Хлеб и зрелища. И хлеб и зрелища

Хлеба и зрелищ / Православие.Ru

***

«Panem et circenses!» – «Хлеба и зрелищ!» – вот постоянный и неизменяемый девиз верных граждан Рима. В этих трех словах – «хлеба и зрелищ» – объединены все надежды, ожидания, весь смысл земного бытия человека, гордо называющего себя римским гражданином. Рим – это мир, братия и сестры, мир, нас окружающий, а мир – это Рим. И мы с вами, как ни хотим этого не признавать, но всё же живем в Риме, не в древнем, славном своими цезарями и колизеями, но в Третьем Риме. А коли приняли мы это наследие римское, то не будем легкомысленно считать, что переняли и от первого, имперского, античного Рима и от второго Рима – славного Константинополя – одни лишь добродетели. Нет, принимая римское наследство, переняли мы и его девиз «Хлеба и зрелищ!»

Амфитеатры и гладиаторские бои были заменены в столице христианской Византии на славные ипподромы и лошадиные ристалища, им же в свою очередь на смену пришло всё то, что мы видим сейчас вокруг себя: многообразнейший, богатейший, красочный спектр земных наслаждений и удовольствий, предлагаемый сегодня каждому из нас. Любой низменный голод земных удовольствий сегодня может быть утолен достаточно быстро и легко. Любой животный каприз и желание найдет свое осуществление и реализацию. Но сам жизненный принцип, само мировоззрение потребителя, основанное на постоянном ожидании «хлеба и зрелищ», никогда не будет насыщено, никогда его нельзя полностью удовлетворить.

Римлянам древним сначала прискучили игры и мистерии, их утончившийся изощренный вкус потребовал сменить драмы Еврипида и Софокла на более острые и яркие зрелища. Зрелища, во время которых можно было бы забыть свое настоящее состояние, свое убожество и недостатки, свое величие и красоту. Что это за зрелища? Это зрелища, когда показывается человеческое страдание – реальное страдание, а не игра актера, каким бы прекрасным лицедеем он ни был. Это страдание, вызывающее радость, страшную радость – радость от вида мучений и смерти подобного же себе человека, радость от запаха человеческой крови и треска раздираемого зубами льва человеческого тела.

Не будем строго судить мы, граждане Третьего Рима, этих несчастных, даже если они и кричали порой: «Christianos ad leones!» – «Христиан львам!». Кровью тех мучеников – христиан первых веков, доставивших своими мучениями и смертью радость толпе, – Церковь и сейчас украшается, как царской багряницей. Слава ее немеркнущая, как на столпах, зиждется на тех муках и страданиях.

Но мы с вами, последователи Христа и граждане Третьего Рима, сейчас хотя и не слышим слов «Христиан ко львам!», сами порой и незаметно для себя так же делаем девизом своей жизни эти страшные слова – «Хлеба и зрелищ!» Если дикие звери в античных колизеях терзали свои жертвы в лучшем случае несколько часов, то мы же годами можем мучить своего ближнего и пить из него кровь или через ненависть, или через раздражительность, или через грубость, гордость, высокомерие и так далее.

Если живущий без Бога человек и найдет в себе оправдание в подобных зрелищах и забавах, усыпит свою совесть – этот Божий глас внутри себя, – то мы, собравшиеся сегодня в храме для молитвы, не имеем никакого права на подобное оправдание. Мы оказываемся хуже граждан древнего Рима. Они убивали людей – своих собратьев, а мы помимо людей убиваем еще и Бога. Люди, не ведающие истину, пригвоздили к крестному древу Богочеловека; а мы, знающие истину и носящие на себе знак этой крестной смерти, снова и снова ведем Христа на Голгофу. Вот оно, перед нами в центре храма – самое главное зрелище сегодняшнего Рима и его граждан – место лобное с пригвожденным ко кресту Богом. Вот тот позор, на котором мы не только безмолвные зрители, ожидающие удовольствия для своих очей и ушей, но и самые непосредственные его участники.

Мы, только мы, а не иудеи с Каиафой и Пилатом убиваем сегодня Бога. Убиваем, слыша Его же голос и не отвечая на него. Убиваем Его, чувствуя и осознавая свою неправоту, вину, грех и оставляя это без покаяния и исправления. Мы убиваем Его своим равнодушием к ближним, жестокостью, самолюбием и тщеславием. Мы убиваем Его равнодушием и к самому себе, оскверняя себя пороками и страстями.

Как же прекратить это зрелище? Покинуть его и постараться доказать себе, что этой крестной смерти не было? Или свалить всю вину на Иуду, Каиафу, Пилата и прочих непосредственных очевидцев земной жизни Спасителя? Не удастся нам это сделать никогда. Слишком много напоминаний. И сегодня дивным богослужением с воспоминанием страданий-страстей Христа Церковь пытается напомнить нам: каждый из нас имеет участие в страшном зрелище крестной казни Богочеловека. Напоминает нам Церковь не как неумолимый и грозный судия, выносящий ужасный приговор, а тихо и кротко, через чтение Евангелия, через умилительное пение, чрез черный цвет богослужебных риз, напоминает и призывает примириться со своим Творцом. Творцом любящим, милосердным, всепрощающим и бесконечно добрым. Призывает примириться и войти в радость Его.

Вот одно зрелище, на которое мы, сегодняшние римляне, должны спешить, забывая обо всем, как раньше спешили наши предки в амфитеатры и ипподромы, – на воспоминание крестной позорной смерти Богочеловека. Вы скажете: в девизе римлян упоминается не только желание зрелищ, но и хлеба. На это ответим вам: вот и Хлеб перед нами, висящий на кресте. «Я хлеб живый, сшедший с небес; ядущий хлеб сей будет жить вовек; хлеб же, который Я дам, есть Плоть Моя, которую Я отдам за жизнь мира» (Ин. 6: 51) – слова Христа Спасителя. Только приидете и ядите. Приидите, братия и сестры, на Евхаристию и приступите со страхом Божиим к Святой Чаше и насытьтесь тем хлебом.

Страшные слова сказал безумный философ Ницше: «Мы убили Бога! Как утешимся мы, убийцы из убийц! Самое святое и могущественное Существо, какое только было в мире, истекло кровью под нашими ножами – кто смоет с нас эту кровь?»[1] В безумии своем и неведении он произнес эти слова, которыми сейчас и живет мир, а мир – это Рим. И если, оправдывая себя, свое безумие и нежелание исправиться, этот мудрец мира произнес богохульно: «Бог умер! Бог не воскреснет!»[2], то мы, собравшиеся сегодня на зрелище крестной казни и вкушающие от Небесного Хлеба, скажем: «Воскресни, Боже, суди земли, яко Ты царствуеши во веки!»[3].

Аминь.

[1] См.: Ницше Ф. Веселая наука. Кн. 3.

[2] См.: Там же.

[3] Аллилуиарий Великой субботы.

www.pravoslavie.ru

Хлеб и зрелища. Нерон. Владыка Земного Ада

Хлеб и зрелища

И, добавляет Тацит, народу также нравились развлечения, которые предоставлял император, поскольку это был второй элемент девиза «хлеба и зрелищ!» – panem et circenses – классического рецепта, с помощью которого цезари пользовались благосклонностью населения метрополии. Нерон уделял внимание зрелищам наравне с хлебом. При Августе игры проводились в Риме ежегодно в течение шестидесяти шести дней. Нерон после восшествия на престол увеличил их продолжительность на несколько дней, вызвав своего рода забастовку среди тех, кто поставлял участников в гонках на колесницах. В 57 году Нерон выстроил величественный новый деревянный амфитеатр для гладиаторских боев и травли диких животных, который стал предшественником каменного Колизея, но был расположен в другом месте, где-то на Марсовом поле.

При этом Нерон, верный своей неприязни к жестоким смертям до тех пор, пока считал, что его жизни ничто не угрожает, давал многочисленные указания, чтобы ни один гладиатор не был убит в этих кровавых состязаниях, даже ни один приговоренный к смерти преступник, хотя приведение приговора в исполнение подобными средствами прежде считалось традиционным. Его политикой было превратить гладиаторские сражения в безобидные состязания, участие в которых представителей всех социальных слоев (а позднее и обоих полов) поощрялось. То, что он пытался сделать, точно совпадало с мнением Сенеки, который душераздирающе описывал ужасы этих схваток и смертей. Действительно, Сенека впервые предпринял известные недвусмысленные нападки на институт гладиаторских боев в целом, столь отвратительный его стоической концепции общечеловеческого братства.

Но императору нельзя было заходить настолько далеко, чтобы отменить гладиаторские бои совсем, и он даже и не пытался – предположительно, с болезненного, но практически обоснованного согласия Сенеки. Наоборот, несмотря на проблемы безопасности, возникшие в связи с волнениями в амфитеатре в Помпоне (Pompon), и попытки гладиаторов вырваться в Пренесте (Палестина), Нерон чувствовал необходимость тратить без сожаления деньги на подобные зрелища. Во время одного из них арена заполнялась водой, чтобы изобразить на сцене морское сражение афинян против персов. В другой раз оружие и облачение гладиаторов были отделаны янтарем, а также и их гробы, что показывает, что запрет на сражения до смерти был слишком преждевременным и не мог продержаться долго.

Нерон также тратил огромные деньги на травлю диких животных. Сенека возражал против этого, по крайней мере теоретически, рассказывая истории об отчаянных самоубийствах участников этих сражений. Современник Сенеки Петроний был еще одним человеком, кто считал этот вид кровопролития ужасным.

Вот и другие невзгоды, плоды нарушения мира! Тварей лесных покупают на злато и в землях Амона, В Африке дальней спешат ловить острозубых чудовищ. Ценных для цирка убийц.

Чужестранец голодный, на судне Едет к нам тигр и шагает по клетке своей золоченой. Завтра при кликах толпы он кровью людскою упьется. Горе мне! Стыдно вещать про позор обреченного града!

(Петроний Арбитр. Сатирикон)

Хотя император и стал близким другом Петрония, он не был расположен придерживаться подобных взглядов или, по крайней мере, он не мог воплотить их в действие. Вместо этого он упражнял собственную изобретательность, чтобы обеспечить занимательные и потрясающие зрелища. Однажды, когда арена была заполнена водой, рыбы и другие морские животные были выпущены в воду, а полярные медведи должны были охотиться на тюленей. Когда амфитеатр не наполняли водой, зрители могли наблюдать травлю многочисленных редких зверей, включая гривастых, бородатых и «щетинистых» быков (последние, по всей вероятности, антилопы гну) и «рогатых хряков», которыми могли быть бородавочники с истоков Нила. Также видели, как убивали бегемотов.

Позднее сообщалось о представлении со слоном, несущим римского патриция, который балансировал в воздухе на помосте из канатов, хотя трудно понять, что же происходило на самом деле. Бои быков, предшественники современной испанской корриды, также проводились, а кавалерия преторианцев перебила четыреста кабанов и триста львов. Устанавливалось, очевидно, довольно сложное оборудование, чтобы земля разверзлась и появлялась волшебная роща из позолоченного кустарника с благоухающими фонтанами, кишащая экзотическими дикими зверями. Поэт Кальпурний Сикул был свидетелем этого неподобающего представления и описал его в стихах, которые даже в свободном переводе впечатляют.

Как часто я, внутренне ужасаясь, Наблюдал собственными глазами, как сцена на уровне арены распадается, И вызывающие ужас чудовища вылезают Из расщелин глубоко растрескавшейся, осевшей земли. Как часто из этой глубокой бездны Появлялись перед взорами зрителей золоченые ветви И фонтан, брызгающий шафрановой водой.

(Кальпурний. Эклоги)

Поэт не без оснований чувствовал определенную тревогу – ведь не случайно предпринимались предусмотрительные меры, чтобы защитить зрителей от диких зверей. Например, делалась деревянная баррикада, увенчанная крепкими сетями, свисающими с хоботов слонов, привязанных к мачтам навесов, а перед сиденьями были установлены горизонтальные цилиндры (по крайней мере, один из них был из слоновой кости), которые вращались, чтобы ни одно животное не могло выбраться через них к зрителям.

Рим часто казался определенно более важным, нежели все территории империи, вместе взятые, и количество упоминаний о подобных событиях аристократически мыслящими древними историками предполагает, что зачастую они тоже так считали. Но все-таки столица еще не все: и правительству пришлось обращать длительное, ненавязчивое внимание на обширные области империи, и прежде всего на чрезвычайно длинные границы.

Единственная граница, которая представляла серьезные проблемы, была восточной, поскольку Парфия, феодальное государство на территории нынешних Ирака и Ирана, оставалась единственной значительной иностранной державой, с которой Риму приходилось соперничать. Отношения между двумя правительствами были постоянно испорчены из-за горной Армении, которая простиралась на север от Месопотамии до Кавказа. Как Рим, так и Парфия, всегда домогались этой страны, но ни то ни другое государство не было в состоянии подчинить ее себе надолго; хотя римляне, по-видимому, и парфяне также часто публично хвастались, что она завоевана. Более того, ни одна из двух империй не могла позволить, чтобы Армения вошла в состав другой страны. Каждая чувствовала, что эта территория была кинжалом, направленным в ее сердце.

Военные действия разворачивались в этой области в течение большей части периода правления Нерона. Подобно своему парфянскому противнику Вологезу I (51-78 гг.), Нерон никогда сам не появлялся на поле брани. Тем не менее важные решения, которые ему приходилось принимать, не нужно считать соответствующими его характеру. Когда стало ясно, что в Армении образовался вакуум власти и что парфяне стремятся заполнить его, Нерон сразу же назначил в эту область одного их ведущих своих военачальников – Корбулона. Его мать, которая шесть раз была замужем, обеспечила ему многочисленные полезные связи, а его собственные поступки, наряду с его внешностью, запомнились последующим поколениям отчасти потому, что он написал мемуары, а в основном потому, что его дочь вышла замуж за будущего принцепса и императора Домициана. Корбулон завоевал собственный престиж не великими победами, поскольку их одержано было незначительное количество, а строгой дисциплиной, которая в ту эпоху часто создавала военачальникам хорошую репутацию. Речь его была простой (однажды он назвал одного из своих коллег ощипанным страусом), а незадолго до того сумел поссориться с губернатором Сирии. Но тем временем Парфия, переживая внутренние трудности, отступила от своих намерений, а Нерон смягчил ссору военачальников тактичным объявлением им обоим почестей за достигнутый совместными усилиями успех.

Первое важное событие произошло около 58 года, когда Корбулон попытался устроить встречу с тем, кто встал на престол царства Армении, – Тиридатом. Он был ставленником Парфии на ее трон, так как доводился сводным братом самому Вологезу, но Корбулон посоветовал ему обратиться с петицией к Нерону – в этом случае ему могли бы позволить остаться царем с одобрения как Рима, так и Парфии. Это был интересный ход, который, будучи одобрен, мог означать конец печальной борьбы за право наследования престола, в результате которой попеременно назначались то римские, то парфянские марионетки на армянский трон на краткий и рискованный период правления. Парфянский ставленник должен был править Арменией мирно, поскольку он также намеревался получить благосклонность Рима. Нерон и члены его совета, придерживаясь политики, которую пытался воплотить в действие Корбулон – не столько его собственной, сколько совета, – очевидно, сочли, что демонстрации подчинения Тиридатом было бы достаточно, чтобы убедить римский народ, что они одержали победу, о которой императоры ради своих репутаций и спасения собственных шкур всегда были готовы заявлять.

Результаты подобной мирной, но все-таки спасающей лицо политики были одним из главных достижений дипломатии правительства Нерона. Это заставило поэтов еще громче возвещать новую эру мира. Но эта политика не дала немедленных положительных результатов. Корбулону не удалось встретиться с Тиридатом, а вместо этого он провел против него две военные кампании с его парфянскими сторонниками. Казалось, сражения идут довольно неплохо. Но сражения в Армении редко оборачиваются столь успешно, как, казалось, они обещали с самого начала. В результате так ничего и не было решено в то время.

Поделитесь на страничке

Следующая глава >

history.wikireading.ru

Хлеб и зрелища - Это Кавказ

Представьте курортный сезон в Пятигорске начала ХХ века. Московские и петербургские семьи съезжаются на арендованные дачи. Утром прогулка по питьевым бюветам, днем -плотный обед на веранде с видом на горы, вечером — прием гостей. Каждый дом старается удивить: хозяева читают рассказы, дочь играет на фортепьяно и даже лакей выходит с театральным: «Кушать подано».

Похожая атмосфера ждет курортников и в домашнем театре, который находится в пятигорской «Ресторации № 1». Театр открылся чуть больше года назад, сегодня он единственный в городе работает в формате ресторана с залом для спектаклей.

Фото: Владимир Севриновский

— Мы не замахиваемся на Шекспира и серьезную драматургию, — рассказывает режиссер театра Лейла Голицина. — Здесь ведь собираются отдыхающие, поэтому большинство историй — зарисовки о жизни курортников в Пятигорске с простым и незатейливым сюжетом. Смысл в том, чтобы люди смеялись. Но есть в репертуаре и постановки, в которых поднимаются серьезные вопросы — о роли женщины в современном обществе, например. А еще мы готовим пьесу-биографию о жизни Анны Ахматовой. Тем, кто скептически относится к нашему творчеству, напоминаем: Федор Шаляпин вышел из домашнего театра.

Провинциальный театр с бунтом

— Я родилась в Кисловодске в совершенно не театральной семье. Как пришла идея стать режиссером, точно не помню, но после школы я пошла на отделение режиссуры в Ставропольском госуниверситете, а потом на полугодичный режиссерский курс Ивана Краско. Все время я параллельно работала в кисловодском театре-музее «Благодать», где провела больше 17 лет. Уникальное место, симбиоз театра и музея. И там были серьезные работы и даже бунтарство. Было время, когда адмирал Александр Колчак считался персоной нон-грата — его называли предателем Родины. Но с Кисловодском его связывает личная история: уроженка города Анна Тимирева была его возлюбленной. Хозяйка музея не побоялась цензуры, и в нашем музее появилась комната Колчака, а потом и спектакль о его жизни. Говорят, у Колчака не было своего дома, он обрел его в «Благодати», комната и сейчас работает. Тогда никто не заметил нашего бунта, наверное, думали: «Ну что может сделать провинциальный театр?»

Фото: Антон Подгайко

Там я впервые попробовала играть на сцене. Все же актерское мастерство и режиссура — разные вещи. У меня получилось, я играла во многих спектаклях. Правда, до сих пор не могу понять, какое у меня амплуа. Мой любимый и самый сложный спектакль — пьеса-биография о жизни Марины Цветаевой, где у меня главная роль. Чаще играю в водевилях. Сегодня, например, у меня роль активной, грубоватой, но колоритной дамы.

Как все начиналось

— Как и многим режиссерам, хотелось открыть свой театр: собрать молодых актеров, ставить собственные спектакли. Я начала искать возможности и познакомилась с владельцами «Ресторации № 1». Хотя Пятигорск — курортный город, кризис коснулся и местных рестораторов, заставил их искать новые способы привлечения посетителей. Так и появился театр в ресторане. Мы сами ведем группы в социальных сетях, там о нас узнают жители Кавминвод.

Фото: Антон Подгайко

Вначале нас было двое — я и Ярослав Кулаченко, актер, который закончил 4-годичную школу-студию в Кисловодске. Он работал со мной в «Благодати», в пьесе о жизни Цветаевой играл моего сына, ушел вслед за мной, когда я решила делать свой проект. Не было труппы, костюмов, зато куча творческих идей. Пьесы писались быстро, и сейчас у нас в репертуаре восемь спектаклей. Пять — по моим сценариям, остальные — по Чехову и Хетагурову. Костюмы сшили, актеров тоже нашли почти сразу: в Пятигорске мало театров, местные артисты не могут похвастаться плотным графиком. У нас работают актеры из оперетты, а еще недавно взяли студентов совсем не из театральной среды. Я их постепенно вывожу на сцену, и они уже играют полноценные роли. Сейчас в нашей труппе десять человек.

Ресторан + театр

— В будние дни это обычный ресторан с бизнес-ланчами и банкетами. Кстати, он еще известен тем, что здесь полюбил обедать мэр Пятигорска Лев Травнев и другие сотрудники администрации. А в выходные дни, точнее вечера, мы проводим свою 4-часовую театральную программу. Час-полтора в отдельном зале, рассчитанном примерно на 40 человек, идет спектакль, потом банкет с вином и закусками, музыкой и ведущим. В это время ресторан закрыт для внешних посетителей.

Фото: Антон Подгайко

Мы забираем ресторан на один-два вечера в неделю — спектакли идут каждую субботу, а иногда и в пятницу. Это зависит от количества проданных билетов. Спрос на нашу программу есть: пустой зал мы никогда не видели, а несколько раз был аншлаг, зрителям не хватало стульев, они стояли во время спектакля. Сейчас подумываем о том, чтобы увеличить количество зрительских мест. Для ресторана мы удачный проект: людям нравится эта идея, они приходят именно в театр-ресторан.

Большинство зрителей — не местные, курортная публика. Причем они покупают билеты на представления, даже не зная программу. Мы выбираем спектакль и музыкальное сопровождение уже после продажи билетов, когда администратор сообщает, кто идет на представление. Сегодня у нас две большие группы — кавказский банкет и мореплаватель, который собрал старых друзей. Для них мы показываем спектакль «Дон Жуаны» про незадачливых дворян, отдыхающих в Пятигорске: они всю ночь кутили в местном кабачке и наутро пытаются вспомнить подробности. На банкете будут звучать популярные хиты 80-х и 90-х годов. Когда к нам приходит молодежь, для них играем джаз, современную музыку.

Какая она, кавказская публика?

— Да такая же, как и везде. Во время спектаклей мы не видим никаких национальных особенностей. Разве что во время банкета. Есть, например, местная «фишка» — тосты за кавказскими столами длятся по 20−30 минут. Бывает неудобно, ведь наша музыкальная программа расписана по минутам.

Фото: Антон Подгайко

С нами работает вокалист Джамал. Его многие знают на Кавминводах, он поет в местных клубах и ресторанах, в репертуаре разная музыка — от джазовых партий до популярных поп-хитов. Джамал — это мое собственное открытие. Дело в том, что он почти не разговаривает, потому что заикается. Хотя поет прекрасно. Однажды я уговорила его поработать в нашем спектакле — выйти в маленькой роли, сказать пару слов. Мы долго репетировали, и все получилось. Дальше интереснее: я увеличила его роль — и снова он говорил чисто, без запинки. А теперь играет в трех спектаклях, одна из ролей — бойкий навязчивый торгаш! При этом в обычной жизни его заикание не ушло. Вряд ли это можно назвать лечением, но результат любопытный.

Игра без барьеров

— Я представляю то, что мы делаем, как домашний камерный театр. Здесь зрители — в метре от нас, между нами нет барьера, эмоциональная отдача очень яркая. Поэтому многие актеры не хотят менять формат.

Фото: Владимир Севриновский

В Пятигорск часто приезжают московские кинокомпании, чтобы снимать сцены сериалов, фильмов. В городе много красивых мест, и договариваться о съемках легко. И в этом ресторане тоже недавно снимали эпизоды для детективного сериала. Мне часто сообщают о съемках и кастингах, я всегда говорю своим ребятам: «Идите, посмотрите на процесс, поучаствуйте в кастинге, может, получится выйти на большой экран». Не хотят — им здесь интереснее. И мне тоже.

Конечно, у меня есть мечта идти дальше — хочу свой театр в отдельном здании. Это только на уровне «хочу», пока нет проекта и завязок.

А еще хочется сделать что-то нестандартное, «из ряда вон». Как объяснить… Мы здесь развлекаем курортников, поэтому ставим юмористические спектакли с очень понятными шутками, яркими колоритными костюмами. Это то, чего ждут от театра в ресторане. А у меня есть идея трагического сюжета, но где его показать? Мне рассказали историю молодого художника в мегаполисе. От тоски и одиночества этот человек собрал в себе все пороки — пьянство, наркотики, аферы, беспорядочные связи, воровство и многое другое. Можно сказать, что у меня есть «рыба» — сырая пьеса. Но хочу поехать к нему и спросить разрешения на то, чтобы дописать и рассказать историю его жизни.

«Дуня» — это личное

Из нашего репертуара мне ближе всего пьеса «Дуня» Косты Хетагурова. Она для меня немного личная, там стоит вопрос самореализации женщины. Удивительно, что осетин, кавказский мужчина, в позапрошлом веке поднимает такие вопросы: почему женщина должна непременно выходить замуж? Почему она не может развиваться в обществе и работать?

Фото: Антон Подгайко

Личная — потому что я променяла на театр трех мужей. Я постоянно ношусь с какими-то творческими замыслами. Каждый мужчина помогал мне в работе, хотя они все не из творческих профессий и далеки от театра. Второй муж — азербайджанец, строгий консервативный человек, но как-то выносил мою социальную активность. Третий муж приходил, мастерил декорации для нашего театра. Потом они не выдерживали соперничества с моей работой. Со всеми я осталась в прекрасных отношениях… Нет, не жалею — зачем врать себе? Я — такая и, наверное, не смогу быть идеальной домашней женой, как мы шутим — «босой, беременной и на кухне».

Моей дочери 12 лет, она играла детские роли в некоторых моих спектаклях. Но, к счастью, актрисой или режиссером быть не хочет.

Мечты и доходы

Приносит ли это деньги? Я не рассматриваю то, чем занимаюсь, как будущий успешный бизнес, хорошо, что хватает на жизнь. Убытков нет, но когда вы видели богатый театр в небольшом городе? Это стиль жизни.

Фото: Антон Подгайко

Наши «ёлки» — это курортный сезон. В Пятигорске отдыхающие есть круглый год, но летом их все же больше. В любом случае без хлеба мы не останемся. Для многих актеров это дополнительная занятость. Например, прошлым летом к нам приезжал работать актер уральского театра, совместил отпуск с нашим проектом.

Планируем и гастроли. Скоро поедем в Сочи, нас пригласили выступать в санаториях. А еще собираемся на фестиваль Льва Толстого в Дагестане, как раз к этому времени мы подготовили пьесу по его «Хаджи Мурату». Герой повести — исторический персонаж, аварец, прославился храбростью в Кавказской войне, а в итоге перешел на сторону русских.

Пока у нас получается воплощать свои мечты, посмотрим, что будет дальше.

Анастасия Степанова

etokavkaz.ru