И в поте лица добывать себе хлеб свой. В поте лица своего добывать хлеб

христианин и его работа / Православие.Ru

В поте лица твоего будешь есть хлеб, — сказал Бог Адаму (Быт. 3, 19). Закрылись врата рая, и с той минуты падший человек должен трудиться, чтобы жить. Работа, то есть трудовая деятельность ради куска хлеба, а также ради реализации личных способностей, наконец, ради блага общества и страны, — огромная и практически неотъемлемая часть жизни большинства наших православных прихожан. Но какой же она бывает разной!

Далеко не каждый из нас может сказать, что работа, которой он занят, ему по душе, что он нашел в ней себя и не хотел бы для себя никакого иного места под солнцем. Не всякая работа интересна, не от каждой можно получить то, что принято называть моральным удовлетворением. Но можно ли считать часы, проведенные на работе, временем мертвым, вычеркнутым из настоящей, живой жизни? Пожалуй, их для этого слишком много — рабочих часов; слишком большую долю отпущенного нам на земле срока они составляют. Они тоже наша жизнь — часы, проведенные на «неинтересной», скучной, нерадостной работе; значит, они должны служить нашему духовному обучению, росту и спасению души. Но как этого достичь?

Предположим, чего-то достичь удается: рабочий день, казавшийся духовно бессмысленным, обретает смысл. Однако если человек не лишен способностей — а способностей, тех или иных, на самом деле никто из нас не лишен, — перед ним с неизбежностью встает проблема их реализации, иначе говоря, востребованности его талантов и знаний обществом. Иногда эта проблема становится трагедией: человек либо винит в своей нереализованности других — близких, окружающих, сослуживцев, начальников, «эту страну», — либо впадает в бесплодное самобичевание: я плохой, я слабый, я никуда не гожусь. Другая, «позитивная» крайность — человек трудится и растет, он достаточно уверен в себе и хочет состояться; но забывает, что успех — в искусстве ли, в науке, на государственной службе — он все же не самоцель, он хорош только тогда, когда служит чему-то высшему и непреходящему; а эгоистический карьеризм — тоже дорога в тупик, хотя это и не сразу и не всеми осознается.

Бывает и так: человек не эгоистичен, он хочет и может творить добро и у него есть возможность работать — много, интересно, творчески, помогая людям, даже спасая их. Есть при этом и проблемы, и огорчения, конечно, — без них на этом свете не бывает, — но кислорода, по крайней мере, никто не перекрыл: трудись, приноси плоды. А человек вдруг понимает, что трудиться ему не хочется; что интерес к делу он утратил; что людей, нуждающихся в нем, ему уже не жалко и никакие плоды его не радуют. Почему? Переутомился? Он берет отпуск, отдыхает, но, вернувшись на работу, убеждается: это никуда не ушло… В чем причина? Кстати, об усталости, утомлении: что с ним делать? Это только психологическая проблема или и духовная тоже?

Едва ли не самая больная из проблем, которые мы намерены обсудить, — соответствие всего того, что приходится делать на работе, христианским убеждениям. Мы не говорим сейчас о преступных «профессиях», разумеется, о заведомо незаконной деятельности; но в том-то и беда нашей жизни, что размыты границы, сбиты колышки, само понятие честности унижено, осмеяно, воспринимается как некое юродство. Что делать преподавателю вуза, которого принуждают ставить зачет за зачетом юноше, не знакомому даже с азами преподаваемого предмета, только потому, что он сын главного спонсора показушных вузовских мероприятий? А журналисту, от которого требуют — срочно в номер! — интервью родителей только что убитой маньяком девушки? Как быть следователю, которому велено сочинить абсолютно незаконное постановление о прекращении уголовного дела?.. Не всякий человек найдет в себе силы сказать «нет», рискнув (а то и прямо пожертвовав) рабочим местом, карьерой, профессиональным будущим… возможностью кормить своих детей, в конце концов. Да и просто моральную ответственность за эти действия возьмет на себя далеко не всякий, многие успокоят себя формулой: «А я что, я человек подневольный». Но вряд ли это можно будет повторить на Страшном Суде…

Еще одна ситуация: человек зарабатывает себе на хлеб, не принося при этом вроде бы никому никакого зла. Он просто развлекает людей, желающих развлечься, занимает тех, кому нечем, оказывается, занять ум. Он делает это неплохо, с выдумкой, или, как принято нынче говорить, креативно. Ну что тут такого, казалось бы? Спрос породил предложение, только и всего. Но откуда в человеке — не во всяком, конечно, а в том, кто обратился-таки душою к Богу, ощутил в себе христианскую совесть и то, что называется духом, — постоянная боль, дискомфорт, чувство стыда, раздвоенности, а иногда просто духовной разоренности, разрушенности? Впрочем, это со многими видами деятельности может быть связано… В каких случаях священник советует прихожанину сменить работу? Какую работу можно назвать душевредной?

Есть профессии, к которым легко применимо высокое слово «служение». Профессия врача, скажем, учителя, воина, который по определению не работает, а служит; в идеале — полицейского, прокурора, судьи; и священника, конечно, если мы не побоимся применить слово «профессия» и к священнику тоже. Ну а если человек работает каким-нибудь бухгалтером в частной фирме, кассиром в магазине, официантом в кафе — какое тут служение… Или для христианина служением становится любая работа? Если да, то каким образом?

Обо всем этом мы и постараемся поговорить.

Не за страх, а за совесть

/p>

О проблемах, которые могут возникнуть у прихожанина, у православного христианина в связи с его работой, о том, как сочетается трудовая деятельность с духовной жизнью, мы беседуем с протоиереем Сергием Ксенофонтовым — клириком Духосошественского кафедрального собора в Саратове.

— Отец Сергий, а приходится Вам сталкиваться с такими ситуациями, когда работа составляет для прихожанина духовную проблему?

— Проблемы в связи с работой у прихожан возникают, это неизбежно. Наша трудовая деятельность приходится именно на тот возраст, на ту жизненную пору, когда мы максимально готовы к духовному развитию. Мы вышли из детства и юности, вступили в эпоху зрелости. А окончание нашей трудовой деятельности предваряет старость, завершение жизненного пути. Старость — это итог жизни, ее оценка, время мудрости… или время разочарования. Старость проверит, что мы сумели наработать, скопить для себя за нашу жизнь и какую «пенсию» (в духовном смысле) мы будем теперь от этого получать.

Таким образом, трудоспособный возраст — это то самое время, которое господин дал своим рабам на приумножение талантов (см.: Мф. 25, 14–30), а значит — оно должно стать временем напряженной духовной жизни. Но именно в это время от нас требуется напряжение и в труде. И эти два требования к нам, эти два напряжения часто вступают в противоречие — вот здесь-то и начинаются у нас проблемы. Нам тяжело, мы устаем. Создавая материальную основу своей жизни, мы не успеваем осмыслить ее духовно, задуматься о том, что в нашей трудовой деятельности правильно, а что нет. Когда останавливаемся, вырываемся на минуту из рабочей суеты — пытаемся осмыслить: вот, я работаю, я делаю то, что необходимо, для моих близких, для семьи, а где же моя духовная жизнь? Ее как бы и нет. Нам приходится признать, что большую часть своей жизни мы отдаем гонке и суете. В лучшем случае — пытаемся какую-то часть от этой жизни отчленить и отдать ее исключительно духовному развитию. Но тогда возникает вопрос: а что же остальное наше время, оно бездуховно? Оно духовно мертво?

— Невозможно ведь верить в Бога с семи вечера до восьми утра, а остальное время жить так, как будто Его нет…

— Невозможно, но иной человек бессознательно пытается сделать именно это. Он пытается жить жизнью духовной, молится, ходит в храм, но, не любя свою работу, воспринимает ее как чуждую часть своей жизни, как время духовно мертвое. Он только и ждет, когда рабочий день окончится и можно будет опять обратиться к предметам духовным. Когда мы пытаемся так жить, сатана смеется над нами. Он ворует наше время — часы, проведенные на работе. Даже не ворует — мы сами их ему отдаем, ведь ничего он у нас не может взять, если мы не отдаем ему сами.

Что происходит? Время жизни человека, время, данное ему Богом, не одухотворяется, и человек в этом времени задыхается. А та часть жизни, которую он пытается посвятить духовным вещам, не становится полноценной, потому что это — цепь с отсутствующими звеньями. Мы, может быть, и работали над собой духовно, соединяли звено за звеном, но вот пришло время идти на работу — и мы вольно или невольно размыкаем цепь. На работе мы позволяем себе внутренне вести себя так, как не позволили бы в иное время. Мы раздваиваемся: я на работе — это одно, я в храме — совсем другое. Раздвоение приводит к лицемерию, которое, по сути, есть лжезвено той самой разомкнутой цепи нашей духовной жизни. Человек как бы говорит себе: ну что ж, я могу быть и таким, и эдаким. А там, где раздвоенность, — там сатана, безусловно, будет раздражать ту сторону, ту половинку человека, которая доступна ему. И эта половинка будет поглощать, съедать другую, ту, которую мы пытаемся оставить, сохранить духовной. И рано или поздно наша слабость истощит ту силу, которую мы успели накопить. Потому что нельзя служить двум господам (см.: Мф. 6, 24).

— Боюсь, что в моей жизни был период такой раздвоенности — хотя и не в худшем на фоне иных варианте: как журналист, я, по крайней мере, никогда не продавалась, не писала лжи за деньги, это уже хорошо. Но я помню, какие это были трудные минуты — когда после рабочего дня ты оказываешься перед своими домашними иконами… И понимаешь, что там, на работе — одно, здесь, перед взорами Спаса и Богоматери — другое, а где же я сама? Где я живу — и там, и там? Это постоянное смущение, доходящее до чувства какой-то абсурдности, нелепости собственной жизни.

— Это постоянный стыд. Вы знаете, почему иногда люди, которые каждый день встречаются на работе, стараются не встречаться в храме? Даже меняют приход — только потому, что в этот храм ходит кто-то еще с их работы. Потому что там, на работе, они другие! И то, что они ходят в церковь, на работе ими подсознательно воспринимается как некое постыдное действие. А здесь, в церкви, стыдно, потому что пришел человек, который знает тебя другим. Тому, кто пытается служить двум господам, стыдно перед обоими!

— Что же нужно сделать, чтобы рабочее время не было мертвым и чтобы не было раздвоенности, лицемерия?

— Здесь важно осознать, что главное, а что неглавное, расставить приоритеты. Как сказал Господь: где сокровище ваше, там будет и сердце ваше (Мф. 6, 21). Где же наше сокровище, что есть цель всей нашей жизни? Если человек видит свою цель в Царстве Божием — тогда он знает, куда идти. И начинает потихоньку, как скульптор, отсекать лишнее. Лишнюю суету, лишнюю озабоченность, напряжение, страх не успеть и не справиться и т. д. Это совсем не значит, что не нужно быть усердным на работе, напротив. Усердие в повседневных делах, даже маленьких, может и должно быть замешано на духовном понимании пользы. А польза для души может быть только тогда, когда ты жертвенно служишь ближнему и через него — Богу. Наше рабочее время может быть одухотворено, в первую очередь — жертвенностью.

— Усталость, вымотанность работой — она ведь еще о жертвенности не говорит?

— Иногда бывает так, что человек не может осознать, жертвенно он действует или нет, настолько измучила его суета. Тогда работа превращается в сплошную тяготу. И он уже не видит в ней никакого смысла. Но когда человек является верным, верующим, воцерковленным, когда у него есть какой-то духовный опыт, какая-то молитвенная практика — тогда вопроса о смысле работы, о том, есть ли в ней жертвенность, являет ли она собою служение ближним, — не возникает. А если возникает, верующий всегда может найти ответ в своей личной духовной жизни. И в жизни других, уже прошедших по этому пути. И у святых, опыт которых отразится, найдет какой-то отклик в его личном опыте, и он поймет: мысли о бессмысленности — искушение; работа — не бессмысленное изматывание, а подвиг, к которому его Бог призвал.

— Но на любой ли работе «есть место подвигу»?

— Место жертвенности, место служению Богу есть везде, где бы человек ни работал, даже если он сидит в закрытом кабинете и вообще людей не видит, только документы — на получение кредитов, например. Четкое понимание того, что от этих кредитов зависят судьбы людей, осознание своей ответственности — это и есть подвиг и жертвенное служение.

— Полагаю, что христианин на любой работе должен быть добросовестным, ответственным, честным, соблюдать договоренности между ним и работодателем. Это должно быть нравственной, духовной необходимостью. Так?

— Есть такая поговорка: не за страх, а за совесть. В России отношения между хозяином и работником издавна строились не только на договорных началах, но и на началах совести. Один из признаков того, что ты служишь жертвенно, с прощением и совестью, осознанием долга, даже если работа у тебя нудная, тяжелая, нетворческая, — то, что у тебя возникают с твоим хозяином-работодателем и с твоими товарищами по работе личные отношения. Мы видим это в житиях русских святых: святой праведный Иоанн Русский, находясь в рабстве, в жестоком плену, своим добросовестным и усердным трудом заставляет хозяина переменить к нему отношение, увидеть в нем человека, а не просто раба, проникнуться ко вчерашнему рабу уважением.

На Руси было принято, чтоб хозяин или, скажем, начальник день своих именин посвящал подчиненным: накрывал для них стол, дарил им подарки — не они ему, заметьте, а он им. Это была своего рода семейственность, традиционная, свойственная русскому сознанию, выходящая за стены дома и распространяющаяся на все государство: царь — отец, мы все — его дети, день его именин (тезоименитство) — всенародный праздник. А семейственность есть одно из высших проявлений той жертвенности, о которой мы с вами говорим: в семье человек не может жить лишь ради себя. Семья по определению — сообщество людей, живущих друг для друга.

Достаточно вспомнить такого известного мецената и благотворителя, как Савва Морозов: его отношение к рабочим было истинно христианским и отеческим. Он ведь организовал для них и систему страховки, и льготное кредитование, и все то, что мы теперь называем социальными гарантиями. Он не получал с этого прибыли. Но, как ни странно, такое вот христианское ведение дел — оно выгодно в конечном итоге.

Сегодня это пытаются заменить суррогатами — корпоративными вечеринками, насаждением так называемого корпоративного духа, привлечением к созданию этого духа всевозможных психологов с тренингами и ролевыми играми… Но за всем этим не стоит жертвенности, служения. Все это строится не на любви, а на искусственном перенапряжении определенных качеств и способностей человека: например, способности к доброжелательному общению. И не с духовными целями строится, а с материальными: доход каждого зависит от дохода фирмы, доход фирмы от дохода каждого, поэтому давайте будем друг друга поддерживать.

Но человек не так прост, как хотелось бы сегодняшнему бизнесу. Он не машина. Он духовное существо, которое призвано на самом деле к великому делу: приближению к Богу, обожению, спасению для жизни вечной. Находясь в условиях коммерциализации, человек все равно остается существом духовным. Рано или поздно это противоречие обострится и проявится. Насилие над ним как над духовным существом принесет горькие, а когда-то и страшные плоды. Почему самые жестокие преступления сегодня люди зачастую совершают именно в коллективах, там, где работали или учились? Почему они убивают тех, кто трудился с ними рядом, тех, с кем они сдвигали бокалы на корпоративах, с кем здоровались по утрам подчеркнуто приветливо? Сначала это было на Западе, потом пришло к нам. Причем, заметьте, пока наши служебные отношения не строились на выгоде, на коммерции, этого не было. Как только мы стали переходить на худший вариант капиталистических отношений, это началось. Значит, есть система, и результат этой системы — бездуховное перенапряжение, которое приводит к срывам. Бездуховное перенапряжение означает деятельность, совершенно оторванную от жизни духа. Наш труд должен быть духовным.

— Я подумала сейчас почему-то о кассире в магазине самообслуживания. С мирской точки зрения — не самая интересная и престижная работа. А с духовной — какие возможности! Каждый день тысячи людей, и с каждым ты можешь быть — либо искренне приветливым и теплым, либо таким, какова кассирша в одном известном мне магазине: ее обязали говорить каждому покупателю «Спасибо за покупку», но она это произносит — сквозь стиснутые зубы, так, что покупатели пугаются.

— Эмоциональность человека не может быть оторвана от духовной составляющей его жизни. Если кассир, продавец, парикмахер, банковский служащий приветливы поневоле, только потому, что начальство обязало их произносить вежливые слова, — это явственно отличается от искренней приветливости и доброжелательности к людям. Когда у человека в душе пусто, а от него требуют, чтобы он оттуда изымал нечто теплое и сердечное… как говорят мои любимые семинаристы, нельзя взять там, где не положили.

— Итак, работа — это наш христианский подвиг, продолжение нашей духовной жизни. А бывает она душевредной, даже разрушительной для внутреннего человека? Бывает, что священник советует прихожанину работу сменить?

— Бывает. Как это определить? Для человека вредно то, что вредно для его души, что противодействует ее спасению. Обратимся к опыту христианских государств, в том числе и дореволюционной России: законы, пусть несовершенные, должны учитывать христианские заповеди. Хотя все понимают, что земными средствами передать небесный закон невозможно, можно лишь как-то приближаться к нему. Но тем не менее законы действовали, и это означало, что служение государству позволяет человеку оставаться христианином. Государство как бы гарантировало, что ему не придется действовать не по-христиански, что от него этого не потребуют. А на сегодняшний момент многие законы противоречат заповедям. А от законов идут и социальные нормы, и социальные обычаи, и межличностные отношения. Поэтому сложившийся в коллективе корпоративный дух может оказаться совсем не христианским. И тогда надо вспомнить слова Спасителя: какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? (Мф. 16, 26).

Но и здесь нас подстерегает ошибка: мы принимаемся объяснять и оправдывать работой собственные слабости. И не видим, что нам не работу нужно менять, а попытаться изменить себя. К примеру, человек говорит: «Работа у меня душевредная, потому что я все время нахожусь в унынии». Но причина унынию не работа, а мы сами. Или: «Не могу там работать, потому что поститься не дают, под Новый год непременно корпоратив, в Великий пост у начальника день рождения. Стало быть, это нехристианская работа». Но это не работа нехристианская, а у самого человека с христианством не очень хорошо, если он не в силах отказаться от корпоратива в пост; если человекоугодие, а может быть, малодушие не дает ему спокойно объяснить начальнику свой отказ от застолья.

И совершенно другое дело, если от работника требуется снять крест — из каких-то «норм толерантности». Вот здесь мы просто не имеем права подчиниться и остаться на работе таким образом.

Если человек ведет внимательную и постоянную духовную жизнь, для него нет проблемы определить: где христианские нормы, а где нехристианские и требует ли его работа на самом деле, чтобы он преступал евангельские заповеди. Подчеркну, эта жизнь должна быть именно постоянной, стабильной. Эта стабильность начинается с ежедневной утренней и вечерней молитвы, с регулярного посещения храма, участия в Таинствах. Все это рождает постоянство наших отношений с Богом.

Что касается советов поменять работу — я только один раз посоветовал (именно посоветовал, потому что свобода выбора должна оставаться за человеком) это одной прихожанке. Я видел, как в ней нарастает напряжение в связи с работой. А работала она уборщицей в сауне. Все знают, что сауны у нас служат — отнюдь не здоровью… Пока она просто убиралась там, это было еще ничего, но потом от нее стали требовать, по сути, соучастия во всех творившихся там беззакониях: она должна была что-то подавать, подносить… и она сразу почувствовала несовместимость этой работы с духовной жизнью. Как человек честный, она не могла лицемерить. Попыталась, но даже толика этого яда лицемерия привела ее в отчаяние. Это была настоящая духовная болезнь. Но, когда она сменила работу, все наладилось.

/p>

— Отец Сергий, а как быть, если работника принуждают к мелкой или крупной нечестности, обману, лжи? Примеров очень много можно привести — из школьной, из вузовской жизни, из жизни различных властных структур и т. д. Что делать, если начальство в очередной раз требует написать красивый отчет, обеспечить высокий показатель, сделать так, чтоб вон та девочка непременно получила медаль, а вон тот мальчик непременно в вуз поступил, даже если он в слове «мама» две ошибки делает? Отдать кесарю кесарево, то есть выполнить указание и не брать на себя ответственности, или все же попробовать отказаться?

— Единого категорического ответа здесь дать нельзя. У каждого человека своя жизненная ситуация, своя способность переносить испытания, словом, своя мера. Начнем с того, что об участии в нечестных делах, во лжи, хотя бы даже и мелкой и, казалось бы, простительной, нужно говорить на исповеди. Почему? Потому что ложь в любом случае — это инфекция, наподобие гриппа: если она поселилась в человеке, он заболеет. Если пустить болезнь на самотек, она будет прогрессировать. Что дает исповедь? В свете благодати Божией высвечивается грех. Мы его видим. Мы приобретаем духовный опыт, в том числе и горький — опыт жизни с грехом. Прощать грех самому себе («Ну что я могу сделать, если начальство требует?») — значит лишать себя прощения Божия. И тогда свою долю в нас получит сатана. Это его область — «темной яти», то есть та область, где он берет. Если мы исповедали свой собственный — собственный, а не начальника! — грех, значит мы видим проблему и можем ее решать. Первый шаг в разрешении проблемы — не воспринимать ситуацию собственного греха как норму, что нам очень свойственно: «Да какой тут мой грех, сейчас везде так делают, это сейчас нормально». Многочисленные беседы с людьми, оказывающимися в таких ситуациях, показывают: выход из них находят те люди, которые не ищут себе оправданий, не принимают свое участие в грехе как норму, исповедуют это именно как свой личный грех. Таким Сам Бог помогает, подсказывая решение, а когда-то и изводя человека «из работы египетския», предоставляя ему другое поле деятельности.

— Работа в идеале — это еще и реализация творческих способностей человека. Как жить, если работа не соответствует творческому потенциалу? Если образование, знания, талант остаются невостребованными? В поздние советские времена немало талантливых людей подметали дворы, копали могилы на кладбищах, трудились в кочегарках и т. д. Кто-то это выдержал и стал потом большим человеком. А кто-то выбросился с балкона или захлебнулся водкой там, на этих кладбищах, потому что это на самом деле трагедия. Сейчас ситуация иная, но проблема не ушла никуда, оказывается.

— Талант как способность творить дан человеку Творцом, и это действительно беда — если человек со своими талантами невостребован и ему остается только закопать их в землю. Вся история человечества показывает, что эта проблема была всегда. Человек осознает, что способен на большее, но, по объективным причинам, вынужден «знать свой шесток». Однако и здесь очень много подводных камней. Это наше «я способен на большее» может быть правдой, а может быть и соблазном. Например, человек по тщеславию своему и гордыне может преувеличивать свои способности. Ему кажется, что в нем умирает гениальный писатель, а на самом деле этот писатель никогда в нем не жил. Или — человек просто не отдает себе отчета в своей неготовности к «ведущим партиям», не понимает, что ему нужно еще потерпеть, посидеть там, где он сидит, подрасти.

Ничего в нашей жизни не происходит без воли Божией. И если мы вдруг оказались лишены возможности творить — нужно вспомнить историю Иоанна Дамаскина, который был замечательным духовным поэтом — плодами его вдохновения Церковь пользуется и поныне — и которому его духовник в Лавре Саввы Освященного на Святой Земле запретил писать стихи. Но потом этот запрет был снят и его талант засиял еще ярче — после того, как Иоанн, во-первых, со смирением принял весьма болезненное для него лишение, а во-вторых, когда, нарушив запрет единственно ради ближнего, с тем же смирением понес и наказание за это. Лишение возможности творить иногда бывает острым резцом смирения, отрезающим лишнюю гордыню, прилипшую к нашему таланту.

Но главное — вовремя задать себе вопрос: чего именно я хочу? И постараться честно на него ответить. Если во главе угла тщеславие или сребролюбие, то человек явно ошибается. Сколько бы он ни менял свои «шестки», ему всегда будет чего-то недоставать. Потому что тщеславие и алчность — это пропасти, которые никогда не наполнятся. И совсем другое дело — если человек ищет лучшего способа послужить Богу и ближним. Тогда Сам Господь со временем выведет его на простор, даст ему все необходимые возможности.

Журнал «Православие и современность» № 30 (46)

www.pravoslavie.ru

И в поте лица добывать себе хлеб свой

Franz von Stuck — Изгнание из рая. 1891

Бог разгневался и на змея, и на женщину, и на Адама — и назначил им всем суровое наказание: змею повелел отныне ползать на брюхе, женщине — в муках рожать детей и покоряться мужу, Адаму — в поте лица добывать свой хлеб.

Ещё в советские времена наша критика отмечала такую особенность голливудовских фильмов, как откровенное презрение к человеку труда. Помните был такой мем в советскую эпоху «Человек Труда» ? Уважаемые, между прочим, люди были. В президиумах сидели, большие премии за выполнение плана получали. А также квартиры и машины в первую очередь предоставлялись. Портреты размещались на досках почета, статьи в газетах о трудовых подвигах печатались…

И совсем не так к этим людям и, собственно, к труду, особенно ручному, относился и относится этот пресловутый Голливуд. Сам Голливуд все больше снимает фильмы о полицейских, преступниках, юристах, иногда о врачах и даже о домохозяйках. А вот про работягу, только в контексте какого-либо экологического преступления, или пускает фоном деятельности заезжего менеджера…

Нет, правда? Неужели не замечали? Или не до того было?…

Сейчас подобное твориться и на наших экранах. Давно о производстве фильм видели или сериалы? А само производство у нас нынче где? …Все в курсе. Там же, где и многое другое, составлявшее смысл жизни других поколений.

Ой, это я тут распинаюсь пока Ирина Анатольевна на вебинарах занята. Все, в общем-то, знакомы с её любовью к конкретным людям «из народа», которые, собственно говоря, и составляли костяк этого «человека труда»… Да и сама я, к чему лукавить, во времена оны высказывалась весьма снисходительно о «пролетариате». Имелись, так сказать, некоторые претензии к нему… Идиллия отсутствовала…

Юрий Пименов (1903 — 1977) «Работницы Уралмаша на заводе» 1934. Центральная часть триптиха

По мнению Ирины Анатольевны (с которым сложно не согласиться), к «человекам труда» в первую очередь следует относить инженеров, которых с хрущевских времен взяли за моду всячески принижать, ведь, организаторами производства являются именно они. Производства было много, следовательно и организаторов воспитали и образовали множество. И от этого великого множества не очень умные партийные деятели (с чего им быть умными, они ж от не умности, а от хитрости в партейцы подались) решили, что инженерным корпусом можно помыкать. Но тем не менее…

Вот иногда подступает ком к горлу, и накатывает ностальгия по временам работы на нормальном государственном предприятии, выполнявшем нормальную работу для решения нормальных государственных задач в целях решения проблем и реализации интересов всего общества. Захлестывает жуткое желание работать на общество, а не на карман какого-то дяди… Диагноз данному явлению дала, естественно, И.А.Дедюхова. А кто ещё? «Это, — говорит, она, -от того, что вы, господа, представители нации. И никуда вы от задач и проблем, стоящих перед обществом и страной, не денетесь. Меньшим масштабом вам и помыслить противно. Ничего не попишешь, развились, значит, и сформировались…»

Поэтому, вдруг с такой обостренной жаждой читаешь выступления того же Лукашенко на его «пархозактивах», где такие родимые циферки в натуральных показателях и вменяемые планы-задания на будущее, ну прям, как в былые времена на партийных съездах в докладах. А чего все раньше ржали над ними? Да и кто это, собственно, делал? Что в планах съездов (кроме идеологической составляющей, естественно) было не так?Ну было не так то, что легкая промышленность должна была развиваться в секторе предпринимательства (и то не вся). Да идеологов всяких надо было погнать в дворники, там они гораздо органичнее бы смотрелись. Короче, это на вебинарах по госуправлению и экономике ИАД повторяет из раза в раз, раз нашим существующим «правящим элитам» так сложно с первого раза основополагающие истины усвоить. Особенно трудно им дается постулат о необходимости трудиться, в смысле работать.

Иван Степанов. «Чертежники». 1967 г.

Почему ещё раз хочется заострить внимание на древнем библейском постулате? Особенно, в отношении наших местных деятелей искусств, столь громогласно заявивших недавно о своих правах и претензиях (Это я все по поводк К.Райкина и Н.Цискаридзе успокоиться не могу, правда к ним тут и Пиотровский подтянулся…). Настолько скандально и безапелляционно (заявили), что даже президент в своем послании не преминул сделать замечание.

01/12/2016 12:08

Глава государства, как и предсказывали эксперты и журналисты заранее, выступил с примирительным пассажем, направленным на объединение общества, бывшего якобы расколотым после предыдущих выборов. Путин намекает, что если кто-то считает себя «интеллигентней», то это не повод быть выше других, надо проявлять уважение. «Когда мы говорим о солидарности и единстве, имеем в виду осознанную консолидацию граждан ради развития России. Но и ответной агрессии государство не потерпит».

Но, как говорится: «тут вам не там». Поэтому копнем ветхозаветную фразу, не зря же она столько веков передается из поколения в поколение. Да и её анализ не столь сложен, поскольку рассчитана на массового слушателя.

Первая часть : «в поте лица добывать …» Это понятно. Значит человек должен работать. Посмотрим на деятелей искусств, по крайней мере, тех, кто выступил (К.Райкин, Н.Цискаридзе). Очевидно, что они трудятся. А уж сколько потов проливал НМЦ — это общеизвестный факт, что море, и может не одно. Константин Аркадьевич тоже не лоботряс. …Но, как вы думаете «медвежатник», вскрывающий сейф напильником там или ещё чем, разве не потеет?

Отсюда, вся загвоздка, как всегда, в продолжении: «… добывать свой хлеб.» То есть, своим трудом нужно прокормиться. А деятели искусств, ясный пень, «не сеют, не жнут», следовательно должны свой труд обменять на пропитание, что влечет за собою такое понятие, как востребованность. О чем, собственно, И.А.Дедюхова и напоминает постоянно об «общественно значимом и полезном труде».

Да, и там важная категория в библейском напутствии «…свой …» — категория собственности, продублированная заповедью «не укради»…

Так вот, когда наши деятели стали требовать, прям так настойчиво, «Хлеба! Хлеба!» Народец подохренел и тактично поинтересовался: «А где зрелища?» В ответ услышал: «Не сметь посягать на творческую свободу художника/ов, типа они круче, умнее и благороднее». Хотя, сами понимаете, наезд на общество был в духе самого распоследнего римского люмпена. А от претензий на избранность даже наш президент ошалел, на что уж он непритязателен в плане культуры, на балет только по поводу развода ходит. Да и в молодежном дворце бывает не на спектаклях у Райкина, а только на КВН. Последний последний раз посетил, наверное, исключительно для того, чтобы на Маслякова перестали наезжать по поводу сомнительно приобретенной недвижимости?…

Короче, грустно, грустно обстоят у нас нынче дела и с трудом, и с искусством, а искусства, посвященного труду, нет и в помине.

Борис Иогансон. «Строительство ЗАГЭС». 1925 г.

Вот на фоне такой тоски беспросветной решила я посмотреть советские картины «производственной» тематики. Знаете, с каким пренебрежением, если не сказать, презрением относились к ним во время «совка». Не спорю, официоз тогда доставал всех, разило от него неприкрытым лицемерием. Опять же, существовала и обязаловка, и норматив по постановке таких вот «казенных» произведений. Не будем скрывать, что тема труда, производства, сельского хозяйства и прочего особо деятелей искусств не вдохновляла. Не знаю почему. Но, вряд ли кто припомнит «великие» творения на заданную тему.

Поэтому посмотреть довелось киношки, считавшиеся по тем временам, весьма среднего качества… И тут раздался …мой стон, … и почти эротически сорвался с уст лозунг: «Советское — значит отличное!» …Простите, это от того, что оскоромилась недавно — пару серий какого-то современного то ли фильма, то ли сериала по телику засмотрела.

Качество сценарной проработки, режиссура, актерская игра и картинка не сопоставимы с нонешними идиотскими поделками. А уж про тему, про содержание, про предметную область повествования и говорить не приходится. Это же, как Атлантида какая-то по величию и масштабу (предложенных вниманию публики) задач и проблем.

«Моё дело» — советский художественный фильм — производственная драма по пьесе Андрея Вейцлера и Александра Мишарина «День-деньской».

Действие происходит в СССР середины 1970-х годов.Сюжет фильма повествует об одном дне жизни крупного советского предприятия.Директор машиностроительного завода Друянов срывает поставку котлов для строящейся ГРЭС. Министерство собирается передать руководство заводом новому человеку. Однако, прежде чем Дмитрий Семеняка примет решение о принятии должности у Друянова, он хочет разобраться в том, почему возникли задержки с поставкой котлов.

Семеняка проводит один день в управлении завода и постепенно начинает понимать, что бывший директор — человек старой советской закалки, опытный и талантливый руководитель, но привык решать вопросы управления заводом при помощи различных уловок и политических ходов. Друянов заранее знал, что без модернизации производства не сможет вовремя поставить котлы, но подписал обязательства в расчёте на финансирование и ресурсы, которые заводу выделят под этот проект…Концовка фильма не даёт ответа о решении назначенца, но Семеняка заявлет Друянову, что пришло новое время, когда нужно руководствоваться прежде всего открытостью и рациональностью, а не манёврами и ухищрениями. (ВикипедиЯ)

Ну вот тут в конце текста из Вики написана сущая ерунда. Да, действительно, там Семеняка произносит нечто пафосное о ясности в руководстве предприятием такого масштаба, на что получает ответ от умудренного старого директора, что надо обладать даром предвидения. А это, сами понимаете в советском фильме не какая-то эзотерика, а стратегическое планирование. И сюжетец в вышеприведенном тексте изложен некорректно.

В КБ завода разработан новый современный котел, но для его производства необходима реконструкция завода, которая застопорилась в начале 60-х, поскольку надо было заработать валюту и выпустить несколько старых котлов на экспорт. Затем, чтобы не затянуть внедрение нового котла и получить под него фонды, директор пускается в некоторую интригу. Новый котел вносит в план текущего года, получает ресурсы, но начинает переговоры с заказчиками, убеждая их не противится получению этого котла на следующий год, поскольку можно организовать его монтаж с колес, а не на складах, т.е. оптимизировав процесс.

Вобщем, задуманный ход удается осуществить, параллельно продемонстрировав мастер-класс молодому претенденту.

Этот фильм сделан по пьесе, одна из известных постановок которой была осуществлена на пару лет позже фильма.

Государственный академический театр имени Е.Б. Вахтангова | 1978 | СССР | Драма | 151 мин. Режисcёр: Евгений Симонов, Виктор Рыжков, Анатолий БорисовВ ролях: Николай Тимофеев, Михаил Ульянов, Николай Гриценко, Владимир Этуш, Людмила Целиковская, Вячеслав Дугин, Евгений Фёдоров, Анатолий Кацинский, Александр Граве, Елена Коровина

В кинокартине Друянова играл Борис Андреев. Актерский ансамбль потрясающий — Тараторкин, Владимиров, Кайдановский, Макарова.

В спектакле же блистал Ульянов. Конечно же, у него была мощнейшая мужская органика того военного поколения, что видно по фильму «Председатель». Здесь же он решил не конкурировать с ещё более крупным в данном амплуа Б.Андреевым, поэтому вот такое решение рисунка роли.

Фрагмент книги М.А. Ульянова «Работаю актером» (1987 г.):

<…> «Когда в Театре Вахтангова приступили к постановке спектакля по пьесе Вейцлера и А. Мишарина «День-деньской» и мне была поручена главная роль, директора завода Игоря Петровича Друянова, я, естественно, прочел пьесу и ужасно расстроился.

Пьеса, как принято говорить, производственная. <…> Интересно, когда на первый план выдвигается человек, личность, образ, тип. А на втором плане – вся производственная коллизия, которая может быть такой или этакой, она не так важна зрителю. Интересен, повторяю, человек. <…> Но, к сожалению, во многих пьесах за варкой стали, возделыванием полей, изготовлением тех или иных машин человека не видать. И тогда смотреть на все остальное в высшей степени скучно.

Вот что-то в этом роде представляла собой пьеса А. Вейцлера и А. Мишарина. Три часа надо было ковать котлы, а характеры написаны очень невнятно. Фамилии есть, имена есть и даже какая-то биография у персонажей есть, но нет вещественности, нет «тела».

И посему я расстроился и стал думать, как же сделать мой персонаж более или менее вразумительным, более или менее интересным. Если следовать сюжету, ничего не получится. Сюжет ясен как день. За реконструкцию производства снимают директора с работы. Ну, про это были сотни фильмов и спектаклей. И тогда я стал вспоминать интересных, своеобразных, своеобычных людей, с коими меня судьба моя актерская кочевая сталкивала. <…>

В пьесе «День-деньской» написано так: вошел человек средних лет в легком заграничном костюме, с привычными командными нотками в голосе, то есть пришел герой и начал руководить. Сразу понятно, что он обязательно победит. Герои у нас всегда в пьесах побеждают. И тут же всем становится скучно, потому что ясно, чем это кончится. А худшего наказания, чем то, когда зрители знают все вперед на пять ходов раньше автора и раньше театра, придумать невозможно. <…>

И вот я, исходя из этих соображений и своих воспоминаний, постепенно придумал и решил рискнуть – сыграть нечто совершенно противоположное тому, что написано в пьесе.

На сцене появляется в замызганном костюмишке какой-то седой гражданин, сутуловатый, с шаркающей походкой, со скрипучим, каким-то удивительно неприятным голосом, покручивая в руках цепочку из скрепок. Какой-то такой, понимаете, нахохлившейся птицей, старой драной птицей выглядит этот человек. И тягуче, занудливо разговаривает со всеми окружающими.

Я рассчитывал на то, что зритель будет шокирован. Это и произошло. Зрительный зал поначалу ошарашено не понимает, кто пришел. Хватаются за программки. В программках написано: директор завода, так он и рекомендуется. Директор завода? Директор завода. Да разве такие директора бывают? Что-то непонятно зрительный зал пытается постичь, в чем тут дело, то ли в актере (здоров ли он?), то ли в чем-либо другом. Зритель начинает вытягивать шею по направлению к сцене, а не откидывается на спинку кресла, с ужасом поглядывая на часы и думая о том, что еще предстоит провести в театре два часа. Два или три. <…>

Потом, в процессе спектакля, зритель поймет, что это человек умный, талантливый, прошедший огонь, и воду, и медные трубы. Друянов о себе, например, говорит: «Ты что же думаешь, меня впервой собираются снимать с занимаемой должности? Все, брат, было все. Ты знаешь, что у меня три ордена Ленина и двенадцать выговоров разного калибра?» Становится очевидно: человек, прошедший большую жизненную школу, на самом деле прикрывается этой манерой, как маской, от бесчисленного количества дураков. А что он и мужествен, и мудр, и по-партийному ответствен, это потом узнают, но только потом – в конце спектакля. И досмотрят спектакль до конца, потому что будут разгадывать характер. <…>

Надо сказать, «День-деньской» имел приличный успех, и судя по рецензиям и судя по посещаемости спектакля. Правда, он вызывал всегда какое-то раздражение, <…> утверждали, что такого директора быть не может. Странно, но не было почти ни одного, кто встал бы на мою защиту, хотя как, казалось бы, не понять: ведь не форма существенна, а существенно содержание характера. <…> Но странная штука: тогда меня ругали в основном за то, что он гнусавый, как будто бы голос и внешность человека на руководящей должности имеют первостепенное значение. Подобные суждения потом меня уже нисколько не обижали и не возмущали, а подчас даже смешили, но все же иногда просто горько было от того, что люди судят так поверхностно. Ведь недаром говорят: встречают по одежке, провожают по уму. <…>

А ведь дело не в том, правильно или неправильно я «отображаю». Просто я нарушил правила игры, пользуясь которыми театр и зритель давным-давно договорились, что белое – это белое, черное – это черное, что этот – положительный, а тот – отрицательный. И так далее. То есть мы договорились об игре, где, в общем, полутонов мало бывает, где ярко обозначается всякое явление, даже не столько ярко, сколько определенно. И когда я нарушил эти правила, когда я смешал краски, то зрительный зал растерялся. Зритель не понял. Не все, конечно, но многие не поняли и не приняли моих условий игры»». <…>

Всё, конечно замечательно, но необходимо современному зрителю пояснить, что все решаемые директором проблемы возникли в начале 60-х, когда потребовалась валюта на …закупку хлеба. Та-да-да-дам! Это последствия авантюристического правления товарища Хрущева, его запрокидоны с кукурузой, целиной, разрушением системы министерского управления. Тогда приключились и перебои с хлебом. Расхлебывать пришлось производственникам, что потом аукалось, как видим по ходу пьесы, чуть ли не лет десять.

Но, тогда в 64-ом Хрущева сняли. Важную роль в этом сыграл доклад Косыгина. Страна получила ещё 25 лет на развитие, которое сейчас проедается тоже уже как 25 лет. И сейчас прозаический, нудный, почти рутинный по меркам 70-х фильм о производстве воспринимается, как колоссальный полет фантазии, почти пасторальный в плане человеческих отношений между персонажами. Какие они, право, идеальные, почти ангелы на фоне наших нонешних реалий.

Как мелка и убога мотивация людей на современной авансцене государственного управления. Да мастер цеха в этой вещи мыслит масштабнее и пафоснее (в хорошем смысле этого слова). Вот она разница между людьми дела и бизнесменами (прости господи), точнее банальными лавочниками (ведь банк — это примитивная лавка даже без товара)…

Н. Базылев. Экскурсия на завод. 1956

И в поте лица добывать себе хлеб свой was last modified: Декабрь 2nd, 2016 by Natali

litobozrenie.com

В поте лица будешь добывать ты хлеб свой насущный!

uborshizzza — 13.11.2010 В верхнее тематическое оглавлениеТематическое оглавление (Идеологические размышлизмы)предыдущее по теме………………………………… следующее по темепредыдущее по другим темам…………… следующее по другим темам

На кого не посмотришь – все усердно трудятся. И, что удивительно, еще хотят, а работающий на 42 часа в неделю на одну ставку считается чуть ли не бездельником. Обсуждается вопрос об отмене ограничений и добровольном переходе на 60-часовую неделю. И когда смотришь на этот праздник трудового энтузиазма, встает невольный вопрос – а чего, собственно, все эти люди столь усердно делают?

В течение многих веков постоянный, усердный и тяжелый труд был суровой необходимостью – без него просто не выжить. И то с трудом добытого хватало на жизнь впроголодь. Почти все занимались именно тем, что добывали пропитание, а чтобы обеспечить роскошную жизнь нескольких рэкетиров-паразитов, то есть лиц благородных кровей, тысячи должны были отдавать от себя значительную часть добытого потом и кровью.

Правда, и это было определенным прогрессом. Когда люди жили охотой, то особо много времени на это не уходило, но если не везло, или природный катаклизм какой случался – вымирали с голоду. Так что хоть и в поте лица усердным трудом, но хлеб насущный свой добывали. Ну, а если и тут не везло – сдыхали с голоду.

Однако по мере улучшения технологий прокормиться становилось легче. Часть ресурсов уходила на непрерывно возрастающие потребности благородной элиты, часть пошла на расширенное воспроизводство (или, если говорить прямо – из-за того, что меньшая доля детей стала умирать с голоду, численность населения стала расти), однако даже у подлых людишек появилась возможность все больше времени уделять досугу. А с 19 века стало актуальным обсуждение того, как в будущем будет устроено общество, в котором люди будут работать сравнительно немного.

Еще в первой половине 20 века были распространены утопические воззрения, что рабочий день будет сокращаться до 5-6 часов, а потом и менее, а люди все больше будут заниматься творчеством и самосовершенствованием. «Пашню попашет, попишет стихи…» . Но вышло все совсем по-другому.

При развитом сельском хозяйстве для того, чтобы страна прокормилась, достаточно, чтобы в нем трудилось 5% населения. С производством что-то примерно похожее, так что непосредственно производительным трудом занимаются лишь 10% населения.

Основывается эта разлюли-малина и сладкая жизнь на совершенствовании технологий, а для их дальнейшего совершенствования нужны, помимо прочего, определенные мозги. Так что реально всякими там науками могут заниматься лишь 1% населения.

В связи с этим встает вопрос – что делать остальным 89% населения?

С учетом того, что надо часть трудовых ресурсов тратить не только на производство, но и на услуги типа стрижки волос, то реальная потребность – в 20% населения. То есть, если разложить производительную и общественно-нужную работу на всех, то получится, что современный человек должен работать 2 часа в день.

Вместо этого все типа выше крыши заняты, но, если приглядеться, то какой-то херней. На одного производящего продукты питания приходится два мерчендайзера, три логистика, четыре продавца, пять менеджеров, шесть охранников и туева хуча маркетологов, рекламщиков и кадровиков.

С точки зрения нормального человека, не знакомого с реалиями современного общества, толпа народу, которые на бирже продают друг другу право купить через год некоторое количество нефти по заранее определенной цене – психи, а общество, в котором значительная часть людей занимается вместо производительного труда такой мистерией – больное общество. Окончательный маразм завершает то, что именно те, кто занимается реальным производительным трудом, живут хуже всех. Я так понимаю, что всем остальным большую зарплату платят в качестве моральной компенсации за то, что им приходится дурью маяться.

Так почему бы всех финансовых аналитиков не погнать на завод, снизив рабочий день до двух часов? Рациональных препятствий для подобного устройства общества я не вижу, так что вполне возможно, что те, кто правят миром (или то, что правит миром), просто реализуют библейский принцип: «или и работай!». А нет работы – продавай друг другу фантики.

И тут же вспоминается вторая часть проклятия: «будешь рожать в муках!». Собственно, вплоть до недавнего времени так и происходило, но современная медицина этот мучительный процесс значительно смягчила. Но в качестве ответного удара появляются движения типа «роди в бетон» тех, кто по весьма странным соображениям отказывается от родов в больницах с использованием всех современных медицинских возможностей.

Так что есть подозрение, что «экологически правильные» движения рожениц-экстремалок будет разрастаться. А что поделаешь – проклятие за первородный грех просто так не отринешь.

yablor.ru

И в поте лица добывать себе хлеб свой

Franz von Stuck — Изгнание из рая. 1891

Нет, правда? Неужели не замечали? Или не до того было?…

Юрий Пименов (1903 — 1977) «Работницы Уралмаша на заводе» 1934. Центральная часть триптиха

Иван Степанов. «Чертежники». 1967 г.

01/12/2016 12:08

Борис Иогансон. «Строительство ЗАГЭС». 1925 г.

Этот фильм сделан по пьесе, одна из известных постановок которой была осуществлена на пару лет позже фильма.

Фрагмент книги М.А. Ульянова «Работаю актером» (1987 г.):

Н. Базылев. Экскурсия на завод. 1956

Вконтакте

Facebook

Google+

LiveJournal

Одноклассники

Мой мир

Twitter

old17.litobozrenie.com

Что здесь трудного?: rebrik

Что здесь трудного?

Когда для наших прародителей труд был лишь наказанием, у них родился первый убийца — Каин, когда же труд стал благословением, то появился Авель — первый мученик Читать далее

На частые вопросы о работе отвечает протоиерей Александр Авдюгин, Луганск, Украина

С началом отпускного периода, дорогие читатели! Нетрудно заметить, что в нашей цивилизации отношение к труду тягостное — об этом свидетельствует наше трепетное, почти сакральное отношение к отдыху... Ведь именно он зачастую является главной темой обсуждения во время обеденных перерывов на многих предприятиях страны! Где корни этого дисбаланса в отношении современного человека к труду и отдыху? Как к нему относиться с христианской точки зрения? Каков был замысел Бога о труде и человеке, и что об этом говорит Библия? Об этом и многом другом — материалы июньской темы номера журнала "Фома".

Труд — благословение Божие или наказание?

Когда для наших прародителей труд был лишь наказанием, у них родился первый убийца — Каин, когда же труд стал благословением, то появился Авель — первый мученик.

Апостол Павел очень категоричен: если кто не хочет трудиться, тот и не ешь (2 Фес 3:10), но в то же время нам известно и евангельское: Трудящийся достоин награды за труды свои (Лк 10:7), так что, добывая трудовым потом необходимое, мы всегда получаем награду. И не только хлебом насущным, но и благословением Божиим.

Бытующее нынче мнение, что Бог наказывает лишь для торжества справедливости, слишком одностороннее. Человеческое понимание «справедливости» всегда субъективно и определяется с точки зрения собственной греховности. Бог наказывает лишь тех, кто способен рано или поздно увидеть в Его наказании показание истины, то есть Господь воспитывает и вразумляет. Так что для тех, кому Бог не чужд, труд есть Его благословение, даже если понимание этого приходит через наказание.

В чем отличие труда от творчества?

Творчество — это преумножение собственных талантов, а они, по умолчанию, Божий дар. Реализовать свои таланты, то бишь не закапывать их для сохранности, а всемерно развивать, можно только через труд.

Знаком мне прекрасный художник, для которого мытье кистей и уборка своей студии — крайне нелюбимое занятие. Данным трудом он заниматься никогда не хочет и делает это лишь тогда, когда больше нечем картины писать и когда он потенциальных покупателей ожидает.

Не столь давно понадобился мне подарок для одного доброго благодетеля, поэтому попросил я своего знакомого небольшой пасторальный деревенский пейзаж изобразить, тем паче что были у меня фото старого, уже не существующего хутора, где когда-то данный благодетель жил. Художник фотографии посмотрел, очень грустно со вздохом улыбнулся и заявил, что для подобного пейзажа надобен не только холст и краски, но еще и чистые кисти вкупе с порядком и в голове, и в окружающем интерьере.

Успешного творчества без рутинного труда быть не может.

Работа — от слова «раб», труд — от славянского «болезнь». Почему у этих понятий названия с такой невеселой этимологией?

Этимология — наука не утверждающая, а предполагающая, да и с изменением исторических и экономических реалий понятия, а иногда и смысл слов меняются. Сегодня быть «рабом Божиим» для верующего человека цель постоянная, ежедневно новые задачи ставящая.

Насчет славянской этимологии, где слово «труд» действительно означает болезнь, тяжелую работу и тяжелые физические усилия, могу лишь предположить (только без профанаций и популизма Михаила Задорнова!), что славяне в любое понятие сакральный смысл вкладывали, да и библейскую историю неплохо знали. Пообещал Господь тяжелый труд и болезни за согрешение прародительское, вот и стало это слово их выражением и определением.

«В поте лица своего будешь добывать хлеб свой» — это заповедь или определение, констатация факта?

Заповедей десять. Четвертая вполне конкретная: «Шесть дней работай и делай всякие дела свои, а седьмой — суббота — есть день отдохновения, который посвяти Господу Богу твоему». Ветхозаветная суббота уступила свое место новозаветному воскресенью, оставив все те же шесть дней труда, несмотря на внедренную пятидневку.

Иначе нельзя, потому что во гресех роди мя мати моя (псалом 50) и никуда наши греховные наклонности не делись. Без труда грех имеет свойство очень быстро преумножаться. Любой общественный порок, в том числе и безработица, есть результат пустого времяпровождения, когда во главу угла ставится телесная нега и плотское удовольствие. После вкусного обеда на трудовой подвиг, молитву или на создание шедевра культуры никак не тянет. Иные приоритеты определяются. Если хлеб становится легкой обыденностью и обходится без пота, то тогда мы находимся в первой стадии развитого гедонизма, где понятия грех, Бог или сострадание не имеют места.

Почему человек так не любит трудиться?

Если ты "образ и подобие Бодие", то труд -впоне естественное состояние, где понятие "радость труда" отнюдь не пафосные слова.Как женщина, претерпевшая боль рождения новой жизни, в радости своей забывает о своих страданиях, так и не менее радуется тот, кто своим трудом добивается поставленной цели. И радость эта удивительна. Она соединяет в человеке его две ипостаси: телесную и духовную, то есть достигается та симфония, о которой мы всегда мечтаем и которая так трудно дается. У нас ведь вечно разногласия между внутренним состоянием и внешним поведением или поступками.

Конечно, не столь редки ситуации, когда приходится заниматься нелюбимым делом. Утром даже невозможно себя спросить, «что день грядущий мне готовит», так как заранее известно, что ожидает тебя рутинная, монотонная работа, в которой лишь два удовольствия в месяц: аванс и зарплата. Если человек занимается тем, что ему не интересно и скучно, он быстро устает. В его труде нет прогресса, творческого развития, а это начало твоей деградации как личности.

Здесь надобно искать выход: менять профессию, место работы, круг общения… Без творческой составляющей образ Божий в нас теряется, как и понятие «радость труда» становится недосягаемой фантастикой.

Должен ли христианин понуждать себя к труду?

Естественно, должен. Иначе он не христианин. Здесь все однозначно: чем ближе человек к Богу, тем радостней для него труд.

В Советском Союзе был сформирован целый культ труда. В его честь сочинялись лозунги, назывались площади в городах, писались хвалебные песни и стихи. Как бы Вы оценили это явление с христианской точки зрения?

Все было верно, правильно, достойно и очень даже практично, за исключением главного и основного: цели создания данного культа. Цель же эта ничего общего с конкретным человеком, с конкретной личностью (а каждый из нас — полный и неповторимый эксклюзив) не имеет. Строилось бездуховное общество, где четкое и конкретное «я» заменено на серое и будничное «мы», где твоя оригинальность и неповторимость нивелируется до усредненного значения, а труд «в поте лица твоего» оценивается не Творцом, давшим тебе жизнь и бессмертие, а очередным партийным съездом, для которого ты — лишь безликая производственная единица.

rebrik.livejournal.com