Чарльз Буковски - Хлеб с ветчиной. Хлеб с ветчиной

Читать Хлеб с ветчиной - Буковски Чарльз - Страница 1

ХЛЕБ С ВЕТЧИНОЙ

Чарльз Буковски

Всем отцам посвящается

От автора

Август 8, 1981

Моей писаниной заинтересовались итальянцы. Марко Феррери закончил фильм по книге «Истории обыкновенного безумия». Чинаски играет Бен Газзара. Несколько сцен они снимали в Калифорнии в Венисе. Я выпивал с Феррери и Беном — приличные парни.

Но это все в прошлом, это позади. Впереди роман — «Хлеб с ветчиной», 244 страницы. Книга начинается с того момента, как я себя помню, и заканчивается бомбежкой Перл Харбора. (Тогда казалось, что Япония обязательно победит…) Желательно управиться за пару недель.

А потом на скачки…

Август 6, 1982

«Хлеб с ветчиной» вышел. Теперь ты можешь узнать, почему я готов поставить на кого угодно, кроме людского племени.

Мое первое воспоминание — я сижу под столом. Вокруг меня ноги людей вперемежку с ножками стола, бахрома свисающей скатерти. Темно, и мне нравится сидеть под столом. Это было в Германии в 1922 году, мне тогда шел второй год. Под столом я себя чувствовал превосходно. Казалось, никто не знает, где я нахожусь. Я наблюдал за солнечным лучиком, который странствовал по половику и ногам людей. Мне нравился этот «странник». Ноги людей были мало интересны, по крайней мере, не так, как свисающая скатерть, или ножки стола, или солнечный лучик.

Потом провал… и рождественская елка. Свечи. На ветках маленькие птички с крохотными ягодными веточками в клювиках, на макушке — звезда. Двое взрослых орут и дерутся, потом садятся и едят, всегда эти взрослые едят. И я ем тоже. Моя ложка устроена таким образом, что если я хочу есть, то мне приходится поднимать ее правой рукой. Как только я пробую орудовать левой, ложка проскакивает мимо рта. Но мне все равно хочется поднимать ложку левой.

Двое взрослых: один, что покрупнее, — с вьющимися волосами, большим носом, огромным ртом и густыми бровями; он всегда выглядел сердитым и часто кричал; другая, что помельче, — тихая, с круглым бледным лицом и большими глазами. Я боялся обоих. Иногда появлялась и третья — жирная старуха в платье с кружевным воротником. Еще помню огромную брошь на ее груди и множество волосатых бородавок на лице. Первые двое звали ее «Эмили». Собравшись втроем, они плохо ладили. Эмили — моя бабушка по линии отца. Отца звали Генри, мать — Катарина. Я никогда не обращался к ним по имени. Я был Генри-младший. Все эти люди говорили на немецком, то же пытался делать и я.

Первые слова, которые я помню, были слова моей бабушки, произнесенные за обеденным столом. «Я всех вас похороню!» — заявила она, перед тем как мы взяли свои ложки. Эмили неизменно повторяла эту фразу, когда семья садилась за стол. Вообще, казалось, что нет ничего важнее еды. По воскресным дням мы ели картофельное пюре с мясной подливкой. По будням — ростбиф, колбасу, кислую капусту, зеленый горошек, ревень, морковь, шпинат, бобы, курятину, фрикадельки со спагетти, иногда вперемешку с равиоли; еще был вареный лук, спаржа и каждое воскресенье — земляника с ванильным мороженым. За завтраком мы потребляли французские гренки с сосисками либо лепешки или вафли с беконом и омлетом. И всегда кофе. Но что я помню лучше всего, так это картофельное пюре с мясной подливкой и бабушку Эмили со своим «я всех вас похороню!»

После того как мы перебрались в Америку, бабушка часто приходила к нам в гости, добираясь из Пасадены в Лос-Анджелес на красном трамвае. Мы же изредка навещали ее на своем «форде».

Мне нравился дом моей бабушки. Маленькое строение в тени перечных зарослей. Эмили держала множество канареек в разновеликих клетках. Один наш визит я помню особенно хорошо. В тот вечер бабушка накрыла все свои клетки белыми капотами, чтобы птицы заткнулись. Взрослые уселись в кресла и повели разговор. В комнате было пианино, я примостился у инструмента и, ударяя по клавишам, вслушивался в раздающиеся звуки. Больше всего мне нравились крайние клавиши верхнего регистра — их звуки походили на удары кусочков льда друг о друга.

— Скоро ты прекратишь это? — рявкнул отец.

— Пусть мальчик поиграет, — заступилась бабушка. Моя мать лишь улыбнулась.

— Этот карапуз, — поведала всем бабушка, — когда я попыталась вытянуть его из кроватки, чтобы поцеловать, ударил меня по носу! Они снова заговорили о своем, а я продолжил играть на пианино.

— Почему ты не настроишь инструмент? — нервничал отец. Потом меня позвали навестить моего дедушку. Он не жил с бабушкой. Мне говорили, что дедушка плохой человек и от него дурно пахнет.

— Почему от него дурно пахнет?

Они не отвечали.

— Почему от него дурно пахнет?

— Он пьет.

Мы загрузились в «форд» и отправились навестить дедушку Леонарда. Когда машина подъехала к его дому и остановилась, хозяин уже стоял на крыльце. Он был стар, но держался очень прямо. В Германии дедушка был армейским офицером и подался в Америку, когда прослышал, что даже улицы там мощены золотом. Золота не оказалось, и Леонард стал главой строительной фирмы.

Никто не выходил из машины. Дедушка подал мне знак движением пальца. Кто-то открыл дверь, я выбрался из машины и пошел к старику. Его волосы и борода были совершенно белыми и слишком длинными. По мере приближения я мог видеть, что глаза его необыкновенно сверкают, как голубые молнии. Я остановился в небольшом отдалении от старика.

— Генри, — проговорил дедушка, — мы хорошо знаем друг друга. Заходи в дом.

Он протянул мне руку. Когда я подошел ближе, мое обоняние уловило крепкий дух его дыхания. Запах действительно был дурным, но он исходил от самого хорошего человека, которого я знал, и поэтому не пугал меня.

Я проследовал за ним в дом. Дедушка подвел меня к стулу.

— Садись. Я очень рад видеть тебя, — сказал он и ушел в другую комнату.

Когда дедушка возвратился, в руках у него была маленькая жестяная коробочка.

— Это тебе. Открой.

Я никак не мог справиться с крышкой, коробочка не открывалась.

— Подожди, — вмешался дедушка, — дай-ка я помогу тебе. Он ослабил крышку и протянул коробочку мне обратно. Я откинул крышку и заглянул внутрь: там лежал крест — Германский крест на ленточке.

— Ой, нет, — сказал я, — ты же хранишь его.

— Бери, это всего лишь окислившийся значок.

— Спасибо.

— Теперь тебе лучше идти. Иначе они будут волноваться.

— Ладно. До свидания.

— До свидания. Генри. Нет, подожди-ка…

Я остановился. Он запустил пальцы в маленький кармашек своих широких брюк, вытянул за длинную золотую цепочку золотые карманные часы и протянул их мне.

— Спасибо, дедушка…

Все ждали меня, не покидая машины. Я вышел из дома, занял свое место в «форде», и мы тронулись в обратный путь. Всю дорогу бабушка и родители без умолку болтали о разных вещах. Эти люди могли трындеть о чем угодно, но никогда не говорили о моем дедушке.

online-knigi.com

Роман "Хлеб с ветчиной" (Чарльз Буковски): краткое содержание, отзывы

«Хлеб с ветчиной» – автобиографический роман одного из выдающихся американских писателей XX века. Имя его – Чарльз Буковски. Книги этого автора – редкое сочетание натурализма, который удивляет, а порою и шокирует, грустного юмора и, как ни странно, сентиментальной лирики.

Об авторе

Для того чтобы понять, что собой представляет писатель, нужно прочитать его книги. Что написал Буковски? «Хлеб с ветчиной», «Голливуд», «Женщины» и еще много рассказов и стихов, которые не читают утонченные дамы, предпочитающие женские романы, но о которых спорят критики, потому как творчество этой незаурядной личности действительно является особенным событием в литературе.

Что известно об авторе романа «Хлеб с ветчиной»? Те, кто читал его книги либо смотрел фильмы, снятые по его сценариям, знают, что у Буковски в жизни было два увлечения: писательство и выпивка. И первому, и второму он предавался самозабвенно.

Судьба человека во многом зависит от первых лет жизни. Семья, воспитание, окружение – все это факторы, которые влияют на формирование личности. А потому, чтобы понять, каким был Буковски, следует прочитать «Хлеб с ветчиной». Книга эта отражает события его детства, которые, возможно, и предопределили дальнейшую судьбу писателя.

Родители

Первые воспоминания автора романа «Хлеб с ветчиной» связаны с людьми, которые присутствуют постоянно рядом. Один – большой, громогласный и ворчливый. Другой – поменьше. Мальчик боится их обоих. Первый является отцом. Второй важный человек в жизни Генри (таково настоящее имя писателя) – мать. Эта женщина всегда относилась безучастно к насильственным методам воспитания, которые применял ее вздорный муж по отношению к сыну.

Отец руководствовался своеобразным педагогическим принципом: «Ребенка нужно видеть, но не нужно слышать». В случае если он начинал слышать больше, чем ему хотелось бы, он доставал ремень для правки бритв и избивал своего отпрыска. После таких воспитательных процедур Генри испытывал явные неудобства, принимая положение сидя. А главное, с каждым разом отец терял свое значение. Этот человек в глазах главного героя романа «Хлеб с ветчиной» стал лишь досадным препятствием, которое со временем необходимо было преодолеть.

Была еще бабушка, которая часто обещала родителям Генри, что она их похоронит. Что имела в виду эта женщина, делясь подобными планами, мальчик не понимал, но слова эти запомнил на всю жизнь. Мать, отец и бабушка говорили о многом и, как правило, на повышенных тонах. Но они почти никогда не произносили имени единственного человека, которого любил Генри.

Дедушка

Его звали Леонардо. О нем Генри было известно, что он отвратительный человек и к тому же источает неприятный запах. Пахло от него действительно плохо, потому как он злоупотреблял горячительными напитками, попросту говоря, был всегда пьян. Но запах этот не смущал Генри. Для мальчика дед был лучшим человеком. Он подарил ему Германский крест на ленточке и карманные часы. Это событие стало почти единственным приятным, которое имело отношение к родне Чинаски (этой фамилией автор заменяет собственную не только в этой книге, но и в других произведениях).

О других родственниках писателя также повествует книга «Хлеб с ветчиной». Автор Чарльз Буковски рассказывает, что к каждому из них отец имел множество резких, критических замечаний. Следует сказать, что Буковски-старший (в романе – Чинаски) не особенно любил людей, ни своих, ни чужих. Везде, где он появлялся, он начинал что-то требовать, извергать множество нецензурных слов, устойчивых выражений и присказок. Нередко пускал в ход кулаки.

Одиночество

В довольно зрелом возрасте написал Чарльз Буковски «Хлеб с ветчиной». Однако детские впечатления воссозданы в автобиографическом романе довольно живо. Воспоминания эти, как правило, безрадостные. Но в его книгах нет той приторной сентиментальности, которая присутствует, например, в романах Диккенса, посвященных несчастному детству. У Буковски все просто и лаконично. Но именно благодаря стилистике этого писателя его произведения особенно проникают в душу и сердце.

Родители Генри не позволяли ему дружить с другими детьми. Им хронически не хватало денег, но иногда они себя отчего-то мнили весьма состоятельными и высокообразованными. А потому якшаться с отпрысками из неблагонадежных семей сыну запрещали строго-настрого.

Одним из случайных приятелей был Дэвид. Он играл на скрипке и был слегка косоглаз, за что его и избивали соседские мальчишки. Генри неоднократно страдал за общение с этой неуважаемой личностью. Но все-таки постоянным спутником героя романа «Хлеб с ветчиной» было одиночество. Беспросветное, мрачное, угнетающее…

Лайла Джейн

В жизни Чинаски была первая любовь. Ею стала соседская девочка по имени Лайла, которая иногда проходила мимо дома одинокого Генри. Она задавала ему странные вопросы и делала не совсем целомудренные предложения. Лайла был сказочно красивой, а их первое свидание автор изобразил с характерным для своего стиля простым натурализмом.

Молочник

Отец все так же продолжал избивать Генри ремнем для правки бритв. Сын все больше отдалялся от него. Но однажды отец предложил отправиться вместе развозить молоко. Дело в том, что трудился Чинаски старший молочником, но за продукт, который он доставлял каждое утро, платить хотели не все. Сын был свидетелем «выбивания» денег и тех странных действий, с помощью который молочник пытался добиться справедливости. Одна из должниц платить отказалась наотрез, но пригласила отца Генри в дом. Что они там обсуждали в течение долгого времени, мальчику было неизвестно, но позже он видел эту женщину в родительском доме. Мать плакала, а отец утверждал, что любит обеих: как супругу, так и ту странную особу, которая отказывалась оплачивать молочные продукты.

Газон

Отцу Генри было недостаточно провинностей сына, в результате которых можно было отвести душу, пустив в ход ремень. А потому он решил применить новый педагогический метод, принуждая отпрыска каждую неделю стричь газон. Приобщаясь к труду, Генри старательно выполнял задание отца. Но никогда ему не удавалось сделать это как следует. Одна-две травинки предательски прорывались и разрушали общую картину. От глаз отца не ускользали подобные нарушения в декоративной растительности, которая покрывала газон перед домом, а потому он снова доставал свой излюбленный ремень.

Сочинение о президенте Герберте Гувере

В автобиографичном романе и первый литературный опыт отразил Чарльз Буковски. «Хлеб с ветчиной», весь текст которого, несомненно, лучше характеризует автора, чем краткое изложение, содержит не так много событий. Значительную роль в восприятии романа Буковски играет стиль. Художественный язык этого писателя некоторые критики сравнивали с манерой Хемингуэя.

Особенностью стиля Буковски являются не только краткость и лаконичность, но также и умение заключить в одной небольшой фразе глубокий смысл. Однажды, еще в школе, Генри написал сочинение. Задание заключалось в том, что ученикам следовало присутствовать на торжественной встрече с Гербертом Гувером, а затем изложить увиденное в письменной работе.

Чинаски не удалось увидеть президента воочию. Но написать эссе все же следовало. И он это сделал, хотя в сочинении не было ни капли правды. Его письменная работа стала лучшей. А учитель читал ее с восторгом. После этого знаменательного события будущий писатель постиг важную истину: «Людям нужна красивая ложь. Они любят, когда им вешают лапшу на уши».

Алкоголь

Один из приятелей однажды угостил Генри спиртным. Это было волшебно. Чинаски открыл для себя способ избавиться от тягостного ощущения одиночества, которое не покидало его с ранних лет. Мир, который на самом деле непросто воспринимать человеку мыслящему, обрел новые краски. С тех пор укрыться от реальности, которая чрезвычайно тяготила Генри, он мог с помощью книг, литературного творчества и... выпивки. Как правило, писательство он совмещал с употреблением алкоголя.

В состоянии тяжелого опьянения Генри однажды ударил отца. Тогда ему было всего пятнадцать. После этого Чинаски-старший уже никогда не поднимал руки на своего сына. А позже их отношения и вовсе разрушились. Отец нашел рассказы юного автора, которые были спрятаны глубоко в ящике письменного стола. Рукописи вместе с вещами Генри оказались на улице.

По-разному воспринимают автора романа «Хлеб с ветчиной». Отзывы об этой книге, тем не менее, почти все сходятся в одном – чрезвычайно правдиво. Даже читатели, воспитанные исключительно на классической литературе, с трудом воспринимая специфический язык этого писателя, не могут назвать его плохим или бездарным. В его стиле есть нечто притягательное, что не позволяет отложить книгу всего лишь из-за множества нецензурных слов, которые, впрочем, являются основополагающей чертой творчества Буковски.

Возможно, все дело в честности. Откровенность Буковски не является чем-то лишним. Ее в его книгах ровно столько, сколько нужно читателю, чтобы прийти к выводу: «Это именно то, о чем я думал, но боялся сказать».

fb.ru

Хлеб с ветчиной - это... Что такое Хлеб с ветчиной?

Автор: Язык оригинала: Публикация: Издательство: ISBN: Перевод: Предыдущее: Следующее:

Xлеб с ветчиной
Ham on Rye
Чарльз Буковски
английский
1982
Black Sparrow Books
0-87685-558-3
Юрий Медведько (2000)
«Женщины»
«Голливуд»

Xлеб с ветчиной (англ. «Ham on Rye») — автобиографический роман Чарлза Буковски, повествующий о взрослении Генри Чинаски в Лос-Анджелесе во время Великой Депрессии. Четвёртый в серии из пяти автобиографических романов Буковски. Следует за романом «Женщины», предшествует роману «Голливуд» (англ. «Hollywood» 1989, рус. перевод 1994).

Название

Оригинальное название романа «Ham on rye» может являться отсылкой к произведению Джерома Дэвида Сэлинджера «The Catcher in the Rye» (1951, русские переводы: «Над пропастью во ржи», «Ловец во ржи»), в котором также от первого лица рассказывается о становлении характера и проблемах взросления.

Дословный перевод «Ham on Rye» может звучать как «Бездарность во ржи».[источник не указан 30 дней] «Одно из редких произведений мэтра, посвященных не столько выпивке, сколько закуске.» — едко замечает рецензент «Русского журнала»[1]

Автобиографичность

Подавляющая часть произведений Чарлза Буковски представляет собой автобиографическое творчество. И в поэзии, и в прозе часто фигурирует alter ego писателя, его лирический антигерой — Генри Чинаски. Писатель уклончиво отвечал о том, можно ли поставить знак равенства между ним и Чинаски: «Они знают, что это Буковски, но, если даёшь им Чинаски, они как бы могут сказать: „О, какой же он клёвый! Называет себя Чинаски, но мы-то знаем, что это Буковски“. Тут я их как бы по спинке похлопываю. Они это обожают. Да и сам по себе Буковски все равно был бы слишком праведным; понимаете, в смысле „я все это сделал“. <…> А если так поступает Чинаски, то я, может быть, этого и не делал, понимаете, может, это выдумка»[2]. Девяносто девять из ста работ, говорил Буковски, автобиографичны[3]. В ответ на вопрос журналиста о том, где заканчивается Генри Чинаски и начинается Чарльз Буковски, писатель отвечал, что они — практически одно и то же, за исключением мелких виньеток, которыми он украшал своего героя от скуки[4]. Впрочем, Буковски не отрицал, что почти во всех его работах присутствует небольшая доля выдумки.

Драю там, где надо надраить, и выбрасываю то, что… не знаю. Чистая избирательность. В общем всё, что я пишу, — по большей части факты, но они еще приукрашены выдумкой, вывертами туда-сюда, чтобы отделить одно от другого. <…> На девять десятых факта одна десятая выдумки, чтобы всё расставить по местам.

— [2]

Сюжет

Основная линия развития сюжета неотрывно связана с взрослением главного героя — Генри Чинаски-младшего, начиная с его ранних детских воспоминаний и заканчивая старшей школой.

Персонажи

В этом разделе не хватает ссылок на источники информации. Информация должна быть проверяема, иначе она может быть поставлена под сомнение и удалена. Вы можете отредактировать эту статью, добавив ссылки на авторитетные источники. Эта отметка установлена 12 ноября 2012.

Подобно Генри, семья Чинаски была «списана» с семьи автора. На это указывает множество фактов. Например, родители Чинаски, как и родители Буковски познакомились в Германии после Первой мировой войны.

Генри Чинаски-старший (англ. Henry Chinaski) — отец Чинаски-младшего. После знакомства с Кэти и рождения Чинаски-младшего переезжает вместе в семьей в Лос-Анджелес, где устраивается работать молочником. Часто и с особой жестокостью бьет сына и жену. С развитием сюжета конфликт между ним и сыном обостряется, Чинаски-старший находит рукописи Генри и выкидывает их на улицу, выгоняя Генри на улицу.

Кэтрин Чинаски — мать Чинаски-младшего. Слабая и безвольная женщина, на протяжении многих лет терпевшая побои от своего мужа. Единственный человек человек в романе, не сочувствующий Генри. Она понимает, насколько далёк от идеала её сын, однако любит его и верит в то, что писательский талант Генри со временем получит признание.

Эмили Чинаски — бабушка Генри со стороны отца. Она появляется в романе дважды. Первых раз в детских воспоминаниях главного героя со словами: «Я похороню вас всех!». Второй раз она приходит с распятием для того, чтобы изгнать «дьявола» (так Эмили называет акне) из внука.

Лео Чинаски — дедушка Генри со стороны отца. Сбежал от своей жены и заливает алкоголем «бездарно промотанную жизнь». Чинаски запоминает его как красивого мужчину. При встрече Лео дарит внуку золотые часы и немецкий железный крест.

Отзывы и критика

Главный конфликт романа — столкновение личной любви к миру, к людям и тотальной нелюбви в ответ. Роман начинается со сцены, в которой годовалый мальчик прячется под столом от опасных и страшных взрослых. Он и дальше будет прятаться по мере взросления: в болезнь, в браваду, в алкоголь, мат, драки. Автор очень осторожно, даже застенчиво, мимоходом показывает то светлое, что есть в герое. Даже не показывает, а намекает ... Автор словно боится за героя: высунешься из панциря, покажешь свою любовь к миру — тут-то он тебя грязным сапогом и раздавит.

— Игорь Третьяков «Улитка под столом»[5]

Русский перевод

Русский перевод романа выполнен Юрием Медведько в 2000 году. Предполагается, что «штатный переводчик Буковски» Виктор Коган в это время был занят переводом «Раскрашенной птицы» Ежи Косински.[1]

Примечания

Ссылки

Библиография Чарльза Буковски Романы Сборники рассказов Сборники поэзии Фильмы о Буковски/по творчеству

Блюющая дама (2000) | Вспышка молнии за горой (2004) | Путь в рай закрыт (2005)

dic.academic.ru

Хлеб с ветчиной — WiKi

Название

Оригинальное название романа «Ham on Rye» может являться отсылкой к произведению Джерома Дэвида Сэлинджера «The Catcher in the Rye» (1951, русские переводы: «Над пропастью во ржи», «Ловец во ржи»), в котором также от первого лица рассказывается о становлении характера и проблемах взросления. «Одно из редких произведений мэтра, посвящённых не столько выпивке, сколько закуске.» — едко замечает рецензент «Русского журнала»[1]

Автобиографичность

Подавляющая часть произведений Чарльза Буковски представляет собой автобиографическое творчество. И в поэзии, и в прозе часто фигурирует alter ego писателя, его лирический антигерой — Генри Чинаски. Писатель уклончиво отвечал о том, можно ли поставить знак равенства между ним и Чинаски: «Они знают, что это Буковски, но, если даёшь им Чинаски, они как бы могут сказать: „О, какой же он клёвый! Называет себя Чинаски, но мы-то знаем, что это Буковски“. Тут я их как бы по спинке похлопываю. Они это обожают. Да и сам по себе Буковски все равно был бы слишком праведным; понимаете, в смысле „я все это сделал“. <…> А если так поступает Чинаски, то я, может быть, этого и не делал, понимаете, может, это выдумка»[2]. Девяносто девять из ста работ, говорил Буковски, автобиографичны[3]. В ответ на вопрос журналиста о том, где заканчивается Генри Чинаски и начинается Чарльз Буковски, писатель отвечал, что они — практически одно и то же, за исключением мелких виньеток, которыми он украшал своего героя от скуки[4]. Впрочем, Буковски не отрицал, что почти во всех его работах присутствует небольшая доля выдумки.

Драю там, где надо надраить, и выбрасываю то, что… не знаю. Чистая избирательность. В общем всё, что я пишу, — по большей части факты, но они ещё приукрашены выдумкой, вывертами туда-сюда, чтобы отделить одно от другого. <…> На девять десятых факта одна десятая выдумки, чтобы всё расставить по местам.

— [2]

Сюжет и персонажи

Подобно Генри, семья Чинаски была «списана» с семьи автора[источник не указан 1485 дней], на это указывает множество фактов. Например, родители Чинаски, как и родители Буковски, познакомились в Германии после Первой мировой войны[источник не указан 1485 дней].

Генри Чинаски-старший (англ. Henry Chinaski) — отец Чинаски-младшего. После знакомства с Кэти и рождения Чинаски-младшего переезжает вместе с семьей в Лос-Анджелес, где устраивается работать молочником. Часто и с особой жестокостью бьет сына и жену. С развитием сюжета конфликт между ним и сыном обостряется, Чинаски-старший находит рукописи Генри и выкидывает их на улицу, выгоняя Генри из дома.

Кэтрин Чинаски — мать Чинаски-младшего. Слабая и безвольная женщина, на протяжении многих лет терпевшая побои от своего мужа. Единственный человек в романе, сочувствующий Генри. Она понимает, насколько далёк от идеала её сын, однако любит его и верит в то, что писательский талант Генри со временем получит признание.

Эмили Чинаски — бабушка Генри со стороны отца. Она появляется в романе дважды. Первых раз в детских воспоминаниях главного героя со словами: «Я похороню вас всех!». Второй раз она приходит с распятием для того, чтобы изгнать «дьявола» (так Эмили называет акне) из внука.

Лео Чинаски — дедушка Генри со стороны отца. Сбежал от своей жены и заливает алкоголем «бездарно промотанную жизнь». Чинаски запоминает его как красивого мужчину. При встрече Лео дарит внуку золотые часы и немецкий железный крест.

Отзывы и критика

— Игорь Третьяков «Улитка под столом»[5]

Русский перевод

Примечания

Ссылки

ru-wiki.org

Чарльз Буковски - Хлеб с ветчиной

ХЛЕБ С ВЕТЧИНОЙ

Чарльз Буковски

Всем отцам посвящается

Август 8, 1981

А потом на скачки…

Август 6, 1982

Моё первое воспоминание — я сижу под столом. Вокруг меня ноги людей вперемежку с ножками стола, бахрома свисающей скатерти. Темно, и мне нравится сидеть под столом. Это было в Германии в 1922 году, мне тогда шел второй год. Под столом я себя чувствовал превосходно. Казалось, никто не знает, где я нахожусь. Я наблюдал за солнечным лучиком, который странствовал по половику и ногам людей. Мне нравился этот «странник». Ноги людей были мало интересны, по крайней мере, не так, как свисающая скатерть, или ножки стола, или солнечный лучик.

— Скоро ты прекратишь это? — рявкнул отец.

— Пусть мальчик поиграет, — заступилась бабушка. Моя мать лишь улыбнулась.

— Почему от него дурно пахнет?

Они не отвечали.

— Почему от него дурно пахнет?

— Он пьет.

— Генри, — проговорил дедушка, — мы хорошо знаем друг друга. Заходи в дом.

Я проследовал за ним в дом. Дедушка подвел меня к стулу,

— Садись. Я очень рад видеть тебя, — сказал он и ушел в другую комнату.

Когда дедушка возвратился, в руках у него была маленькая жестяная коробочка.

— Это тебе. Открой.

Я никак не мог справиться с крышкой, коробочка не открывалась.

— Ой, нет, — сказал я, — ты же хранишь его.

— Бери, это всего лишь окислившийся значок.

— Спасибо.

— Теперь тебе лучше идти. Иначе они будут волноваться.

— Ладно. До свидания.

— До свидания. Генри. Нет, подожди-ка…

— Спасибо, дедушка…

Помню наш «форд» — модель Т. Высокие подножки казались приветливыми и в холодные дни, и ранним утром, и в любое время. Чтобы завести автомобиль, отец должен был вставлять спереди в двигатель рукоять и довольно долго крутить ее:

— Человек может так сломать себе руку. Отдача такая, будто лошадь лягается.

По воскресеньям, когда бабушка не приезжала к нам, мы совершали на модели Т прогулки. Мои родители любили апельсиновые рощи. Мили за милями тянулись деревья, покрытые цветами либо усеянные плодами. Родители заготавливали для пикника корзинку и металлический ящик. В ящик, среди кусков сухого льда, помещали банки с разными фруктами, в корзинку упаковывали сэндвичи со шницелем, ливерной колбасой и салями, а еще картофельные чипсы, бананы и содовую. Напиток постоянно попадал между корзинкой и ящиком-холодильником, он быстро остывал, и потом приходилось ждать, пока солнце согреет его.

Отец курил сигареты «Кэмэл» и мог показать нам массу трюков и фокусов, используя пачку от этих сигарет. Например, сколько пирамид изображено на рисунке? Нужно было сосчитать их. Мы считали, а после он показывал гораздо больше, чем нам удалось обнаружить. Были еще трюки с горбами верблюдов и с написанными словами. О, это были волшебные сигареты.

Особенно врезалось в память одно воскресенье. Наша корзинка для пикников была уже пуста, но несмотря на это мы ехали вдоль апельсиновых рощ все дальше и дальше от нашего дома.

— Папочка, а у нас хватит бензина? — поинтересовалась мать.

— Хватит, хоть залейся этим чертовым бензином.

— А куда мы едем?

— Хочу набрать себе немного апельсинов, черт бы их побрал! Остаток пути мать просидела очень тихо. Наконец отец съехал на обочину и остановился неподалеку от проволочного заграждения. Некоторое время мы сидели в машине и прислушивались. Потом отец открыл дверцу и вышел.

Конец ознакомительного отрывка

ПОНРАВИЛАСЬ КНИГА?

Эта книга стоит меньше чем чашка кофе!

СКИДКА ДО 25% ТОЛЬКО СЕГОДНЯ!

Хотите узнать цену?ДА, ХОЧУ

www.libfox.ru

Хлеб с ветчиной — Бесплатная онлайн библиотека

Автор: Чарльз Буковски

Жанр: Проза

Год: 2008 год

Чарльз Буковски. Хлеб с ветчиной

Всем отцам посвящается

От автора

Август 8, 1981

А потом на скачки…

Август 6, 1982

1

Взрослые уселись в кресла и повели разговор. В комнате было пианино, я примостился у инструмента и, ударяя по клавишам, вслушивался в раздающиеся звуки. Больше всего мне нравились крайние клавиши верхнего регистра — их звуки походили на удары кусочков льда друг о друга.

— Скоро ты прекратишь это? — рявкнул отец.

— Пусть мальчик поиграет, — заступилась бабушка. Моя мать лишь улыбнулась.

— Почему от него дурно пахнет?

Они не отвечали.

— Почему от него дурно пахнет?

— Он пьет.

— Генри, — проговорил дедушка, — мы хорошо знаем друг друга. Заходи в дом.

Я проследовал за ним в дом. Дедушка подвел меня к стулу,

— Садись. Я очень рад видеть тебя, — сказал он и ушел в другую комнату.

Когда дедушка возвратился, в руках у него была маленькая жестяная коробочка.

— Это тебе. Открой.

Я никак не мог справиться с крышкой, коробочка не открывалась.

— Ой, нет, — сказал я, — ты же хранишь его.

— Бери, это всего лишь окислившийся значок.

— Спасибо.

— Теперь тебе лучше идти. Иначе они будут волноваться.

— Ладно. До свидания.

— До свидания. Генри. Нет, подожди-ка…

— Спасибо, дедушка…

2

— Человек может так сломать себе руку. Отдача такая, будто лошадь лягается.

По воскресеньям, когда бабушка не приезжала к нам, мы совершали на модели Т прогулки.

Мои родители любили апельсиновые рощи. Мили за милями тянулись деревья, покрытые цветами либо усеянные плодами. Родители заготавливали для пикника корзинку и металлический ящик. В ящик, среди кусков сухого льда, помещали банки с разными фруктами, в корзинку упаковывали сэндвичи со шницелем, ливерной колбасой и салями, а еще картофельные чипсы, бананы и содовую. Напиток постоянно попадал между корзинкой и ящиком-холодильником, он быстро остывал, и потом приходилось ждать, пока солнце согреет его.

— Папочка, а у нас хватит бензина? — поинтересовалась мать.

— Хватит, хоть залейся этим чертовым бензином.

— А куда мы едем?

— Принеси корзину, — подал он голос.

Все вместе мы перебрались через сетку ограждения.

— Идите за мной, — скомандовал отец.

Мы оказались в темном тоннеле между двумя стройными рядами ветвистых апельсиновых деревьев. Отец остановился и принялся срывать апельсины с нижних ветвей ближайшего дерева. Вид у него был очень свирепый, он яростно сдирал апельсины, и казалось, что ободранные ветви сердятся ему в ответ, злобно раскачиваясь и шурша листвой. Отец бросал плоды в корзинку, которую держала мама. Иногда он промахивался, и тогда я подбирал непокорный апельсин и опускал его в корзину. Отец переходил от дерева к дереву, опустошая нижние ветви.

— Достаточно, папочка, — сказала мать.

— Э-э, какого черта?! — огрызнулся отец и продолжил сбор.

И тут из-за дерева вышел высоченный мужчина. В руках у него было ружье.

— Так, приятель, чем это ты тут занимаешься?

— Собираю апельсины. Их здесь полно.

— Это мои апельсины. Скажи своей женщине, чтобы она вывалила все из корзины на землю.

— Да этих апельсинов тут хоть жопой жри. Не обеднеешь, если я возьму несколько.

— Ты не возьмешь ни одного. Скажи, пусть вываливает.

Мужчина направил ружье на отца.

— Вывали, — сказал отец матери.

Апельсины покатились по земле.

— А теперь, — продолжил мужчина, — убирайтесь из моего сада.

— Куда тебе столько, все равно все не съешь?

— Я сам знаю, куда и сколько. Убирайся отсюда.

— Таких, как ты, надо вешать!

— Я владелец, и закон на моей стороне. Проваливай! — и он снова поднял свое ружье.

Отец повернулся и пошел, мы потянулись за ним. Владелец рощи конвоировал нас до самой дороги. Наконец мы загрузились в машину, но это был именно тот случай, когда она не завелась. Отец взял ручной стартер и вышел. Он дважды провернул маховик, но двигатель не реагировал. Отец покрылся испариной. Мужчина стоял у дороги и наблюдал.

— Ну, давай, заводи свою консервную банку! — неожиданно выкрикнул он.

Отец, который приготовился было крутануть снова, отвлекся:

— Мы не на твоей территории! И можем стоять столько, сколько пожелаем, черт возьми!

— Разбежался! Убирай отсюда свою колымагу, да побыстрее!

Отец прокрутил ручку, двигатель взревел, но тут же заглох.

Мать молча сидела с пустой корзинкой на коленях. Я боялся даже смотреть на человека с ружьем. Отец снова налег на рукоятку, и машина завелась. Он впрыгнул в машину и принялся работать рычагами на руле.

— Не появляйся здесь больше, — напутствовал собственник с ружьем. — В следующий раз так легко не отделаешься.

Отец резко взял с места. Хозяин апельсиновой рощи продолжал стоять у дороги и наблюдал. «Форд» быстро набирал скорость. Неожиданно отец затормозил, выполнил крутой поворот на 180 градусов и помчался к тому месту, где остался грозный враг. Но мужчины у дороги уже не было. И мы вновь понеслись прочь от апельсиновой рощи.

— Однажды я вернусь и прикончу эту тварь, — пообещал отец.

— Папочка, я сегодня приготовлю замечательный ужин. Что бы ты хотел? — спросила его мать.

— Свиную отбивную!

Никогда раньше я не видел, чтобы отец ездил так быстро.

3

У моего отца было два брата. Младшего звали Бэн, старшего — Джон. Оба алкоголики и тунеядцы. Мои родители частенько говорили о них.

— Ни тот, ни другой ничего собой не представляют, — твердил отец.

— Просто вы вышли из трудной семьи, папочка, — возражала мать.

— Твой братец тоже пустышка!

Брат моей матери жил в Германии. Отец поносил его не реже родных братьев.

Был у меня еще дядя Джек — муж сестры отца, которую звали Элеонора. Я никогда не видел эту чету, потому что отец разругался с ними.

— Видишь этот шрам у меня на руке? — спрашивал меня отец. — Это сделала Элеонора карандашом, когда я был еще совсем маленьким. Он уже никогда не зарастет.

Людей мой отец не любил. Не любил и меня.

— Детей должно быть видно, но не слышно, — говорил он мне.

Был воскресный полдень, и бабушка Эмили не приехала.

— Мы должны навестить Бэна, — сказала моя мать. — Он умирает.

— Он постоянно занимал у Эмили деньги и просерал их в карты или тратил на своих баб и выпивку.

— Я знаю, папочка.

— Теперь он сдохнет, и Эмили останется без гроша.

— И все же мы должны навестить Бэна. Врачи сказали, что ему осталось недели две.

— Ну, хорошо, хорошо! Мы поедем!

Мы загрузились в «форд» и поехали. Отец сделал остановку возле рынка, и мать купила цветы. Путь наш лежал в горы. Когда достигли подножья, отец свернул на маленькую извилистую дорогу, ведущую наверх. Дядя Бэн лежал в санатории для больных туберкулезом.

— Должно быть, это стоит Эмили кучу денег — содержать Бэна в таком месте, — сказал отец.

— Может, Леонард помогает? — предположила мать.

— Леонард нищий. Он все пропил и промотал.

— А мне нравится дедушка Леонард, — сказал я.

— Детей должно быть видно, но не слышно, — гаркнул отец и продолжил: — Этот Леонард был добр со своими детьми, только когда надирался. Вот тогда он и шутил с нами, и раздавал деньги. Но когда папочка был трезв, то не было в мире человека жаднее и подлее его.

«Форд» легко взбирался по горной дороге. Воздух был свеж и прозрачен.

— Приехали, — сказал отец, выруливая на стоянку возле санатория. Мы все вышли, и я, вслед за родителями, забежал в здание. Когда мы вошли в палату, дядя Бэн сидел на кровати и смотрел в окно. Он повернулся. Это был очень красивый мужчина: худощавый, черноволосый, с темными глазами, которые блестели, словно бриллианты на свету.

— Здравствуй, Бэн, — сказала мать.

— Здравствуй, Кэтти, — отозвался дядя и посмотрел на меня.

Он повернулся. Это был очень красивый мужчина: худощавый, черноволосый, с темными глазами, которые блестели, словно бриллианты на свету.

— Здравствуй, Бэн, — сказала мать.

— Здравствуй, Кэтти, — отозвался дядя и посмотрел на меня. — Это Генри?

— Да.

— Садитесь.

Отец и я сели.

Мать осталась стоять:

— Мы привезли цветы, Бэн. Но я не вижу вазы.

— Да, прекрасные цветы, Кэтти, спасибо. Но вазы действительно нет.

— Я пойду поищу, — сказала мать и вышла вместе с цветами.

— Ну, где же теперь все твои подружки, Бэн? — спросил отец.

— На подходе.

— Сомневаюсь.

— Они на подходе.

Читайте больше

kniga-life.ru

Хлеб с ветчиной — Викицитатник

Хлеб с ветчиной (англ. Ham on Rye) — автобиографический роман Чарльза Буковски, повествующий о детстве и взрослении альтер-эго писателя Генри Чинаски.

Дайте человеку пишущую машинку, и он станет писателем.

Если существование Бога — правда, то значит религия дурачила людей или же собирала вокруг себя несусветных дураков. Ну, а если же всё, что касается Бога, — фикция, то тогда эти глупцы выглядели ещё более безрассудными. Тысячи видов рыб поедали друг друга в толщах океана. Бесконечное множество прожорливых ртов и испражняющихся анусов толклось на суше. Весь земной шар был населён ртами и жопами — жующая, срущая и ебущаяся Планета.

Впервые со своими сверстниками я познакомился в детском саду. Мне они казались очень странными — много смеялись, разговаривали и выглядели вполне счастливыми. Они не нравились мне. Я всегда чувствовал себя так, будто меня вот-вот начнёт тошнить, рвать, и воздух вокруг казался подозрительно тихим и белым.

В школе у меня не было друзей, а я и не искал их. Одному мне было лучше. Я садился на скамейку и наблюдал, как другие играют. Все дети и их затеи казались мне глупыми.

Я знал, что во мне есть много энергии и, со слов окружающих, ебанутости. Действительно, что-то такое я чувствовал внутри себя. Возможно, это было всего лишь окаменевшее говно, но всё же это было больше, чем имели мои недруги.

Я вчера был на пляже, там легавые заловили под пирсом двух парней. Один отсасывал у другого. Их повязали и повезли в каталажку. Какое дело легавым, кто у кого отсасывает? Меня это просто бесит.

Люди — болваны. Оболванивать их для меня оказалось проще простого.

Однажды точно так же, как в начальной школе Дэвид, ко мне привязался один парень. Он был маленький, тощий, с жиденькими волосёнками на голове. Все пацаны называли его Плешивый. Настоящее его имя звучало так — Эли Ла Кросс. Имя мне нравилось, а вот сам Плешивый — нет. Но он просто прилепился ко мне. Уж очень он был жалкий, и мне не хватало духу сказать ему, чтобы он отвалил. Это всё равно, что отпихнуть дворняжку, вечно голодную и уже много раз битую.

Поскольку многие считали меня уродливым, я всегда предпочитал тень открытому солнцу, темноту — свету.

Забота о другом человеке не приносит выгод. Людям это не свойственно, что бы там ни говорили.

Человеку нужно, чтобы кто-нибудь был рядом. Если никого нет, его нужно создать, создать таким, каким должен быть человек.

Прибрежные воды кишели людьми. Что такого притягательного в пляжах? Почему людям нравится толочься на них? Неужели нет более интересного занятия? Всё же какие они безмозглые твари.

Вся проблема была в том, что приходилось выбирать между одним злом и другим. Результаты выбора не имели никакого значения, всё равно вас брали за жабры и ебали по полной программе, к двадцати пяти годам большинство людей уже становились полными кретинами. Целая нация болванов, помешавшихся на своих автомобилях, жратве и потомстве. И самое гнусное — на президентских выборах они голосовали за кандидата, который больше всех походил на серое большинство.

Мне нравилось быть пьяным. Я понял, что полюблю пьянство навсегда. Оно отвлекало от реальности, а если мне удастся отвлекаться от этой очевидности как можно чаще, возможно, я и спасусь от неё, не позволю вползти в меня.

…когда-нибудь начнётся и твой танец. Настанет день, и мы поменяемся местами.

Рядом со мной сидел Джимми Хэтчер. Директор толкал речь, напоследок он решил хорошенько проехаться по нашим ушам.— Америка — страна равных возможностей. Здесь каждый может осуществить свою мечту…— Стать посудомойкой, — тихо продолжил я.— Мусорщиком, — подхватил Джимми.— Грабителем.— Собачником.— Санитаром в психушке.— Америка — страна смелых! Она была построена мужественными людьми. Наше общество основано на принципах справедливости…— Кому чё, кому ни чё, кому хуй через плечо, — прокомментировал Джимми.— …и законности. И поэтому каждый, кто готов искать свою мечту даже на вершине радуги, обязательно найдёт её…— В большой куче говна, кишащей опарышами, — предположил я.

Будь вы губернатор или мусорщик, канатоходец или грабитель, дантист или сборщик фруктов, будь вы там или сям, вы хотите добросовестно выполнять свою работу, вы не желаете зря занимать место, но вам приходится стоять и дожидаться какого-то засранца. Вот и я стоял в спецодежде рядом с тележкой, полной бабьего исподнего, и поджидал, пока лифтёр просрётся.

Девушки выглядели привлекательными, но только на расстоянии. Солнце просвечивало сквозь их лёгкие платья и радужно сияло в волосах. Но стоило только приблизиться к ним и прислушаться к их мыслям, лавиной сыплющимся из незакрывающихся ртов, как мне хотелось немедленно вырыть себе нору где-нибудь под холмом и спрятаться там с автоматом.

Никогда не доверяйте человеку с холёными усиками…

Я неудачник. Был бы циником, чувствовал бы себя лучше.