Александр Аронов (1934-2001). Любимые стихи (12). Часть 1. Он жил без хлеба и пощады но в наше заходя село
Русский поэт Александр Аронов - Культура
В этом году ему исполнилось бы 80 лет
23.01.2014 в 18:23, просмотров: 30013В честь 80-летия Александра Аронова «МК» объявляет Год поэзии и будет регулярно знакомить читателей со стихами прекрасного, но недооценённого поэта.
фото: Александр Астафьев
Таланта Бог дал ему много, а славы судьба дала ему мало.
Он чувствовал свою силу настолько, что решился — после Пушкина и Лермонтова — написать третьего «Пророка»; прямое продолжение двух первых.
Форму он нашёл гениальную. Видать, озарило. Первые шесть строк отражаются в центральной нейтральной строке, как в зеркале. И смысл слов — тех же самых! — меняется на противоположный! Это волшебство. А «зеркальная строка» — единственная бесчувственная во всём стихотворении. Холодная, настоящее зеркало.
Александр АРОНОВ
ПРОРОК
Он жил без хлеба и пощады.Но, в наше заходя село,Встречал он, как само тепло,Улыбки добрые и взгляды,И много легче время шло;А мы и вправду были рады…
Но вот — зеркальное стекло:
А мы и вправду были рады,И много легче время шло;Улыбки добрые и взглядыВстречал он, как само тепло,Но, в наше заходя село,Он жил без хлеба и пощады.
Ароновский «Пророк» радикально отличается от Пушкинского и Лермонтовского не только формой, но и смыслом.
Пушкин и Лермонтов написали «Пророков» от первого лица.
Пушкин:
Духовной жаждою томим,В пустыне мрачной я влачился.
Лермонтов:
В глазах людей читаю яСтраницы злобы и порока.
Пророки Пушкина и Лермонтова рассказывают о себе. О том, что с ними случилось.
У Пушкина это встреча человека с Богом, и Бог превращает человека в пророка.
И он мне грудь рассек мечом…И сердце трепетное вынул,И угль, пылающий огнём,Во грудь отверстую водвинул.
Как труп в пустыне я лежалИ Бога глас ко мне воззвал…
Бог и пророк, больше никого. Ни одного человека.
У Лермонтова это встреча пророка с людьми, с обществом. Оно ужасно.
В меня все ближние моиМетали бешено каменья.
«Все» — это хуже, чем у Христа. У того были ученики, толпы поклонников… Взгляд Лермонтовского пророка на общество — полная безнадёжность:
Когда же через шумный градЯ пробираюсь торопливо,То старцы детям говорятС улыбкою самолюбивой:
«Смотрите ж, дети, на него:Как он угрюм, и худ, и бледен!Смотрите, как он наг и беден,Как презирают все его!»
Значит, все эти «дети» сызмала обучены старцами, и каждый день орут, дразнят, оскорбляют и швыряют камни…
«Пророк» Аронова совершенно принципиально иной.
Мы слышим не гневную или горькую жалобу пророка, а глас народа. Никакого «я» тут нет вообще. Только мы, общество.
А мы и вправду были рады…Но в наше заходя село…
Да уж. Очень были рады. Улыбались, ласково глядели, камнями не швырялись.
Но, в наше заходя село,Он жил без хлеба и пощады.
Аронов в своём «Пророке» сказал о нас больше, чем Пушкин и Лермонтов в своих. Хотя они великие, а он — никто.
★★★
Он мог бы в 1960-х погнаться за славой в Лужники, в Политехнический — туда, где в те годы стихи собирали больше народу, чем сегодня знаменитые рок-, поп- и прочие группы.
Но, вместо того чтоб царить на эстрадах и стадионах, он десятки лет сидел в прокуренной комнатушке «Московского комсомольца», писал хорошие советские очерки о хороших советских людях и делал к хорошим фотографиям чудесные подписи в стихах.
С 1966-го он честно и неустанно тянул газетную лямку, он исполнял эту подёнщину прекрасным живым и тёплым русским языком…
Невозможно было понять, зачем он это делает. Зачем тратит Божий дар на газету, которую утром прочли, днем завернули селёдку, вечером выбросили…
А ещё газеты клеили под обои. Десятки тысяч московских квартир (в которых вы живёте, по бедности и лени не делая ремонта) несут невидимые вам, но живущие в стенах и, быть может, охраняющие вас строки Александра Аронова.
…Чуть не каждый день он высовывал голову из кабинетика: «Иди сюда». Это значило, что есть новое стихотворение.
Почти 40 лет я храню автографы нескольких стихов, которые родились у меня на глазах. Почерк у Аронова был корявый, а язык — идеальный.
Стихи не стареют и не умирают. Даже если они, казалось бы, написаны «по случаю».
Читаешь иногда за столом в какой-нибудь компании его стихи. То под Москвой, то в Париже, в Михайловском, в Ереване… И всегда реакция одна и та же: общий восторг и общий вопрос: «Кто автор?!!»
Хотел назвать этот текст «БЕЗЫМЯННАЯ ЗВЕЗДА». Но какая же она безымянная, когда у неё есть имя и фамилия: Александр Аронов.
Он жил без хлеба и пощады. Часто пил водку. Как, впрочем, и те гении.
www.mk.ru
Переселение душ — Блоги — Эхо Москвы, 30.08.2014
фото: Архив МК
Есть тексты более важные, чем фронтовые сводки с полей Украины. Это стихи настоящего поэта — то есть дух и душа, записанные буквами.
Многим кажется, будто танк и гаубица важнее, сильнее. Важно: кто убил, где и сколько (а почему и ради чего — потом когда-нибудь разберёмся)...
Вроде бы известно: когда говорят пушки, музы молчат. Но на самом деле они не молчат; их просто не слышно; им нет места в новостях.
А потом вдруг оказывается, что «синенький скромный платочек» не уступает грандиозному маршу «Вставай, страна огромная!».
...О нашей теперешней войне, где Украина просит Германию защитить её от России, — об этой войне не будет песен. Ни одной. Вот увидите.
Тихая «Тёмная ночь… и у детской кроватки тайком ты слезу утираешь» и грохочущий «Союз нерушимый республик свободных сплотила навеки великая Русь!» — появились одновременно. Одинокий голос человека, одинокая гитара и — могучий орденоносный Краснознамённый хор, гигантский оркестр… Песенка жива и волнует по-прежнему, а гимн исчез, и союз нерушимый исчез.
Если русского человека — инженера, или санитара, или министра — спросить про величайшее сражение Отечественной войны 1812 года, то спрошенный начнёт бормотать: «Скажи-ка, дядя, ведь недаром…» — стихи! А сколько там было гаубиц, сколько было убитых…
Слова долговечнее могил. Где Эсхил? где Гомер? где Цветаева и Мандельштам? И даже если уцелела надгробная плита, то под ней давно прах, и если там кто и шевелится, то прапраправнуки червяков, которые… ну вы поняли.
Тела исчезли, а старые слова нетленны. Сказал бы «как новые», но нельзя: слишком много чести для новых.
Александру Аронову 30 августа исполнилось бы 80. Сказать, что совсем забыт, ошибка. Правильнее сказать: неизвестен.
Таланта Бог дал ему много, а славы судьба дала ему мало.
Он чувствовал свою силу настолько, что решился — после Пушкина и Лермонтова — написать третьего «Пророка»; прямое продолжение двух первых.
Форму он нашёл гениальную. Первые шесть строк отражаются в центральной нейтральной строке, как в зеркале. И смысл слов — тех же самых! — меняется на противоположный! Это волшебство. А «зеркальная строка» — единственная бесчувственная во всём стихотворении — холодная, настоящее зеркало.
ПРОРОК
Он жил без хлеба и пощады. Но, в наше заходя село, Встречал он, как само тепло, Улыбки добрые и взгляды, И много легче время шло; А мы и вправду были рады…
Но вот — зеркальное стекло:
А мы и вправду были рады, И много легче время шло; Улыбки добрые и взгляды Встречал он, как само тепло, Но, в наше заходя село, Он жил без хлеба и пощады.
Пророки Пушкина и Лермонтова рассказывают о себе. О том, что с ними случилось. «Пророк» Аронова принципиально иной.
Мы слышим не гневную или горькую жалобу пророка, а глас народа: «А мы и вправду были рады…» Да уж. Очень были рады. Улыбались, ласково глядели, камнями не швырялись. «Но, в наше заходя село, он жил без хлеба и пощады».
Аронов в своём «Пророке» сказал о нас больше, чем Пушкин и Лермонтов в своих. Хотя они великие, а он — никто.
...Степной волк — абсолютно свободен. Степь (в нашем понимании) — синоним бесконечности… Но поэты мыслят иначе, чем люди. Поэтам что-то открывается…
ВОЛК
И нет свободы. И Волк в степи Просто на самой большой цепи. И когда он глядит в свою степь, И садится выть на луну, На что он жалуется — на цепь? Или на её длину?
Вспомните свою жизнь и попробуйте перечитать вслух (тут всего-то шесть строк). Если повезёт, то вам покажется, что этот Волк — вы.
* * *
Бог присутствует во многих стихах Аронова. В советское время, тем более в советской комсомольской безбожной газете, это было нелегко. Аронов кое-как пытался притворяться атеистом.
НАПУТСТВИЕ
А когда овладеет прямая тобой досада И потщишься ты ныне исправить земное зло, Трех святых, Михаила, Василия, Александра, Помянув, принимайся за ремесло.
Сам насмешничал ты над ними, забудь про это. Всё простили они, блаженные, — ты не враг. Плоский век париков, камзолов и силуэтов Не давал тебе заглянуть в их горестный зрак.
И что слово у них не всегда — ты забудь — звучало, Что кривой сползала строка, не сладили с ней, А зато у них там виднее твое начало, А когда виднее начало, то суть ясней.
А работа твоя все та же, и вдох, и выдох, Поднимай, не должен сей втуне валяться крест. И уж коли Господь, которого нет, не выдаст, То и чудище — обло, огромно, озорно, стозевно и лаяй — не съест!
Что такое «Господь, которого нет»? «Которого нет» — это для цензора. «Напутствие» полно веры в Бога. Посмотрите на вторую строчку:
И потщишься ты ныне исправить земное зло
Это стопроцентное христианство. И третья строчка — о святых — тоже религиозна.
Поднимай, не должен сей втуне валяться крест.
Без Евангелия это вообще ребус. Само понятие «нести свой крест» не существует вне христианства.
...Сейчас, слава Богу, не то что прежде. Государство у нас теперь божественное. Теперь цензуры нет, свобода… Но почему-то кажется, что оно по-прежнему стозевно. Сто! — это вам не патриархальный трёхголовый дракон (одна девушка в год). Сто! — и лаяй круглосуточно из каждого телевизора. Запихать такое чудище в одну строку — это надо уметь.
«Чудище обло, огромно, озорно, стозевно и лаяй» — именно эту зверскую строку поэта Тредиаковского писатель Радищев поставил эпиграфом к «Путешествию из Петербурга в Москву», за которое был приговорён к смертной казни (милостиво заменили на 10 лет Сибири).
А «Напутствие» по-прежнему точно: не бойся, не проси, работай. Тщетно? Это не нам решать.
* * *
Аронов, глядя на наш безумный-безумный-безумный мир, придумал страну Мальбек. Населил её людьми, очень похожими на нас, землян. Но в отличие от нас и от нашей Госдумы, жители страны Мальбек придумывали себе законы, чтобы жизнь стала лучше. Ну хотя бы разумнее и добрее.
ВТОРОЙ ЗАКОН МАЛЬБЕКА
Потом они себе второй закон На площадях прибили тёмной медью. Ошибка, гнев, неправильный поклон, В чём ты был дерзок, что нарушил он — Всё одинаково каралось. Смертью.
Но не ввели ни плахи, ни меча, Ни скопом не казня, ни в одиночку, И у невидимого палача Любой преступник получал отсрочку.
«Жесток иль слаб сего закона нрав?» — Смущались поначалу души граждан. «Так будет с каждым, кто бывал не прав…» «Так будет с каждым, кто…» «Так будет с каждым…»
И дешевели старые долги, И медленно яснеть как будто стало. Всё вздор — вражда. Какие там враги? Того, что все умрём, на всех хватало.
Почитайте это вслух всем, кто сходит сейчас с ума от кипящей ненависти. Может быть, ярость начнёт утихать, а чужие долги и грехи — дешеветь. Зачем убивать, если и так все умрут?
* * *
«Предсказание» написано от имени (или, лучше сказать, «от лица») котёнка. «Они» — это мы, люди. «Он» — это хозяин, кормилец, благодетель. Но зверёк интуитивно догадывается, с какой породой имеет дело. А поэт переселяется душой и в пророка, и в волка, и в котёнка.
ПРЕДСКАЗАНИЕ
Они владеют колдовством двери, Колдовством пищи, искусством игры. Но мы всё равно не очень-то верим, Когда они с нами нежны и добры.
Он счастлив, когда он приходит вечером И видит, что меня не украл никто, И прижимает меня, и шепчет, Когда я вспрыгну к нему на пальто.
Но, если я соскочу с подоконника, И убегу, и меня убьют, Он себе заведёт другого котёнка, Чтобы опять создавал уют.
* * *
Если вы когда-нибудь расстались с любимым человеком навсегда; если вы не забыли своё отчаяние и душевную боль, то внешне простенький стишок «Причина» будет вам понятен «как никому» (особенно если сами себе прочтёте вслух последние четыре строчки). Но если сейчас вы нетерпеливо ждёте счастливого свидания, то скорее всего пожмёте плечами: это вообще о чём?
ПРИЧИНА
Отчего твой автобус быстрей не бежит, Если сердце твоё нетерпеньем дрожит? Если за поворотом свиданье — Разве грех сократить ожиданье?
Что, не в силах шофёр? Что, не тянет мотор? Что, поймает ГАИ — обругает? Всё на свете доступно… И ты до сих пор Не поймёшь, что причина другая:
Здесь, в автобусе, едет и кто-то иной — Понимаешь, такая досада, У него расставанье стоит за спиной. Надо медленней, медленней надо!
* * *
1 августа 1944-го началось знаменитое Варшавское восстание против фашистских оккупантов. Оно было окончательно разгромлено 2 октября. Два месяца немцы бомбили и жгли Варшаву, Советская Армия на помощь не пришла.
...В прошлом веке русский еврей Аронов в конце 1970-х написал стихи о середине 1940-х, а вы прочтёте их сейчас, в ХХI веке, когда опять люди горят, а Россия опять стоит, выжидая.
ГЕТТО. 1943 ГОД
Когда горело гетто, когда горело гетто, Варшава изумлялась четыре дня подряд. И было столько треска, и было столько света, И люди говорили: «Клопы горят»...
...А через четверть века два мудрых человека Сидели за бутылкой хорошего вина, И говорил мне Януш, мыслитель и коллега: — У русских перед Польшей есть своя вина!
Зачем вы в 45-м стояли перед Вислой? Варшава погибает! Кто даст ей жить?! А я ему: «Сначала силёнок было мало, И выходило, с помощью нельзя спешить».
— Варшавское восстанье подавлено и смято! Варшавское восстанье потоплено в крови! Пусть лучше я погибну, чем дам погибнуть брату! — С отличной дрожью в голосе сказал мой визави.
А я ему на это: «Когда горело гетто… Когда горело гетто четыре дня подряд, И было столько пепла, и было столько света… И все вы говорили: «Клопы горят».
Аронов, добродушно улыбаясь, прочитал этот жёсткий беспощадный финал. И сказал: «Эх, ё-моё, я, конечно, знаю, что Варшавское восстание было в 44-м. Но никак 44-й в строчку не лез».
— Не горюй, Саша! Бог простит.
* * *
Каждый имеет право вести свою родословную откуда хочет. По большей части людям хочется найти в своём роду какого-нибудь аристократа. Найдёшь (или выдумаешь), например, барона и можешь писать перед своей фамилией «фон».
Аронову к своей фамилии добавки были не нужны; она сама, по его мнению, говорила о древности рода. Аарон — тот самый, который работал переводчиком у своего косноязычного брата Моисея за полторы тысячи лет до рождества Христова.
НАГОРНАЯ ПРОПОВЕДЬ
Встав на гору, мой родственник как взговорит, давясь Пустыми, бесполезными слезами: — Любите же друг друга. Ибо мир не любит вас. По крайней мере, он не этим занят.
* * *
Большинству людей кажется, будто от них ничего не зависит. Не они начинают войну — это уж точно. Они не могут её остановить — это уж точно. И выборы от них не зависят, и честный подсчёт голосов. И если на улице видят, как упал человек, то не подходят. Зачем подходить, если ты не врач?
Поэт всегда чувствует иначе. А иначе он не поэт.
УЧИТЕЛЬ ГЕОГРАФИИ
Я на службу, на службу, на службу ходил аккуратно. Вызывал, проверял, ставил двойки, да мало ли дел. К четырём, и к пяти, и к шести возвращался обратно. Шёл в кино, пил вино. Или так — в телевизор глядел. А когда я, когда я, когда я вставал в воскресенье, Перед зеркалом, зеркалом всё вспоминал дотемна: Где я дёрнул рукой, что в Калабрии землетрясенье? Где ошибся в расчётах, раз в Африке снова война?
* * *
Следующие трагические строки в наше время нуждаются в пояснении.
Свет и сейчас включают, как десятки лет назад; выключатель, кнопка — они почти не изменились. Изменилась проводка. В середине прошлого века не было плоских пластиковых проводов, не было скрытой проводки. По стенам, на изолирующих фарфоровых роликах, тянулись витые шнуры: каждая из двух медных жил поверх резиновой изоляции была покрыта матерчатой оплёткой. И два этих провода были заплетены в тугую косичку. Она так и называлась: электрический шнур. Крепкая вещь, слона бы выдержала, не то что человека.
Почти нигде меня и не осталось — Там кончился, там выбыл, там забыт, — Весь город одолел мою усталость, И только эта комната болит.
Диван и стол еще устали очень, Двум полкам с книжками невмоготу. Спокойной ночи всем, спокойной ночи. Где этот шнур? Включаем темноту.
* * *
Великую русскую литературу Аронов прочёл ещё и как список трагических судеб. Каждый волен догадываться, кто из классиков перечислен в этой «Хрестоматии».
ХРЕСТОМАТИЯ
Алмазна сыплется гора с высот четыремя скалами. Державин
Побывав у водопада, На экзамен он спешит. Тот, кого ждала награда, Будет вскорости убит.
Следующий — на Кавказе, Тоже вдруг, на полуфразе…
Крым, где топят корабли, Артиллерии ли, связи Офицер. Взглянул — знакомо. Он потом ушел из дома От наследственной земли.
В то же время муж сквозь вьюгу Всматривается в супругу, То ль чужую, то ль свою, Где-то, кажется, по югу Гастролирующую.
Воронье, костер, туман. У костра сосед. Устанет. Воротясь домой, достанет Старый спрятанный наган.
* * *
Большинство стихотворений Аронова внешне так просты, что читатель скользит, не успевая заметить глубины. Снова скажем: единственный (или почти единственный) способ что-то понять — это читать вслух. Сперва себе, потом другим. Тогда появится шанс, что фраза «каждое творенье есть хвала порядку на Земле» будет понята верно. Реквием, выходит, тоже хвала порядку.
Строчки помогают нам не часто. Так они ослабить не вольны Грубые житейские несчастья: Голод, смерть отца, уход жены.
Если нам такого слишком много, Строчкам не поделать ничего. Тут уже искусство не подмога. Даже и совсем не до него.
Слово не удар, не страх, не похоть. Слово — это буквы или шум. В предложенье: «Я пишу, что плохо», Главный член не «плохо», а «пишу».
Если над обрывом я рисую Пропасть, подступившую, как весть, Это значит, там, где я рискую, Место для мольберта всё же есть.
Время есть. Годится настроенье. Холст и краски. Тишина в семье. Потому-то каждое творенье Есть хвала порядку на Земле.
Оригинал
echo.msk.ru
Александр Аронов: «Я королем был довольно славным» - Культура
Вспоминая о нашем товарище
19.10.2016 в 18:46, просмотров: 3082Александр Аронов... Наш Саша... Тебя нет с нами 15 лет. Много это или мало — для нас не важно. Тебя нет — вот что страшно. Без тебя что-то не так в этом мире, который ты умел так просто одеть в слова. Или раздеть — до его бесстыдства. А дальше слова, слова, слова...
Простые такие, но очень важные — о важном умел говорить до боли сердечной мышцы или колик. С тобой летается хорошо — в осеннем небе, и зимнем тоже. Годы идут, а ты моложе, не станем плакаться. И знаешь, ты прав — «можно, оказывается, взлететь и никогда не опускаться».
В день памяти нашего любимого Саши Аронова мы публикуем его стихи.
■ ■ ■
Я королем был довольно славным,Мне подходила моя земля.Но население, как ни странно,Предпочитало — без короля.
Мне фонари, будто многоточье,Кричали что-то наперерыв.Вот и ушел я однажды ночью,Дверь за собою не притворив.
Служа в газете для пропитанья,Я потихоньку вживаюсь в роль,И забывается эта тайна —То, что когда-то я был король.
Быть журналистом ничуть не скучно,Свободы много в такой судьбе.Но по ночам ты лежишь беззвучноИ улыбаешься сам себе.
■ ■ ■
Пророк
Он жил без хлеба и пощады.Но, в наше заходя село,Встречал он, как само тепло,Улыбки добрые и взгляды,И много легче время шло,А мы и вправду были рады —
Но вот зеркальное стекло:
А мы и вправду были рады,И много легче время шло,Улыбки добрые и взглядыВстречал он, как само тепло,Но, в наше заходя село,Он жил без хлеба и пощады.
■ ■ ■
«Когда горело гетто...»
Когда горело гетто,Когда горело гетто,Варшава изумляласьЧетыре дня подряд.И было столько треска,И было столько света,И люди говорили:— Клопы горят.
А через четверть векаДва мудрых человекаСидели за бутылкойХорошего вина,И говорил мне Януш,Мыслитель и коллега:— У русских перед ПольшейЕсть своя вина.
Зачем вы в 45-мСтояли перед Вислой?Варшава погибает!Кто даст ей жить?А я ему: — СначалаСиленок было мало,И выходило, с помощьюНельзя спешить.
— Варшавское восстаниеПодавлено и смято,Варшавское восстаниеПотоплено в крови.Пусть лучше я погибну,Чем дам погибнуть брату, —С отличной дрожью в голосеСказал мой визави.
А я ему на это:— Когда горело гетто,Когда горело геттоЧетыре дня подряд,И было столько треска,И было столько света,И все вы говорили:«Клопы горят».
■ ■ ■
Гляжу, как безумный, на черную шаль,И хладную душу терзает печаль.А.С.Пушкин
О чем теперь? Об этой черной шали?Какая разница, в конце концов, о чем?Слова задвигались и так легко дышали,И гулкий Мир толпился за плечом.
О городе забыть с постылой властью.Меж бедных потрясателей основ.И научить еще Россию счастьюСдвигать и гнать большие волны слов.
Как день восьмой в шестое время годаЗдесь, под рукой, с рассвета до темна,Не может быть, чтоб вся этасвободаОсталась вдруг пуста и не нужна.
Какие б мы проблемы ни решали —От воли до погибельной войны,Они сейчас сошлись на черной шали.И будут, черт возьми, разрешены.
■ ■ ■
Леониду Жуховицкому
Остановиться, оглянутьсяВнезапно, вдруг, на вираже,На том случайном этаже,Где вам доводится проснуться.
Ботинком по снегу скребя,Остановиться, оглянуться,Увидеть день, дома, себяИ тихо-тихо улыбнуться...
Ведь уходя, чтоб не вернуться,Не я ль хотел переиграть,Остановиться, оглянутьсяИ никогда не умирать!
Согласен в даль, согласен в степь,Скользнуть, исчезнуть, не проснуться —Но дай хоть раз еще успеть
Остановиться, оглянуться.Опубликованов «Московском комсомольце»10 марта 1968 г.
www.mk.ru
Переселение душ - Культура - МК
Есть тексты более важные, чем фронтовые сводки с полей Украины. Это стихи настоящего поэта — то есть дух и душа, записанные буквами
29.08.2014 в 16:50, просмотров: 29409
фото: Архив МК
Многим кажется, будто танк и гаубица важнее, сильнее. Важно: кто убил, где и сколько (а почему и ради чего — потом когда-нибудь разберёмся)…
Вроде бы известно: когда говорят пушки, музы молчат. Но на самом деле они не молчат; их просто не слышно; им нет места в новостях.
А потом вдруг оказывается, что «синенький скромный платочек» не уступает грандиозному маршу «Вставай, страна огромная!».
…О нашей теперешней войне, где Украина просит Германию защитить её от России, — об этой войне не будет песен. Ни одной. Вот увидите.
Тихая «Тёмная ночь… и у детской кроватки тайком ты слезу утираешь» и грохочущий «Союз нерушимый республик свободных сплотила навеки великая Русь!» — появились одновременно. Одинокий голос человека, одинокая гитара и — могучий орденоносный Краснознамённый хор, гигантский оркестр… Песенка жива и волнует по-прежнему, а гимн исчез, и союз нерушимый исчез.
Если русского человека — инженера, или санитара, или министра — спросить про величайшее сражение Отечественной войны 1812 года, то спрошенный начнёт бормотать: «Скажи-ка, дядя, ведь недаром…» — стихи! А сколько там было гаубиц, сколько было убитых…
Слова долговечнее могил. Где Эсхил? где Гомер? где Цветаева и Мандельштам? И даже если уцелела надгробная плита, то под ней давно прах, и если там кто и шевелится, то прапраправнуки червяков, которые… ну вы поняли.
Тела исчезли, а старые слова нетленны. Сказал бы «как новые», но нельзя: слишком много чести для новых.
Александру Аронову 30 августа исполнилось бы 80. Сказать, что совсем забыт, ошибка. Правильнее сказать: неизвестен.
Таланта Бог дал ему много, а славы судьба дала ему мало.
Он чувствовал свою силу настолько, что решился — после Пушкина и Лермонтова — написать третьего «Пророка»; прямое продолжение двух первых.
Форму он нашёл гениальную. Первые шесть строк отражаются в центральной нейтральной строке, как в зеркале. И смысл слов — тех же самых! — меняется на противоположный! Это волшебство. А «зеркальная строка» — единственная бесчувственная во всём стихотворении — холодная, настоящее зеркало.
ПРОРОК
Он жил без хлеба и пощады.Но, в наше заходя село,Встречал он, как само тепло,Улыбки добрые и взгляды,И много легче время шло;А мы и вправду были рады…
Но вот — зеркальное стекло:
А мы и вправду были рады,И много легче время шло;Улыбки добрые и взглядыВстречал он, как само тепло,Но, в наше заходя село,Он жил без хлеба и пощады.
Пророки Пушкина и Лермонтова рассказывают о себе. О том, что с ними случилось. «Пророк» Аронова принципиально иной.
Мы слышим не гневную или горькую жалобу пророка, а глас народа: «А мы и вправду были рады…» Да уж. Очень были рады. Улыбались, ласково глядели, камнями не швырялись. «Но, в наше заходя село, он жил без хлеба и пощады».
Аронов в своём «Пророке» сказал о нас больше, чем Пушкин и Лермонтов в своих. Хотя они великие, а он — никто.
...Степной волк — абсолютно свободен. Степь (в нашем понимании) — синоним бесконечности… Но поэты мыслят иначе, чем люди. Поэтам что-то открывается…
ВОЛК
И нет свободы. И Волк в степиПросто на самой большой цепи.И когда он глядит в свою степь,И садится выть на луну,На что он жалуется — на цепь?Или на её длину?
Вспомните свою жизнь и попробуйте перечитать вслух (тут всего-то шесть строк). Если повезёт, то вам покажется, что этот Волк — вы.
* * *
Бог присутствует во многих стихах Аронова. В советское время, тем более в советской комсомольской безбожной газете, это было нелегко. Аронов кое-как пытался притворяться атеистом.
НАПУТСТВИЕ
А когда овладеет прямая тобой досадаИ потщишься ты ныне исправить земное зло,Трех святых, Михаила, Василия, Александра,Помянув, принимайся за ремесло.
Сам насмешничал ты над ними, забудь про это.Всё простили они, блаженные, — ты не враг.Плоский век париков, камзолов и силуэтовНе давал тебе заглянуть в их горестный зрак.
И что слово у них не всегда — ты забудь — звучало,Что кривой сползала строка, не сладили с ней,А зато у них там виднее твое начало,А когда виднее начало, то суть ясней.
А работа твоя все та же, и вдох, и выдох,Поднимай, не должен сей втуне валяться крест.И уж коли Господь, которого нет, не выдаст,То и чудище— обло, огромно, озорно, стозевно и лаяй —не съест!
Что такое «Господь, которого нет»? «Которого нет» — это для цензора. «Напутствие» полно веры в Бога. Посмотрите на вторую строчку:
И потщишься ты ныне исправить земное зло
Это стопроцентное христианство. И третья строчка — о святых — тоже религиозна.
Поднимай, не должен сей втуне валяться крест.
Без Евангелия это вообще ребус. Само понятие «нести свой крест» не существует вне христианства.
…Сейчас, слава Богу, не то что прежде. Государство у нас теперь божественное. Теперь цензуры нет, свобода… Но почему-то кажется, что оно по-прежнему стозевно. Сто! — это вам не патриархальный трёхголовый дракон (одна девушка в год). Сто! — и лаяй круглосуточно из каждого телевизора. Запихать такое чудище в одну строку — это надо уметь.
«Чудище обло, огромно, озорно, стозевно и лаяй» — именно эту зверскую строку поэта Тредиаковского писатель Радищев поставил эпиграфом к «Путешествию из Петербурга в Москву», за которое был приговорён к смертной казни (милостиво заменили на 10 лет Сибири).
А «Напутствие» по-прежнему точно: не бойся, не проси, работай. Тщетно? Это не нам решать.
* * *
Аронов, глядя на наш безумный-безумный-безумный мир, придумал страну Мальбек. Населил её людьми, очень похожими на нас, землян. Но в отличие от нас и от нашей Госдумы, жители страны Мальбек придумывали себе законы, чтобы жизнь стала лучше. Ну хотя бы разумнее и добрее.
ВТОРОЙ ЗАКОН МАЛЬБЕКА
Потом они себе второй законНа площадях прибили тёмной медью.Ошибка, гнев, неправильный поклон,В чём ты был дерзок, что нарушил он —Всё одинаково каралось. Смертью.
Но не ввели ни плахи, ни меча,Ни скопом не казня, ни в одиночку,И у невидимого палачаЛюбой преступник получал отсрочку.
«Жесток иль слаб сего закона нрав?» —Смущались поначалу души граждан.«Так будет с каждым, кто бывал не прав...»«Так будет с каждым, кто...» «Так будет с каждым...»
И дешевели старые долги,И медленно яснеть как будто стало.Всё вздор — вражда. Какие там враги?Того, что все умрём, на всех хватало.
Почитайте это вслух всем, кто сходит сейчас с ума от кипящей ненависти. Может быть, ярость начнёт утихать, а чужие долги и грехи — дешеветь. Зачем убивать, если и так все умрут?
* * *
«Предсказание» написано от имени (или, лучше сказать, «от лица») котёнка. «Они» — это мы, люди. «Он» — это хозяин, кормилец, благодетель. Но зверёк интуитивно догадывается, с какой породой имеет дело. А поэт переселяется душой и в пророка, и в волка, и в котёнка.
ПРЕДСКАЗАНИЕ
Они владеют колдовством двери,Колдовством пищи, искусством игры.Но мы всё равно не очень-то верим,Когда они с нами нежны и добры.
Он счастлив, когда он приходит вечеромИ видит, что меня не украл никто,И прижимает меня, и шепчет,Когда я вспрыгну к нему на пальто.
Но, если я соскочу с подоконника,И убегу, и меня убьют,Он себе заведёт другого котёнка,Чтобы опять создавал уют.
* * *
Если вы когда-нибудь расстались с любимым человеком навсегда; если вы не забыли своё отчаяние и душевную боль, то внешне простенький стишок «Причина» будет вам понятен «как никому» (особенно если сами себе прочтёте вслух последние четыре строчки). Но если сейчас вы нетерпеливо ждёте счастливого свидания, то скорее всего пожмёте плечами: это вообще о чём?
ПРИЧИНА
Отчего твой автобус быстрей не бежит,Если сердце твоё нетерпеньем дрожит?Если за поворотом свиданье —Разве грех сократить ожиданье?
Что, не в силах шофёр? Что, не тянет мотор?Что, поймает ГАИ — обругает?Всё на свете доступно… И ты до сих порНе поймёшь, что причина другая:
Здесь, в автобусе, едет и кто-то иной —Понимаешь, такая досада,У него расставанье стоит за спиной.Надо медленней, медленней надо!
* * *
1 августа 1944-го началось знаменитое Варшавское восстание против фашистских оккупантов. Оно было окончательно разгромлено 2 октября. Два месяца немцы бомбили и жгли Варшаву, Советская Армия на помощь не пришла.
...В прошлом веке русский еврей Аронов в конце 1970-х написал стихи о середине 1940-х, а вы прочтёте их сейчас, в ХХI веке, когда опять люди горят, а Россия опять стоит, выжидая.
ГЕТТО. 1943 ГОД
Когда горело гетто, когда горело гетто,Варшава изумлялась четыре дня подряд.И было столько треска, и было столько света,И люди говорили: «Клопы горят»…
…А через четверть века два мудрых человекаСидели за бутылкой хорошего вина,И говорил мне Януш, мыслитель и коллега:— У русских перед Польшей есть своя вина!
Зачем вы в 45-м стояли перед Вислой?Варшава погибает! Кто даст ей жить?!А я ему: «Сначала силёнок было мало,И выходило, с помощью нельзя спешить».
— Варшавское восстанье подавлено и смято!Варшавское восстанье потоплено в крови!Пусть лучше я погибну, чем дам погибнуть брату! —С отличной дрожью в голосе сказал мой визави.
А я ему на это: «Когда горело гетто…Когда горело гетто четыре дня подряд,И было столько пепла, и было столько света…И все вы говорили: «Клопы горят».
Аронов, добродушно улыбаясь, прочитал этот жёсткий беспощадный финал. И сказал: «Эх, ё-моё, я, конечно, знаю, что Варшавское восстание было в 44-м. Но никак 44-й в строчку не лез».
— Не горюй, Саша! Бог простит.
* * *
Каждый имеет право вести свою родословную откуда хочет. По большей части людям хочется найти в своём роду какого-нибудь аристократа. Найдёшь (или выдумаешь), например, барона и можешь писать перед своей фамилией «фон».
Аронову к своей фамилии добавки были не нужны; она сама, по его мнению, говорила о древности рода. Аарон — тот самый, который работал переводчиком у своего косноязычного брата Моисея за полторы тысячи лет до рождества Христова.
НАГОРНАЯ ПРОПОВЕДЬ
Встав на гору, мой родственниккак взговорит, давясьПустыми, бесполезными слезами:— Любите же друг друга. Ибо мир не любит вас.По крайней мере, он не этим занят.
* * *
Большинству людей кажется, будто от них ничего не зависит. Не они начинают войну — это уж точно. Они не могут её остановить — это уж точно. И выборы от них не зависят, и честный подсчёт голосов. И если на улице видят, как упал человек, то не подходят. Зачем подходить, если ты не врач?
Поэт всегда чувствует иначе. А иначе он не поэт.
УЧИТЕЛЬ ГЕОГРАФИИ
Я на службу, на службу, на службу ходил аккуратно.Вызывал, проверял, ставил двойки, да мало ли дел.К четырём, и к пяти, и к шести возвращался обратно.Шёл в кино, пил вино. Или так — в телевизор глядел.А когда я, когда я, когда я вставал в воскресенье,Перед зеркалом, зеркалом всё вспоминал дотемна:Где я дёрнул рукой, что в Калабрии землетрясенье?Где ошибся в расчётах, раз в Африке снова война?
* * *
Следующие трагические строки в наше время нуждаются в пояснении.
Свет и сейчас включают, как десятки лет назад; выключатель, кнопка — они почти не изменились. Изменилась проводка. В середине прошлого века не было плоских пластиковых проводов, не было скрытой проводки. По стенам, на изолирующих фарфоровых роликах, тянулись витые шнуры: каждая из двух медных жил поверх резиновой изоляции была покрыта матерчатой оплёткой. И два этих провода были заплетены в тугую косичку. Она так и называлась: электрический шнур. Крепкая вещь, слона бы выдержала, не то что человека.
Почти нигде меня и не осталось —Там кончился, там выбыл, там забыт, —Весь город одолел мою усталость,И только эта комната болит.
Диван и стол еще устали очень,Двум полкам с книжками невмоготу.Спокойной ночи всем, спокойной ночи.Где этот шнур? Включаем темноту.
* * *
Великую русскую литературу Аронов прочёл ещё и как список трагических судеб. Каждый волен догадываться, кто из классиков перечислен в этой «Хрестоматии».
ХРЕСТОМАТИЯ
Алмазна сыплется горас высот четыремя скалами.Державин
Побывав у водопада,На экзамен он спешит.Тот, кого ждала награда,Будет вскорости убит.
Следующий — на Кавказе,Тоже вдруг, на полуфразе...
Крым, где топят корабли,Артиллерии ли, связиОфицер. Взглянул — знакомо.Он потом ушел из домаОт наследственной земли.
В то же время муж сквозь вьюгуВсматривается в супругу,То ль чужую, то ль свою,Где-то, кажется, по югуГастролирующую.
Воронье, костер, туман.У костра сосед. Устанет.Воротясь домой, достанетСтарый спрятанный наган.
* * *
Большинство стихотворений Аронова внешне так просты, что читатель скользит, не успевая заметить глубины. Снова скажем: единственный (или почти единственный) способ что-то понять — это читать вслух. Сперва себе, потом другим. Тогда появится шанс, что фраза «каждое творенье есть хвала порядку на Земле» будет понята верно. Реквием, выходит, тоже хвала порядку.
Строчки помогают нам не часто.Так они ослабить не вольныГрубые житейские несчастья:Голод, смерть отца, уход жены.
Если нам такого слишком много,Строчкам не поделать ничего.Тут уже искусство не подмога.Даже и совсем не до него.
Слово не удар, не страх, не похоть.Слово — это буквы или шум.В предложенье: «Я пишу, что плохо»,Главный член не «плохо», а «пишу».
Если над обрывом я рисуюПропасть, подступившую, как весть,Это значит, там, где я рискую,Место для мольберта всё же есть.
Время есть. Годится настроенье.Холст и краски. Тишина в семье.Потому-то каждое твореньеЕсть хвала порядку на Земле.
www.mk.ru
Александр Аронов (1934-2001). Любимые стихи (12). Часть 1: neznakomka_18
***Последний день я прожил хорошо.Стройны его часы, как колоннада.Куда давно мечтал пойти, пошел.И не пошел туда, куда не надо.
Когда уже он прошумел на треть,Я спохватился, я расхохотался.Успел разок на небо посмотретьИ кое-что доделать попытался.
Не думал я, как стану умирать,Ведь все равно мы к этому готовы.Меня просили что-то там соврать.Я извинился:В этот день? Ну что вы.
Тебя любить мне не мешала теньНи суеты, ни ревности, ни сплетни.Я прожил хорошо последний день.Теперь бы мне еще один. Последний...
Где-то пару лет назад я впервые услышала о поэте Александре Аронове. К сожалению, все мои знания тогда о нем сводились к одному стихотворению, которое выложено выше. А сегодня на глаза мне попалось еще одно его стихотворение. И так оно мне понравилось, что я решила познакомиться с творчеством поэта получше. Я пересмотрела несколько сайтов с его стихами, перечитала более трех десятков его стихов и поняла, что выбирать из них наиболее понравившиеся невозможно - за редким исключением мне нравились они все! А такое со мной бывает нечасто.Так что с сегодняшнего дня в список моих любимых поэтов добавился еще один - замечательный и талантливый поэт Александр Аронов.
***Остановиться, оглянуться,Внезапно вдруг на вираже,На том случайном этаже, Где нам доводится проснуться,
Ботинком по снегу скребя, Остановиться, оглянуться, Увидеть день, дома, себя, И тихо-тихо улыбнуться.
Ведь уходя, чтоб не вернуться, Не я ль хотел переиграть: Остановиться, оглянуться, И никогда не умирать...
ПРОРОК
Он жил без хлеба и пощады.Но, в наше заходя село,Встречал он, как само тепло,Улыбки добрые и взгляды,И много легче время шло;А мы и вправду были рады…
Но вот — зеркальное стекло:
А мы и вправду были рады,И много легче время шло;Улыбки добрые и взглядыВстречал он, как само тепло,Но, в наше заходя село,Он жил без хлеба и пощады.
ПРИЧИНА
Отчего твой автобус быстрей не бежит,Если сердце твоё нетерпеньем дрожит?Если за поворотом свиданье —Разве грех сократить ожиданье?
Что, не в силах шофёр? Что, не тянет мотор?Что, поймает ГАИ — обругает?Всё на свете доступно… И ты до сих порНе поймёшь, что причина другая:
Здесь, в автобусе, едет и кто-то иной —Понимаешь, такая досада,У него расставанье стоит за спиной.Надо медленней, медленней надо!
***Когда горело гетто, когда горело гетто,Варшава изумлялась четыре дня подряд.И было столько треска, и было столько света,И люди говорили: «Клопы горят»…
…А через четверть века два мудрых человекаСидели за бутылкой хорошего вина,И говорил мне Януш, мыслитель и коллега:— У русских перед Польшей есть своя вина!
Зачем вы в 45-м стояли перед Вислой?Варшава погибает! Кто даст ей жить?!А я ему: «Сначала силёнок было мало,И выходило, с помощью нельзя спешить».
— Варшавское восстанье подавлено и смято!Варшавское восстанье потоплено в крови!Пусть лучше я погибну, чем дам погибнуть брату! —С отличной дрожью в голосе сказал мой визави.
А я ему на это: «Когда горело гетто…Когда горело гетто четыре дня подряд,И было столько пепла, и было столько света…И все вы говорили: «Клопы горят».
(Аронов говорил: «Эх, ё-моё, я, конечно, знаю, что Варшавское восстание было в 44-м. Но никак 44-й в строчку не лез».)
ВОЛК
И нет свободы. И Волк в степиПросто на самой большой цепи.И когда он глядит в свою степь,И садится выть на луну,На что он жалуется — на цепь?Или на её длину?
Первый закон Мальбека Ни на кого нельзя смотреть снаружи —Единственный закон земли Мальбек.Базар, толпа, случайный человек —Ни ты ему, ни он тебе не нужен.На тамошних калек и не калекПоднять глаза — нет оскорбленья хуже. Ты кто, чтобы оценивать людейИ подвергаться их оценке темной?Согни свой взгляд, ленивый и нескромный,Подсмотренным не хвастай, а владей.Есть где нам разойтись меж площадей,На местности пустынной и огромной. Горбатый только третий год горбат,Красавица сегодня лишь красива,Они идут, вперед или назад,Их останавливать — несправедливо.Один индюк чужому взгляду рад,Да он и без тебя живет счастливо. И оборванец — кандидат в цари,И мудреца не украшает старость.Вот если ты готов, что б с ним ни сталось,Приблизиться к нему, понять хоть малость,Каким себя он видит изнутри, —Тогда обид не нанесешь. Смотри.
ВТОРОЙ ЗАКОН МАЛЬБЕКА
Потом они себе второй законНа площадях прибили тёмной медью.Ошибка, гнев, неправильный поклон,В чём ты был дерзок, что нарушил он —Всё одинаково каралось. Смертью.
Но не ввели ни плахи, ни меча,Ни скопом не казня, ни в одиночку,И у невидимого палачаЛюбой преступник получал отсрочку.
«Жесток иль слаб сего закона нрав?» —Смущались поначалу души граждан.«Так будет с каждым, кто бывал не прав...»«Так будет с каждым, кто...» «Так будет с каждым...»
И дешевели старые долги,И медленно яснеть как будто стало.Всё вздор — вражда. Какие там враги?Того, что все умрём, на всех хватало.
УЧИТЕЛЬ ГЕОГРАФИИ
Я на службу, на службу, на службу ходил аккуратно.Вызывал, проверял, ставил двойки, да мало ли дел.К четырём, и к пяти, и к шести возвращался обратно.Шёл в кино, пил вино. Или так — в телевизор глядел.А когда я, когда я, когда я вставал в воскресенье,Перед зеркалом, зеркалом всё вспоминал дотемна:Где я дёрнул рукой, что в Калабрии землетрясенье?Где ошибся в расчётах, раз в Африке снова война?
ПРЕДСКАЗАНИЕ
Они владеют колдовством двери,Колдовством пищи, искусством игры.Но мы всё равно не очень-то верим,Когда они с нами нежны и добры.
Он счастлив, когда он приходит вечеромИ видит, что меня не украл никто,И прижимает меня, и шепчет,Когда я вспрыгну к нему на пальто.
Но, если я соскочу с подоконника,И убегу, и меня убьют,Он себе заведёт другого котёнка,Чтобы опять создавал уют.
***Строчки помогают нам не часто.Так они ослабить не вольныГрубые житейские несчастья:Голод, смерть отца, уход жены.
Если нам такого слишком много,Строчкам не поделать ничего.Тут уже искусство не подмога.Даже и совсем не до него.
Слово не удар, не страх, не похоть.Слово — это буквы или шум.В предложенье: «Я пишу, что плохо»,Главный член не «плохо», а «пишу».
Если над обрывом я рисуюПропасть, подступившую, как весть,Это значит, там, где я рискую,Место для мольберта всё же есть.
Время есть. Годится настроенье.Холст и краски. Тишина в семье.Потому-то каждое твореньеЕсть хвала порядку на Земле.
***Почти нигде меня и не осталось —Там кончился, там выбыл, там забыт, —Весь город одолел мою усталость,И только эта комната болит.
Диван и стол еще устали очень,Двум полкам с книжками невмоготу.Спокойной ночи всем, спокойной ночи.Где этот шнур? Включаем темноту.
neznakomka-18.livejournal.com
Lex credendi est Lex orandi
В этом году ему исполнилось бы 80 лет http://www.mk.ru/culture/article/2014/01/23/974757-russkiy-poet-aleksandr-aronov.html
В честь 80-летия Александра Аронова «МК» объявляет Год поэзии и будет регулярно знакомить читателей со стихами прекрасного, но недооценённого поэта.
Таланта Бог дал ему много, а славы судьба дала ему мало.
Он чувствовал свою силу настолько, что решился — после Пушкина и Лермонтова — написать третьего «Пророка»; прямое продолжение двух первых.
Форму он нашёл гениальную. Видать, озарило. Первые шесть строк отражаются в центральной нейтральной строке, как в зеркале. И смысл слов — тех же самых! — меняется на противоположный! Это волшебство. А «зеркальная строка» — единственная бесчувственная во всём стихотворении. Холодная, настоящее зеркало.
Александр АРОНОВ
ПРОРОК
Он жил без хлеба и пощады.Но, в наше заходя село,Встречал он, как само тепло,Улыбки добрые и взгляды,И много легче время шло;А мы и вправду были рады…
Но вот — зеркальное стекло:
А мы и вправду были рады,И много легче время шло;Улыбки добрые и взглядыВстречал он, как само тепло,Но, в наше заходя село,Он жил без хлеба и пощады.
Ароновский «Пророк» радикально отличается от Пушкинского и Лермонтовского не только формой, но и смыслом.
Пушкин и Лермонтов написали «Пророков» от первого лица.
Пушкин:
Духовной жаждою томим,В пустыне мрачной я влачился.
Лермонтов:
В глазах людей читаю яСтраницы злобы и порока.
Пророки Пушкина и Лермонтова рассказывают о себе. О том, что с ними случилось.
У Пушкина это встреча человека с Богом, и Бог превращает человека в пророка.
И он мне грудь рассек мечом…И сердце трепетное вынул,И угль, пылающий огнём,Во грудь отверстую водвинул.
Как труп в пустыне я лежалИ Бога глас ко мне воззвал…
Бог и пророк, больше никого. Ни одного человека.
У Лермонтова это встреча пророка с людьми, с обществом. Оно ужасно.
В меня все ближние моиМетали бешено каменья.
«Все» — это хуже, чем у Христа. У того были ученики, толпы поклонников… Взгляд Лермонтовского пророка на общество — полная безнадёжность:
Когда же через шумный градЯ пробираюсь торопливо,То старцы детям говорятС улыбкою самолюбивой:
«Смотрите ж, дети, на него:Как он угрюм, и худ, и бледен!Смотрите, как он наг и беден,Как презирают все его!»
Значит, все эти «дети» сызмала обучены старцами, и каждый день орут, дразнят, оскорбляют и швыряют камни…
«Пророк» Аронова совершенно принципиально иной.
Мы слышим не гневную или горькую жалобу пророка, а глас народа. Никакого «я» тут нет вообще. Только мы, общество.
А мы и вправду были рады…Но в наше заходя село…
Да уж. Очень были рады. Улыбались, ласково глядели, камнями не швырялись.
Но, в наше заходя село,Он жил без хлеба и пощады.
Аронов в своём «Пророке» сказал о нас больше, чем Пушкин и Лермонтов в своих. Хотя они великие, а он — никто.
★★★
Он мог бы в 1960-х погнаться за славой в Лужники, в Политехнический — туда, где в те годы стихи собирали больше народу, чем сегодня знаменитые рок-, поп- и прочие группы.
Но, вместо того чтоб царить на эстрадах и стадионах, он десятки лет сидел в прокуренной комнатушке «Московского комсомольца», писал хорошие советские очерки о хороших советских людях и делал к хорошим фотографиям чудесные подписи в стихах.
С 1966-го он честно и неустанно тянул газетную лямку, он исполнял эту подёнщину прекрасным живым и тёплым русским языком…
Невозможно было понять, зачем он это делает. Зачем тратит Божий дар на газету, которую утром прочли, днем завернули селёдку, вечером выбросили…
А ещё газеты клеили под обои. Десятки тысяч московских квартир (в которых вы живёте, по бедности и лени не делая ремонта) несут невидимые вам, но живущие в стенах и, быть может, охраняющие вас строки Александра Аронова.
…Чуть не каждый день он высовывал голову из кабинетика: «Иди сюда». Это значило, что есть новое стихотворение.
Почти 40 лет я храню автографы нескольких стихов, которые родились у меня на глазах. Почерк у Аронова был корявый, а язык — идеальный.
Стихи не стареют и не умирают. Даже если они, казалось бы, написаны «по случаю».
Читаешь иногда за столом в какой-нибудь компании его стихи. То под Москвой, то в Париже, в Михайловском, в Ереване… И всегда реакция одна и та же: общий восторг и общий вопрос: «Кто автор?!!»
Хотел назвать этот текст «БЕЗЫМЯННАЯ ЗВЕЗДА». Но какая же она безымянная, когда у неё есть имя и фамилия: Александр Аронов.
Он жил без хлеба и пощады. Часто пил водку. Как, впрочем, и те гении.
У Пушкина — Преображение (создание пророка) и Задание. У Лермонтова — начало миссии, предательство, бегство. У Аронова — народ, наблюдающий пророка. http://www.mk.ru/print/articles/534752-tri-proroka.html
Прочтите внимательно (лучше всего вслух) и, может быть, похолодеете, когда стихотворение колдовским манером отразится в зеркале центральной строки, само повернется в обратную сторону и покажет добродушного обывателя-благодетеля во всей красе.
Он жил без хлеба и пощады.Но в наше заходя село,Встречал он, как само тепло,Улыбки добрые и взгляды,И много легче время шло,А мы и вправду были рады,
Но вот зеркальное стекло:
А мы и вправду были рады,И много легче время шло,Улыбки добрые и взглядыВстречал он, как само тепло,Но в наше заходя село,Он жил без хлеба и пощады.
Не изменилось ничего — ни строки, ни слова, ни буквы.
Ничего, кроме смысла.
В литературе нет более наглядного изображения: так оборачивается привычная картина мира, так оборачивается привычная красивая ложь. (Если бы хотел внести маленько актуальности, написал бы: так лозунг “свобода лучше, чем несвобода” оборачивается драконовским законом о полиции. Дракон у нас молоденький, третья голова у него еще не выросла.)
Почему это гениальное русское стихотворение осталось неизвестным, почему не вошло в учебники — понять нельзя; судьба.
А может быть, просто не понравилось. Одно дело, когда герой такой или сякой, другое — когда весь народ так себе.
Умер Аронов 19 октября — в день Лицейской годовщины.
* * *
Хотел эту заметку назвать “Русские пророки”, но одумался: один — эфиоп, другой — шотландец, третий — сами понимаете. Все трое любили выпить по-русски, а последний, случалось, уходил в запой и плакал, не в силах выполнить Задание, не в силах пережить предательство.
Тема Пророка http://lihhatsov-v-pr.livejournal.com/tag/%D0%BF%D1%80%D0%BE%D1%80%D0%BE%D0%BA
lihhatsov-v-pr.livejournal.com
Саша Аронов родился летом, но поэт он зимний
Летом все вокруг в зелени, всего полно, в том числе и стихотворцев. А к зиме листья облетают, лежат на земле, быстро превращаясь в слякоть, и среди жалких голых стволов видней становятся елки, сосны да еще дубы, с мертвой, но прочной листвой. Аронов — поэт зимний. Тринадцать лет прошло, как умер, сколько имен опало! А Сашкина фигура все крупней и крупней.
Не мое дело раздавать титулы. Но наедине с собой все чаще думаю, что мой друг Сашка почти великий, а то и просто великий поэт. Почему не решаюсь произнести это вслух, чего Сашке не хватило для всеобщего признания? Мне кажется, великий поэт — это талант плюс судьба. Талант у Сашки был выдающийся. А вот судьбы не хватило. Не был гоним, не сидел, из страны не изгонялся, не рвал воздух на митингах, не клеймил конкурентов, даже в пьяных скандалах замечен не был. Стихи писал великие, а биография рядовая! Журналист молодежной газеты…
Странно и немного обидно, что масштаб поэта первыми разглядели не коллеги по жанру, не критики, даже не друзья, а редактор «Московского комсомольца» Паша Гусев. Сразу после смерти Аронова у входа в редакцию самой популярной газеты России повесили мемориальную доску. А мрамор — материал прочный, и сто лет продержится. Вот и получил мой друг Сашка свой билет в вечность. Дай бог, чтобы ему не было слишком холодно в этом одиноком пустом пространстве!
Леонид ЖУХОВИЦКИЙ
Прозёванная классика
Шолом-Алейхем заметил: «Талант, как деньги: или есть, или нет». Аронов поправил: «Талант, как деньги: то есть, то нет». И он же, Аронов, говорил: «Поэтом нельзя быть. Поэтом можно бывать».
Он утверждал, что у поэзии есть только две настоящие задачи: побороть смерть и вернуть разлюбившую женщину. А однажды прибавил: «Странная это профессия… чтобы дописать стишок, к утру надо помереть. А потом встать и идти на службу».
До «МК» он работал матлингвистом в Центральном экономико-математическом институте АН СССР. В интернете удалось разыскать ответ Аронова на вопрос анкеты (начало 90-х, сборник к тридцатилетнему юбилею института).
«Что в ЦЭМИ было, по вашему мнению, наихудшим?» Аронов, как всегда, честен: «Работа, в которой ничего не понимал».
Ушедший в газетный народ этот король королем и оставался. Но почему-то это никого не оскорбляло.
«…Неуроненное Ароновым/Журналистики русской перо», — написал Евтушенко на стене его крохотного кабинетика.
Верно написал, но, увы, не про главное Сашино дело. По-честному, надо было бы «…Поэзии русской перо». Да, видимо, не легло в размер.
За что же этого, казалось бы, классового чужака любили газетчики от редактора до машинисток? За то, что был хорошим журналистом? Ну да, очень хорошим и очень честным. Только вряд ли дело в этом. В чем?.. А в том, что был по-детски открыт. И с любым, как ребенок, — на равных.
Он предлагал дружбу как норму общения, норму общежития. Дружбу и полцарства в придачу. И уж твое дело, отвергать или принимать то и другое. Он был подлинным эгоцентриком, но без единой капли эгоизма. Свой лирический эгоцентризм он распространял на ближних и дальних, всех, кого он с легкостью включал в орбиту своих переживаний и сопереживаний. Это было воистину по-королевски.
Его и держали за успешного, постоянно печатавшегося газетчика. И потому слава его была и впрямь какой-то уж слишком сокровенной.
Общение на его уровне общения предложить ему могли лишь немногие.
Веселая московская компания. Литературное объединение «Магистраль». Все молоды. Все — гении, или около того. Правозащитник Павел Литвинов (тот, что в том же 68-м вышел на Красную площадь, протестуя против оккупации Чехословакии) запомнил очень смешную эпиграмму и, когда я под рубрикой «Прозёванная классика» выложил в фейсбуке стихи Аронова про Николая I, бросил в комменты: «Сева Некрасов писал: «Очень много у Аронова Маяковским уворовано».
Что ж, Маяковский для Аронова — конечно, учитель.
Но Аронов даже по юности — не подражатель Маяковского. Он, может быть, единственный стoящий поздний его ученик. Но были и другие учителя. Разбирая ароновские рабочие тетрадки, я обнаружил нигде не напечатанное (даже и на пишущей машинке!) его стихотворение начала 80-х, его поэтическое кредо:
Корова пасется на пышном лугу.А я-то что сделать смогу?А мимо несется стремительный конь.Но ты меня с этим не тронь.Вот если корова верхом на коне —Тогда она скачет ко мне.
Виктор Шкловский в опоязовской своей молодости придумал понятие художественного остранения. Он полагал, что новизна прозаических (да и поэтических) текстов определяется тем начальным, остранённым взглядом творца, который становится и причиной, и основой высказывания. Но то, что для большинства стало приемом, для Аронова было естественной обыденностью его необычного зрения.
Поэт до мозга костей, и стихи, и окружающий мир он воспринимал не только в звуковом их трехмерии, но в том четвертом измерении, о котором говорил Мандельштам.
Потому-то его парадоксы столь неожиданны и столь естественны. И абсолютно неподделываемы. Они авторские, ароновские.
Андрей ЧЕРНОВ
От редакции.
Скоро на прилавках появится книга избранного Александра Аронова «Обычный текст». Издана «Московским комсомольцем». Спасибо!
А уже сейчас книгу избранной лирики Александра Аронова (составитель Андрей Чернов) можно прочитать в Сети: nestoriana.wordpress.com
Александр АРОНОВ
Обычный текст
* * *
Леониду Жуховицкому
Остановиться, оглянутьсяВнезапно, вдруг, на вираже,На том случайном этаже,Где вам доводится проснуться.
Ботинком по снегу скребя,Остановиться, оглянуться,Увидеть день, дома, себяИ тихо-тихо улыбнуться…
Ведь уходя, чтоб не вернуться,Не я ль хотел переиграть,Остановиться, оглянутьсяИ никогда не умирать!
Согласен в даль, согласен в степь,Скользнуть, исчезнуть, не проснуться —Но дай хоть раз еще успетьОстановиться, оглянуться.
<Ок. 1960. Опубликовано в «Московском комсомольце» 10 марта 1968>
Пророк
Он жил без хлеба и пощады.Но, в наше заходя село,Встречал он как само теплоУлыбки добрые и взгляды,И много легче время шло,А мы и вправду были рады —
Но вот зеркальное стекло:А мы и вправду были рады,И много легче время шло,Улыбки добрые и взглядыВстречал он как само тепло,Но, в наше заходя село,Он жил без хлеба и пощады.
<1978>
***
Среди бела дняМне могилу выроют.А потом меняРеабилитируют.
Пряжкой от ремня,Апперкотом валящимБудут бить меняПо лицу товарищи.
Спляшут на костях,Бабу изнасилуют,А потом простят,А потом помилуют.
Скажут: «Срок ваш весь».Волю мне подарят.Может быть, и здесьКто-нибудь ударит.
Будет плакать следовательНа моем плече.Я забыл последовательность,Что у нас за чем.
<Вторая половина 1950-х>
* * *
Тане
Любимая, молю, влюбленный:Переходите на зеленый,На красный стойте в стороне;Скафандр наденьте на Луне,А в сорок первом, бога ради,Не оставайтесь в Ленинграде…Вот всё, что в мире нужно мне.
<1 марта 1980>
* * *
— Обычный текст, — сказали ангелы, —Ни свет вставали ни заря,Из Полинезии, из Англии,Похоже, что тащились зря.
Ты покидаешь тучку милую,С утра несешься в дальний путь,Чтобы ему через бескрылоеПлечо в блокнотик заглянуть.
А что прочтешь? Что вечер кончится,Что трудно утру наступить,Что больше пить ему не хочетсяИ что не хочется не пить.
Что дали скучное задание,А так нормальное житье,И про одну обиду давнюю —Конечно, как же без нее.
Что часто злится он на девушек,Тогда как сам бывает плох…А мы-то ждали, мы надеялись,Что он нам скажет, есть ли Бог.
<1975>
www.novayagazeta.ru
