Иеромонах Гавриил (Бунге): “Православие – плод всей моей жизни христианина и монаха”. Габриэль бунге вино дракона и хлеб ангельский

Схиархимандрит Гавриил (Бунге): Нельзя быть больше, чем христианином (+Фото +Видео)

Что значит быть христианином? Настоящий монах – какой он? Можно ли реформировать монашество? Для кого написаны книги святых отцов? На эти и другие вопросы отвечает схиархимандрит Гавриил (Бунге) – известный богослов и монах-отшельник.

Габриэль Бунге (род. в 1940 г. в Кельне ). Отец — лютеранин, мать — католичка. В возрасте 22 лет вступил в орден бенедиктинцев во Франции. В 1972 году был рукоположен во священный сан. Много лет посвятил изучению творений Евагрия Понтийского. С 1980 года живёт в скиту Святого Креста в швейцарском кантоне Тичино по древнему бенедиктинскому уставу. Автор книг «Скудельные сосуды. Практика личной молитвы по преданию святых отцов», «Другой Утешитель», «Вино дракона и хлеб ангельский», «Духовное отцовство» и др.

Швейцарский богослов, монах, ведущий пустыннический образ жизни уже более 30 лет в горах Швейцарии отец Габриэль (Бунге) принял православие в 2010 году.

— Отец Гавриил, изменилась ли ваша жизнь с тех пор, как вы приняли православие?

— Конечно, моя жизнь очень изменилась и изменилась по существу. Я не раз рассказывал, что познакомился с греческим православием, когда мне был 21 год, в 1961 году. А принял православие только в 2010 году. Я хорошо знал Православную Церковь, русскую в том числе, но раньше смотрел на нее извне.

А это не одно и то же. Я знал Церковь, за исключением Таинства Причастия, которого мне всегда не хватало, и это в конечном счете стало решающим фактором моего прихода в православие. Многие мне говорили: «Разве духовного причастия Вам недостаточно?». На самом деле, нет. Этого мне не хватало.

Надо спрашивать

Понимаете, можно хорошо что-то знать со стороны. У меня были и есть прекрасные дружеские отношения с православными, но участвовать во внутренней жизни Церкви — это совсем другое дело. А для меня, ведь я монах, это проявилось также и на уровне монашества. И теперь я совершенно иначе могу общаться со своими собратьями, чем когда я стоял на высоком пороге, но не был полноправным членом Церкви.

У меня есть свои раздумья и вопросы. Я стар, все мне задают вопросы, и вы тоже. А кому мне задавать вопросы? Пусть не покажется это нескромным, но у меня были раздумья по поводу моей собственной жизни схимонаха. И тогда я попросту пошел в скит преподобного Сергия и задавал вопросы старцу Илии (Рейзмиру) — он примерно мой ровесник, чуть младше. И он дал мне ответ, который я и сам мог бы дать кому-то другому, но который я не имею права давать самому себе.

Надо спрашивать.

Изменения произошли сущностные. Это был один пример, я могу привести много других.

На поиски литературных прообразов

— Вы помните свои первые святоотеческие книги?

— Недавно с помощью моего друга — бенедиктинского монаха, моего преемника в библиотеке — я воссоздал свою первую святоотеческую библиотечку. Ведь некоторые книги из нее были утеряны. Эта литература, которую я когда-то для себя открыл, сформировала в моем представлении образ монаха. Когда я захотел стать монахом, я отправился на поиски литературных прообразов, потому что в Кельне не было бенедиктинского монастыря, а другие монастыри не являли в моих глазах, да и на самом деле, образ монаха.

В той моей первой библиотеке был маленький сборник высказываний старцев-пустынников, краткий Патерик, малюсенький, совсем не такой, как те большие издания, которые сейчас издают на Западе. Потом 2 лекции о молитвах Иоанна Кассиана, затем маленькое Добротолюбие, точнее, выдержки из Добротолюбия в переводе с французского.

Были еще Жития о жизни и ученичестве старцев, составленные И. Смоличем, ученым, который жил на Западе, в эмиграции, я думаю, и который писал очень серьезные вещи о русском монашестве. И что особенно важно, были «Откровенные рассказы странника своему духовному отцу» в первом немецком издании, которое относится к 20-м гг. XX в. Там было лишь 4 первых повествования, ведь это книга из многих частей. Это толстый том. Мы даже знаем, кто автор — иеромонах Арсений (Троепольский).

Отрешенный от всего и соединенный со всеми

Сразу же после чтения «Странника» я начал практиковаться в Иисусовой молитве (как и они это делали), по пути от дома до университета через парк. Я никогда раньше не видел четок, но я научился их использовать намного раньше, чем пришел в монастырь. И даже задолго до того, как ездил на Восток. Когда я отправился в путешествие в Грецию, я был тогда студентом, мне был 21 год, я встретил старого игумена — живую икону монаха.

То есть, сначала было литературное открытие, а потом реальное.

— Кто такой — настоящий монах?

— По моему разумению, идеал монаха воплощается в образе аввы. Первые монахи-пустынники были харизматическими фигурами. Нужно еще сказать что духовник, авва, старец, геронда — это одно и то же. Сегодня различают порой эти три аспекта, но по сути старец, геронда — это и есть духовник. Из уважения его называют авва.

Это очень яркие образы, каждый воплощает в себе смысл монашества, но каждый по-своему, нет двух полностью идентичных. Так же, как позднее в России старцы, которые здесь были всегда, вплоть до сегодняшних дней, всегда имели нечто схожее и одновременно были совершенно разные. И каждый из них воплощал на свой лад смысл монашества, основные добродетели. А эти добродетели следующие: смирение, кротость, любовь к ближнему, непрестанная молитва. Они находятся одновременно в вечном единении с Богом через молитву и в единении в ближним. Я перефразирую слова Евагрия Понтийского: — «Отрешенный от всего и соединенный со всеми»

Каждый воплощает цель по-своему. Нет двух одинаковых путей. Каждый святой по-своему воплощает образ христианина.

Следуйте за Мной

— Что именно произошло, как вы поняли, что призваны?

— Очень просто. Не понадобилось землетрясения или какого-то видимого знамения. Тогда я еще не знал о жизни Святого Антония, а позднее узнал, что ему его призвание открылось так же. Очень похоже было у меня. Я был совсем молодым человеком, и в одно воскресенье был в храме, читалось Евангелие о богатом юноше. Я сразу понял, что этот юноша — в тот день — это был я. Этот призыв не был адресован всему человечеству: это такой призыв, который Христос, когда Он того пожелает, обращает к конкретному человеку.

Христос призывал учеников индивидуально — не к толпе он обращался, а выбирал двух братьев, еще двух братьев и говорил им — следуйте за Мной. Он обратился также к пресловутому юноше, который не захотел ответить. Я понял, что этот юноша — я, и что я должен ответить на этот призыв. И ответом может быть только «Да». Любопытно, но я не был уверен в тот момент, что это «да» означает: я должен стать монахом.

Я никогда не видел монахов. Я читал святых отцов, но я еще не был в Греции. Я стал искать возможности выполнить этот призыв. Это было непросто, ибо в православном мире есть только монашество, а на Западе существует бесконечное количество монашеских орденов, каждый из которых имеет свою специфику, надо выбирать монашеский орден. Выбрать орден — значит отказаться от того, что делают другие. В конце концов, с Божьей помощью я выбрал старейший орден бенедиктинцев, который уходит своими корнями в неразделенную христианскую Церковь. Вы видите, все просто.

Бог призывает каждого индивидуально. Ибо только Он знает человеческое сердце. Кто сотворил сердце человека, Тот единственный может его постичь. И Господь призывает одного к жизни в семье, другого — к жизни приходского священника, третьего — к монашеской жизни, а иногда, как в моем случае, — к жизни отшельнической. Ведь, как вы знаете, вот уже 32 года я живу отшельником в Швейцарии.

Я помню, когда решение было принято, один из самых пожилых монахов сказал мне: «Я понимаю тебя — это второе призвание». Он сам пережил это второе призвание. Он был монахом в Бельгии, и он услышал призвание. Это было очень рискованно — оставлять большое, могущественное, богатое аббатство и пускаться в настоящую авантюру, так как никто точно не знал, обернется ли это успехом или поражением. Сперва, а это было в 20-е гг. ХХ в., на него посматривали несколько искоса, столь странным казалось желание этого монаха. А он хотел перебросить мостик между Востоком и Западом. И все обернулось удачей.

Скит Святого Креста в Швейцарии

Реставрированное монашество

— В чем разница между монашеской жизнью на Востоке и на Западе?

— Трудно дать ответ, все бесконечно меняется, все в движении. Восточное и западное монашество исходят из одного корня, но они развивались по-разному по меньшей мере 1500 лет. Сначала они были вместе, Церковь не была разделена, было общение, можно было переходить из одного монастыря в другой. Вы, наверное, знаете, что бенедиктинцы были среди основателей монашеской жизни на Святой горе Афон. Было возможно жить совместно. Но потом, к концу I тысячелетия, западное монашество приняло другое направление, восточное тоже, но это вопрос истории.

В России произошёл институционный разрыв, перелом, монастыри были практически уничтожены. Но на мой взгляд, и здесь я не согласен с моими собратьями в России, которые много говорят об уничтожении веры — не было разрыва в духовной жизни. Были старцы, во все времена было осмысление монашества, преемственность не прекращалась. На Западе было по-другому — во время Французской буржуазной революции разрыв был полный. Старые монахи не вошли в новые монастыри, их основывали секулярные священники, не монахи. Это было реставрированное монашество.

И мне кажется, что монашество в России сегодня должно сосредоточиться на моментах духовной преемственности, а не на аспектах институционного разрыва. Ибо институционное (учредительное) начало исходит от человека, а духовное начало исходит от Бога. Я знаю немного историю монашества на Западе и на Востоке. Особенно меня всегда интересовали пути восстановления монашества после периодов упадка. Они разные на Западе и на Востоке. Упадок неизбежен, невозможно всегда оставаться на одном уровне.

Духовную жизнь невозможно реформировать

— Сегодня в России много говорят о том, как правильно организовать монашескую жизнь, обсуждается «Положение о монастырях о монашестве»…

— На Западе проводят монастырские реформы. Дисциплина в монастырях снова ужесточается, становится даже более суровой, чем прежде. Например, цистерцианцы захотели реформировать орден бенедиктинцев, применяя устав святого Бенедикта буквально, но это длилось недолго. Они тоже пришли в упадок, как и бенедиктинцы. Трапписты — это уже реформа внутри ордена цистерцианцев, реформа в реформе. Те тоже оказались не вечны.

Я очень скептически отношусь к попыткам внутрицерковного реформирования. Потому что это реформирование остается на уровне учредительных реформ. А я считаю, что человек вправе реформировать только то, что он основал сам. Смотрите, учредительная реформа, конституционная, военная, денежная реформы, все, что угодно, — это реформы институтов, учрежденных человеком. И человек может их модифицировать в соответствии с необходимостью.

Но духовную жизнь невозможно реформировать. Можно только сделать или создать — и в этом заключается долг церковных иерархов, епископов, патриархов – благоприятные условия для того, чтобы Святой Дух смог бы, озаряя хороших монахов, реформировать монашество изнутри.

Дата смерти последнего монаха

Можно привести пример возрождения русского монашества, связанного с Паисием (Величковским), но мы можем пойти и дальше. Перенесемся в Грецию — Афон в начале-середине ХХ века пришел в упадок, скатился до нулевой отметки, что было связано с внешними обстоятельствами, и было еще доставшееся в наследство от прошлого засилье всего поддельного.

Монастырь обеднел, братья не жили больше общиной, все монахи следовали своему ритму, дисциплина была на самом низком уровне. Это были совсем не обязательно плохие монахи, но жили они не то уставу. Потом произошла трагедия изгнания греческого христианского населения из Малой Азии в 20-е годы, и большие монастыри утратили возможность привлечения единоверцев. Около 11 миллионов человек — а раньше большие монастыри принимали на окормление людей верующих.

Я достаточно стар, чтобы помнить, как европейцы занимались статистическими подсчетами, в которых могла быть указана дата, когда умрет последний монах. Но эти господа не знали, что в таинстве скитов обновление уже становилось реальностью. Обновление пришло не из больших монастырей, а из скитов.

Карьер для добычи епископов

И нужно здесь упомянуть об очень известном человеке, известном также и в России, Иосифе Исихасте — монахе 50-х годов, и о многих других, не столь известных. Эти маленькие общины, которые жили внутри пещер поистине жизнью первых святых отцов, изнутри обновили 4 больших монастыря. Не было реформ. Не было внешних существенных вмешательств. И постепенно все монастыри вернулись к совместной жизни братии. И я хотел бы надеяться, что церковные иерархи создадут для этого благоприятные условия, потому что в этом их долг.

Одно из этих условий, как на Афоне, — свободное избрание игуменов. Конечно, это не всегда возможно. Иногда монастырь находится в таком положении, когда нет достойных людей. И тогда должны вмешаться епископ, высшие духовные лица. И в этом отношении пример возрождения в эпоху Паисия (Величковского) очень показателен, не говоря уже о ключевой фигуре — петербуржском митрополите Гаврииле (Петрове). Это был известный придворный иерарх, келейником у него был старец Феофан, ученик Паисия (Величковского), монах в миру, потому что в России после реформ Петра Первого и Екатерины нельзя было больше жить по-монашески, как жили настоящие монахи в старые, добрые времена.

Монастыри стали приютом для старых солдат. И когда надо было обновить жизнь на Валааме, митрополит спрашивает у Феофана: «Кого можно послать настоятелем?» Одному это решить было бы невозможно. И тогда тот сказал: «Нужно послать Назария. Это неграмотный монах, но это великий монах». И тогда Назарий полностью обновил этот древний и большой монастырь.

Если вам нужно обновить духовную жизнь в каком-нибудь монастыре, берите превосходного монаха, возможно, не слишком образованного, но о котором известно, что у него есть духовный размах; это обновление может совершить только монах.

Монашество способно обновиться изнутри. Оно делало это тысячу раз. Это очень старое явление в Церкви. Надо дать ему возможность развиваться своим ходом, не так ли? Монастырь не должен превратиться в карьер, откуда в епископы добывают самых способных. Но роль его важна. В нем нет конкуренции, нет противостояния между братией и высшими духовными чинами. И очень часто, как я уже говорил, монахи сами не способны были бы это осуществить без вмешательства епископа. После назначения настоятеля или настоятельницы, которые и есть настоящие монахи, монастырь быстро возродится на основе своих внутренних ресурсов, которые у него всегда есть.

Важнее сама монастырская жизнь

— Послушание или молитва — часто этот вопрос становится особенно сложным…

Я все время ставил этот вопрос перед монахами и монахинями во время моих поездок. Я провел несколько встреч с женскими общинами. И я видел их проблемы. Но думаю, что это ложные проблемы, ложный антагонизм, так сказать. Что всего важнее в монастырской жизни — так это сама монастырская жизнь. Это значит, что монахи и монахини понимают, в чем заключается их жизнь, каковы ее правила, цель, этапы, трудности и искушения, которые бывают разного рода, понимают, что это прогрессирующий процесс.

Когда монах или монахиня не знают этого, они могут быстро прийти в отчаяние, потому что их перегружают работами, послушаниями, и они не видят больше цели.

Долг святых отцов, старцев, преданных Богу, которые есть всегда — настоящие, а не фарисействующие — указать монаху или монахине, которые говорят: «Я больше не могу. Потому что у меня 24 часа в сутки», что надо либо выполнять послушания, либо читать правила.

фото А.А. Рыбакова

Нужно сказать «хорошо», нужно вернуться к главному, потому что цель монашеской жизни, как говорил святой Иоанн Кассиан, — это чистота сердца — это главное, что пробуждается в результате всей этой аскетической работы, послушания, смирения. А потом непрестанная молитва, непрестанный контакт с Богом, способность держать в уме постоянно мысль о Боге, «дышать именем Христа», как говорит святой Антоний в своем житии. Начиная с некоторого момента не количество молитв, но их качество начинает иметь значение.

Цель монастырской жизни не в том, чтобы произнести столько-то молитв. Понятно, что в церковной общине службы — это главное, но монахи служат их не для себя. Вся Церковь участвует в этом. Прочитать множество молитв это еще не значит молиться, не нужно забывать и о качестве молитвы. А качество молитвы — это та смиренная исповедь, которую произносит в храме мытарь.

Фарисей выполнял столько всего — пост, милостыня, молитва и Бог знает что еще. Он сам составил список своих подвигов. Но он не был угоден Богу, потому что его сердце не было смиренным, он был убежден, что спасется своими деяниями. У мытаря не было ничего, кроме молитвы. Смиренное сердце — вот чего хочет Бог… Вот что нравится Господу. Это достигаешь не сразу, не с первой попытки, это цель всей нашей аскетической борьбы.

В конце концов духовная жизнь становится очень, очень простой. И когда мысль постоянно связана с Богом, с воспоминанием о Боге, можно делать все, все, о чем нас просят, все, что позволяют силы. Сердце в покое.

Нельзя быть больше, чем христианином

— О чем чаще всего вас спрашивают миряне, и какие советы вы им даете?

— По сути мирянин приходит в скит примерно с теми же вопросами, которые задают монахи, — вопросами о духовной жизни, о том, как жить в полной мере христианской жизнью в окружении мирской суеты. Я даю те же советы, что и монахам, и правило, которое я даю каждому, соответствует условиям его жизни. Молодому женатому мужчине с 4 детьми я не могу дать то же правило, что и пожилому человеку, который живет один. То же самое в отношении матери семейства.

Нет различных видов духовности.

Нельзя быть больше, чем христианином.

Монах не выше христианина. Он пытается быть и стать выше теми способами, которыми святые отцы нас наделили, но я могу дать мирянам те же советы, что я даю монахам. Все советы должны быть адаптированы к условиям жизни человека, его возрасту, сроку его духовной жизни.

Многие христиане живут в миру, Например, матери семейств, молитва которых бывает очень глубока. Когда появляется первый ребенок, потом второй, потом третий, многие вещи становятся очень сложными. Она имела привычку читать множество раз акафист, а теперь с этим малым шумным народом у ее ног все это не так просто, надо выбирать моменты в течение дня.

Почувствовать вкус главного

— Отец Гавриил, часто приходится слышать, что книги святых отцов были написаны для тех, кто жил столетия назад…

— Но человек остается тем, что он есть.

Соблазны остаются теми же. Те же враги, демоны. Они же и самые большие экуменисты, ибо не различают конфессий и мучают всех христиан независимо от того, к какой церкви они относятся. И лично я имею обыкновение давать любому для чтения сначала базовые тексты, например, святоотеческие поучения — небольшие высказывания отцов, потому что это евангелие, прожитое в пустыне. Это понятно любому.

Рекомендую и другие подобные книги, в какой-то мере мой собственный багаж, который милостью Божьей попал мне в руки с самого начала.

Если вы почувствовали вкус главного, истинного (а эти книги — самое древнее из того, что у нас есть), потом вы можете читать что угодно: книгу, которая была написана сегодня. Потому что ваш рот, ваше нёбо уже различают, подлинно ли это или это подделка. Нужно сначала приучить нёбо, обострить вкус, не так ли? А для этого нужны Евангелие и основополагающие тексты монашества и духовной жизни.

В Библии, в Евангелии, в высказываниях святого апостола Павла заложены принципы христианской жизни. У святых отцов (я говорю о духовных отцах, а не о великих теологах) вы видите, как все это воплощается в жизнь. А потому жития святых, которые всегда и много читались в России, являются превосходным чтением.

Вы видите, как конкретно жил тот или иной святой. Вы не всегда можете ему подражать, но вы сможете увидеть, как в тех или иных обстоятельствах все это было возможно. Я очень люблю читать жития святых, в том числе новоканонизированных святых. И я себе говорю: если он способен был так держаться до конца в невыносимых условиях, то я при благоприятных условиях тоже должен смочь это сделать. Я не могу ему во всем подражать.

— Последний вопрос — сколько языков вы знаете?

— Я говорю на языках разных стран. Я учил английский в школе и говорил на нем с детства, потом я жил в Бельгии 17 лет, и я говорю по-французски. Я живу уже 32 года в итальянской части Швейцарии, и я говорю по-итальянски. Это 4 языка вместе с моим родным языком, немецким. Я говорю немного на других языках, к сожалению, очень мало, на русском, который учил в молодости, в монастыре. Я учил 10 раз грамматику, но из-за других языков все путается немного в моей голове.

Нужно постоянно жить в стране, чтобы оживить все, что есть у меня в голове, но в старую голову невозможно вложить что-то новое. Я говорю очень быстро, несмотря на то, что мой словарный запас несколько ограничен, ограничен сферой церковной, литургикой. А когда говорят о повседневной жизни, я теряюсь, не говоря уже о литературе.

 

о.Гавриил сам печет хлеб

о.Гавриил сам печет хлеб

 

 

 

 

 

 

Редакция сердечно благодарит священника Димитрия Агеева за организацию интервью с о. Гавриилом

Подготовили текст Анна Данилова, Анна Фирстова

Фото Юлии Маковейчук, священник Димитрия Агеева и А.А. Рыбакова

Читайте также:

Молитве в теплом кресле не научишься

Иеромонах Габриэль Бунге: Примирение Церквей на личном уровне

www.pravmir.ru

"Вино дракона и хлеб ангельский." Иеромонах Габриэль Бунге. Глава 6.

ГЛАВА ШЕСТАЯ.

Гнев и молитва.

После всего, что мы узнали, понятно, что гнев - это отвратительный порок. Он «делает из человека зверя», и даже более того - «беса». Тот, кто дает овладеть собой этому пороку, становится игрушкой бесов, которые к тому же ночью запугивают его страшными кошмарами. Но если бы на эту тему Евагрий не мог бы ничего добавить, не стоило бы далее заниматься его писаниями. Однако мы находимся в самом начале!

«Накапливающие в себе огорчения и памятозлобие подобны тем [людям], которые черпают воду и льют ее в продырявленную бочку» (1).

Исключительное значение, которое во всех своих писаниях Евагрий придает гневу, основывается на целиком отрицательном влиянии, которое он оказывает на молитву, что следует из многих, ранее приведенных текстов. «Молитва» понимается здесь как сущность духовной (или «мистической», как мы говорим сегодня) жизни.

«Всякая брань, возникающая между нами и нечистыми бесами, ведется только из-за духовной молитвы и ничего другого. Ведь для них она чрезвычайно неприятна и тягостна, а для нас - спасительна и благотворна» (2).

Для поддержки своего твердого убеждения в том, что гнев и молитва исключают друг друга, как огонь и вода, Евагрий, наряду с Писанием, может сослаться и на «сокровенный и древний людской обычай».

«Скажи мне, почему ты поспешно вступаешь в тяжбу, если ты действительно презрел пищу, богатство и славу? Почему ты кормишь пса [иными словами, ярость], если дал обет ничего не иметь? Но если он лает и бросается на людей, то очевидно, что в доме есть нечто, что он охраняет. Я же убежден, что таковой [человек] далек от чистой молитвы, потому что знаю, что гнев убивает ее.

Еще более удивляюсь, что ты забываешь даже святых: Давида, который взывает: «перестань гневаться и оставь ярость» (3), Экклезиаста, который напоминает: «И отстави ярость от сердца твоего, и отрини лукавство от плоти твоея» (4), и Апостола, который предписывает "во всяком месте... воздевать чистые руки без гнева и сомнения" (5).

Так почему же не научаемся мы сокровенному и древнему людскому обычаю изгонять из дома собак на время молитвы, что прикровенно указывает на то, что в молящихся не должно быть никакого гнева? Кроме того: "ярость змиев вино их" (6). Потому и назореи [то есть посвященные Господу] должны воздерживаться от вина (7).

Желчь и бедра не вкушаются богами, как утверждал один языческий мудрец, не разумея, как мне думается, что говорил. Я полагаю, что первая [желчь] - это символ гнева, а второе [бедра] - неразумного вожделения» (8).

Отрицательное воздействие, которое оказывает на молящегося вспыхнувшая ярость, и в этом случае имеет, прежде всего, чисто психологическую природу.

«Все бесовские помыслы вводят в душу умственные представления чувственных вещей, и ум, приняв их отпечаток, вращает в себе формы этих вещей. И по самой вещи можно узнать о том, какой бес приблизился к нам.

Например, если в моем сознании возникает облик того, кто мне повредил или опозорил меня, это знак того, что тем самым ко мне приблизился помысел злобы...» (9)

«Потому и Дух Святой справедливо обличает нас: "сидишь и говоришь на брата твоего, на сына матери твоей клевещешь" (10). Ты отверзаешь дверь помыслам злобы и вносишь смятение в ум во время молитвы тем, что постоянно представляешь лицо врага твоего, делая его тем самым "богом". Ибо то, что ум созерцает в молитве, может по праву считаться "богом"» (11).

Евагрий описывает здесь опыт, который в той или иной степени испытал каждый: почти неотступное сосредоточение на какой-то вещи или, хуже того, на определенной личности, которая на самом деле, или только в нашем представлении, нанесла нам обиду, и которую именно во время молитвы нам не удается изгнать из нашего духа. В таком состоянии молитва становится карикатурой. К этой теме мы еще вернемся.

Но каким образом бесы узнают, какой именно страстью мы одержимы в данный момент? Евагрий говорит о простых «умственных представлениях» (noémata), которые поставляют нам бесы. Бесы не ведают нашего «сердца», нашего ума, нашей сокровенной сущности. Для Евагрия это утверждение очень существенно. Внутреннее наше святилище бесам недоступно. Только Бог, сотворивший нас, знает наше сердце (12).

Однако бесы находятся в преимущественном положении и обладают опытом, ибо издавна присутствуют в творении как наблюдатели нашего поведения: от них не ускользает малейшее, даже не всегда осознаваемое нами побуждение (13). По этим «знакам» (symbola) они узнают, что сокрыто в нашем сердце, откуда исходят наши добрые и злые намерения. Эти указующие знаки поставляют им сырье для искушений (14), например, возбуждая нашу память во время молитвы (15) и оживляя в нас образ того, кто нанес нам обиду. И этот образ мы постоянно имеем перед глазами как некий «идол» и вместо Бога поддерживаем беседу с ним (16).

Все материальные вещи «запечатлеваются» в нашем духе, то есть оставляют в нем «изображение» (eidolon) (17) или «отпечаток» (typos) (18), с которым мы общаемся в духе, словно с настоящим объектом.

Только Бог, полностью «нематериальный»(19), «лишенный формы» (20), «бестелесный», не оставляет в уме - в нем самом или же в форме его «помысла» - никакого «отпечатка» (21). Он присутствует «непосредственно» (medenàs mesiteûontos) (22), личностно, как бы сказали мы, и потому действует также непосредственным образом (23).

Если по своей или не по своей вине мы вступаем в конфликт с ближним, «страстно» реагируя на это столкновение, в нашем уме запечатлевается - как бесовский помысел - «образ (eikon) конкретного человека, которому "тайно и незаконным образом мы можем что-то сделать или сказать"» (24), как если бы этот человек присутствовал здесь. Это оказывает опустошительное воздействие особенно во «время молитвы», когда ум, ведя беседу с нематериальным, лишенным формы Богом, должен быть «свободен от образов».

Кто «желает молиться как должно» (25), но в то же время огорчил кого-то, «подвизается всуе» (26). Его предполагаемая молитва есть не что иное, как «обезьянничанье» (anatyposis), слепое подражание реальности, что «навлечет на ум негодование Божества»(27). Отсюда предупреждение:

«То, что ты сделаешь в отмщение брату, обидевшему тебя, станет преткновением для тебя во время молитвы» (28).

Разумеется, это также относится и к брату, которому мы нанесли обиду и не примирились с ним.

«Будь внимателен, дабы, прогневавшись на какого-либо брата, не прогнать его. Иначе ты в [здешней] жизни своей не убежишь от беса печали, который во время молитвы всегда будет преткновением для тебя» (29).

Поэтому с полным правом можно сказать, что в молитве происходит своего рода «суд» над внутренним нашим состоянием (30).

«Когда случится с тобой искушение, либо вступишь в спор и, раздраженный противоречием, проронишь непочтительное слово, тогда вспомни о молитве и о суде, который влечет она, - и сразу успокоится в тебе беспорядочное движение» (31).

«Не отдавай себя помыслу гнева, мысленно сражаясь с тем, кто тебя обидел. Также [не предавай себя и помыслу] блуда, мечтая постоянно о наслаждении. Первый помысел омрачает душу, а второй призывает ее к разжиганию страсти, но оба оскверняют ум твой. А поэтому, если ты во время молитвы рисуешь в своем воображении призрачные образы, а не приносишь Богу чистую молитву, ты сразу же попадешь под [власть] беса уныния, который именно при таких состояниях и набрасывается [на нас], подобно псу похищая душу, словно олененка» (32).

Этот текст еще раз помогает нам лучше понять, как различные «помыслы» рождаются один от другого. Тот, кто был причиной длительной ссоры со своим ближним, во всю жизнь не избавится от беса печали, ибо у него не будет возможности исправить содеянное [зло]. Укусы совести, которые рано или поздно он будет ощущать, останутся бесплодными. Но печаль - родная сестра уныния, которое повергает нас во время молитвы в то особое состояние акедии, которое Евагрий описал так метко (33).

Цель praktiké (духовного делания) заключается в том, чтобы принести Богу молитву, «очищенную» от «помыслов», «образов» и каких бы то ни было умственных представлений тварных вещей (34). Это означает также и то, что ум наш может уводиться в сторону, «рассеиваться».

«Нерассеянная молитва» - это «великое дело» (35), она есть «высшее мышление ума»! (36) Следуя Евагрию, можно даже сказать, что человек полностью является самим собой только в молитве. Ибо в этой непосредственной, личной «беседе ума с Богом» (37), тварный «образ» возвращается к своему нетварному «первообразу», к которому он и устремлен (38).

Сатана, который с самого начала разрушил эту связь (39), и теперь не оставляет всевозможных попыток помешать этой беседе.

«Когда ум начинает нерассеянно молиться, тогда вся [духовная] брань, ночью и днем, сосредотачивается вокруг яростной части души» (40).

Было бы ошибкой считать, что по мере развития духовной жизни эта борьба уменьшается. Как раз наоборот! Не против новичков, но против «старцев», против «духовных отцов», против тех, «кто уже получил дар Духа» (41), бес гнева ополчается самым неистовым образом (42). И потому грехи гнева имеют наиболее разрушительные последствия для «созерцателя», для «ясновидца», ибо они ослепляют «глаза» ума, которыми он взирает на Бога и Его творение.

«Ночью лукавые бесы просят [Бога, чтобы Он отдал им] духовного учителя и [они могли бы] сами устрашать его; днем же они [нападают] на него через людей, опутывая его сетью несчастий, клевет и опасностей» (43).

Поэтому Евагрий настойчиво предостерегает тех, кто, все еще будучи «одержим грехами и гневом», бесстыдно дерзает «простираться к ведению божественных вещей и приступать к нематериальной молитве» (44). Их мнимая «молитва в духе и истине» в таком случае будет только гротескной карикатурой на «истинную молитву». Бог не оставит без наказания подобное кощунство.

«Как страдающему болезнью глаз не принесет пользы напряженное смотрение на палящее солнце в самый полдень, когда взгляд не прикрывается ничем, так и уму страстному и нечистому совсем не принесет пользы мысленное представление о внушающей трепет и сверхъестественной молитве в духе и истине. Наоборот, [подобная дерзость] навлечет на ум негодование Божества» (45).

Евагрий уже очень хорошо понимал, что то, что сегодня мы называем «самоиндуцированными состояниями», мы только «заимствуем», не переживая их по сути. Характерно, что к подобной «имитации» (anatyposis) склонен прежде всего тот, кто «одержим грехами и гневом». Ибо за этим гневом сокрыта гордыня, которая побуждает не ждать, пока Бог призовет его, как Моисея, из Неопалимой Купины (46), но дерзко, с помощью лишь собственных сил пытаться вступить в «место молитвы».

Но ведь «истинная молитва» есть «свидетельство благодати» (charisma) (47), «дар» (dôron) (48), который «Бог дарует молящемуся» (49) и которого нужно «быть достойным» (50).

Стало быть, тот, кто одержим гневом, вовсе не должен молиться? Ничего подобного! Однако вместо того, чтобы простираться к тому, что остается недостижимым в силу его страстного состояния и что может даже принести вред, он должен искать прибежища в обращении ко Христу с «краткой и напряженной молитвой» (51), о чем постоянно говорит монашеская литература, с теми «краткими молитвами» (бл. Августин), из которых выросла хорошо известная «Иисусова молитва» (52).

«Если хотите обратить в бегство врага, "непрестанно молитесь"» (53).

Эти молитвы - краткие, «полные напряжения», «интенсивные», «частые», даже и «непрестанные» - суть хлеб насущный для человека, искушаемого бесами, и в особенности бесом гнева (54). Они совершаются со слезами, ибо ничто так не «смягчает существующую в душе твоей грубость» (55), бесовскую по происхождению, как именно эти молитвы (56). Однако здесь мы уже затрагиваем тему средств, способных исцелить воспламененную ярость, о которых мы будем говорить позднее более подробно (57).

1 Слово о молитве, 22 (Цит. изд., стр. 79).2 Там же, 50 (Цит. изд., стр. 82).3 Пс. 36, 8.4 Эккл. 11,10 (слав. пер.).5 См. Тим. 2, 8.6 Втор. 32, 33 (слав, пер.).7 См. Числа 6, 3.8 М. с. 5, 12-34.9 М. с. 2, 1-7.10 Пс. 49, 20.11 М. с. 37, 19-25.12 М. с. 37,1 и далее, отсылаем также к Пс. 32,15 и к Деян. 1,24.13 Ер. 16.14 М. с. 37, 4 и далее.15 Слово о молитве, 45-47 (Цит. изд., стр. 81).16 М. с. 37, 24.17 М. с. 4, 16.18 М. с. 41, 1 и далее.19 Слово о молитве, 67 (Цит. изд., стр. 84).20 Слово о молитве, 68 (Цит. изд., стр. 84).21 In Ps 140, 2 а.22 Слово о молитве, 3 (Цит. изд., стр. 78).23 Ср. Слово о молитве, 64 (Цит. изд., стр. 83).24 Sk 13.25 Рим. 8, 26.26 Слово о молитве, 20 (Цит. изд., стр. 79).27 Там же, 145-146 (Цит. изд., стр. 92).28 Там же, 13 (Цит. изд., стр. 79).29 Слово о духовном делании, 25 (Цит. изд., стр. 100).30 Ср. Ер 25, 6.31 Слово о молитве, 12 (Цит. изд., стр. 79).32 Слово о духовном делании, 23 (Цит. изд., стр. 100).29 Слово о духовном делании, 25 (Цит. изд., стр. 100).30 Ср. Ер 25, 6.31 Слово о молитве, 12 (Цит. изд., стр. 79).32 Слово о духовном делании, 23 (Цит. изд., стр. 100).33 Ср. G. Bunge, Akedia. Die geistliche Lehre des Evagrios Ponti-kos vom Überdruß. Würzburg 1995.34 Слово о молитве, 56-58 (Цит. изд., стр. 82-83).35 Слово о духовном делании, 69 (Цит. изд., стр. 107).36 Слово о молитве, 35 (Цит. изд., стр. 81).37 Там же, 3 (Цит. изд., стр. 78).38 В своем Ер Mel. Евагрий, на основе соотношения между первообразом и образом, разработал целую теорию о непосредственном познании Бога\39 См. Быт. 3.40 Слово о духовном делании, 63 (Цит. изд., стр. 107).41 Ер 52, 7.42 Умозритель, 31 (Цит. изд., стр. 116).43 Слово о молитве, 139 (Цит. изд., стр. 91).44 Там же, 145 (Цит. изд., стр. 92).45 Там же, 146 (Цит. изд., стр. 92).46 М. с. 17,36 и далее, ср. Слово о молитве, 4 (Цит. изд., стр. 78).47 Слово о молитве, 87 (Цит. изд., стр. 86).48 Слово о молитве, 70 (Цит. изд., стр. 84).49 Слово о молитве, 59 (Цит. изд., стр. 83).50 In Ps 13, 7 Ç; 43, 4 у и т.п.51 Слово о молитве, 98 (Цит. изд., стр. 88).52 См. Габриэль Бунге. «Скудельные сосуды» (Практика личной молитвы по преданию святых отцов). Рига, 1999, стр. 99 и далее.53 In Ps 55,10 Е, Цитата: Фесе. 5,17.54 Слово о духовном делании, 54 (Цит. изд., стр. 105).55 Слово о молитве, 5 (Цит. изд., стр. 78).56 Ср. Слово о молитве, 91, Слово о духовном делании, 50 (Цит. изд., стр. 87,104) и во многих местах.57 См. ниже, главу восьмую.

ierei.livejournal.com

Иеромонах Гавриил (Бунге): "Православие - плод всей моей жизни христианина и монаха"

Известный швейцарский богослов, монах, ведущий пустыннический образ жизни уже более 30 лет в горах Швейцарии отец Габриэль (Бунге) принял православие. 27 августа, перед Всенощным бдением под Успение, митрополит Иларион (Алфеев) совершил присоединение отца Габриэля к православию.

Габриэль Бунге (род. в 1940 г. в Кельне ). Отец – лютеранин, мать – католичка. В возрасте 22 лет вступил в орден бенедиктинцев во Франции. В 1972 году был рукоположен во священный сан. Много лет посвятил изучению творений Евагрия Понтийского. С 1980 года живёт в скиту Святого Креста в швейцарском кантоне Тичино по древнему бенедиктинскому уставу. Автор книг “Скудельные сосуды. Практика личной молитвы по преданию святых отцов”, “Дух Утешитель”, “Вино дракона и хлеб ангельский”, “Духовное отцовство” и др.

Открытие мною православия не является результатом каких-то ученых занятий, но – плодом всей моей жизни христианина и монаха. Это открытие, начавшееся 40 лет назад и продолжающееся до сих пор, приобрело для меня весьма конкретный смысл. Оно позволило мне войти и углубиться в то, что можно назвать “тайной Церкви”.

Вспоминаю, как я пришел к этому открытию. Еще до университета, совсем юным, учась в школе, я начал читать святых Отцов, в основном, монахов. Я начал с Апофтегм (Патериков), св. Иоанна Златоуста, св. Иоанна Кассиана, который был своего рода мостом между Востоком и Западом в IV-V века. Затем я стал читать “Добротолюбие” в сокращенном издании по-немецки.

Затем ко мне пришли “Откровенные рассказы странника”, переведенные на немецкий уже в двадцатые годы, и я помню, как они захватили меня. Как известно, эта книга состоит из нескольких частей, но я начал с трех историй, не дойдя в то время до теоретической части. И тогда, безо всякого руководителя, не имея даже четок, я начал упражняться в Иисусовой молитве. Мне было 20 лет. Подобно русскому “страннику”, я стал учиться этой молитве “на ходу”; так, проходя, по парку по дороге в университет, я мысленно повторял эту молитву. И она осталась со мной на всю жизнь, с тех пор я никогда не оставлял ее. Она вошла в ритм моего существования и дыхания. Тогда я еще ничего не знал о православии.

В то время, когда я учился в Кельне, возможно, там и был кто-то из православных, но мне не довелось повстречать никого. Затем спонтанно я нашел истоки, arche (первоначало – греч.) христианской и монашеской духовной жизни. Это открытие стало для меня очень важным, когда впоследствии я переосмыслил весь мой опыт, всю мою жизнь. Итак, по милости Божией, уже в юности мне было дано самое существенное.

Иеромонах Габриэль Бунге  – из статьи “Возвращение к единству”

Протоиерей Павел Великанов в 2008 году взял для портала “Богослов.ру” интервью у отца Гавриила, тогда еще католического монаха.

– Протоиерей Павел Великанов: Отец Гавриил, расскажите, пожалуйста, о том, как Вы пришли к вере?

Иеромонах Гавриил (Бунге): Я пришёл к вере благодаря моим ровесникам, в возрасте примерно 17-18 лет. Дело в том, что я происхожу из несколько странной, смешанной семьи: мой отец – протестант, мать – католичка, а это как правило приводит к тому, что становишься, как говорится, «ни рыба ни мясо». Очень рано я открыл для себя творения и жизнь св. Отцов, житие св. Антония Великого, Патерики, Лавсаик, краткое Добротолюбие (раньше на иностранных языках были только краткие выдержки, хрестоматии). Но для того, чтобы разжечь большой огонь, достаточно совсем маленькой спички: поднесите её, и огонь разгорится сам. Так произошло и со мной. Я захотел пойти по стопам тех, кого встретил на страницах книг. В поисках того, что наиболее подлинно в нашей Католической церкви, я поступил в Бенедиктинский монашеский орден.

Но еще пред этим я совершил небольшое путешествие в Грецию. Это было в 1961 г., тогда я учился в Бонне. Случайно получилось так, что я смог войти в очень близкий контакт с Православной Церковью. На корабле я познакомился с одним из греческих митрополитов, который возвращался из Палестины со своими клириками. Это был почтенный старец, подобный тем, о которых я читал, с большой бородой. Он увидел меня, молодого человека, и подозвал к себе; показал книги, посадил рядом с собой. Тогда же я познакомился с одним молодым богословом, таким же студентом, как и я. Это был Янис Голланис, который впоследствии стал знаменитым богословом.

В Греции я провел два месяца на острове Лесбос. Тогда там было немного туристов, и нас поселили в семьях местных жителей. Я жил в семье священника. Конечно, каждое воскресенье ходил на службы. Семья знала, что я католик, но там не было католической церкви, поэтому я ходил в православную. Ко мне относились чудесно, с большой любовью. На малом входе мне даже подносили Евангелие, чтобы я его поцеловал, словно я был высокопоставленным гостем.

Надо ещё сказать, что, отправляясь в поездку, я имел большие предубеждения против Православной Церкви, был очень отрицательно настроен по отношению к православию.

П. В.: Что было причиной такого настороженного отношения?

и. Г.: Преподаватели говорили мне, чтобы я был осторожен с этим православием: православные – схизматики. Поэтому в поездке у меня была как бы припасена «пара перчаток», чтобы не осквернить мою римскую чистоту при общении с православными.

Но, конечно же, никаких проблем у меня не возникло, греки обращались со мной очень доброжелательно. Мне даже разрешали заходить в алтарь, что было не совсем канонически правильно. В общем, с каждым днём мои предрассудки уменьшались.

Под конец я на целую неделю поехал в Афины и жил там в греческой семинарии вместе с семинаристами. Во время одного из разговоров с ними я получил некий опыт, ставший в своём роде решающим. Я сказал, что, конечно, всё у вас прекрасно, но очень жаль, что вы от нас отделились. А мне ответили: «Ты ошибаешься, это вы от нас отделились». Я был поражен. В Германии мы встречаем  только протестантов и знаем, что они раскольники, то есть именно они когда-то отделились от Католической церкви. А тут эта схема не действовала. Ведь речь шла о Церкви апостольского происхождения. Апостол Павел прошел по этим местам ещё прежде, чем дошёл до Рима.

Тогда мне был 21 год. Я начал всё переосмысливать, и этот процесс ещё не закончен даже на сегодняшний день, он до сих пор происходит во мне. Мне пришлось осознать, что по многим вопросам они были правы. Если угодно, даже с научной точки зрения. Тут даже особенно нечего обсуждать: бесполезно защищать то, что защитить в принципе нельзя. Плоды моих размышлений есть в моей небольшой книге «Скудельные сосуды», которая переведена на русский язык. Эта книга о практике Иисусовой молитвы по учению св. Отцов. Так вот, совершенно ясно, что практика Иисусовой молитвы была одинаковой и на Востоке, и на Западе.

П. В.: Интересно было бы узнать, что такое Иисусова молитва в западной традиции? Нередко приходится слышать мнение, что специфика восточного христианства – во внутреннем делании, которое отсутствует на Западе. Насколько такой взгляд соответствует действительности?

и. Г.: Для начала скажу, что Католическая церковь – огромная организация, это миллиарды католиков. Внутри католичества имеются различные течения, которые могут конфликтовать друг с другом, даже взаимно исключать друг друга. Многие отмечают, что благодаря открытию на Западе Православия люди заново начинают интересоваться своими собственными духовными корнями. Часто такое открытие происходит при помощи икон, песнопений, литературы. Многие русские святые почитаются в католическом мире: Силуан Афонский, Серафим Саровский… У нас совершается много монашеских постригов с именем Серафим; Серафим Саровский даже включён в ектении для поминовения.

Но есть и очень странные вещи. И тут я говорю прежде всего как монах.

А ведь истоки Западного монашества – на Востоке, оно пришло на Запад очень рано: житие св. Антония Великого было написано св. Афанасием по просьбе латинских монахов. Житие не было бы написано, если бы латинские монахи об этом его не попросили. Текст оригинала греческий, но древнейшие рукописи – латинские.

Так вот, на протяжении веков Восток – ориентир для монашества. Но этот ориентир нужно было постоянно открывать для себя вновь… Если вы теряете ориентир из вида, нужно снова сфокусироваться на нем. На протяжении веков мы видим, как Запад периодически заново открывает для себя Восток. Например, во Франции можно встретить некоторые трактаты, которые могли бы найти своё место среди текстов Добротолюбия. Об этом есть очень интересная статья православного историка Жана-Поля Бесса «Следы исихазма на Западе». Интересный персонаж, которого я открыл для себя, – создатель Трапистского ордена аббат де Рансе (Rancé, 1626-1700). Он был современником Паисия Величковского, но если школа прп. Паисия жива и поныне, то движение, которое вдохновил аббат де Рансе, угасло.

Жития многих монахов, например, Иосифа Исихаста, очень популярны на Западе, изданы на многих языках. В 20-х годах были переведены «Откровенные рассказы странника». Эта книга очень воодушевила меня. Тогда я был студентом и никогда не видел четок, я прочитал, что можно молиться Иисусовой молитвой при ходьбе, и стал также молиться при ходьбе. Когда я шёл из университета и обратно, я молился Иисусовой молитвой, и это вошло мне в сердце.

Теперь Иисусова молитва очень распространена на Западе. Кстати (улыбается), если вы хотите доставить мне удовольствие, подарите мне чётки, маленькие или большие, неважно. Верующие приходят исповедаться ко мне и спрашивают, не найдется ли чёток.

Я молю Бога, чтобы не случилось так, что мы опять всё забудем, и опять пройдёт сто лет, и надо будет открывать для себя заново восточную духовность. Сегодня надо идти в глубину вещей: Восточная и Западная Церковь должны сближаться. Я свободно говорю об этом – сегодня уже на кострах не сжигают. Речь не идет об экуменизме – это слово стало очень двусмысленным – сразу же вспоминается Далай-лама и т.д. Я даже не говорю о единстве Церкви, поскольку под единством каждый подразумевает свои собственные схемы, подходы: одно и то же слово может означать разные вещи. Современные католики могут себе представить единство только в той форме, в какой они его переживают внутри Католической церкви. Православные же не знают такого институционального единства. Внутри одной поместной Церкви – да. Но не между разными Церквами. И из-за этого у вас, к сожалению, нет механизма для разрешения внутренних споров. Есть, конечно, соборность, но…. впрочем, это другой вопрос.

Возвращаясь к основной теме, скажу, что надо всегда обращаться к Отцам: в древней «амбросианской» литургии есть ектения, которая дожила до II Ватиканского собора, но затем её утеряли. В ней есть прошение: «Помолимся о мире между Церквами, об обращении неверных и о спокойствии варварских народов».

Что же такое мир между Церквами? О Церквах говорится во множественном числе, хотя в Символе Веры упоминается только Единая Церковь. Но ведь Единая Церковь существует лишь во множестве Церквей. Это прошение – программа, которую нужно осуществлять. Работать над тем, чтобы наши Церкви были в мире.

Сегодня мы видим признаки того, что это возможно. На Западе Православная Церковь в меньшинстве. Она небогата, зачастую община даже не может построить себе храм. При этом не возникает никаких проблем, когда Католическая церковь передает храмы православным приходам. Миланский кардинал, например, передал три больших древних храма. Наши верующие рады этому. С большой доброжелательностью они относятся к присутствию православных. Никогда, я думаю, в истории западные люди не имели столько симпатии, доброжелательности к восточным христианам, как сейчас. На Западе от этого только выигрывают.

Я знаю, что в России такое не было бы возможно. На то есть свои исторические причины. Конечно, была определённая эволюция и в этом вопросе, но… ваши проблемы – уже не моя работа. Лично для меня идеал – умиротворение между Церквами, уменьшение существующих предубеждений до минимума самых существенных вопросов, причём так, чтобы в дальнейшем можно было во взаимном уважении обсуждать даже эти основные вопросы.

П. В.: Следующий вопрос связан с примерами, которые в православной среде часто воспринимаются как показатели ложной направленности католической мистики. Если на Востоке основным условием для умного делания полагается кристальная чистота души для действия в ней Божественного Света, то примеры подвижников вроде Терезы Авильской представляются чем-то прямо противоположным: цель подвигов – достижение экстаза, в котором человек переживает Бога. Хотелось бы услышать Ваши комментарии.

и. Г.: В Католической церкви существует два вида мистики: сдержанная (умная) и экзальтированная. Оба эти направления укоренены в монашеской традиции. Первое направление, восходящее к свв. Макарию, Антонию, Евагрию, – мистика внутренняя, «умное» делание. Но у того же св. Макария, в его гомилиях, присутствует и другое направление, более аффективная мистика. Поэтому его традиционно считают представителем смягчённого мессалианства, то есть такого экзальтированного монашества. Думаю, что здесь мы просто сталкиваемся с разными духовными темпераментами, так что трудно найти общий язык: «умный» скажет своему оппоненту: «Ты чувственный человек», а последний скажет: «Ты только рассуждаешь, у тебя нет никакого внутреннего опыта». Оба эти мнения неправильны.

Вместе с тем, должен признать, что в Средние века на Западе были мистические течения, особенно женские, которые мне чужды и недоступны. Я принадлежу к другой школе. У меня нет, так сказать, тех органов, которые позволили бы мне понять эту аффективную, экзальтированную мистику. Для меня основное правило всякой духовной жизнь – умеренность, отсутствие экзальтации, т.к. последнее – почва для бесовских прелестей. Именно это мы видим сегодня у харизматиков. Нужно быть очень осторожным, быть очень мудрым, нужно иметь большую простоту и чистоту, чтобы не ошибиться, не впасть в ту ошибку, которую уже Евагрий называет подражанием, имитацией духовных, мистических состояний. Это сегодня называют самовнушенными состояниями, то есть воображаемыми мистическими (духовными) состояниями.

У Феофана Затворника, который, кстати говоря, очень популярен на Западе, было очень тонкое понимание западной мистики. Однажды он воскликнул: «Ах, эти Западные, которые не могут различить психическое и духовное!» И действительно, когда я говорю с теми, кто мне исповедуется, я вижу, что очень часто люди смешивают эти вещи. Приходится учить, помогать делать различие между тем чувственным, что с ними происходит, и истинно духовным, что даётся от Бога. Люди часто чувствуют что-то внутри себя и думают: «Вот оно, вот оно, то самое духовное».

П. В.: Вы сейчас затронули очень важную тему. В «Духовных упражнениях» Игнатия Лойолы или в «Подражании Христу» Фомы Кемпийского главное – именно развитие воображения. Можно ли говорить, что даже если такое направление – одно из нескольких в католичестве, оно всё-таки является достаточно весомым и официально признаваемым КЦ?

и. Г.: Нет, оно не преобладает, но всё ещё очень действенно среди иезуитов. Они применяют эту методику подражания Христу до сих пор.

Между прочим, «Подражание Христу» было очень популярной книгой в России в определенное время. Сейчас готовится к публикации работа о влиянии «Подражания Христу» в России, в её истории. В беседе с автором этого исследования, я задался вопросом, повлияла ли популярность книги «Подражание Христу», представляющей образ Христа – человека, на иконографию, т.к. с какого-то момента у Христа на русских иконах появились особенно человеческие черты, которых нет в Византийской иконографии. Некая человеческая нежность. С какого момента в России появляются такие тенденции? Впрочем, это вопрос уже к историкам искусства.

П. В.: Что из трудов свт. Феофана наиболее популярно на Западе?

и. Г.: На Западе есть брошюрки, выдержки из его творений. Игумен Харитон с Валаама написал между двумя мировыми войнами книгу «Искусство молитвы». Это антология о молитве, изложение того, что он сам читал и знал. Часть этого труда – выдержки из св. Феофана достаточно популярны.

П. В.: Не кажется ли Вам, что задача современного духовенства и монашества сделать то же, что сделал свт. Феофан в своё время – адаптировать святоотеческую традицию для современников?

и. Г.: Собственно, мой подход таков – более позднюю святоотеческую письменность надо изучать в совокупности с тем, что было раньше. Каждого позднего Отца надо проверять по ранним текстам. Это мой метод.

Когда ко мне приходит новичок, я даю ему основные тексты – изречения Отцов-пустынников, Добротолюбие, и т.п. Когда он это прочтёт, то сможет читать, что хочет. Сначала надо привить вкус, а когда его вкус будет утончён, он почувствует в любом другом произведении, истинно ли оно.

Если же вы начнёте чтение с женской мистики XIII века, то навсегда испортите себе духовный вкус. Если же вкус у вас будет здоров, вы и это сможете читать, и оттуда возьмете что-то хорошее, полезное.

П. В.: Ещё один вопрос, связанный с аскетикой. Можно сказать, что монашество – элита, авангард Церкви, при том что большая часть верующих всё-таки люди мирские. Очевидно, что христианская этика не мыслима без аскетизма. Но на что же опираться христианам в миру? Когда монашеский образ жизни проецируется на семейную жизнь, последняя уничтожается – причем уничтожается вместе с христианством.

Отсюда актуальность одного из главных упрёков в адрес христианства – «античеловечности». Все должны стать монахами, жизнь человека в миру терпится, но не приветствуется. Это становится препятствием для многих людей, стремящихся к христианству: они хотят радостей жизни, не чтобы грешить, но чтобы жить «полной грудью». Они могли бы быть в Церкви, но, увы, зачастую её обходят стороной.

и. Г.: Во-первых, в христианстве нет отдельной духовности для монаха, мирского, священника. Христианская духовность едина. Действительно, если смотреть извне, можно сказать, что монашество – элита Церкви. Но каждый отдельный монах не должен об этом думать, относить себя к элите. Известно изречение пустынника, который сказал, что живёт в пустыне, т.к. не достоин жить в миру. Самая высшая добродетель и монаха, и мирянина – смирение.

Я думаю, что особенностью православных старцев, у вас в России их много, лично я одного знал в Румынии, является их глубокая любовь, сострадание каждому человеку.

Однажды я ехал на Афон, и на корабле было множество мирян: деловые люди, банкиры. Они говорили, что едут на Афон, к своим духовным старцам, отцам: «Наши духовные отцы на Афоне очень строгие, но зато они нас знают, знают, какое лекарство необходимо от наших болезней». Среди них были и молодые люди, отцы семейств. Они могли бы съездить к любому другому духовнику в миру, который сказал бы им: «Да всё это неважно», но они едут к строгому аскету, который вместе с ними будет плакать над их грехами, чтобы затем дать им то врачевание, которое они смогут понести, но которое излечит их. Одному он преподаст одно, другому – другое.

Возвращаясь к Вашему вопросу: действительно, с этой проблемой я тоже сталкиваюсь каждый день. Я ушёл из мира 28 лет назад, чтобы стать отшельником. Простите, расскажу немного о себе. Я не хотел заниматься наукой, пастырством, я перевёл те тексты, которые мне казались важными, хотел сделать их доступными для всех. Но как человеку ХХ века понять текст IV века? Приходилось добавлять немого воды в это «доброе вино», чтобы люди поняли. А потом люди начали спрашивать у меня совета. Постепенно я стал духовным отцом для многих. Среди моих чад 90 % – люди семейные, мало женщин, т.к. монастырь закрыт для них; мало и священников.

Что же я могу сделать, чтобы помочь моим братьям в миру, которые являются предпринимателями, мастерами? Как мне помочь им жить подлинно христианской жизнью, когда всё действует против этого?

Прежде всего, я даю им молитвенное правило, адаптированное к их личной жизни: молодые они или старые; мало у них детей, или много. Я считаю, что можно молиться лишь единым способом. Нет такого понятия, как особая монашеская, монастырская молитва – у нас монахов просто больше времени. Есть Иисусова молитва, есть другие молитвы. И каждое утро, каждый вечер они стоят перед иконой и молятся. В рамках своей «нормальной» жизни они ищут то же, что и мы, монахи. Я поражаюсь, как эта адаптированная «монашеская дисциплина» меняет жизнь людей. Я не пытаюсь им навязать истинно монашеской дисциплины. Такие попытки есть у некоторых харизматических движений. Однако они неизменно заканчиваются крахом.

П. В.: Несколько не столь глубоких, но важных для нас вопросов. На Ваш взгляд, какие самые важные в западной богословской науке открытия произошли за последнее время?

и. Г.: Я это уже не отслеживаю, у меня даже нет такой возможности – журналы не выписываю. Иногда только читаю ту или иную интересную мне работу. Самой же церковной науки я не знаю.

П. В.: Лично для вас при чтении св. Отцов, что стало наиболее важным открытием?

и. Г.: Читая Исаака Ниневитяна (Сирина – прим. Ред.), я очень рано понял, что Отцы вдохновляются трудами Евагрия Понтийского. Я решил узнать о нём побольше, выучил сирийский язык, и обнаружил, что с Евагрием связано огромное количество предрассудков. Дело в том, что на V Вселенском соборе он не был лично, напрямую осуждён, а лишь в связи с оригенистами. А поскольку решили, что он был оригенистом, на его счёт записали совершенно невозможные вещи.

Когда я с кем-нибудь общаюсь на эту тему, то говорю: «Евагрия обвиняют в том, что он не согласен практически ни с одним из положений православной христологии. Хорошо, но Вы не считаете странным, что Василий Великий ничего подобного у него не обнаружил? Григорий Богослов тем более, а Феофил Александрийский хотел сделать Евагрия епископом (он сбежал от него). И даже анти-оригенисты (Епифаний Кипрский, Иероним), никогда ни в чём Евагрия не обвиняли, хотя знали лично. Не ошибаемся ли мы где-то?»

Так я начал серьёзно изучать Евагрия. Восьмое письмо Василия Великого, по традиции приписываемое святителю Василию, совершенно точно написано Евагрием. Все учение Евагрия содержится в этом письме. Значит Евагрия всегда можно прочитать по-православному. Но можно и не по-православному. Вопрос в методе. То же самое касается и «Трактата о молитве», который нам известен под именем Нила Анкирского. Чтобы сохранить творения Евагрия, их подписали именами православных Отцов, – чтобы их прочли по-православному, и это действительно возможно. Я с этой точки зрения и оцениваю Евагрия.

П. В.: Вы пользуетесь Интернетом?

и. Г.: Нет. Вокруг несколько километров леса…

П. В.: То есть Вы полностью обособились от мира.

и. Г.: Есть только телефон. А компьютер – только пишущая машинка.

П. В.: К сожалению, сегодня существует огромное множество мифов и легенд о западной мистике. Очень хотелось бы здесь добиться научной корректности. Ваша деятельность как ученого, как богослова, как монаха очень интересна для нас, поэтому мы хотели бы поддерживать с Вами контакт, пусть в письменной форме: хоть Вы и уединились от мира, мы Вас в покое не оставим!

и. Г.: Как я могу отказаться от связи с вами, когда я посвятил братии Лавры лучшую из моих книг?

 

Беседовали протоиерей Павел Великанов, иеромонах Савва (Тутунов)Переводили иеромонах Савва (Тутунов), священник Дмитрий Агеев

Читайте также:

http://www.pravmir.ru/o-molitve-2/

www.pravmir.ru

«Молитве в теплом кресле не научишься». Католический монах-отшельник перешел в Православие / Православие.Ru

Известный богослов иеромонах Габриэль Бунге нечасто дает интервью. Он ведет отшельнический образ жизни в маленьком скиту в Швейцарии, не пользуется интернетом, а единственное средство связи с ним — телефон. Да и тот стоит на автоответчике в далекой комнате. Хотите дозвониться — оставляйте сообщение с указанием времени, когда собираетесь перезвонить, и если отец Габриэль готов разговаривать, то в указанное время он будет рядом с телефоном. Нам, однако, удалось обойтись без такой сложной операции, потому что с отцом Габриэлем мы встретились в Москве. 27 августа он перешел из Католичества в Православие. Присоединение совершил митрополит Волоколамский Иларион. В нашей беседе отец Габриэль рассказал о мотивах такого решения, о том, чем Валаам принципиально отличается от Швейцарии, и о многом другом.

«МЫ ПОХОЖИ НА ЧУДИКОВ»

Иеромонах Габриэль Бунге. Фото: Владимир Ештокин

— Если человек переходит из одной христианской традиции в другую — то значит, чувствует, что ему в его духовной жизни чего-то существенно не хватает…

— Да, и если этому человеку семьдесят лет, как мне, то такой шаг вряд ли можно счесть поспешным, не правда ли?

— Правда. Но чего же не хватало Вам — монаху с таким огромным духовным опытом?

— Здесь приходится говорить не об одном решении, а о жизненном пути в целом, где есть своя внутренняя логика: в какой-то момент случается событие, которое вся предыдущая жизнь в каком-то смысле подготавливала.

Как и все молодые люди в подростоковом возрасте, я был в поиске, что называется, своего пути. Поступил в Боннский университет, стал изучать философию и сравнительную теологию. А незадолго до этого впервые побывал в Греции, два месяца провел на острове Лесбос. И там я впервые своими глазами увидел настоящего православного старца. К тому моменту я уже внутренне тяготел к монашеству и успел прочитать кое-что из православной литературы, в том числе русской. Этот старец поразил меня: он стал воплощением того монашества, о котором я раньше читал только в книгах. Я вдруг увидел перед собой ту монашескую жизнь, которая сразу стала казаться мне подлинной, настоящей, наиболее близкой к практике первых христианских монахов. С этим старцем мы потом всю жизнь переписывались. Так у меня появился идеал монашеской жизни.

Вернувшись в Германию, я вступил в бенедиктинский орден — он казался наиболее близким моим устремлениям. Даже структура самого ордена чем-то напоминает устроение раннехристианской Церкви: в ордене нет системы единого вертикального подчинения, каждая община существует автономно. А то, что гарантирует единство этих общин, — это традиция и устав. То есть духовный идеал, а не юридический порядок. И кстати, в этом смысле мне кажется, что именно бенедиктинцы из всех западных христиан готовы наиболее чутко понимать православных верующих. Но все-таки я и мой духовник очень быстро увидели, что в ордене я нахожусь не на своем месте — с моей увлеченностью восточным монашеством и любовью к восточному христианству в целом. Так, аббат, пожилой и опытный человек, которого я чту до сих пор, не без сожаления решил перевести меня в маленький монастырь в Бельгию. Там я пробыл восемнадцать лет, приобрел огромный опыт и уже оттуда, по благословению, отправился в скит в Швейцарии. Все эти перемещения были подчинены одному — попытке двигаться к подлинной монашеской жизни, как это было у ранних христиан. Такой, какую увидел в восточном христианстве. Последним по времени событием на этом пути стал переход в Православие.

— А почему Вы решили перейти, ведь можно всей душой любить Православие, но при этом оставаться в традиционном для себя католичестве. Таких примеров на Западе немало…

— Да, многие, кто внутренне тяготеют к Православию, остаются в Католической Церкви. И это нормально. В большинстве западных соборов висят православные иконы. В Италии существуют профессиональные иконописные школы, где преподают в том числе и русские специалисты. Все больше и больше верующих в Европе интересуются сегодня византийскими песнопесниями. Даже традиционалистские круги Католической Церкви открывают для себя византийское пение. Конечно, оно звучит не за богослужением в храме, а вне богослужений — например, на концертах. Православная литература переводится на все европейские языки, причем книги публикуются в крупнейших католических издательствах. Словом, на Западе и вправду не потеряли вкус ко всему тому подлинному, христианскому, что сохранила восточная традиция. Но, увы, в реальной жизни людей и общества в целом ничего от этого не меняется. Интерес к Православию — скорее культурный. И те несчастные, кто, как я, испытывают к Православию интерес духовный, остаются в меньшинстве. Мы похожи на чудиков, нас нечасто понимают.

«ПРОСТО ЗНАТЬ, ОТКУДА ЧТО ВЗЯЛОСЬ»

— Как богослов Вы не раз высказывались по проблеме разделения Востока и Запада. Можно ли говорить, что приход к Православию стал плодом рефлексии на эту тему?

— Когда я был в Греции и начал поворачиваться в сторону восточного христианства, я вдруг стал очень болезненно воспринимать разрыв между Востоком и Западом. Мне это вдруг представилось не отвлеченной теорией и не сюжетом в учебном курсе истории Церкви, а тем, что бьет лично по моей жизни, по моему духовному опыту. Поэтому-то и переход в Православие в какой-то момент стал казаться мне вполне логичным шагом. Ведь в молодости я искренне надеялся, что объединение западного и восточного христианства возможно. Ждал этого всем сердцем. И на то были свои основания. На Втором ватиканском соборе были наблюдатели от Русской Православной Церкви, в том числе нынешний митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Владимир (Котляров). В то время очень активную международную деятельность вел митрополит Никодим (Ротов). И на этом фоне во многих возникало предчувствие, что две Церкви движутся навстречу друг другу и в какой-то момент могут сойтись в одной точке. Это было моей мечтой, которая, казалось, становилась все реальнее и реальнее. Но взрослея и узнавая какие-то вещи глубже, я перестал верить в возможность объединения Церквей, имея в виду именно богослужебное и институциональное единство. И что же мне оставалось делать? Только продолжить искать это единство в индивидуальном порядке. В каком-то смысле восстановить единство Церкви в одном отдельно взятом человеке — в себе. Большего я не мог. Я просто пошел за собственной совестью — и пришел к Православию.

— Не слишком ли радикальное мнение?

— Еще в Греции, будучи католиком, я понял, что именно Запад отпал от Востока, а не наоборот. В тот момент для меня это было невообразимо. Потребовалось время, чтобы понять и принять это. Я не могу никого осуждать, разумеется, нет! Речь идет о целом большом историческом процессе, и мы не можем сказать, что виноват в этом тот, тот и еще вон тот. Но факт есть факт: то, что мы называем западным христианством, родилось как цепь разрывов с Востоком. Григорианская реформа, потом собственно разделение Церквей в ХI веке, потом Реформация в ХV веке и, наконец, Второй ватиканский собор уже в ХХ веке… Это, конечно же, очень грубая схема, но в целом она мне кажется верной.

— Однако есть мнение, что цепь таких разрывов — в сущности нормальный исторический процесс, ведь любое явление (христианская Церковь тут не исключение) переживает какие-то свои этапы. Где же тут трагедия?

— Трагедия — в людях. В ситуации таких радикальных, революционных событий всегда появляются люди, которые начинают делить жизнь на «до» и «после». Они хотят вести отсчет непременно с этого нового поворота, как будто все, что было до него, — вообще не имеет значения. Когда будущие протестанты объявляли Реформацию, вряд ли они знали, что это приведет к разделению западной Церкви на два больших лагеря. Они этого не осознавали, просто действовали. И окружающие для них с тех пор стали разделяться на здоровых, которые прониклись идеей Реформации, и больных — папистов.

Но более того, история повторяется: сегодня фактически то же самое происходит вокруг Второго ватиканского собора внутри Римско-Католической Церкви. Есть те, кто не принял решений этого Собора, и те, кто считает его в своем роде стартовой чертой. И все рассуждают именно в этой плоскости. Простой пример: если в разговоре звучит слово «собор» — просто так, без всяких дополнительных уточнений — все автоматически понимают, что речь идет именно о Втором ватиканском соборе.

— А как Вы относитесь к современным либеральным настроениям среди католиков?

— Я очень рад возможности обратиться со страниц вашего журнала к российской аудитории и сказать, что не стоит стричь всех католиков «под одну гребенку». Есть среди них те, кто хотел бы большей секулярности, либеральности, и это не значит, что они преступники, просто они видят жизнь такой. Но есть другие — те, кто всецело преданы традиции. Причем я бы не называл их традиционалистами. Потому что традиция важна им не сама по себе. Для них это не старинный фольклор, который нужно искусственно подпитывать и держать на плаву. Нет! Традиция для них — это то, что в каждую эпоху обеспечивало и продолжает обеспечивать живое личное общение со Христом, повседневное хождение перед Богом. Как у Иоанна Богослова: О том, что мы видели и слышали, возвещаем вам, чтобы и вы имели общение с нами: а наше общение — с Отцом и Сыном Его, Иисусом Христом (1 Ин 1:3). Я убежден, что установка «есть Бог и я» — это для еретиков. Для христиан — «Бог, я и все остальные». Остальные — это и другие верующие, и, что немаловажно, те, кто из века в век передавали нам веру. И если бы люди когда-то не стали так преданно слушать других людей, записывать за ними и передавать сказанное, не было бы и Нового Завета. А значит, не было бы ничего…

— А как в таком случае относиться к тем, кто не очень-то предан традиции?

— Бить в лицо не надо. И гнать из Церкви, само собой, тоже нельзя. Любой человек заслуживает христианского милосердия. Если бы я, православный, например увидел в православной церкви католика, я бы более всего хотел подойти к нему и тихонько, открыто и доверительно ему сказать: «Послушай, брат, может быть, тебе интересно узнать, что сначала мы все крестились вот так — справа налево. Теперь все изменилось. Нет, я не призываю тебя пересматривать всю свою жизнь и бежать в Православную Церковь. Просто знай, откуда что взялось».

ВАЛААМ

— А почему Вы выбрали именно Русскую Православную Церковь?

— Мне кажется, ключевым фактором в принятии таких решений оказываются люди, которые тебя окружают. Мои знакомые русские епископы из Санкт-Петербурга сказали мне, когда узнали, что я перехожу в Православие: «А мы совсем не удивлены! Вы всегда были с нами. Но теперь у нас будет еще более тесное общение, священное — у одной Чаши».

Я давно знаю митрополита Илариона, нынешнего главу Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата. Мы познакомились в 1994 году, когда он был еще иеромонахом. Считаю его своим добрым другом и очень этой дружбой дорожу. Владыка Иларион, если угодно, — один из самых компетентных и знающих людей, с кем мне доводилось общаться. И он фактически стал для меня единственным человеком, к кому я мог обратиться со своей просьбой напрямую, кто знал меня, мои убеждения и мою ситуацию. И кто — в чем я был уверен — готов откликнуться. Что и произошло.

— Как конкретно это должно помочь в достижении Вашего идеала духовной жизни?

— Вы требуете от меня пророчеств, но я не пророк. Я не знаю, что конкретно будет дальше. Надо просто жить. Но уже сейчас я нашел в России много того, что меня чрезвычайно заинтересовало. Например, я побывал на Валааме. Знаете, на Западе, если верующий человек тяготеет к такого рода жизни, как предельное монашеское уединение, ему фактически некуда пойти. Скитов в том виде, в каком они сохранились в России, там фактически нет. Это форма жизни там как будто свое отжила. А я как монах постоянно ищу предельного уединения, даже одиночества. И на Валааме я почувствовал, что здесь все это есть.

— Неужели Вам не хватает одиночества в Вашем скиту в Швейцарии? Ведь и Валаам — место достаточно многолюдное, туда регулярно приезжают паломники…

— Швейцария — маленькая и оттого густонаселенная страна. Скит окружен лесом, но в пятнадцати минутах ходьбы от него — деревня, а в ней около ста жителей. На Валааме — намного более спокойно. И да, конечно, там много людей. Но само место, по моим ощущениям, обособлено от остального мира. Может быть, за счет того, что это остров, или по каким-то другим, не географическим причинам. И мне кажется, что все это может рождать в сердце каждого туда попавшего человека как раз то самое состояние желанного одиночества и уединения.

— В Европе с этим сложнее?

— Несколько огрубляя, можно сказать, что на Западе этого не существует вовсе. Подлинная монашеская традиция на Западе была фактически растоптана в ходе Французской буржуазной революции 1789 года. У меня есть твердое убеждение, что последствия этой революции для Европы — не менее тяжелые, чем для России последствия революции 1917 года и семидесяти лет государственного атеизма. Во Франции после всех этих кровавых событий монашество пришлось создавать в известной степени с нуля. Этим занялись обыкновенные священники, не монахи. Больше было некому. А в России монашество — через все потрясения и ужасы — все же выжило. Да, это происходило на уровне отдельных фигур — старцев. Но они были! И духовную традицию они сохранили, оставаясь воплощением подлинной монашеской жизни. В том, что касается монашеской жизни, России, как мне кажется, не все пришлось начинать с чистого листа. И поэтому мне иногда жаль слышать от русских о том, что «у нас все было разрушено, Церковь растоптана и т.д.». Мне все время хочется ответить: «А по-моему, у вас все есть — новомученики и исповедники, старцы». Причем все они на расстоянии вытянутой руки. Только надо ее протянуть, взять это богатство и, что называется, применять на практике, то есть в своей жизни. У меня часто создается впечатление, что большинство людей в России этого не ценят. Или просто не понимают, что это ценно.

— А почему, с Вашей точки зрения, так происходит?

— Говоря о проблемах, люди концентрируются на тех материальных, подчас внешних трудностях, с которыми сегодня сталкиваются монастыри в частности и Церковь в целом. Да, нужно очень много всего восстанавливать. Но это только, так скажем, техническая часть, только стены и крыши. Само собой, люди плачутся — на стены и крыши нужно много денег, а где их взять… Однако если над этой крышей — пускай дырявой — мысленно подняться, то видно, что главное — не в стенах, а в том, с каким сердцем в эти стены входишь. «Храм не в бревнах, а в ребрах». И вот это-то главное — духовная традиция — от русских никуда не девалась. Старцы и новомученики все это сберегли. На это мне иногда отвечают: «Но ведь старцев сегодня почти не осталось, большинство из них уже умерло. Некому нас наставлять…». На что я всегда говорю: «Если рядом с вами нет живого старца, обратитесь к почившему. У вас есть его житие, его тексты, его наставления. Читайте — и соотносите со своей жизнью».

При этом я, конечно же, не имею в виду, что не встречал в России людей, которые это знают, ценят и берегут. Таких много и очень много. И поездка на Валаам для меня — тому подтверждение.

ПРЫГАЙТЕ В ВОДУ

— Что должно измениться теперь — после перехода — в Вашей повседневной жизни?

— Безусловно, есть вещи, которые не могут не измениться. Став членом Русской Православной Церкви, но продолжая жить в Швейцарии, я подчиняюсь теперь архиепископу Корсунскому Иннокентию. Мои связи с Католической Церковью не могут, само собой, остаться прежними.

— А какой реакции Вы ждете от Ваших духовных чад? Ведь они наверняка все католики…

— Во-первых, по счастью я имею дело с замечательными понимающими людьми и уверен, что они будут уважать мое решение. А во-вторых, я никогда не делал тайны из своих взглядов и убеждений. Все мои духовные чада знали, что мой идеал христианства — на Востоке. И не думаю, что они будут сильно удивлены. Я ничего не говорил им заранее, чтобы избежать лишних разговоров. Но думаю, что ничего страшного не произойдет. Думаю, что те духовные беседы, за которыми мои чада приезжают, будут продоложаться, не вижу повода эту практику прекращать. Ну и наконец, те, с кем мы общаемся постоянно, — это люди, которые в той или иной степени, на том или ином уровне разделяют мой духовный идеал. Иначе бы они не приезжали.

— А как же быть с богослужебными моментами?

— Конечно, отныне я не смогу причащать католиков. Но я и раньше делал это очень редко: скит находится все же на отдалении от большого мира, территория запирается на ключ, службы также закрытые, часовня маленькая — от силы на десять человек. И только на Рождество и на Пасху мы открываем двери для желающих.

— Если бы Вы могли и хотели дать современному человеку очень краткий, в одно предложение, совет относительно устроения молитвенной жизни, что бы Вы сказали?

— Хотите научиться плавать — прыгайте в воду. Только там научитесь. Только тот, кто молится, почувствует смысл, вкус и радость молитвы. Из глубины большого, теплого кресла этому не научишься. Если ты готов встать на колени, искренне каяться, поднимать глаза и руки к небу — то многое откроется само. Конечно, можно читать много книг, слушать лекции, общаться с людьми, что тоже важно и дает возможность к большему пониманию. Но в чем тут ценность, если после этого мы не предпримем конкретных шагов? Не встанем на молитву? Думаю, Вы и сами это должны понимать. Просто, вероятно, задаете вопрос с позиции неверующего…

— Именно. Ведь наш журнал — для сомневающихся.

— Сомнения — это не страшно и даже полезно. Впрочем, искать их специально тоже, наверное, не стоит. Но если они появляются, надо просто вспоминать, что у каждого есть шанс услышать: подай руку твою и вложи в ребра Мои; и не будь неверующим, но верующим (Ин 20:27).

Габриэль Бунге: Родился в 1940 году в Кельне. Отец — лютеранин, мать — католичка.

В возрасте 22 лет вступил в орден бенедиктинцев во Франции. В 1972 году был рукоположен в священный сан. Много лет посвятил изучению творений Евагрия Понтийского. С 1980 года живет в скиту Святого Креста в швейцарском кантоне Тичино по древнему бенедиктинскому уставу. Автор книг «Скудельные сосуды. Практика личной молитвы по преданию святых отцов», «Другой Утешитель», «Вино дракона и хлеб ангельский», «Духовное отцовство» и др.

www.pravoslavie.ru

Схиархимандрит Гавриил (Бунге): В шуме молиться невозможно (+ВИДЕО)

В арт-центре «квАРТира10» на Моховой состоялась встреча со схиархимандритом Гавриилом (Бунге). Немец, бывший монах-бенедиктинец, он с начала восьмидесятых годов живет отшельником в Альпах. В 2010 году перешел в Православие. Говорил отец Гавриил по-французски, переводил священник Димитрий Агеев.

В начале вечера отец Димитрий представил гостя:

Священник Димитрий Агеев: Добрый вечер! Я хотел бы представить отца Гавриила тем, кто еще не знаком с батюшкой. Отец Гавриил родился в 1940 году в Германии, в городе Кельн. Воспитывался в христианской семье и после учебы в университете, где изучал философию, он поступил в бенедиктинский монастырь и вскоре принял монашеский постриг. Прожил в монастыре 18 лет, а когда ему было 40, решил жить отшельником, уединенно, создал скит в швейцарских Альпах и живет там уже более тридцати лет.

Отец Гавриил специалист по творениям отцов неразделенной Церкви, прежде всего по Евагрию Понтийскому. Три года тому назад отец Гавриил присоединился к Православной Церкви, до этого он был католиком. С тех пор ежегодно старается бывать в Москве, где у него много друзей. Четыре книги отца Гавриила переведены на русский язык: «Скудельные сосуды. Практика личной молитвы по преданию святых отцов», «Духовное отцовство», «Вино дракона и хлеб ангельский» и «Другой Утешитель».

Тема нашей сегодняшней встречи: «Как может молиться современный человек». Для отца Гавриила молитва — это не какие-то научные изыскания. Вся его жизнь была посвящена молитве. Он просто будет делиться опытом. Если у вас будут какие-то вопросы, он сразу на них ответит. Я хотел бы только попросить, чтобы среди ваших вопросов не было вопросов о том, почему отец Гавриил принял Православие, почему он принял Православие в Русской Церкви. Он очень часто говорил об этом в своих интервью. Давайте все эти вопросы оставим в стороне. Спасибо большое!

Три духовных возраста

Схиархимандрит Гавриил (Бунге): Мы говорим сегодня о молитве. Безусловно, это самая важная тема в жизни христианина. Если мы внимательно изучаем творения святых отцов, то очень скоро заметим, что человек как личность — это прежде всего акт молитвы. Я обязательно вернусь к этому более подробно. Как все в нашей жизни, молитва претерпевает изменения: возрастает, изменяется, эволюционирует.

Мне хотелось бы, прежде всего, сказать о некоторых этапах духовной жизни. Я буду в первую очередь отталкиваться от учения Евагрия Понтийского, потому что я лучше всего знаю именно его творения.Евагрий Понтийский — первый из отцов-пустынников, который постарался синтезировать учения о молитве других отцов и записал свое учение. Вы, наверное, знаете о том, что Евагрий был учеником, последователем Макария Великого, а Макарий был последователем Антония Великого.

Таким образом, можно говорить о том, что Евагрий — только третье поколение монашества. Он аккумулировал в себе тот опыт, который был накоплен другими поколениями. Благодаря своему блестящему философскому и богословскому образованию он смог доступно изложить учение о молитве, представить его на должном уровне. Евагрий был учеником, последователем Василия Великого, Григория Богослова и, как я уже сказал, Макария Великого. В его трудах мы находим, с одной стороны, отпечаток каппадокийского богословия, с другой стороны, опыт отцов пустынников.

Если объяснить просто, Евагрий сводит христианство к практике, богословию и житию. В практике это исполнение евангельских заповедей. Физическое состояние — это поклонение Богу через восхищение творениями Божьими на этой земле. Третье состояние — это понимание Бога, когда мы сразу видим Бога таким, какой Он есть. Это то, что мы сегодня называем мистицизм.

На современном языке мы могли бы говорить о трех различных возрастах. Потому что в жизни духовной, как и в физической, мы проживаем разные фазы, разные возрасты. Человек возрастает постепенно.

В отличие от жизни физической, в жизни духовной не происходит все автоматически, за детством не следует юность. Многие люди всю свою жизнь остаются на этой практике — на желании исполнять евангельские заповеди, живя только этим. Можно назвать это детством и юностью, и цель этого этапа, этого возраста духовной жизни — достигнуть при помощи благодати Божьей чистоты сердца.

Это очень важный этап в духовной жизни, потому что невозможно достичь никаких других состояний, невозможно познать Бога, благодарить Бога, поклоняться Богу, не имея чистого сердца. Благодаря благодати Божьей, помощи Божьей, человек может достигнуть чистоты сердца. Следующим этапом будет такое милосердие, гостеприимство в своем сердце по отношению к Богу. Освобождение от страстей — это, конечно же, с одной стороны, следствие молитвенной практики, практики чистого сердца, и в то же время это начало милосердия христианского, которое есть наивысшая христианская добродетель.

Милосердие Божье — это дверь, которая открывается нам к познанию Бога, к восхищению Богом. Следовательно, к следующему этапу духовной жизни — к мудрости, к зрелому возрасту — человек не перешагивает автоматически. Это не происходит в обязательном порядке, так, как в физической жизни. Для того, чтобы человек смог познать Бога, необходимо, чтобы Господь ему открылся. Господь как Личность свободен в Своих действиях. Бог открывается человеку только тогда, когда считает, что человек достоин этого откровения.

Может, это покажется вам абстрактным, вы не согласитесь, и по вашим вопросам я пойму, что вы думаете немножко иначе. Мне кажется, что в жизни духовной очень важно видеть и знать дорогу. Не нужно думать, что в своей духовной жизни можно оставаться на таком этапе, когда просто читают молитвы, псалмы, и этого будет достаточно. Этим трем этапам, трем возрастам духовной жизни соответствует три разновидности молитвы. На первом этапе человек молится обычными молитвами, читает Псалтырь. Это замечательно. Но когда он призван подняться выше, когда он открывается творениям Божьим, начинает познавать Бога, и его молитва, которая до этого момента была просто молитвой прошения, становится молитвой благодарения, молитвой восхищения Богом. Человек благодарит Бога за все, что Он сделал.

И на вершине этого духовного восхождения происходит что-то необычное, таинственное, то, о чем невозможно говорить простыми словами и схемами, и Евагрий этого не делает как раз. Он говорит библейскими сюжетами, картинами, образами. Это очень символический язык, который необходимо дешифровать, чтобы понять. Даже если у вас получится дешифровать язык символов, на котором говорит Евагрий, понять его вы сможете только в том случае, если вы сами прошли этот путь.

Евагрий называет эту ступень диалогом с Богом без каких-либо посредников. Кто же эти посредники? Это творения, которые говорят о Боге, но не есть Сам Бог. Это наши идеи, которые мы выдаем за реальность того, что происходит. Это наше видение Бога, понимание Бога, но это не есть сам Бог. После этого происходит тайна, которую не описать человеческим языком, потому что это исключительно инициатива и желание Бога. То, что Евагрий называет наивысшей ступенью — это видение Бога, явление Бога, посещение Богом человека.

Вот эта высшая ступень молитвы, когда Господь как Личность, открывается человеку, являет себя человеку, пускает человека увидеть Себя таким, какой Он есть. Человек как бы находится в состоянии сна — когда мы спим, мы не знаем, что спим. Человек находится в таком состоянии, что он, с одной стороны, здесь, но, с другой стороны, не здесь. Он не может объяснить, что же происходит на самом деле.

Это, конечно же, не экстаз, не то, что человек покидает свое обычное состояние, теряет сознание. Это нечто другое. Мне хотелось бы закончить свое выступление словами кюре из Арса. Это французский священник XIX века, католический святой. Однажды он в своем приходе встретил старого человека, крестьянина, который сидел на лавке в храме и что-то делал, может, даже перебирал четки. Кюре его спросил: «Что ты тут делаешь?». Крестьянин ответил: «Я смотрю на Него, а Он смотрит на меня!». Вот и все! Это самая настоящая тайна!

Спасибо большое. Вам слово, если вы хотите что-то спросить или сказать.

Зачем нужны молитвословы?

Вопрос:  Скажите, пожалуйста, можно ли молиться не каноническими, а собственными молитвами? Почему все молитвословы настаивают на канонических текстах?

Схиархимандрит Гавриил (Бунге):  Молитвы, которые есть в молитвословах — некая школа молитвы. Конечно же, в начале молитвословов не было. У первых монахов была особая манера молиться. Этот опыт, к сожалению, утерян. Первые монахи молились так: они читали Псалтырь, после каждого псалма вставали, воздевали руки к небу и молились в безмолвии.

Знаете, много раз я встречался с людьми, которые пытались молиться точно так же: читали Псалтырь и после каждого псалма воздевали руки. И когда воздевали, терялись, не знали, что сказать. Оказывается, когда ты видишь перед собой текст, когда повторяешь его, это тебе во многом помогает сконцентрироваться на словах. Как только ты встаешь, у тебя словно отпадают костыли, на которые ты опираешься — ты чувствуешь себя потерянным из-за того, что не знаешь, что сказать самому. Поэтому молитвословы, канонические молитвы — помощь для нас, чтобы мы научились молитве, обращению к Богу.

Просто читать Псалтырь — это не значит уметь молиться. Псалтырь — путь к молитве. Необходимо научиться читать Псалтырь по-христиански. Молитвословы помогают человеку научиться именно христианской молитве. Христианская молитва очень христоцентрична. Псалтырь — книга ветхозаветная. Она, конечно, ведет к молитве, но канонические молитвы являются для нас именно христианской школой, которая учит нас молиться по-христиански. После того, как мы научимся молиться по-христиански — благодаря молитвослову, — мы сможем просто взять и читать Псалтырь, выбрать там строчку, которая трансформируется в наши собственные слова, станет для нас ступенью, от которой мы оттолкнемся и отправимся к молитве.

Как перейти от медитации к молитве?

Вопрос: Как правильно перейти к молитвенной практике, если опыт медитации, но нет опыта церковной жизни?

Схиархимандрит Гавриил (Бунге):  Я недостаточно хорошо знаком с реалиями русской жизни, чтобы знать, насколько опыт восточной медитации вошел в практику повседневной жизни, насколько вы серьезно вы говорите о восточных медитациях, насколько серьезно понимаете, что это такое. Конечно же, нужно сказать, что медитация — это другая молитва. Медитация, как и молитва — выражение твоей веры. Поэтому и названия разные.

Есть люди, которые медитируют, а есть те, которые молятся. Христианин на всех этапах своей молитвы отдает себе отчет и понимает, что он перед Кем-то, в то время как в восточных религиях, где бог — существо безличностное, человек предоставлен сам себе и находится наедине с собой. Он как бы познает самого себя для того, чтобы понять свое отношение к абсолюту.

Христианин — это совсем другое. Христианин ищет прежде всего диалога без посредников с абсолютом, с высшей личностью, с Богом. Полагаю, тому, у кого в жизни был опыт медитации, нужно не перейти на другое состояние молитвы, а опуститься на самую землю, начать с самого простого — взять в руки обычный молитвослов и начать читать простые молитвы. Чтобы просто понять, что ты просто грешник и что для твоего спасения нужно милосердие Божье, ты не можешь спасти себя сам.

В постоянном шуме молиться невозможно

Вопрос: Добрый вечер, отец Гавриил. Я хотел бы, если можно, уточнить тему сегодняшней встречи, задать такой вопрос. Когда мы ставим вопрос так — может ли еще молиться современный человек? Предполагается, что для современного человека молитва является чем-то несвойственным, очень трудным. По вашему мнению, что именно в психологическом портрете современного человека является наиболее трудным для молитвенной жизни? С чем прежде всего современному человеку надо бороться и что побеждать в себе, чтобы молитвенная жизнь стала более нормальной, естественной?

Схиархимандрит Гавриил (Бунге):  Я считаю, что современному человеку мешает молиться то, что он постоянно чем-то окружен. Он все время окружен шумом, все время окружен другими людьми. Прошу меня понять правильно, потому что я живу, как отшельник, я живу один. В постоянном шуме, который не прекращается, вы никогда не сможете молиться. Когда телевизор, интернет, мобильные телефоны работают у вас круглосуточно, вы не сможете молиться. У меня был такой опыт, когда я у себя в скиту установил телефон. Установил в своей келье такой большой аппарат с факсом и автоответчиком.

Он не звонил постоянно, был молчаливым телефоном, но на нем была маленькая зеленая кнопочка, которая постоянно горит. Однажды я получил письмо от одной монахини, затворницы, которую я никогда жизни не видел. Она писала, что не обрела того, что искала в одинокой жизни, в затворничестве. Это была достойная христианка, в обычной жизни работала врачом, затем поступила в монастырь, очень строгий, и уже спустя какое-то время удалилась из монастыря для отшельничества.

Я подумал про себя, что должен признаться в том же самом. Я схватил этот аппарат двумя руками и выбросил его! Затем, конечно, я его поднял и поставил в другой домик.

Священник Димитрий Агеев: Отец Гавриил живет в скиту, где три домика. В одном живет он сам. В другом жил его собрат, который умер много лет назад. В третьем кухня, куда он приходит, чтобы поесть. Там же находится телефон.

Схиархимандрит Гавриил: С тех пор я его не вижу и не слышу. Я вернулся, сел на стул в своей келье, посмотрел вокруг и сказал: «Слава Богу, этого зеленого огонька нет!». Я, наконец, почувствовал, что я один. До этого чувствовал, что есть кто-то, какой-то шпион, который сидел рядом со мной. Мир поставил ногу в двери моей кельи. Наверное, вы поняли, что я хотел сказать. Мне бы хотелось его выключить. Необходимо остаться одному, встать перед иконами, читать молитвы, а еще лучше — читать их вслух. Если не получается, то нужно еще громче кричать, и вы поймете, что это работает.

Бог не исполняет наши капризы

Вопрос: Скажите, пожалуйста, почему одна молитва может быть услышана, а другая нет?

Схиархимандрит Гавриил: Почему Бог слышит одни молитвы, а другие не слышит? Потому что Бог не для того, чтобы исполнять наши капризы. Евагрий говорит: «Не проси никогда, чтобы исполнилась твоя воля. Я просил так часто. И когда наконец-то исполнялось то, чего я просил, это было совсем не то, чего я ожидал». Потому что Бог хочет для тебя блага, а ты для себя не всегда хочешь блага, а иногда хочешь совсем другого.

 

Поэтому главная молитва, первая молитва — дай мне узнать Твои пути, дай мне понять тот путь, который мой. Потому что то, что не соответствует воле Божьей — это не реальность, это наши иллюзии. Очень часто мы настаиваем на своих желаниях, мы просим о чем-то, но, на самом деле, либо это не хорошо, либо момент для этого не настал, либо это вообще не для нас. Тайна духовной жизни — это узнать волю Божью, исполнять волю Божью, поступать, как сын Божий.

Вопрос: Правильно ли я понял отца Гавриила, что лучше молиться дома одному, чем в Церкви, когда много народу?

Схиархимандрит Гавриил:  Хорошо и то, и другое. Единству свое время. К примеру, если монах молится только в Церкви с другими монахами, но не молится в келье, то он не молится вообще! Он просто исполняет свое послушание, свои обязанности. Потому что когда монах, когда каждый из нас находится в Церкви, всегда есть рядом с нами тот, кто поет, кто молится, создается впечатление общей молитвы, а когда вы находитесь один на один в своей келье, своей квартире, то вы находитесь один на один с Богом. Это момент истины на самом деле.

Отец Гавриил, всегда ли вы чувствуете себя комфортно в одиночестве? Как можно избежать уныния в одиночестве?

Схиархимандрит Гавриил:  Я избегаю уныния тем, что пишу книги на эту тему. Я избегаю уныния тем, что пишу об унынии. Побороть каждую из восьми страстей возможно, начав изучать, что же это такое, как с ними бороться, как их победить.

Вопрос: Когда мы молимся, просим Бога, то Бог нам отвечает. Как научиться слышать и следовать ответам Бога в жизни на молитвы? Ведь когда мы молимся, мы ответственны за каждое слово своей молитвы и должны так жить?

Схиархимандрит Гавриил: Господь нам не открывает нам Свой ум на кусочках бумаги, в записочках. Его ответы пишутся в нашей жизни. Человек, который живет внимательно и пытается понять волю Божью, постепенно научается распознавать ответы Божьи, научается читать те ответы, которые выгравированы на протяжении всей нашей жизни.

Вопрос. Во многих книгах есть много разных молитв, прошений всяких о дожде и прочее. Вы сказали, что нужно просто молиться Богу и не просить ничего. У нас много пишут, что нужно помолиться святому такому-то от зубов… Может, просто надо молиться?

Схиархимандрит Гавриил: Конечно же, в молитвослове есть молитвы на всякий случай. Конечно же, мы все эти молитвы не используем одновременно всякий раз. Мы не молимся каждый раз о дожде. Есть молитвы, которыми необходимо молиться всегда, всякий день. Конечно же, начальные молитвы — «Царю Небесный», Отче наш, утреннее и вечернее правило. Конечно же, читая ежедневно утренние и вечерние молитвы, христианин может и должен выучить их наизусть, потому что это то сокровище, которое нужно всегда носить с собой.

Вопрос:  Насколько православный человек может практиковать lectio divina? Не выйдет ли он за пределы православной духовной традиции? К какой стадии из тех трех, о которых вы говорили, вы бы отнесли эту практику? Или она может быть разной на каждой стадии?

Схиархимандрит Гавриил: Конечно же, молитвенное чтение Священного Писания — это православная традиция. Христиане во всех уровнях своего духовного возрастания это делали, делают и должны делать. Некоторые священники призывают более внимательно относиться к такому чтению Священного Писания, потому что такая единоличная попытка толкования Священного Писания допускает возможность уклонения, неправильного толкования прочитанного. Все еретики основываются на Священном Писании.

Для человека воцерковленного, который живет церковной жизнью, регулярно приступает к таинствам Церкви, исповедуется и причащается, такое чтение Священного писания никакой опасности не несет. Конечно, нужно сказать, что на разных этапах духовной жизни, человек совершенно по-разному прочитывает Священное Писание. Священное Писание неисчерпаемо. Вы можете читать Священное Писание всю жизнь и открывая его снова, понимаете, что читаете его словно в первый раз.

Вопрос:  Вы знаете несколько языков, на каком языке вы предпочитаете молиться и почему?

Схиархимандрит Гавриил:  Что касается чтения Псалтыри, то на разных языках читаю. В какой-то момент я понял, что недоволен существующими переводами. С тех пор, как живу в затворе, читаю по-гречески, потому что греческий язык — это язык первых отцов, это язык, на котором был написан Новый Завет.

Конечно же, перевод семидесяти толковников является для нашей Церкви основным, вообще греческий язык является базовым. Но для личной молитвы я пользуюсь родным языком, немецким.

Достаточно ли хорошо знать творения святых отцов, чтобы понять суть монашеской жизни? Кого из современных авторов отец Гавриил посоветует для чтения?

Схиархимандрит Гавриил: Скажу честно, я практически не читаю современных духовных авторов. Я в основном читаю творения первых святых отцов. Из современных, если можно назвать современным его, я бы посоветовал почитать Феофана Затворника, потому что это был уравновешенный человек в духовной жизни. Замечательный учитель молитвы и духовной жизни. Он также очень популярен и известен на Западе.

Вопрос: Вы сказали, что Бог открывается только достойным? Христос общался с грешниками и открывался им, они были достойны?

Схиархимандрит Гавриил: Евагрий в своей знаменитой книге о молитве, которую я постоянно цитирую сегодня, говорит, что нужно молиться не как фарисей, а как… Фарисей, конечно же, был человеком весьма достойным, но его гордость, самодостаточность были неприятны. Но смирение мытаря, который не дерзал поднять глаза свои и стучал себя в грудь, который стучал себя в грудь, стучал себя в сердце, потому что из сердца исходят все помыслы и страсти, плохие мысли. И это было в очах Божьих достойно.

Когда я говорю о том, что Бог открывается достойным, имею в виду, что Он открывается тем, кого Он считает достойными. Не тем, кого мы считаем достойными и не тем, кто сам себя считает достойным, а тем, кого именно Бог считает достойными. Очень часто Его мнение не совпадает с человеческим. У Евагрия не раз говорится о том, что Бог постоянно судит о достоинстве, что очень важно быть судимым Богом, быть в очах Божьих достойным. Каждый человек, когда смотрит на себя, как в зеркало, говорит, что он недостоин, осознает свои недостатки.

Мирянам доступны все ступени

Вопрос:  Может ли мирянин достичь второй ступени молитвы, о которой вы говорили? Какие средства есть в его распоряжении?

Схиархимандрит Гавриил:  Конечно же, каждый христианин может достичь любой ступени духовной жизни. Я уже рассказал вам, как кюре из Арса общался с крестьянином, который сидел в храме, общался с Богом, видел Бога и Бог видел его.

Если внимательно читать древние патерики, то мы увидим, что там очень часто говорится о мирянах, которые достигли высшей ступени церковной жизни. Если мы вспомним истории из патерика об Антонии Великом, который однажды услышал голос: «Иди Александрию, там есть кто-то, кто достиг гораздо большего, чем ты». Когда он пришел в Александрию, смотрел-смотрел вокруг и не мог понять, о ком ему говорил голос, кто же достиг большего, чем он.

Наконец, он спросил человека, что же в его жизни такого. Человек ему рассказал, что он ничего особенного в жизни не делал, он выполнял свою обычную работу, но в сердце своем постоянно вместе с ангелом пел «Святый Боже…».

Окружающие этого, естественно, не видели, потому что это было совершенно незаметно для людей вокруг. Это совершенно не должно быть видимо.

Вопрос: В современном мире много болезней и бед. И раньше их было много, но сейчас благодаря интернету об этом всем известно. Каждый день мы получаем десятки просьб за болящих, потерянных, пострадавших и так далее. Мы знаем о страданиях христиан на Ближнем Востоке. Невозможно молиться об этом беспрестанно. Как быть?

Схиархимандрит Гавриил:  Наверное, нужно поступать так, как поступал добрый самарянин. Он, как мы помним из Евангелия, позаботился о том, кто был избит разбойниками и валялся на дороге. Священник прошел мимо, левит прошел мимо. Самарянин вовсе не искал того, кому помочь, он не искал, о ком бы позаботиться, он просто споткнулся о человека, увидел его и начал о нем заботиться. Нужно заботиться о тех больных и несчастных, которых мы видим перед собой.

Сердечная молитва — постоянная память о Боге

Вопрос: Есть ли способ не забывать о Боге при занятиях интеллектуальным трудом? Например, языками.

Схиархимандрит Гавриил:  Мы говорили о том, что в каждом возрасте духовной жизни есть разные способы молитвы. Цель молитвы — это не сказать как можно больше слов. Цель — войти в молитвенное состояние. Это такое состояние, состояние духа, ума, при котором молитва не проявляется в каком-то выражении, а она постоянно присутствует в твоем сердце. Всякий раз, когда ты заканчиваешь какой-то интеллектуальный труд… Поскольку речь шла об изучении языка, то после того, как ты закончил занятие языком, как-то снова встряхнись, встань на землю и начни молиться обычным образом.

Говорят, что афонские старцы, монахи очень часто во сне молятся. Если подойти во время сна, то можно услышать, что даже во время сна они шепотом говорят молитву Иисусову. Просыпаясь они продолжают молиться. Таким образом, понятно, что дух этого человека находится постоянно в молитве. Независимо от того, чем человек занят, дух его всегда на одном уровне — в молитве. Конечно, для того, чтобы достичь такого состояния, необходимо прикладывать труд, постоянно молиться. Господь за это дает благодать такого духовного состояния. Что такое сердечная молитва? Это постоянная память о Боге.

Вопрос:  На литургии большую часть занимает благодарение, евхаристия, значит ли это, что литургия изначально предназначена для людей, дошедших до второй ступени? Стоит ли побуждать себя к благодарению?

Схиархимандрит Гавриил:  Конечно же, мы не можем себя побуждать к благодарению, но литургия включает в себя все. Есть молитвы прошения, есть молитвы благодарения. Самый пик в литургии, в момент эпиклезы — молитва о схождении Святого Духа на Дары. Так что в этом случае литургия включает в себя все молитвы. Мы знаем, что многие святые отцы и наши современники, святые отцы недавних времен, не могли служить евхаристический канон без слез.

Оставаться там, где Господь поставил

Вопрос:  Нужны ли человеку-христианину его земные дела или надо стремиться только к обретению молитвы и стремлению к Богу, не заботясь о земном?

Схиархимандрит Гавриил: Каждый должен делать то, к чему его призывает Бог. Есть люди, которые вступают на монашеский путь в очень юном возрасте. Я недавно встретился с послушником, которому 16 лет. В то же время среди моих знакомых монахов и монахинь немало людей, у которых был опыт семейной жизни, есть дети, внуки, но они в какой-то момент почувствовали это призвание и оставили все, приняли монашество. Однажды я видел на Афоне среди монахов два поколения одной семьи — отца и сына. В одной из женских обителей я также встретил двух монахинь — мать и дочь. Каждый человек должен всегда оставаться на том месте, куда Господь его поставил, пока Бог его сам не призовет.

Вопрос: Нужно ли человеку искусство для самовыражения и самосовершенствования? Или христианину вообще ничего в искусстве земное не нужно? Живопись, архитектура, литература, дизайн — есть ли это выражение только слабостей человека?

Схиархимандрит Гавриил: Искусство значило и продолжает значить очень многое в жизни человека. Прежде всего, Церковь много почерпнула в искусстве и продолжает использовать искусство в своих целях. Это все очень хорошо видно в самой церкви, особенно во время литургии:. архитектура, иконография, живопись, пение, музыка. Это, как Евангелие, которое может читаться на разных языках, но содержание всегда одно и то же. Если вы спрашиваете моего совета, то я никогда не буду советовать христианину посвятить свою жизнь искусству ради самого искусства, чтобы только самовыражаться в искусстве. Но я не способен давать какие-то советы.

Первый этап — фундамент всей духовной жизни

Вопрос:  Вы сказали, что каждая следующая ступень молитвы не исключает предыдущих, то есть молитва благодарения не исключает прошения. Как переход на последующую ступень влияет на предыдущие?

Схиархимандрит Гавриил:  Вы совершенно правильно поняли. Как раз, говоря о возрастах молитвы, я не имею в виду этапы духовной жизни, потому что переход из одного этапа на другой не предполагает оставление предыдущего этапа. Первый возраст — именно исполнение заповедей евангельских — остается базой, фундаментом для всей духовной жизни.Евагрий как раз для объяснения этого состояния цитирует апостола Павла, который был призван на небо и, достигнув состояния видения Бога, продолжал даже в таком состоянии подвергать свое тело глубокой аскезе. Он никогда не говорил, что это ему больше не нужно. Вот это состояние третьего возраста, высшего возраста духовной жизни, вовсе не означает, что это какое-то постоянное состояние человека, что в него однажды прибыл и в нем остаешься навсегда.

Завтра мне предстоит участвовать в конференции, посвященной наследию преподобного Исаака Сирина. Преподобный Исаак Сирин как раз выражает эту мысль. Бог посещает человека, как птица, которая посещает своих птенцов, опускаясь на них, чтобы их обогреть и укрыть. Один из святых отцов говорит, что когда такое случается, когда Бог тебя посещает, то перестань читать Псалтырь, забейся в угол, чтобы ничего не видеть и не слышать, уступи место действия Богу. Когда Господь отойдет, когда Господь уйдет, то продолжай молитву.

Вопрос:  Батюшка, молитва требует больших усилий, как научиться чистосердечной молитве?

Схиархимандрит Гавриил:  Чистосердечная молитва — это чистая молитва, это уже финал молитвенной практики, это то, к чему надо стремиться. Она достигается путем борьбы со страстями, путем отказа от чего-то очень личностного. Как сказал один из святых отцов: «Отдай кровь и прими дух». Я знаю людей, которые так поступили.

Подготовил Леонид Виноградов, фото Анны Гальпериной

 

 

 

 

 

 

 

 

 

www.pravmir.ru

---

Смотрите также

• 
  Габриэль бунге хлеб ангельский и вино дракона
• 
  Как почистить почки арбузом и ржаным хлебом
• 
  Хлеб из разных видов муки в духовке
• 
  Непросеянная мука для приготовления хлеба что это
• 
  Как убрать из микроволновки запах горелого хлеба
• 
  Можно ли доедать хлеб за другим человеком
• 
  Сколько переваривается хлеб в желудке человека таблица
• 
  Можно ли есть отрубной хлеб при похудении
• 
  Как есть печень трески консервированной с хлебом
• 
  Самогон из сахара и дрожжей и хлеба
• 
  Внеклассное мероприятие в начальной школе о хлебе