/interesting-facts/15-znamenityh-liudei-perezhivshih-blokadu.html
Лидия Федосеева-Шукшина Когда началась блокада, будущей актрисе не было и трех лет. Ее семья на тот момент жила в одной из питерских коммуналок, в которой ютилось более 40 человек. То время Лидия Федосеева-Шукшина не любит вспоминать.
Алиса Фрейндлих Еще одна актриса, которая на собственном опыте прочувствовала весь ужас войны и жизни в блокадном городе – это Алиса Фрейндлих. В 1941 году она только-только пошла в школу. В начале войны их дом, находившийся в самом центре Ленинграда, попал в зону интенсивного обстрела.
А зимой 41-го и вовсе был разрушен. Чтобы выжить, как вспоминает актриса, им с мамой и бабушкой приходилось варить столярный клей и заправлять его для вкуса горчицей, которую бережливая бабушка сохранила с довоенных времен
Галина Вишневская Все 900 дней блокады будущая оперная певица провела в Ленинграде. На тот момент ей было 15 лет. Она жила вместе с бабушкой. После развода родителей, именно она взяла на себя воспитание девочки. Во время блокады юная Галя потеряла самого дорого для нее человека – бабушку.
После чего она стала служить в частях ПВО города, помогая, чем могла, в том числе и своим певческим талантом.Илья Резник В 1941 год, когда началась война, ему было всего три года. Илья Резник жил в Ленинграде вместе с бабушкой и дедушкой. Отец ушел на фронт, (в 1944 году он погиб), а мать встретила другого, вышла во второй раз замуж и родила тройню, от старшего сына отказалась. После того, как блокада была прорвана, семья эвакуировалась в Свердловск, а затем вернулась.
Илья Глазунов Родился будущий художник в потомственной дворянской семье. Отец был историк, мама – в девичестве Флуг – правнучка знаменитого историка и статиста Константина Ивановича Арсеньева, воспитателя Александра II. Все члены большой семьи Ильи Глазунова (папа, мама, бабушка, тетя, дядя) умерли от голода в блокадном Ленинграде.
А маленького Илью, которому тогда было 11 лет, удалось родственникам в 1942 году вывезти из города по «Дороге жизни».
Елена Образцова Все свои детские воспоминания оперная певица связывает с блокадным Ленинградом. Когда началась война, ей было 2 года. Несмотря на юный возраст, Елена Образцова запомнила на всю жизнь всепоглощающее чувство голода и холода, постоянные воздушные тревоги, длинные очереди за хлебом в 40-градусный мороз, истощавшие трупы, которые свозили в больницу. Елене Образцовой в 1941 году было 2 года Весной 1942 года ей удалось эвакуироваться по «Дороге жизни» в Вологодскую область.
Иосиф Бродский Родился знаменитый поэт и прозаик в Ленинграде в 1940 году в интеллигентной еврейской семье. Когда ему исполнился год, началась война и осада города. Из-за юного возраста он мало что помнил об этом. В память о блокаде осталось фото маленького Иосифа на саночках.
Именно на них мама его возила в булочную. Иосиф Бродский - ребенок блокадного Ленинграда Во время бомбёжек маленького Иосифа часто приходилось прятать в бельевой корзине и уносить в бомбоубежище. В апреле 1942 года семья эвакуировалась из города.
Валентина Леонтьева В 1941 году ей исполнилось 17 лет. Во время блокады хрупкая Валя Леонтьева вместе со своей сестрой Люсей были в отряде ПВО, помогали гасить зажигательные бомбы. Их 60-летний отец, чтобы получать дополнительный паек и прокормить, таким образом, семью стал донором. Однажды по неосторожности он повредил руку, из-за чего началось заражение крови, и вскоре он умер в больнице.
В 1942 году Валентина вместе с родными эвакуировалась из города по «Дороге жизни».
Лариса Лужина Начало войны будущая актриса и ее семья встретили в Ленинграде. Тогда Лужиной было всего два года. Блокаду пережили не все: старшая сестра, которой было 6 лет, отец, вернувшийся с фронта из-за ранения, умерли от голода, бабушка – от осколка снаряда. 
Только Ларисе и ее маме удалось в 1942 году эвакуироваться по «Дороге жизни» в Кемеровскую область.Кира Крейлис-ПетроваДесятилетняя Кира Крейлис-Петрова пережила блокаду вместе с сестрой и мамой. Отец в 1941 году ушел на фронт. Все ужасы того времени она хорошо запомнила: постоянный голод и невозможность согреться, трупы вокруг и каннибализм. Кире Крейлис-Петроваой хорошо запомнила блокаду, в 1941 году ей было 10 лет Тем не менее, даже тогда ей удавалось шутить и поддерживать окружающих. Во время бомбежек она рисовала себе усы сажей и веселила ревущих от страха в бомбоубежище детей. 
Дмитрий Шостакович Летом 1941 года Шостакович начал писать свою новую симфонию, которую впоследствии посвятил борьбе с фашизмом. Когда началась блокада, он был в городе и под звуки бомбежек и содрогание стен дома продолжал работать над своим произведением. Шостакович служил в блокадном Ленинграде в отряде ПВО Вместе с тем помогал дежурить на крышах домов и тушить зажигательные бомбы. Подтверждение тому - фото композитора в пожарной каске, которое было помещено на обложку британского журнала «Таймс».
Надеемся ,что о подвиге ленинградцев и защитников города следующие поколения не забудут.Это не все,о которых стоит вспомнить.Я буду искать еще материалы о моих земляках,переживших блокаду,нее сдавшихся и продолживших дарить людям свет и тепло искусства.[]>
linalina20.livejournal.com
«Одни умирают с голоду, другие наживаются, отнимая у первых последние крохи»
Интересное исследование неизвестной стороны жизнь в блокадном Ленинграде. Об этом не говорили, это не афишировали - но выжившие знали и помнили....
В осажденном Ленинграде существовали рынки, хотя подвоз продуктов на них практически прекратился. Стихийная, вольная торговля в городе не только не исчезла, но неудержимо увеличивалась в масштабах, реагируя на колоссальную нехватку продуктов фантастическим ростом цен. Однако блокадный рынок стал единственным дополнением к скудному рациону питания, а нередко источником выживания. Почти две трети населения города искали спасения на рынке, на толкучке, а также у знакомых и незнакомых «коммерсантов». Что из себя представлял рынок в осажденном городе? Сам рынок закрыт. Торговля идет вдоль Кузнечного переулка от Марата до Владимирской площади и дальше по Большой Московской. Взад и вперед ходят людские скелеты, замотанные ни весть во что, в свисающих с них разномастных одеждах. Они вынесли сюда все, что могли, с одним желанием – обменять на еду. Собственно рынок был закрыт, а люди ходили взад-вперед по Кузнечному переулку перед зданием рынка и заглядывали друг другу через плечо. (На фото – Кузнечный рынок).
Большинство участников блокадной рыночной торговли составляли обычные горожане, стремившиеся приобрести какую-либо пищу за деньги или выменять ее на свои вещи. Это были ленинградцы, получавшие иждивенческие карточки, нормы выдачи продуктов по которым не давали шанса на жизнь. Впрочем, были здесь не только иждивенцы, но и рабочие, военные, с большими нормами питания, но, тем не менее остро нуждавшиеся в дополнительной пище или стремившиеся произвести обмен в самых разных, порой немыслимых сочетаниях.
Желавших купить или обменять свои вещи на еду на рынке было значительно больше обладателей вожделенных продуктов. Поэтому важными персонажами рыночной торговли были спекулянты. Они ощущали себя хозяевами положения на рынке и не только. Ленинградцы были потрясены. «Обыкновенные люди вдруг обнаружили, что у них мало общего с торговцами, возникшими вдруг на Сенном рынке. Какие-то персонажи прямо со страниц произведений Достоевского или Куприна. Грабители, воры, убийцы, члены бандитских шаек бродили по ленинградским улицам и, казалось, приобретали большую власть, когда наступала ночь. Людоеды и их пособники. Толстые, скользкие, с неумолимо стальным взглядом, расчетливые. Самые жуткие личности этих дней, мужчины и женщины».
В поведении, организации своего «бизнеса» эти люди проявляли большую осторожность. «На рынке обычно продавался хлеб, иногда целыми буханками. Но продавцы вынимали его с оглядкой, буханку держали крепко и прятали под пальто. Они боялись не милиции, они отчаянно боялись воров и голодных бандитов, способных в любой момент вынуть финский нож или просто ударить по голове, отобрать хлеб и убежать» .
В дневниках и мемуарах блокадники нередко пишут о шокировавших их социальных контрастах на улицах блокадного Ленинграда. «Вчера Татьяне принесли полкило пшена за 250 р. Даже я поразилась наглости спекулянтов, но все же взяла, т. к. положение остается критическим, – свидетельствует 20 марта 1942 г. сотрудница Публичной библиотеки М. В. Машкова. – …Жизнь удивительная, можно подумать, что все это дурной сон» .
Еще один тип продавца-покупателя – военнослужащий, который был весьма желанен как торговый партнер для большинства блокадников, особенно для женщин, составлявших преобладающую часть очередей в магазинах и большую часть посетителей ленинградских рынков. «На улицах, – записывает в дневнике в ноябре 1941 г. военный корреспондент П. Н. Лукницкий, – все чаще плеча моего касаются женщины: “Товарищ военный, вино вам не нужно?” И на короткое: “Нет!” – робкое оправдание: “Я думала на хлеб променять, грамм бы хоть двести, триста…”».
Среди участников блокадного торга были особые, страшные персонажи. Речь идет о продавцах человеческого мяса. «На Сенном рынке люди шли сквозь толпу, как во сне. Бледные, как призраки, худые, как тени... Лишь иногда появлялись вдруг мужчина или женщина с лицом полным, румяным, каким-то рыхлым и одновременно жестким. Толпа вздрагивала с отвращением. Говорили, что это людоеды».О том, что на рынках города предлагали купить человечину, блокадники вспоминают нередко, в частности, о продававшемся на толкучке на Светлановской площади студне. «На Сенной площади (там был рынок) продавали котлеты, – вспоминает инвалид войны Э. К. Худоба. – Продавцы говорили, что это конина. Но я уже много времени не видел в городе не только лошадей, но и кошек. Давно не летали над городом птицы».Блокадница И. А. Фисенко вспоминает о том, как она осталась голодной, когда ее отец вылил кастрюлю имевшего специфический запах и сладковатый вкус бульона, сваренного из человечьего мяса полученного матерью в обмен на обручальное кольцо».Правда, за все время блокады только 8 арестованных граждан заявили, что они убивали людей в целях продажи человеческого мяса. Обвиняемый С. рассказывал, как они с отцом неоднократно убивали спящих у них людей, затем разделывали трупы, засаливали мясо, варили его и под видом конины обменивали на вещи, водку, табак.
В блокадном городе «… можно быстро разбогатеть, будучи шкуродером, – свидетельствует рабочий А. Ф. Евдокимов. – А шкуродеров развелось последнее время очень много, и торговля с рук процветает не только на рынках, но у каждого магазина».21 «Имея мешок крупы или муки, можно стать обеспеченным человеком. И подобная сволочь в изобилии расплодилась в вымирающем городе».«Уезжают многие, – записывает 20 февраля 1942 г. в дневнике С. К. Островская. – Эвакуация – тоже прибежище спекулянтов: за вывоз на машине – 3000 р. с головы, на самолете – 6000 р. Зарабатывают гробовщики, зарабатывают шакалы. Спекулянты и блатмейстеры представляются мне не иначе, как трупными мухами. Какая мерзость!»
«Люди ходят как тени, одни опухшие от голода, другие – ожиревшие от воровства из чужих желудков, – записывает 20 июня 1942 г. в дневнике фронтовик, секретарь комитета ВЛКСМ завода им. Сталина Б. А. Белов. – У одних остались глаза, кожа да кости и несколько дней жизни, у других появились целые меблированные квартиры, и платяные шкафы полны одеждой. Кому война – кому нажива. Эта поговорка в моде нынче. Одни ходят на рынок купить двести грамм хлеба или выменять еду на последнее трико, другие навещают комиссионные магазины, оттуда выходят с фарфоровыми вазами, сервизами, с мехами – думают долго прожить. … кто смел тот и съел. Одни обтрепались, износились, обветшали, как платьем, так и телом, другие лоснятся жиром и щеголяют шелковыми тряпками».
«Сегодня шла “Марица”. Театр был битком набит, – записывает в дневнике в марте 1942 г. учитель А. И. Винокуров. – Среди посетителей преобладают военные, официантки из столовых, продавщицы продовольственных магазинов и т. п. – люд, обеспеченный в эти ужасные дни не только куском хлеба, а и весьма многим».«Был на “Сильве” в Александринке. Странно смотреть, как артисты поют и пляшут. Глядя на золото и бархат ярусов, на пестрые декорации, можно забыть о войне и хорошо посмеяться. Но у хористок под гримом – следы дистрофии. В зале много военных в скрипящих портупеях и завитых девушек нарпитовского типа» (23 июля 1942 г.).Такие же эмоции вызывает значительная часть театральной публики у М. В. Машковой: «Чтобы вырваться из плена голода и забыться от смрада смерти, поплелись сегодня с Верой Петровной в Александринку где ставит спектакли Музыкальная комедия. … Народ, посещающий театр, какой-то неприятный, подозрительный. Бойкие розовые девчонки, щелкоперы, выкормленные военные, чем то напоминает НЭП. На фоне землистых истощенных ленинградских лиц эта публика производит отталкивающее впечатление».
Резко негативное отношение вызывали у ленинградцев те, кто не просто не голодал, но наживался на этой трагической ситуации. Прежде всего, речь идет о тех, кого блокадники видели чаще всего – о продавцах магазинов, работниках столовых и т. д. «Как омерзительны эти сытые, пышно-белые “талонщицы”, вырезающие в столовых и магазинах карточные талоны у голодающих людей и ворующие у них хлеб и продукты, – записывает 20 сентября 1942 г. в дневнике блокадница А. Г. Берман. – Это делается просто: “по ошибке” вырезают больше положенного, а голодный человек обнаруживает это только дома, когда никому уже ничего доказать нельзя».
«С кем ни беседуешь, от всех слышишь, что последний кусок хлеба, и тот полностью не получить, – записывает 6 июня 1942 г. в дневнике Б. А. Белов. – Воруют у детей, у калек, у больных, у рабочих, у жителей. Те, кто работает в столовой, в магазинах, или на хлебозаводе – сегодня являются своеобразным буржуа. Какая-нибудь судомойка живет лучше инженера. Мало того, что она сама сыта, она еще скупает одежду и вещи. Сейчас поварской колпак имеет такое же магическое действие, как корона во время царизма» .
Об открытом недовольстве ленинградцев работой и работниками магазинов, столовых, крайне негативном отношении горожан к спекуляции и спекулянтам свидетельствуют документы правоохранительных органов, следивших за настроениями населения осажденного города. Согласно сообщению Управления НКВД по Ленинградской области и Ленинграду от 5 сентября 1942 г., среди населения города увеличилось количество высказываний, выражающие недовольство работой столовых и магазинов. Горожане говорили, что работники торговли и снабжения расхищают продукты питания, спекулируют ими, обменивают на ценные вещи. В письмах из Ленинграда горожане писали: «Паек нам полагается хороший, но дело в том, что в столовой крадут много»; «Есть люди, которые голода не ощущали и сейчас с жиру бесятся. Посмотреть на продавщицу любого магазина, на руке у нее часы золотые. На другой браслет, золотые кольца. Каждая кухарка, работающая в столовой, имеет теперь золото»; «Хорошо живут те, кто в столовых, в магазинах, на хлебозаводах работают, а нам приходится много времени тратить, чтобы получить мизерное количество пищи. А когда видишь наглость сытого персонала столовой – становится очень тяжело». За последние десять дней, констатируется в сообщении Управления НКВД, подобных сообщений зарегистрировано 10 820, что составляет 1 сообщение на 70 человек населения Ленинграда.
Спекулянты, с которыми блокадники сталкивались на городских рынках и толкучках, бывали и в домах ленинградцев, вызывая еще больше омерзения и ненависти.«Однажды в нашей квартире появился некий спекулянт – розовощекий, с великолепными широко поставленными голубыми глазами, – вспоминает литературовед Д. Молдавский. – Он взял какие-то материнские вещи и дал четыре стакана муки, полкило сухого киселя и еще что-то. Я встретил его уже спускающегося с лестницы. Я почему-то запомнил его лицо. Хорошо помню его холеные щеки и светлые глаза. Это, вероятно, был единственный человек, которого мне хотелось убить. И жалею, что я был слишком слаб, чтобы сделать это…»
Попытки пресечь воровство, как правило, не имели успеха, а правдолюбцы изгонялись из системы. Художник Н. В. Лазарева, работавшая в детской больнице, вспоминает: «В детской больнице появилось молоко – очень нужный продукт для малышей. В раздаточнике, по которому сестра полу- чает пищу для больных, указывается вес всех блюд и продуктов. Молока полагалось на порцию 75 граммов, но его каждый раз недоливали граммов на 30. Меня это возмущало, и я не раз заявляла об этом. Вскоре буфетчица мне сказала: “Поговори еще и вылетишь!” И действительно, я вылетела в чернорабочие, по-тогдашнему – трудармейцы».
Приехавший с фронта в блокадный город ленинградец вспоминает: «…я встретил на Малой Садовой… свою соседку по парте Ирину Ш. веселую, оживленную, даже элегантную, причем как-то не по возрасту – в котиковой манто. Я так несказанно обрадовался ей, так надеялся узнать у нее хоть что-нибудь о наших ребятах, что сперва не обратил внимания на то, как резко выделялась Ирина на фоне окружавшего города. Я, приезжий с “большой земли”, вписывался в блокадную обстановку и то лучше.– Ты сама чего делаешь? – улучив момент прервал я ее болтовню.– Да… в булочной работаю… – небрежно уронила моя собеседница… ... странный ответ.Спокойно, ничуть не смутившись, молодая женщина, за два года до начала войны кончившая школу, сообщила мне, что работает в булочной – и это тоже вопиюще противоречило тому, что мы с ней стояли в центре истерзанного, едва начавшегося оживать и оправляться от ран города. Впрочем, для Ирины ситуация явно была нормальной, а для меня? Могли ли это манто и эта булочная быть нормой для меня, давно позабывшего о мирной жизни и свое нынешнее пребывание в Питере воспринимавшего как сон наяву? В тридцатые годы молодые женщины со средним образованием продавщицами не работали. Не с тем потенциалом кончали мы тогда школу… не с тем зарядом…»
Е. Скрябина во время эвакуации со своими больными и голодными детьми помимо обычных в такой экстремальной ситуации неудобств ощутила «мучения другого порядка». Женщина и ее дети получили психологическую травму, когда после посадки в вагон жена начальника госпиталя и ее девочки «достали жареных кур, шоколад, сгущенное молоко. При виде этого изобилия давно невиданной еды Юрику сделалось дурно. Мое горло схватили спазмы, но не от голода. К обеденному времени эта семья проявила “деликатность”: свой угол она занавесила, и мы уже не видели, как люди ели кур, пирожки и масло. Трудно оставаться спокойной от возмущения, от обиды, но кому сказать? Надо молчать. Впрочем, к этому уже привыкли за многие годы».
Реалии блокадной повседневности, приходя в противоречие с традиционными представлениями о правде и справедливости, с политическими установками, побуждали ленинградца задаваться мучительными вопросами морального порядка: «Почему тыловой старшина щеголяет в коверкоте и лоснится от жира, а серый, как его собственная шинель, красноармеец, на передовой собирает поесть траву возле своего дзота? Почему конструктор, светлая голова, создатель чудесных машин стоит перед глупой девчонкой и униженно выпрашивает лепешку: “Раечка, Раечка”? А она сама, вырезавшая ему по ошибке лишние талоны, воротит нос и говорит: “Вот противный дистрофик!”»
Большинство блокадников крайне негативно относились к спекулянтам, наживавшимся на голоде, безвыходном положении сограждан. В то же время, отношение ленинградцев к полукриминальной и преступной блокадной коммерции было двойственным. Противоречие порождалось ролью, которую играли спекулянты в судьбе очень многих блокадников. Как и во время гражданской войны, когда благодаря преследуемым советской властью мешочникам многим петроградцам удалось пережить голод, так и в период блокады значительная часть жителей города не просто рассчитывала встретиться на рынке, но стремилась наладить отношения (если были вещи для обмена) с теми, у кого была еда .
Учитель К.В. Ползикова-Рубец оценивает как исключительное везение то, что в самое тяжелое время – в январе 1942 г., случайный человек продал ее семье два с половиной килограмма мороженой брюквы, а на другой день случилась новая удача – приобретение килограмма конины.Очевидна и огромна радость начальника отделения Управления дорожного строительства Октябрьской железной дороги И. И. Жилинского, приобретшего хлеб с помощью посредницы: «Ура! М. И. принесла за крепдешиновое платье 3 кило хлеба» (10 февраля 1942 г.)
«Бизнес» блокадных спекулянтов был основан прежде всего на хищениях продуктов питания из государственных источников. «Коммерсанты» наживались на недоедании, голоде, болезнях и даже смерти сограждан. В этом не было ничего нового. Такое не раз случалось в истории России, особенно во время социальных катаклизмов. Не стал исключением и период ленинградской блокады. Наиболее ярко стремление выжить одних и желание нажиться других проявилось на стихийных торжищах осажденного города. Поэтому блокада для первых стала апокалипсисом, для вторых – временем обогащения .
Да, и в нынешнее время сограждане наживаются на бедах соотечественников. Вспомните «санкции». Ценник на многие товары подскочил в два и более раза не из-за вводимых ограничений западных стран, а в результате жадности современных российский барыг, которые использовали санкции для оправдания своей алчности, завышенных до невозможности цен…
Источник
ribalych.ru
Страшные воспоминания девочки, выжившей в блокаду в Ленинграде
Шестилетняя девочка чудом пережила страшную блокаду
БЛОКАДА Ленинграда длилась 872 дня — с 8 сентября 1941 года по 27 января 1944-го. А 23 января 1930 года родилась самая знаменитая ленинградская школьница Таня Савичева — автор блокадного дневника. В девяти записях девочки о смертях близких ей людей последняя: «Умерли все. Осталась одна Таня». Сегодня очевидцев тех страшных дней все меньше, тем более документальных свидетельств. Однако Элеонора Хаткевич из Молодечно хранит уникальные фотографии, спасенные ее матерью из уничтоженного бомбежкой дома с видом на Петропавловскую крепость.
В книге «Неизвестная блокада» Никиты ЛОМАГИНА Элеонора ХАТКЕВИЧ нашла фото брата «Приходилось есть даже землю»
Маршруты ее жизни удивительны: по линии матери прослеживаются немецкие корни, в шесть лет выжила в блокадном Ленинграде, работала в Карелии и Казахстане, а ее мужем стал бывший узник концлагеря в Озаричах…— Когда я родилась, акушерка сказала, как в воду глядела: непростая судьба уготована девочке. Так и вышло, — начинает рассказ Элеонора Хаткевич. Живет моя собеседница одна, дочь с зятем — в Вилейке, помогает ей соцработник. Из дома практически не выходит — сказывается возраст, проблемы с ногами. О происходившем более 70 лет тому назад помнит в деталях.
Ее дед по материнской линии, Филипп, был родом из поволжских немцев. Когда в 1930-е там начался голод, он эмигрировал в Германию, а бабушка Наталья Петровна с сыновьями и дочерью Генриеттой, матерью Элеоноры, перебралась в Ленинград. Прожила недолго — попала под трамвай.
Отец Элеоноры, Василий Казанский, был главным инженером завода. Мать работала в отделе кадров института. В канун войны ее 11-летнего брата Рудольфа отправили в пионерский лагерь в Великих Луках, однако тот вернулся до начала блокады. В воскресенье, 22 июня, семья собиралась ехать за город. Со страшным известием пришел отец (он спускался в магазин купить батон : «Жинка, никуда не едем, война началась». И хотя у Василия Васильевича была бронь, сразу направился в военкомат.
— Мне запомнилось: перед тем как уйти в ополчение, отец принес нам мешочек чечевицы килограмма на два, — рассказывает Элеонора Васильевна. — Так и стоит в глазах эта чечевица, похожая на таблетки валерьянки… Тогда мы жили скромно, никакого изобилия продуктов, как в наши дни.
Генриетта-Александра и Василий КАЗАНСКИЕ, родители блокадницы У блокадницы привычка: мука, крупа, растительное масло — всего должно быть дома с запасом. Когда был жив муж, подвалы всегда были заставлены и вареньями, и соленьями. А когда умер, раздала все это бездомным. Сегодня, если не съедает хлеб, подкармливает соседских собак. Вспоминает:— В голодные блокадные дни приходилось есть даже землю — ее приносил брат со сгоревших Бадаевских складов.
Она бережно хранит похоронку на отца — его убили в 1942 году…
В центре — Рудольф КАЗАНСКИЙ Но это было позже, а потери в семью война принесла уже в августе 1941 года. Шестого числа был сильный обстрел Ленинграда, мамин брат Александр в тот день лежал больной дома. Был как раз день его рождения, и Эля с мамой пришли его поздравить. На их глазах взрывной волной больного отбросило к стене, он умер. Жертв тогда было много. Девочке запомнилось, что именно в тот день при обстреле убило слона в зоопарке. Ее брата спасло то ли чудо, то ли счастливая случайность. Вышло так, что накануне Рудик принес найденную где-то каску. Мать ругала его, мол, зачем всякое барахло в дом тянешь. Но он ее спрятал. И вовремя надел, когда над городом появились «юнкерсы» со смертельным грузом… Примерно в то же время попыталась спастись семья еще одного брата матери, Филиппа. У них был дом под Санкт-Петербургом и трое детей: Валентина окончила третий курс судостроительного института, Володя только собирался поступать в институт, Сережа был восьмиклассником. Когда началась война, семья попыталась эвакуироваться с другими ленинградцами на барже. Однако суденышко потопили, и все они погибли. Остался на память единственный снимок брата с женой.«Крошки — только Элечке»
Когда их собственный дом полностью разбомбили, семья Элеоноры оказалась в бывшем студенческом общежитии. Генриетта Филипповна, которую в семье называли Александрой, сумела найти после бомбежки на месте своей квартиры только несколько старых фотографий. В первое время после начала блокады она ходила убирать трупы с улиц — их складывали в штабеля. Большую часть своего скудного пайка мать отдавала детям, поэтому слегла первой. Выходил за водой и хлебом только ее сын. Элеоноре Васильевне запомнилось, что в те дни он был особенно ласковым:— Мамуленька, я только понюхал кусочки два раза, а крошки все собрал и вам принес…
Элеонора Васильевна собрала много блокадных книг, в одной из них она наткнулась на фотографию брата, набирающего воду в полузамерзшем ручье.
По Дороге жизни
В апреле 1942 года Казанских закутали в чужие тряпки и вывезли по Дороге жизни. На льду была вода, ехавший за ними грузовик провалился, а детям взрослые прикрыли глаза, чтобы не увидели этого ужаса. На берегу их уже ждали в больших палатках, дали пшенной каши, вспоминает блокадница. На вокзале выдали по две буханки хлеба.
Эля КАЗАНСКАЯ на довоенном фото — Детям сделали рентген, и врач сказала маме: «Наверное, ваша девочка много чаю пила, желудочек большой, — плачет собеседница. — Мать ответила: «Невской воды, только ею спасались, когда хотелось есть».Многие прибывшие вместе с ними ленинградцы умирали с куском хлеба во рту: после голода нельзя было есть много. А брат, никогда не просивший поесть в Ленинграде, в тот день умолял: «Мамочка, хлебца!» Она отламывала по маленькому кусочку, чтобы ему не стало плохо. Позже в мирное время Александра Филипповна говорила дочери: «В жизни нет ничего страшнее, чем когда твой ребенок просит есть, и не лакомства, а хлеба, но его нет…»
Выбравшись из блокадного города, семья попала в госпиталь, заново учились ходить «по стеночкам». Позже эвакуированные попали в Кировскую область. У Акулины Ивановны, хозяйки дома, где они жили, муж и дочка были на фронте:
— Бывало, испечет круглый хлеб, режет его ножом-полусерпом, наливает козье молоко, а сама на нас смотрит и плачет, такие мы худые.
Был случай, когда только чудом Рудольф не погиб — его затянуло в механизм сельхозмашины. За давностью лет ее точное название Элеонора Васильевна не помнит. Зато в памяти осталась кличка коня, за которым она помогала ухаживать, когда семья перебралась в Карелию на лесозаготовки, — Трактор. В 12—13 лет она уже помогала матери, трудившейся в колхозе. А в 17 лет вышла замуж и родила дочку. Но замужество оказалось большой бедой, что заранее чувствовала и ее мать. Помучавшись несколько лет, Элеонора развелась. В Молодечно ее позвала подруга, уехали вместе с маленькой дочкой Светой. Ее будущий муж, Анатолий Петрович Хаткевич, работал тогда начальником гаража, познакомились на работе.
— В одиннадцать лет с матерью и сестрой он оказался в концлагере под Озаричами, — продолжает Элеонора Васильевна. — Лагерь представлял собой огороженное проволокой голое пространство. Муж рассказывал: «Лежит дохлый конь, рядом вода в луже, и из нее пьют…» В день освобождения с одной стороны отходили немцы, с другой — шли наши. Одна мать узнала сына среди подходивших советских солдат, крикнула: «Сынок!..» И на его глазах ее подкосила пуля.
Сошлись Анатолий и Элеонора не сразу — на некоторое время бывшая ленинградка уехала к брату на целину. Но вернулась, и на Новый год пара расписалась. Впереди ждало непростое испытание — любимая дочка Леночка в 16 лет умерла от рака мозга.
Прощаясь, Элеонора Васильевна обняла меня как родную — мы ровесницы с ее внучкой:
— На второй день после похорон мужа к нам на балкон прилетели два голубя. Соседка говорит: «Толя и Леночка». Я покрошила им хлеба. С тех пор каждый день прилетают по 40 штук. И я кормлю. Перловку, овсянку покупаю. Приходится каждый день балкон мыть. Однажды попробовала прекратить, пью чай, они в окно стучат. Не выдержала. Я голод испытала — как я могу их оставить?..
Фото автора и из семейного архива Элеоноры ХАТКЕВИЧ
Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter
www.sb.by
