ru.knowledgr.com. Борхерт хлеб анализ

И Бог не воспрещает того: художественное осмысление образа Бога в творчестве Вольфганга Борхерта

Опубликовано 30.03.2012

В категориях: Бог творения, творчества и красоты

Н.И.Платицына

В рассказе «Поколение без прощанья» Вольфганг Борхерт открыто заявил: «. мы поколение без бога, ибо мы поколение без привязанностей, без прошлого, без признания». Настоящее утверждение прозвучало в унисон с мыслями Вольфдитриха Шнурре, Альфреда Андерша, Вольфганга Кёппена, Арно Шмидта, в чьих произведениях о событиях Второй мировой войны образ бессильного, безучастного к страданиям человечества Бога получил особую смысловую нагрузку. Переосмысление отношения к Богу, «которого не интересуют дела земные, который начисто забыл об опустошительной войне», становится чрезвычайно важным для многих немецких писателей послевоенного времени.

В творчестве Вольфганга Борхерта этот образ составляет одну из ведущих сюжетных линий. Правда, раскрывается он всегда по-разному и занимает различное художественное пространство. В некоторых рассказах раскрытие образа Бога происходит незначительно, фрагментарно, в контексте общих размышлений писателя о судьбе своего поколения: «Мы живём без бога, без прочности, в пространстве, без обещаний, без уверенности выброшенные, выбракованные, потерянные» («Разговор над крышами»). Но есть у Борхерта рассказы, в которых образ беспомощного Бога представляет собой смысловую ось сюжета, вокруг которой разворачивается основное действие. Таковы, например, рассказы «Божий глаз», «Кегельбан», «Иисус отказывается».

Образ Бога, получающий в творчестве Борхерта разнообразное художественное воплощение, с полным основанием может быть рассмотрен как проблема сюжета. Известная сложность заключается в выборе наиболее верного подхода к интерпретации Бога в рассказах писателя. В рассказе «Божий глаз» для юного героя материальным воплощением Бога становится рыбий глаз, лежащий на тарелке. Мальчику кажутся удивительными слова матери о том, что глаз трески, варящейся в кастрюле, создан Богом и принадлежит ему. Обращаясь к мёртвому глазу, герой восклицает: «Так ты, значит, глаз нашего господа бога? <.> Ну тогда ты, наверное, можешь сказать, почему сегодня вдруг умер дедушка». До этого момента в жизни мальчика Бог присутствовал незримо, как некая духовная субстанция, существующая в ином, трансцендентном мире. Теперь прежнее восприятие изменилось: Бог получил реальное воплощение, стал ближе и доступнее. Не случайно герой обращается к «божьему глазу» с вопросами, которые не в состоянии разрешить самостоятельно: «Мы ведь можем его [дедушку Н.П.] где-нибудь встретить, верно? <.>. Ну, скажи, раз ты божий глаз, то скажи!» В при-ведённых строках, на наш взгляд, нетрудно увидеть смысловую параллель с общеизвестным стихом из Книги Иова: «Для дерева есть надежда, что оно, если и будет срублено, снова оживёт, и отрасли от него выходить не перестанут.<.> А человек, если умирает и распадается; отошёл, и где он?» (Иов.14:7-10) Отметим, что аналогичные межтекстовые схождения нередки и некоторые аллюзии на Книгу Иова у Борхерта (как, впрочем, и других писателей, затрагивающих проблему взаимоотношений Бога и человека в рассматриваемый нами период) можно обнаружить. Следует оговориться, что едва ли сам писатель апеллировал к данному источнику. Тем не менее общая тональность и смысловая насыщенность библейского и художественного текстов позволяют говорить о единстве их отдельных жизнеутверждающих позиций. Только на подобном основании представляется обоснованным сопоставление некоторых знаковых положений Книги Иова и рассказов немецкого писателя.

В рассказе «Божий глаз» в сознании юного героя происходит некое раздвоение на «до» и «после» разговора с «Богом». «До» признания в рыбьем глазе Божьего ока мальчик мог верить во всемогущество Бога, в его сострадание и способность держать ответ за принятые решения. Но глаз не способен ответить на вопрос мальчика, и, значит, «после» того, как герой в ярости отталкивает тарелку, произойдёт переосмысление отношения к Богу, его восприятия: «Я встал медленно, чтобы и богу дать время. <.> Ответа не было. Бог молчал». В Книге Иова изложен близкий к процитированным строкам стих: «Я взываю к Тебе, и Ты не внимаешь мне, стою, а Ты только смотришь на меня» (Иов. 30: 20).

В ином русле происходит переосмысление отношения человека к Богу в рассказе «Кегельбан». Двое мужчин в вырытой яме стреляют в людей, находящихся в соседнем окопе. В людей, которые говорят на непонятном языке и ничего плохого не делают. Но кто-то отдал приказ убивать невинных, кто-то изобрёл пулемёт, чтобы «побольше их перестрелять». Из сотен оторванных голов можно было бы сделать огромную гору. Когда мужчины спят, головы начинают кататься с глухим грохотом, как шары в кегельбане. Ужас от содеянного каждую ночь охватывает героев, и каждую ночь они ищут оправдание своим поступкам: «Это бог нас такими сделал», произносит один. «У бога есть оправдание. то, что его нет», отвечает другой. «Но мы, мы-то есть»8,в полушёпоте одного из мужчин слышится бесконечная горечь от сознания разорванности духовной связи, отринутости их Богом. На земле живут люди, вынужденные убивать и быть убитыми, потому что «кто-то» отдал приказ. «В городе люди стонут, и душа убиваемых вопит, и Бог не воспрещает того» (Иов. 24: 12).

В рассказе «Кегельбан» герои Борхерта вынуждены искать оправдание бесчеловечной бойне и своему участию в ней. Нарушение библейской заповеди «Не убий» должно иметь под собой достаточно веские основания. В сознании героев существует единственный аргумент в оправдание происходящего: Бога нет. По словам Е.А.Зачевского, в подобной трактовке «ясно просматриваются параллели к знаменитому высказыванию Ницше: "Бог умер!"» Правда, исследователь видит параллель с Ницше в рассказе В. Шнурре «Похороны» (1947), сюжетообразующий элемент которого похороны никому не нужного Бога, забывшего о человечестве. Полемика с Ницше, по мнению Зачевского, «лишь повод для Шнурре высказать своё отношение к миру, произвести некую переоценку духовных ценностей». Нам представляется справедливым такой подход и к творчеству Борхерта. В «Кегельбане» отношение героев к Богу обусловлено двумя факторами: естественной попыткой оправдать себя и переложить ответственность за происходящее на Бога и слабой надеждой на то, что Бога всё-таки нет. Если же Бог есть, значит, не существует оправдания убийствам, инициируемым самим человеком. У героев «Кегельбана» Бог не получает материального воплощения, как в рассказе «Божий глаз», здесь некого призвать к ответу. Разве что только «кого-то», кто отдаёт приказы.

Особенно выразителен образ Бога в рассказе «Иисус отказывается». Герой рассказа некий Иисус, вынужденный каждый день проверять свежевырытые могилы и отвечать на вопрос: «Ну как, Иисус, годится?» Каждый день он обязан ложиться в плоские ледяные ямы и подгибать колени, потому что могилы тесны. Обязан слушать скрип втискиваемых в маленькие ямы окостеневших трупов, чьи кости будут весной торчать из земли. Иисус больше не может выносить страшный алгоритм своих действий: «Я отказываюсь. <.> Мне мерзко, понимаете ли, мерзко, что всегда только я должен определять пригодность могил». Но унтер-офицеры, заставляющие Иисуса копать, не желают принять отказ. Тогда герой кладёт кирку рядом с грудой мёртвых тел, осторожно, чтобы не разбудить кого-нибудь, и медленно удаляется от них. Он осторожен в своих движениях «не из одного уважения, из страха тоже». Ведь если проснётся кто-нибудь из мертвецов, он призовёт Иисуса к ответу за случившееся с ним и его товарищами: «Предал меня Бог беззаконнику и в руки нечестивым бросил меня» (Иов 16: 11). Что сможет ответить Иисус человеку? Где-то есть Старик, который «всегда забавляется Иисусом» и заставляет его исполнять приказы. До тех пор, пока кроткий Иисус вынужден подчиняться Старику, мёртвые не дождутся ответа. Образ бессильного, беспомощного Бога в рассказе дополняется знаковой художественной деталью: разорвавшийся палец левой перчатки Иисуса подчёркивает полудетскую беспомощность героя, художественно снижает образ. Грустный взгляд Иисуса, тихий голос и нелепые движения «птицы», когда он уходит от мёртвых и унтер-офицеров, создают особую атмосферу, влияющую на восприятие этого персонажа. Бог в рассказе персонифицирован, облечён в материальную физиологическую оболочку, но образ Иисуса остаётся неоднозначным, размытым.

Кто же герой Борхерта? Обычный человек, получивший своё имя за кротость и послушание? Или именно таков в понимании автора Бог, оставивший землю? Образ Бога, не препятствующего жестоким, антигуманным приказаниям, не способного сопротивляться им, алогичен, утрирован. В таком изображении Божьей «воли» на земле просматривается чёткая авторская позиция, согласно которой Бог, допускающий чудовищную бойню, не может существовать: «Но вот, я иду вперёд и нет Его, назад и не нахожу Его; делает ли Он что на левой стороне, я не вижу; скрывается ли на правой, не усматриваю» (Иов. 23: 8-9).

В рассказе «Божий глаз» образ Бога ещё не выражен, но вопрос мальчика, обращённый к «всевидящему оку», уже намечает авторское отношение к проблеме. Бог молчит, потому что не слышит взывающего к нему. Подросток испытывает глубокое разочарование в мифическом Боге, ставшем на время осязаемым, близким. Если вопрос остаётся без ответа, значит, Бога нет?! Его нет и по мнению героев рассказа «Кегельбан», вынужденных убивать находящихся рядом солдат чужой страны. Они убивают с мыслью о том, что Бог «сделал их такими», иначе как можно объяснить свою готовность лишить жизни другого? Но человеколюбивый Бог не должен допустить кровопролития и жестокости на земле, значит, его просто не существует. Бог умер. Он умер в душе мальчика и в душах мужчин, которые просыпаются по ночам от грохота катящихся голов. Однако в рассказе «Иисус отказывается» звучит не-сколько иной мотив: Бог здесь жалок и трагичен, а в отказе Иисуса от продолжения страшного действа опробования новых могил прочитывается слабая надежда: «Но неправда, что Бог не слышит и Вседержитель не взирает на это» (Иов. 35: 13).

Полное отрешение от Бога и обвинение его во всех ужасах современной Борхерту действительности вряд ли оправданно. На наш взгляд, авторская позиция в отношении указанной проблемы может быть истолкована следующим образом: в разрушительных действиях войны, торжестве беззакония и жестокости виноваты прежде всего сами люди. По-разному моделируя свои взаимоотношения с Богом, человек не имеет морального права перекладывать всю ответственность на него. Ведь где-то рядом с ним Старик, заставляющий рыть могилы, кто-то, отдающий приказ расстреливать из ручного пулемёта. Бог умер и для этих людей, впрочем, в их душах и не могло быть места Богу. Приблизиться к постижению образа Бога в творчестве Вольфганга Борхерта значит очертить ещё один круг проблем, связанных с художественным наследием писателя. В разрешении этой проблемы не может быть категоричного вывода, поскольку Бог в рассказах писателя амбивалентен: «Ты хочешь ниспровергнуть суд Мой, обвинить Меня, чтобы оправдать себя?» (Иов. 40: 3).

Библия и национальная культура: Межвуз.сб.науч.ст. Б 595 / Перм.ун-т; Отв. ред. Н. С.Бочкарева. Пермь

Мир в Боге

Смотрите также:

www.mirvboge.ru

Хлеб • ru.knowledgr.com

Хлеб (Дас Брот) является рассказом Вольфганга Борхерта. История занимает места в 1945 послевоенная Германия, где еда была в дефиците.

Фон

В 1946 Боркэрт написал историю. История была издана впервые в 1947 в литературном журнале под названием Десять кубометров Karussell.

Заговор

Вскоре после Второй мировой войны в Германии пожилая женщина просыпается в темноте ночи и ловит своего мужа, который порезался часть нормированного хлеба. Они не говорят о том, что произошло, и озадаченный разговор имеет место. Они заканчивают с фактом, что не было ничего, и они оба проснулись из-за ветра снаружи и звука водостока. Они возвращаются в кровать. В то время как они пытаются спать, она слышит своего мужа, жующего кусок хлеба тайно. Следующим вечером она готовит ужин и дает ему дополнительную часть ее порции хлеба под предлогом, что вечером она не может взять хлеб все настолько хорошо. Они избегают зрительного контакта, через некоторое время она садится за стол.

Интерпретация

История описывает повседневную ситуацию в послевоенной Германии. Подробное представление событий находится в традиции натурализма. Факт, что главные герои не представлены по имени и место, не называют также, шоу, что цель автора состояла в том, чтобы сделать историю релевантной в течение различных времен и мест. Генрих Белль написал, что в истории «все страдание и все величие человека включены».

Мотивы

Различные мотивы используются в истории." Кухня», «Пластина» и «Хлеб» находятся в близкой связи. Кухня обозначает общую живущую окружающую среду и укрывательство, которое связано с нею. А также пластина, «поесть от той же самой пластины» - общая метафора для совместного проживания. В истории жизни угрожает нож, который муж использует, чтобы неправомерно сократиться себя часть нормированного хлеба. Делая это, он помещает связь со своей женой в опасности. Хлеб, который мог быть замечен как символ для самопредохраняющего двигателя мужа, является также спусковым механизмом для конфликта. Другой мотив - контраст между легким и темным. У этого контраста есть функция, чтобы соединить передний план и фон истории. Жена просыпается в темноте ночи и понимает, что она одна. Это - 2:30, самый темный час ночи. Боркэрт использовал тот же самый момент времени в другой истории (Умрите Küchenuhr). Холод и «внешняя сторона» связаны с темнотой, потенциальной опасной окружающей средой. Это символизируется ветром снаружи, который служит оправданием за поведение мужа. Холод обозначает как символ страх и недоверие. Окно, которое он просматривает, чтобы скрыть его неуверенность, является связью между внешней стороной и внутренней частью. Этот момент мог быть замечен как поворотный момент в истории. После этого они возвращаются в кровать и разделяют место общности и безопасности, даже при том, что инцидент должен быть «покрыт». Свет, метафора для правды, не терпим для них обоих, особенно в кухне. Это показывает ложь мужа, в то же время это поворачивает ситуацию к лучшему, когда жена садится за стол под лампой.

Используйте в школе

Рассказ начал быть thematized в немецких школах в 1950-х, потому что это реалистично показывает социальную правду послевоенной эры и также могло быть замечено как изображение условными знаками бесконечных ценностей.

Экранизации

В 2008 рассказ был адаптирован, названный «Хлеб», Ясиным Демирелом, немецко-турецким директором. У фильма был свой мировой премьер-министр в 2009 в Палм-Спрингс Международный Фестиваль Короткометражных фильмов. Это основано на оригинальном подлиннике Вольфганга Борхерта, однако весь фильм был застрелен в английском языке. Маргарита Броич и Майкл Сидерис находятся в ведущих ролях.

«Хлеб» был произведен Фильмом Палатино.

Литература

Хорст Брастмайер: Der Durchbruch der Kurzgeschichte в Deutschland. Диссертация, Марбург 1966. S. 158-163
Ганс-Удо Дюк в: Interpretationen zu Вольфганг Борхерт. 9. Auflage. Oldenbourg, München 1976. ISBN 3-486-01909-0. S. 88-97
Ганс-Герд Винтер в: Вернер Беллман (Hrsg).: Klassische немецкий Kurzgeschichten. Interpretationen. Перемоллюск, Штутгарт 2004. S. 23-27

ru.knowledgr.com

Вольфганг Борхерт • ru.knowledgr.com

Вольфганг Борхерт (20 мая 1921 – 20 ноября 1947), был немецкий автор и драматург, работа которого была затронута его опытом диктатуры и его обслуживанием в Wehrmacht во время Второй мировой войны. Его работа среди лучших примеров движения Trümmerliteratur в послевоенной Германии. Его самая известная работа - драма «Draußen vor der Tür (Человек Снаружи)», который он написал в первые дни после Второй мировой войны. В его работах он никогда не идет на компромиссы в вопросах человечества и гуманизма. Он - один из самых популярных авторов немецкого послевоенного периода, также сегодня часто читаемого в немецких школах.

Боркэрт родился в Гамбурге, единственном ребенке учителя Фрица Боркэрта, который работал также на журнал «Die Rote Erde» дадаизма и автора Герта Borchert, которая работала на Гамбургское радио и была известна ее поэзией диалекта. Семья Боркэрта была очень либеральной и прогрессивной, они работали в интеллектуальных общественных кругах Гамбурга. Далекий от того, чтобы быть восторженным нацистом, Боркэрт ненавидел свое обязательное время в молодежном крыле стороны, Гитлерюгенде, от которого, после недостающих встреч, он был освобожден. Так долго, прежде чем он писал свою известную драму «Человек Снаружи», он восстал против НЕ-УТОЧНЕНО-ДИКТАТУРЫ в его довоенных работах (1938–1940). В апреле 1940 он был арестован Гестапо (Секретная Государственная полиция) и затем освобожден. Тот же самый год он неохотно занялся ученичеством в Гамбургском книжном магазине. В то время как в книжном магазине, Боркэрт взял действующие уроки, без, сначала, говоря его родителям. Он оставил ученичество в начале 1941. После того, чтобы проходить его действующую экспертизу 21 марта 1941, он начал работать в на театральную компанию репертуара путешествия LandesbБhne Ost-Hannover, базируемую в Люнеберге. Его возникающая театральная карьера была прервана, однако, его воинской повинностью в Wehrmacht в июне 1941.

Боркэрт был осведомлен к Восточному фронту, где он видел полный ужас восточного конфликта, свидетельствуя многочисленные жертвы в сражении и поддержанных из-за холода, голодания и несоответствующего оборудования. 23 февраля 1942 Боркэрт возвратился из сторожевой обязанности на российском фронте, пропускающем средний палец его левой руки. Он утверждал, что удивил российского солдата, участвовал в рукопашном конфликте, его винтовка выстрелила в борьбе и ранила его. Его вышестоящему должностному лицу, обвиняя его в попытке уклониться от военной службы членовредительством, арестовали его и поместило в изоляции. При его испытании военный обвинитель призвал к смертной казни, но суд верил версии Боркэрта событий, и он был объявлен не виновным. Однако он был немедленно повторно арестован по обвинениям под Heimtückegesetz – создание заявлений против режима, Он был осужден за создание «заявлений, подвергающих опасности страну», и приговорен, чтобы служить еще шести неделям задержания строгого режима и был тогда отослан назад в Восточный фронт, «чтобы оказаться на фронте». Там он получил обморожение и несколько дальнейших приступов гепатита, после которого ему предоставили медицинский отпуск. В отпуске он снова действовал в ночном клубе в теперь разоренном городе Гамбурге. Он тогда возвратился к своим баракам, и успешно обратился, чтобы быть переданным армейской театральной группе. Он был передан пересыльному лагерю в Кобленце, но в общежитии вечером от 30 ноября 1943 он пересказал пародии на нацистского пропагандистского министра Йозефа Геббельса. Боркэрт был осужден одним из других солдат в общежитии, арестовал, и 21 августа 1944 приговорил к девяти месяцам в тюрьме. Приговор был отложен исполнение до конца войны, таким образом, он был снова возвращен армии, на сей раз главным образом проведя его время в его бараках в Йене, прежде чем быть посланным, в марте 1945, в область вокруг Frankfurt/M. Его компания сдалась французам в марте 1945. Во время их транспортировки к лагерю военнопленных Боркэрт и другие спрыгнули из грузовика и убежали, и затем он шел домой в Гамбург (расстояние приблизительно 370 миль). Он прибыл туда, полностью истощенный, 10 мая, спустя неделю после того, как Гамбург сдался британцам, не поднимая сопротивления.

После войны условие Боркэрта продолжало ухудшаться. В 1946 один доктор сказал его матери, что ожидал, что Боркэрт не будет жить дольше, чем другой год, но сам Боркэрт никогда не говорился об этом прогнозе. Он возобновил свою работу с театром и продолжил писать. Он написал короткую прозу и издал коллекцию стихов Laterne, Nacht und Стерн (Фонарь, Ночь и Звезды) в декабре 1946. В декабре 1946 и/или январе 1947 он написал игре Человека Вне (Draußen vor der Tür). Даже перед его публикацией игра была выполнена по радио 13 февраля 1947, встретившись с большим количеством признания. Позже в 1947 Вольфганг Борхерт вошел в печеночный sanitorium в швейцарский город Базель, где он продолжил рассказы и написал его манифест против войны (Тогда есть только одна вещь!) незадолго до его смерти из-за печеночной недостаточности.