Константи́н Гео́ргиевич Паусто́вский (19 (31) мая 1892, Москва — 14 июля 1968, Москва) — русский советский писатель.
Паустовский родился в Москве, но его семья несколько раз переезжала с места на место, сначала в Псков, потом в Вильно, и, в конце концов, обосновалась в Киеве. Отец Паустовского служил статистиком в управлении железной дороги, и, по словам самого писателя, частыми переездами семья была обязана его неуживчивому характеру.
Паустовский учился в Киевской классической гимназии. По окончании гимназии в 1912 он поступил в Киевский университет, на историко-филологический факультет, затем перевелся в Московский университет, на юридический факультет. Первая мировая война заставила его прервать учёбу. Паустовский стал вожатым на московском трамвае, работал на санитарном поезде. В 1915 с полевым санитарным отрядом отступал вместе с русской армией по Польше и Белоруссии.
После гибели двух его братьев Паустовский вернулся в Москву к матери, но через некоторое время уехал оттуда. В этот период он работал на Брянском металлургическом заводе в Екатеринославе, на Новороссийском металлургическом заводе в Юзовке, на котельном заводе в Таганроге, в рыбачьей артели на Азовском море. В свободное время начал писать свою первую повесть «Романтики», которая вышла в свет только в 1930-х в Москве. После начала Февральской революции уехал в Москву, стал работать репортёром в газетах, оказавшись свидетелем всех событий в Москве в дни Октябрьской революции.
Во время гражданской войны служил в Красной Армии в караульном полку. Впоследствии переехал в Киев, много ездил по югу России, жил два года в Одессе, работая в газете «Моряк». Из Одессы Паустовский уехал на Кавказ, живя в Сухуми, Батуми, Тбилиси, Ереване, Баку.
В 1923 Паустовский вернулся в Москву. Несколько лет работал редактором РОСТА и начал печататься. В 1930-е годы Паустовский активно работал как журналист газеты «Правда» и журналов «30 дней», «Наши достижения» и др., много путешествовал по стране. Многие впечатления этих поездок воплотились в художественных произведениях.
В годы Великой Отечественной войны Паустовский работал военным корреспондентом на Южном Фронте и писал рассказы.
В 1950-е годы Паустовский жил в Москве и в Тарусе на Оке. Стал одним из составителей важнейших коллективных сборников демократического направления «Литературная Москва» (1956) и «Тарусские страницы» (1961).
Награждён орденом Ленина, другими орденами и медалью.
Екатерина Степановна Загорская (? — 1969) — первая жена
Отправившись санитаром на первую мировую войну, будущий писатель встречается с Екатериной Степановной Загорской, сестрой милосердия.
...её люблю больше мамы, больше себя... Хатидже - это порыв, грань божественного, радость, тоска, болезнь, небывалые достижения и мучения. |
Почему Хатидже? Екатерина Степановна проводила лето 1914 года в деревушке на крымском берегу, и местные татарки звали её Хатидже (по-русски «Екатерина»). Паустовский не застал в живых родителей невесты. Степан Александрович умер еще до рождения младшей дочери. Мария Яковлена последовала за ним через считанные годы. Ее девичья фамилия была Городцова. Она — родственница знаменитого археолога Василия Алексеевича Городцова, открывателя уникальных древностей Старой Рязани.
Венчались летом 1916 года, в родной для Екатерины Подлесной Слободе в Рязани близ Луховиц — так она захотела. В той самой церкви, где когда-то служил священником её отец, которого она никогда не видела. Ещё жива была её няня Аксинья. Дорогие сердцу места, заросшая травой могила матери. Торжество венчания. Смешанные чувства горечи и радости владели Екатериной.
В 1936 году Екатерина Загорская и Константин Паустовский расстались. Екатерина призналась родственникам, что развод мужу дала сама. Не могла вынести, что тот «связался с полькой» (имелась в виду вторая жена Паустовского). Константин Георгиевич, однако, продолжал заботиться о сыне Вадиме и после развода.
Вадим Константинович (1925 — ?) — сын от первой жены Екатерины
В августе 1925 года в Рязани у Паустовских родился сын Вадим, здесь же маленький Вадим был крещён.
Год 1936-й, как в страшном сне, вдруг навсегда разделил жизнь 11-летнего Вадима Паустовского на две неравные части. Екатерина Загорская и Константин Паустовский расстались. Непоправима была трагедия маленького человека. Эту рану в сердце Вадим носил всю оставшуюся жизнь. И всю жизнь одинаково любимых родителей он пытался понять, но не простить.
До конца жизни Вадим Паустовский не давал родителям расстаться в своём сознании. Собирал их письма, документы, многое передал в Музей-Центр Паустовского в Москве.
Валерия Владимировна Валишевская — вторая жена
Татьяна Алексеевна Евтеева — Арбузова (? — 1969) — третья жена
Татьяна была актрисой в театре им. Мейерхольда.
Они встретились, когда она, актриса Татьяна Евтеева, была женой модного драматурга Алексея Арбузова (ей посвящена арбузовская пьеса «Таня»). А он, писатель всемирной известности Константин Паустовский, был женат.
Нежность, единственный мой человек, клянусь жизнью, что такой любви (без хвастовства) не было еще на свете. Не было и не будет, вся остальная любовь -- чепуха и бред. Пусть спокойно и счастливо бьется твое сердце, мое сердце! Мы все будем счастливы, все! Я знаю и верю... |
— писал о ней Паустовский.
Алексей Константинович (1950—1976) — сын от третьей жены Татьяны
Родился Алексей в селе Солотча Рязанской области.
Алеша рос и формировался в творческой атмосфере писательского дома, в сфере интеллектуальных поисков молодых писателей и художников. Но меньше всего он был похож на «домашнего», избалованного родительским вниманием ребенка. С компанией художников он бродил по окрестностям Тарусы, исчезая порой из дома на два, на три дня.
Полотна Алексея Паустовского — это еще одна творческая жизнь, наполненная поисками и страданиями.
Первый рассказ Паустовского «На воде» (1912), написанный в последний год учёбы в гимназии, был напечатан в киевском альманахе «Огни».
В 1928 вышел первый сборник рассказов Паустовского «Встречные корабли», хотя отдельные очерки и рассказы печатались и до этого. В том же году был написан роман «Блистающие облака», в котором детективно-авантюрная интрига сочеталась с автобиографическими эпизодами, связанными с поездками Паустовского по Черноморью и Кавказу.
Известность принесла повесть «Кара-Бугаз» (1932). Снятный в 1935 году режиссёром Александром Разумным фильм «Кара-Бугаз» по политическим мотивам не был допущен в прокат. В 1930-е писал разнообразные по тематике повести «Судьба Шарля Лонсевиля» (1933), «Колхида» (1934), «Чёрное море» (1936), «Созвездие гончих псов» (1937), «Северная повесть» (1938; одноименный фильм 1960), также биографические повести о людях искусства — о художниках «Исаак Левитан», «Орест Кипренский» (обе 1937), о поэте и художнике «Тарас Шевченко» (1939). Особое место в его творчестве занимает Мещерский край. О любимой им Мещере Паустовский писал:
Самое большое, простое и бесхитростное счастье я нашёл в лесном Мещерском краю. Счастье близости к своей земле, сосредоточенности и внутренней свободы, любимых дум и напряженного труда. Средней России — и только ей — я обязан большинством написанных мною вещей[1]. |
Повесть «Золотая роза» (1955) посвящена сущности писательского труда. В 1945—1963 Паустовский писал свое главное произведение — автобиографическую «Повесть о жизни», состоящую из шести книг: «Далекие годы» (1946), «Беспокойная юность» (1954), «Начало неведомого века» (1956), «Время больших ожиданий» (1958), «Бросок на юг» (1959—1960), «Книга скитаний» (1963).
В середине 1950-х годов к Паустовскому пришло мировое признание. Паустовский получил возможность путешествовать по Европе. Он побывал в Болгарии, Чехословакии, Польше, Турции, Греции, Швеции, Италии и др. странах; в 1965 долго жил на о. Капри. В том же 1965 году был вероятным кандидатом на Нобелевскую Премию по литературе, которая досталась в конце концов Шолохову.
Источник: Константин Паустовский
dic.academic.ru
Когда кавалеристы проходили через деревню Бережки, немецкий снаряд
разорвался на околице и ранил в ногу вороного коня. Командир оставил раненого
коня в деревне, а отряд ушёл дальше, пыля и позванивая удилами, - ушёл,
закатился за рощи, за холмы, где ветер качал спелую рожь.
Коня взял к себе мельник Панкрат. Мельница давно не работала, но мучная
пыль навеки въелась в Панкрата. Она лежала серой коркой на его ватнике и
картузе. Из-под картуза посматривали на всех быстрые глаза мельника. Панкрат
был скорый на работу, сердитый старик, и ребята считали его колдуном.
Панкрат вылечил коня. Конь остался при мельнице и терпеливо возил глину,
навоз и жерди - помогал Панкрату чинить плотину.
Панкрату трудно было прокормить коня, и конь начал ходить по дворам
побираться. Постоит, пофыркает, постучит мордой в калитку, и, глядишь, ему
вынесут свекольной ботвы, или чёрствого хлеба, или, случалось даже, сладкую
морковку. По деревне говорили, что конь ничей, а вернее - общественный, и
каждый считал своей обязанностью его покормить. К тому же конь - раненый,
пострадал от врага.
Жил в Бережках со своей бабкой мальчик Филька, по прозвищу "Ну Тебя".
Филька был молчаливый, недоверчивый, и любимым его выражением было: "Да ну
тебя!". Предлагал ли ему соседский мальчишка походить на ходулях или поискать
позеленевшие патроны, Филька отвечал сердитым басом: "Да ну тебя! Ищи сам!".
Когда бабка выговаривала ему за неласковость, Филька отворачивался и бормотал:
"Да ну тебя! Надоела!".
Зима в этот год стояла тёплая. В воздухе висел дым. Снег выпадал и тотчас
таял. Мокрые вороны садились на печные трубы, чтобы обсохнуть, толкались,
каркали друг на друга. Около мельничного лотка вода не замерзала, а стояла
чёрная, тихая, и в ней кружились льдинки.
Панкрат починил к тому времени мельницу и собирался молоть хлеб, - хозяйки
жаловались, что мука кончается, осталось у каждой на два-три дня, а зерно
лежит немолотое.
В один из таких тёплых серых дней раненый конь постучал мордой в калитку к
Филькиной бабке. Бабки не было дома, а Филька сидел за столом и жевал кусок
хлеба, круто посыпанный солью.
Филька нехотя встал, вышел за калитку. Конь переступил с ноги на ногу и
потянулся к хлебу. "Да ну тебя! Дьявол!" - крикнул Филька и наотмашь ударил
коня по губам. Конь отшатнулся, замотал головой, а Филька закинул хлеб далеко
в рыхлый снег и закричал:
- На вас не напасёшься, на христорадников! Вон твой хлеб! Иди копай его
мордой из-под снега! Иди копай!
И вот после этого злорадного окрика и случились в Бережках те удивительные
дела, о каких и сейчас люди говорят, покачивая головами, потому что сами не
знают, было ли это или ничего такого и не было.
Слеза скатилась у коня из глаз. Конь заржал жалобно, протяжно, взмахнул
хвостом, и тотчас в голых деревьях, в изгородях и печных трубах завыл,
засвистел пронзительный ветер, вздул снег, запорошил Фильке горло. Филька
бросился обратно в дом, но никак не мог найти крыльца - так уже мело кругом и
хлестало в глаза. Летела по ветру мёрзлая солома с крыш, ломались скворечни,
хлопали оторванные ставни. И всё выше взвивались столбы снежной пыли с
окрестных полей, неслись на деревню, шурша, крутясь, перегоняя друг друга.
Филька вскочил наконец в избу, припёр дверь, сказал: "Да ну тебя!" - и
прислушался. Ревела, обезумев, метель, но сквозь её рев Филька слышал тонкий и
короткий свист - так свистит конский хвост, когда рассерженный конь бьёт им
себя по бокам.
Метель начала затихать к вечеру, и только тогда смогла добраться к себе в
избу от соседки Филькина бабка. А к ночи небо зазеленело, как лёд, звёзды
примёрзли к небесному своду, и колючий мороз прошёл по деревне. Никто его не
видел, но каждый слышал скрип его валенок по твёрдому снегу, слышал, как
мороз, озоруя, стискивал толстые брёвна в стенах, и они трещали и лопались.
Бабка, плача, сказала Фильке, что наверняка уже замёрзли колодцы и теперь
их ждёт неминучая смерть. Воды нет, мука у всех вышла, а мельница работать
теперь не сможет, потому что река застыла до самого дна.
Филька тоже заплакал от страха, когда мыши начали выбегать из подпола и
хорониться под печкой в соломе, где ещё оставалось немного тепла. "Да ну вас!
Проклятые!" - кричал он на мышей, но мыши всё лезли из подпола. Филька
забрался на печь, укрылся тулупчиком, весь трясся и слушал причитания бабки.
- Сто лет назад упал на нашу округу такой же лютый мороз, - говорила
бабка. - Заморозил колодцы, побил птиц, высушил до корня леса и сады. Десять
лет после того не цвели ни деревья, ни травы. Семена в земле пожухли и
пропали. Голая стояла наша земля. Обегал её стороной всякий зверь - боялся
пустыни.
- Отчего же стрясся тот мороз? - спросил Филька.
- От злобы людской, - ответила бабка. - Шёл через нашу деревню старый
солдат, попросил в избе хлеба, а хозяин, злой мужик, заспанный, крикливый,
возьми и дай одну только чёрствую корку. И то не дал в руки, а швырнул на пол
и говорит: "Вот тебе! Жуй!". - "Мне хлеб с полу поднять невозможно, - говорит
солдат. - У меня вместо ноги деревяшка." - "А ногу куда девал?" - спрашивает
мужик. "Утерял я ногу на Балканских горах в турецкой баталии", - отвечает
солдат. "Ничего. Раз дюже голодный - подымешь, - засмеялся мужик. - Тут тебе
камердинеров нету". Солдат покряхтел, изловчился, поднял корку и видит - это
не хлеб, а одна зелёная плесень. Один яд! Тогда солдат вышел на двор, свистнул
- и враз сорвалась метель, пурга, буря закружила деревню, крыши посрывала, а
потом ударил лютый мороз. И мужик тот помер.
- Отчего же он помер? - хрипло спросил Филька.
- От охлаждения сердца, - ответила бабка, помолчала и добавила: - Знать, и
нынче завелся в Бережках дурной человек, обидчик, и сотворил злое дело. Оттого
и мороз.
- Чего ж теперь делать, бабка? - спросил Филька из-под тулупа. - Неужто
помирать?
- Зачем помирать? Надеяться надо.
- На что?
- На то, что поправит дурной человек своё злодейство.
- А как его исправить? - спросил, всхлипывая, Филька.
- А об этом Панкрат знает, мельник. Он старик хитрый, учёный. Его спросить
надо. Да неужто в такую стужу до мельницы добежишь? Сразу кровь остановится.
- Да ну его, Панкрата! - сказал Филька и затих.
Ночью он слез с печи. Бабка спала, сидя на лавке. За окнами воздух был
синий, густой, страшный.
В чистом небе над осокорями стояла луна, убранная, как невеста, розовыми
венцами.
Филька запахнул тулупчик, выскочил на улицу и побежал к мельнице. Снег пел
под ногами, будто артель весёлых пильщиков пилила под корень берёзовую рощу за
рекой. Казалось, воздух замёрз и между землёй и луной осталась одна пустота -
жгучая и такая ясная, что если бы подняло пылинку на километр от земли, то и
её было бы видно и она светилась бы и мерцала, как маленькая звезда.
Чёрные ивы около мельничной плотины поседели от стужи. Ветки их
поблёскивали, как стеклянные. Воздух колол Фильке грудь. Бежать он уже не мог,
а тяжело шёл, загребая снег валенками.
Филька постучал в окошко Панкратовой избы. Тотчас в сарае за избой заржал
и забил копытом раненый конь. Филька охнул, присел от страха на корточки,
затаился. Панкрат отворил дверь, схватил Фильку за шиворот и втащил в избу.
- Садись к печке, - сказал он.- Рассказывай, пока не замёрз.
Филька, плача, рассказал Панкрату, как он обидел раненого коня и как из-за
этого упал на деревню мороз.
- Да-а, - вздохнул Панкрат, - плохо твоё дело! Выходит, что из-за тебя
всем пропадать. Зачем коня обидел? За что? Бессмысленный ты гражданин!
Филька сопел, вытирал рукавом глаза.
- Ты брось реветь! - строго сказал Панкрат. - Реветь вы все мастера. Чуть
что нашкодил - сейчас в рёв. Но только в этом я смысла не вижу. Мельница моя
стоит, как запаянная морозом навеки, а муки нет, и воды нет, и что нам
придумать - неизвестно.
- Чего же мне теперь делать, дедушка Панкрат? - спросил Филька.
- Изобрести спасение от стужи. Тогда перед людьми не будет твоей вины. И
перед раненой лошадью - тоже. Будешь ты чистый человек, весёлый. Каждый тебя
по плечу потреплет и простит. Понятно?
- Понятно, - ответил упавшим голосом Филька.
- Ну, вот и придумай. Даю тебе сроку час с четвертью.
В сенях у Панкрата жила сорока. Она не спала от холода, сидела на хомуте -
подслушивала. Потом она боком, озираясь, поскакала к щели под дверью.
Выскочила наружу, прыгнула на перильца и полетела прямо на юг. Сорока была
опытная, старая и нарочно летела у самой земли, потому что от деревень и лесов
всё-таки тянуло теплом и сорока не боялась замёрзнуть. Никто её не видел,
только лисица в осиновом яру высунула морду из норы, повела носом, заметила,
как тёмной тенью пронеслась по небу сорока, шарахнулась обратно в нору и долго
сидела, почёсываясь и соображая: куда ж это в такую страшную ночь подалась
сорока?
А Филька в это время сидел на лавке, ёрзал, придумывал.
- Ну, - сказал наконец Панкрат, затаптывая махорочную цигарку, - время
твоё вышло. Выкладывай! Льготного срока не будет.
- Я, дедушка Панкрат, - сказал Филька, - как рассветёт, соберу со всей
деревни ребят. Возьмём мы ломы, пешни, топоры, будем рубить лёд у лотка около
мельницы, покамест не дорубимся до воды и не потечёт она на колесо. Как пойдёт
вода, ты пускай мельницу! Повернёшь колесо двадцать раз, она разогреется и
начнёт молоть. Будет, значит, и мука, и вода, и всеобщее спасение.
- Ишь ты, шустрый какой! - сказал мельник, - Подо льдом, конечно, вода
есть. А ежели лёд толщиной в твой рост, что ты будешь делать?
- Да ну его! - сказал Филька. - Пробьём мы, ребята, и такой лёд!
- А ежели замёрзнете?
- Костры будем жечь.
- А ежели не согласятся ребята за твою дурь расплачиваться своим горбом?
Ежели скажут: "Да ну его! Сам виноват - пусть сам лёд и скалывает".
- Согласятся! Я их умолю. Наши ребята - хорошие.
- Ну, валяй собирай ребят. А я со стариками потолкую. Может, и старики
натянут рукавицы да возьмутся за ломы.
В морозные дни солнце восходит багровое, в тяжёлом дыму. И в это утро
поднялось над Бережками такое солнце. На реке был слышен частый стук ломов.
Трещали костры. Ребята и старики работали с самого рассвета, скалывали лёд у
мельницы. И никто сгоряча не заметил, что после полудня небо затянулось
низкими облаками и задул по седым ивам ровный и тёплый ветер. А когда
заметили, что переменилась погода, ветки ив уже оттаяли, и весело, гулко
зашумела за рекой мокрая берёзовая роща. В воздухе запахло весной, навозом.
Ветер дул с юга. С каждым часом становилось всё теплее. С крыш падали и со
звоном разбивались сосульки.
Вороны вылезли из-под застрех и снова обсыхали на трубах, толкались,
каркали.
Не было только старой сороки. Она прилетела к вечеру, когда от теплоты лёд
начал оседать, работа у мельницы пошла быстро и показалась первая полынья с
тёмной водой.
Мальчишки стащили треухи и прокричали "ура". Панкрат говорил, что если бы
не тёплый ветер, то, пожалуй, и не обколоть бы лёд ребятам и старикам. А
сорока сидела на раките над плотиной, трещала, трясла хвостом, кланялась на
все стороны и что-то рассказывала, но никто, кроме ворон, её не понял. А
сорока рассказывала, что она долетела до тёплого моря, где спал в горах летний
ветер, разбудила его, натрещала ему про лютый мороз и упросила его прогнать
этот мороз, помочь людям.
Ветер будто бы не осмелился отказать ей, сороке, и задул, понёсся над
полями, посвистывая и посмеиваясь над морозом. И если хорошенько прислушаться,
то уже слышно, как по оврагам под снегом бурлит-журчит тёплая вода, моет корни
брусники, ломает лёд на реке.
Всем известно, что сорока - самая болтливая птица на свете, и потому
вороны ей не поверили - покаркали только между собой: что вот, мол, опять
завралась старая.
Так до сих пор никто и не знает, правду ли говорила сорока, или всё это
она выдумала от хвастовства. Одно только известно, что к вечеру лёд треснул,
разошёлся, ребята и старики нажали - и в мельничный лоток хлынула с шумом
вода.
Старое колесо скрипнуло - с него посыпались сосульки - и медленно
повернулось. Заскрежетали жернова, потом колесо повернулось быстрее, и вдруг
вся старая мельница затряслась, заходила ходуном и пошла стучать, скрипеть,
молоть зерно.
Панкрат сыпал зерно, а из-под жернова лилась в мешки горячая мука. Женщины
окунали в неё озябшие руки и смеялись.
По всем дворам кололи звонкие берёзовые дрова. Избы светились от жаркого
печного огня. Женщины месили тугое сладкое тесто. И всё, что было живого в
избах - ребята, кошки, даже мыши,- всё это вертелось около хозяек, а хозяйки
шлёпали ребят по спине белой от муки рукой, чтобы не лезли в самую квашню и не
мешались.
Ночью по деревне стоял такой запах тёплого хлеба с румяной коркой, с
пригоревшими к донцу капустными листьями, что даже лисицы вылезли из нор,
сидели на снегу, дрожали и тихонько скулили, соображая, как бы словчиться
стащить у людей хоть кусочек этого чудесного хлеба.
На следующее утро Филька пришёл вместе с ребятами к мельнице. Ветер гнал
по синему небу рыхлые тучи и не давал им ни на минуту перевести дух, и потому
по земле неслись вперемежку то холодные тени, то горячие солнечные пятна.
Филька тащил буханку свежего хлеба, а совсем маленький мальчик Николка
держал деревянную солонку с крупной жёлтой солью. Панкрат вышел на порог,
спросил:
- Что за явление? Мне, что ли, хлеб-соль подносите? За какие такие
заслуги?
- Да нет! - закричали ребята.- Тебе будет особо. А это раненому коню. От
Фильки. Помирить мы их хотим.
- Ну что ж, - сказал Панкрат, - не только человеку извинение требуется.
Сейчас я вам коня представлю в натуре.
Панкрат отворил ворота сарая, выпустил коня. Конь вышел, вытянул голову,
заржал - учуял запах свежего хлеба. Филька разломил буханку, посолил хлеб из
солонки и протянул коню. Но конь хлеба не взял, начал мелко перебирать ногами,
попятился в сарай. Испугался Фильки. Тогда Филька перед всей деревней громко
заплакал.
Ребята зашептались и притихли, а Панкрат потрепал коня по шее и сказал:
- Не пужайся, Мальчик! Филька не злой человек. Зачем же его обижать? Бери
хлеб, мирись!
Конь помотал головой, подумал, потом осторожно вытянул шею и взял наконец
хлеб из рук Фильки мягкими губами. Съел один кусок, обнюхал Фильку и взял
второй кусок. Филька ухмылялся сквозь слезы, а конь жевал хлеб, фыркал. А
когда съел весь хлеб, положил голову Фильке на плечо, вздохнул и закрыл глаза
от сытости и удовольствия.
Все улыбались, радовались. Только старая сорока сидела на раките и сердито
трещала: должно быть, опять хвасталась, что это ей одной удалось помирить коня
с Филькой. Но никто её не слушал и не понимал, и сорока от этого сердилась всё
больше и трещала, как пулемёт.
novosibhleb.ru
К. ПаустовскийТеплый хлебСказка
В одной из сказок Андерсена засохший розовый куст покрывается среди жестокой зимы белыми душистыми цвета¬ми. Потому что к нему прикоснулась добрая человеческая рука... Всё, к чему прикасалась рука Константина Паустов¬ского, тоже расцветало, становилось светлым и добрым. Эта доброта шла от душевной чистоты писателя, от его большого сердца. Константин Георгиевич Паустовский прожил большую и интересную жизнь. «Родился я в Москве 31 мая 1892 года в Гранатном переулке, в семье железнодорожного статистика, — рассказывает писатель. — Отец мой происходил из запорожских казаков, переселившихся после разгрома Сечи на берега реки Рось около Белой Церкви. Там жили мой дед — бывший николаевский солдат и бабка — турчанка». Из Москвы семья переехала в Киев. Здесь гимназист Паустовский написал свой первый рассказ, напечатанный в местном литературном журнале «Огни». Константина Паустовского еще в юношеские годы захватила страсть к путешествиям. Собрав свои нехитрые пожитки, будущий писатель уходит из дома: работает в Екатеринославле, в шахтерской Юзовке, в рыбацкой артели в Таганроге. В Таганроге юноша начинает писать свой первый большой роман «Романтики»... В 1932 году Константин Паустовский завершает книгу «Кара-Бугаз», которая приносит ему широкую известность. Он становится профессиональным писателем.«Муза дальних странствий» никогда не оставляла в покое Паустовского. Будучи уже знаменитым писателем, он продолжает много ездить. Но в каких бы сказочно красивых местах Паустовский ни бывал, он неизменно возвращался в скромный городок на Оке Тарусу. Полюбившейся ему Таруса, Средней России, ее трудовым людям писатель посвятил много произведений. Герои его книг чаще всег простые люди -пастухи, бакенщики, лесные объездчики, сторожа, деревенские дети, с которыми он всегда был в самых дружеских отношениях.Ряд своих произведений Паустовский написал специально для детей. Среди них есть и несколько сказок: «Теплый хлеб», «Похождения жука-носорога», «Стальное колечко» и другие. Писатель серьезно относился к сказкам. «Сказка нужна не только детям, но и взрослым,—говорил он. — Она вызывает волнение — источник высоких и человеческих страстей. Она не дает нам успокоиться и пока¬зывает всегда новые, сверкающие дали, иную жизнь, она тревожит и заставляет страстно желать этой жизни». Сказки Паустовского всегда добрые и умные. Они помогают пристально вглядеться в красоту родной земли, учат любить ее, беречь все, что украшает нашу жизнь. Красоте родной земли, душевному богатству наших людей посвящена сказка Паустовского «Теплый хлеб». Написана она была в 1945 году в конце войны. Действие сказки происходит в суровые трудные годы. В деревнях остались лишь старики, женщины и дети, да и у тех не хватало зерна, не было ни сеялок, ни тракторов, пустовали старые разрушенные мельницы...До самых крыш засыпана снегом маленькая деревушка Бережки, где живут герои сказки — мудрый мельник Панкрат, ворчливый мальчишка Филька по прозвищу «Ну тебя» и его старая бабка. Тяжелое то было время — холодное да и голодное. Хлеб, особенно теплый, почитался тогда за главное лакомство. Скудно жила и деревушка Бережки. И все же люди старались быть добрыми и отзывчивыми. Вот только Филька не похож на всех: скупой он да жадный. Не то что не поможет - никому не скажет ласкового слова. Толь¬ко и слышно, как Филька ворчит да огрызается.Может быть, таким злым да неприветливым Филька и остался бы до самой старости, если бы не случай... Впрочем, о том, что случилось с Филькой, почему он пошел мириться с конем и понес ему, как равному, хлеб-соль, ты узнаешь из сказки. Ты поймешь, что сказка-быль «Теплый хлеба — не о горячем и мягком хлебе, что названа она так в честь хлеба, которым человек от души делится с другом.Б. Заболотских
www.staroeradio.ru
Пример видео 3 | Пример видео 2 | Пример видео 6 | Пример видео 1 | Пример видео 5 | Пример видео 4 |
Администрация муниципального образования «Городское поселение – г.Осташков»