Сочинение на тему Сравнительная характеристика образа Рощина и Телегина в трилогии «Хождение по мукам». Образ рощина в романе хождение по мукам
Сравнительная характеристика образа Рощина и Телегина в трилогии «Хождение по мукам» - Сочинение
В боях и в тесном общении с народом Телегин вырастает из просто «честного человека» в сознательного бойца революции. Для понимания эволюции его характера решающее значение имеет сцена с Рощиным в последней книге трилогии. Телегин знает, что Рощин служил в белой армии. Когда переодетый Иван Ильич пробирался по белым тылам в Москву, Рощин, встретившийся с ним случайно на вокзале, не выдал белой контрразведке красного командира. Затем Телегин услышал о смерти Рощина. Получив назначение, Иван Ильич приезжает на новое место службы — и вот Рощин предстает перед ним в роли начальника штаба. Телегин растерян, он подыскивает слова:
«— Ты, очевидно, рассчитываешь, что мы поменялись местами, и я в свою очередь должен проявить большое чувство… Есть оно у меня к тебе, очень большое чувство… Так мы были связаны, как никто на ев те… Ну, вот… Вадим, что ты здесь делаешь? Зачем т здесь? Расскажи…
— Для этого я и пришел, Иван…
— Очень хорошо… Если ты рассчитываешь, что могу что-то покрыть… Ты умный человек, условимся я ничего не могу для тебя сделать… Тут в корне мы тобой разойдемся…
Телегин нахмурился и отводил глаза от Рощин А Вадим Петрович слушал и улыбался.
— Ты что-то затеял… Ну, понятно, что… И слух твоей смерти, очевидно, входит в этот план… Рассказывай, но предупреждаю — я тебя арестую… Ах, как эт все так…
Телегин безнадежно — и на него, и на себя, и н всю теперь сломанную жизнь свою — махнул рукой. Вадим Петрович стремительно подошел, обнял его и креп ко поцеловал в губы.
— Иван, хороший ты человек… Простая душа… Рад видеть тебя таким… Люблю. Сядем. — И он потяну упирающегося Телегина к койке. — Да не упирайся ты Я не контрразведчик, не тайный агент… Успокойся, — я с декабря месяца в Красной Армии.
Иван Ильич, еще не совсем опомнясь от своего решения, которое потрясло его до самых потрохов, и еще сомневаясь и уже веря, глядел в темнозагорелое, жесткое и вместе нежное лицо Вадима Петровича, в черные, умные, сухие глаза его». В эволюции характера Телегина эта острая сцена— кульминация. Герой переламывает себя, свою «хорошесть», доброту, свои прежние представления о жизни. Ведь, с точки зрения абстрактно-гуманистической морали, намерение арестовать родственника-шпиона, в свое время «благородно» не передавшего Телегина контрразведке, — «предательство» (правда, сам Рощин в тот момент уже усомнился в справедливости «белой идеи», — вот в чем секрет его «благородства»; случись встреча на вокзале двумя месяцами раньше — быть бы Телегину покойником, но ведь он не знает об этом!). С точки зрения советского писателя-гуманиста, это намерение— свидетельство гражданской зрелости и человеческого мужества Телегина.
И при ближайшей встрече с Иваном Ильичом Даша восклицает: «Катя, гляди же на него… Ты замечаешь, как он переменился? В Петербурге у него в лице было что-то недоделанное… У него и глаза другие… Прости, Иван, но когда мы ехали в Самару на пароходе — у тебя были светло-голубые глаза, даже глуповатые, и меня это очень смущало… Теперь — как сталь…»
Значительно более сложен и трагичен жизненный путь Вадима Петровича Рощина. Умный, образованный человек, боевой офицер, натура богатой душевной организации, Рощин активно не приемлет революции: это гибель родины, великой России.
«— А что это такое-с?—справедливо говорит Вадиму Петровичу его фронтовой товарищ, подполковник Тетькин.—Простите, я по-дурацки спрошу: великая Россия — в чьем, собственно, понимании? Я бы хотел точнее. В представлении петроградского высшего света? Это одно-с… Или в представлении стрелкового полка, в котором мы с вами служили, геройски погибшего на проволоках? Или московского торгового совещания, — помните, в Большом театре Рябушинский рыдал о великой России? Это — уже дело третье. Или рабочего, воспринимающего великую Россию по праздникам из грязной пивнушки? Или — ста миллионов мужиков, которые…
— Да, черт вас возьми… Простите, подполковник-До сих пор мне было известно, что Россией называлась территория в одну шестую часть земного шара, населенная народом, прожившим на ней великую историю…, Может быть, по-большевистскому это и не так… Прошу прощения…
— Нет, именно так-с… Горжусь… И лично я вполне удовлетворен, читая историю государства Российского. Но сто миллионов мужиков книг этих не читали. И не гордятся. Они желают иметь свою собственную историю, развернутую не в прошлые, а в будущие времена… Сытую историю… С этим ничего не поделаешь. К тому же у них вожди — пролетариат. Эти идут еще дальше, — дерзают творить, так сказать, мировую историю… С этим тоже ничего не поделаешь…»
Для Рощина, однако, все это — пустые слова. Большевики довели Россию до брестского «позора», — им нужно мстить. Если Катя пытается удержать:
«Ты не должен быть убийцей», — значит «к черту» и Катю, и любовь.Становясь в ряды добровольческой армии, Рощин мстит. Но теперь, когда у него в руках оружие, когда ненависть находит выход в бою, когда он убивает своих врагов, — «прояснившийся ум силится понять, — прав он?»
В этой борьбе Вадим Петрович, как всегда, старается быть честным, искренним. Он лично бескорыстен, не грабит, не ходит на попойки. Он убивает только в бою, от участия в расстрелах и расправах уклоняется, и ему противно, когда другие, как о счастье, мечтают о взятии Москвы, потому что можно будет публично, с барабанным боем вешать. Он чувствует себя чужим среди однополчан. Этого достаточно, чтобы поползли слухи о том, что сам Рощин — большевик, «красные подштанники». Дело доходит до прямого покушения на его жизнь: во время боя «свои» стреляют в него. А главное— нет ответа на вопрос: «Во имя какой правды нужно убивать русских мужиков?»
Рощин еще не может сознаться себе, что Катя была права, однако, получив отпуск, едет к ней, жестоко оскорбленной им в припадке ненависти. Но Катя исчезла, и пока не кончился отпуск, Вадим Петрович ищет ее. В тылах белой армии ему окончательно становится ясным, что «высокая белая идея» — блеф, что он защищал «шумное прожорливое стадо, которое мычало и орало по всем отбитым у революции городам… Это стадо надо было оберегать штыками и пушками, отвоевывать для него новые города, восстанавливать для него очищенную от большевистской скверны великую, единую, неделимую Россию».
Трезво и беспощадно Вадим Петрович выносит себе приговор: «От человека — одна обгорелая печная труба». Ум его безуспешно ищет выхода, но нет выхода, только что — повеситься, да и то «противно делать это усилие над собой». В этот момент Рощин случайно нападает на Катин след, и колебаниям приходит конец: Катя для него — единственное, ради чего нужно жить, потому что забыть ее и умереть — значит предать.
Поиски приводят Вадима Петровича в Гуляй-поле, он попадает в плен к Махно. Вдруг, неожиданно для Рощина (он — фигура в руках Махно, ведущего большую игру) его посылают как военного специалиста в екатеринославский подпольный ревком — инспектировать план восстания. В дороге большевик Чугай спрашивает, что привело к ним Рощина, и добавляет:
«— Кое-какие справки я о тебе навел… Неутешительно: враг, матерый враг ты, браток…
— Нет, я не враг, это слишком просто»,—отвечает Вадим Петрович и дальше подводит итог своим исканиям и заблуждениям:
«— Ты ответь: что для тебя родина? Июньский день в детстве, пчелы гудят на липе, и ты чувствуешь, как счастье медовым потоком вливается в тебя… Русское небо над русской землей… Разве я не любил это? Разве я не любил миллионы серых шинелей, они выгружались из поездов и шли на линию огня и смерти… Со смертью я договорился, — не рассчитывал вернуться с войны… Родина — это был я сам, большой, гордый человек… Оказалось, родина — это не то, родина — это другое… Это — они… Ответь: что же такое родина? Об этом спрашивают раз в жизни, спрашивают — когда потеряли… Ах, не квартиру в Петербурге потерял, не адвокатскую карьеру… Потерял в себе большого человека, а маленьким быть не хочу, — стреляй, если хоть в одном моем слове смущен… Серые шинели распорядились по-своему… Что мне оставалось? Возненавидел! Свинцовые обручи набило на мозг… В добрармию идут только мстители, взбесившиеся кровавые хулиганы. «Так за царя, за родину, за веру мы грянем громкое ура…» И — на цыганской тройке за растегаями к Яру…
— Готов, браток, прямо — на лопате в печь, — сказал Чугай, и напряженный взгляд его выпуклых глаз повеселел.—Что за оказия — разговаривать с интеллигентами! Откуда это у вас — такая мозговая путаница?.. Как же мы теперь с тобой договоримся? Хо чешь работать не за жизнь, а за совесть?..
— Если так ставишь — буду работать.
— Без охоты?
— Сказал — буду, значит — буду».
В Екатеринославе Рощин впервые за долгие месяць своих скитаний увидел людей, действительно одержимых великой идеей, а не корыстными интересами, — большевиков. Он впервые близко сошелся с простыми людьми, понял, что руководит ими, какое великое дело они делают буднично и просто. Осознав главное, — что родина — они, — «Вадим Петрович принял без колебаний… новый мир, потому что это совершалось с его родиной». И когда он, раненный в бою, лежит в госпитале, ему не терпится «поскорее самому начать подсоблять вокруг этого дела».
«Россией рожден человек, — так говорит о своем понимании грандиозных событий революции Рощин в конце романа. Человек потребовал права людям стать людьми. Это — не мечта, это — идея, она на конце наших штыков, она осуществима… Ослепительный свет озарил полуразрушенные своды всех минувших тысячелетий… Все стройно, все закономерно… Цель найдена… Ее знает каждый красноармеец…»
www.litsoch.ru
Сочинение на тему Сравнительная характеристика образа Рощина и Телегина в трилогии «Хождение по мукам»
В боях и в тесном общении с народом Телегин вырастает из просто «честного человека» в сознательного бойца революции. Для понимания эволюции его характера решающее значение имеет сцена с Рощиным в последней книге трилогии. Телегин знает, что Рощин служил в белой армии. Когда переодетый Иван Ильич пробирался по белым тылам в Москву, Рощин, встретившийся с ним случайно на вокзале, не выдал белой контрразведке красного командира. Затем Телегин услышал о смерти Рощина. Получив назначение, Иван Ильич приезжает на новое место службы — и вот Рощин предстает перед ним в роли начальника штаба. Телегин растерян, он подыскивает слова: «— Ты, очевидно, рассчитываешь, что мы поменялись местами, и я в свою очередь должен проявить большое чувство… Есть оно у меня к тебе, очень большое чувство… Так мы были связаны, как никто на ев те… Ну, вот… Вадим, что ты здесь делаешь? Зачем т здесь? Расскажи… — Для этого я и пришел, Иван… — Очень хорошо… Если ты рассчитываешь, что могу что-то покрыть… Ты умный человек, условимся я ничего не могу для тебя сделать… Тут в корне мы тобой разойдемся… Телегин нахмурился и отводил глаза от Рощин А Вадим Петрович слушал и улыбался. — Ты что-то затеял… Ну, понятно, что… И слух твоей смерти, очевидно, входит в этот план… Рассказывай, но предупреждаю — я тебя арестую… Ах, как эт все так… Телегин безнадежно — и на него, и на себя, и н всю теперь сломанную жизнь свою — махнул рукой. Вадим Петрович стремительно подошел, обнял его и креп ко поцеловал в губы. — Иван, хороший ты человек… Простая душа… Рад видеть тебя таким… Люблю. Сядем. — И он потяну упирающегося Телегина к койке. — Да не упирайся ты Я не контрразведчик, не тайный агент… Успокойся, — я с декабря месяца в Красной Армии. Иван Ильич, еще не совсем опомнясь от своего решения, которое потрясло его до самых потрохов, и еще сомневаясь и уже веря, глядел в темнозагорелое, жесткое и вместе нежное лицо Вадима Петровича, в черные, умные, сухие глаза его». В эволюции характера Телегина эта острая сцена— кульминация. Герой переламывает себя, свою «хорошесть», доброту, свои прежние представления о жизни. Ведь, с точки зрения абстрактно-гуманистической морали, намерение арестовать родственника-шпиона, в свое время «благородно» не передавшего Телегина контрразведке, — «предательство» (правда, сам Рощин в тот момент уже усомнился в справедливости «белой идеи», — вот в чем секрет его «благородства»; случись встреча на вокзале двумя месяцами раньше — быть бы Телегину покойником, но ведь он не знает об этом!). С точки зрения советского писателя-гуманиста, это намерение— свидетельство гражданской зрелости и человеческого мужества Телегина. И при ближайшей встрече с Иваном Ильичом Даша восклицает: «Катя, гляди же на него… Ты замечаешь, как он переменился? В Петербурге у него в лице было что-то недоделанное… У него и глаза другие… Прости, Иван, но когда мы ехали в Самару на пароходе — у тебя были светло-голубые глаза, даже глуповатые, и меня это очень смущало… Теперь — как сталь…» Значительно более сложен и трагичен жизненный путь Вадима Петровича Рощина. Умный, образованный человек, боевой офицер, натура богатой душевной организации, Рощин активно не приемлет революции: это гибель родины, великой России. «— А что это такое-с?—справедливо говорит Вадиму Петровичу его фронтовой товарищ, подполковник Тетькин.—Простите, я по-дурацки спрошу: великая Россия — в чьем, собственно, понимании? Я бы хотел точнее. В представлении петроградского высшего света? Это одно-с… Или в представлении стрелкового полка, в котором мы с вами служили, геройски погибшего на проволоках? Или московского торгового совещания, — помните, в Большом театре Рябушинский рыдал о великой России? Это — уже дело третье. Или рабочего, воспринимающего великую Россию по праздникам из грязной пивнушки? Или — ста миллионов мужиков, которые… — Да, черт вас возьми… Простите, подполковник-До сих пор мне было известно, что Россией называлась территория в одну шестую часть земного шара, населенная народом, прожившим на ней великую историю…, Может быть, по-большевистскому это и не так… Прошу прощения… — Нет, именно так-с… Горжусь… И лично я вполне удовлетворен, читая историю государства Российского. Но сто миллионов мужиков книг этих не читали. И не гордятся. Они желают иметь свою собственную историю, развернутую не в прошлые, а в будущие времена… Сытую историю… С этим ничего не поделаешь. К тому же у них вожди — пролетариат. Эти идут еще дальше, — дерзают творить, так сказать, мировую историю… С этим тоже ничего не поделаешь…» Для Рощина, однако, все это — пустые слова. Большевики довели Россию до брестского «позора», — им нужно мстить. Если Катя пытается удержать: «Ты не должен быть убийцей», — значит «к черту» и Катю, и любовь. Становясь в ряды добровольческой армии, Рощин мстит. Но теперь, когда у него в руках оружие, когда ненависть находит выход в бою, когда он убивает своих врагов, — «прояснившийся ум силится понять, — прав он?» В этой борьбе Вадим Петрович, как всегда, старается быть честным, искренним. Он лично бескорыстен, не грабит, не ходит на попойки. Он убивает только в бою, от участия в расстрелах и расправах уклоняется, и ему противно, когда другие, как о счастье, мечтают о взятии Москвы, потому что можно будет публично, с барабанным боем вешать. Он чувствует себя чужим среди однополчан. Этого достаточно, чтобы поползли слухи о том, что сам Рощин — большевик, «красные подштанники». Дело доходит до прямого покушения на его жизнь: во время боя «свои» стреляют в него. А главное— нет ответа на вопрос: «Во имя какой правды нужно убивать русских мужиков?» Рощин еще не может сознаться себе, что Катя была права, однако, получив отпуск, едет к ней, жестоко оскорбленной им в припадке ненависти. Но Катя исчезла, и пока не кончился отпуск, Вадим Петрович ищет ее. В тылах белой армии ему окончательно становится ясным, что «высокая белая идея» — блеф, что он защищал «шумное прожорливое стадо, которое мычало и орало по всем отбитым у революции городам… Это стадо надо было оберегать штыками и пушками, отвоевывать для него новые города, восстанавливать для него очищенную от большевистской скверны великую, единую, неделимую Россию». Трезво и беспощадно Вадим Петрович выносит себе приговор: «От человека — одна обгорелая печная труба». Ум его безуспешно ищет выхода, но нет выхода, только что — повеситься, да и то «противно делать это усилие над собой». В этот момент Рощин случайно нападает на Катин след, и колебаниям приходит конец: Катя для него — единственное, ради чего нужно жить, потому что забыть ее и умереть — значит предать. Поиски приводят Вадима Петровича в Гуляй-поле, он попадает в плен к Махно. Вдруг, неожиданно для Рощина (он — фигура в руках Махно, ведущего большую игру) его посылают как военного специалиста в екатеринославский подпольный ревком — инспектировать план восстания. В дороге большевик Чугай спрашивает, что привело к ним Рощина, и добавляет: «— Кое-какие справки я о тебе навел… Неутешительно: враг, матерый враг ты, браток… — Нет, я не враг, это слишком просто»,—отвечает Вадим Петрович и дальше подводит итог своим исканиям и заблуждениям: «— Ты ответь: что для тебя родина? Июньский день в детстве, пчелы гудят на липе, и ты чувствуешь, как счастье медовым потоком вливается в тебя… Русское небо над русской землей… Разве я не любил это? Разве я не любил миллионы серых шинелей, они выгружались из поездов и шли на линию огня и смерти… Со смертью я договорился, — не рассчитывал вернуться с войны… Родина — это был я сам, большой, гордый человек… Оказалось, родина — это не то, родина — это другое… Это — они… Ответь: что же такое родина? Об этом спрашивают раз в жизни, спрашивают — когда потеряли… Ах, не квартиру в Петербурге потерял, не адвокатскую карьеру… Потерял в себе большого человека, а маленьким быть не хочу, — стреляй, если хоть в одном моем слове смущен… Серые шинели распорядились по-своему… Что мне оставалось? Возненавидел! Свинцовые обручи набило на мозг… В добрармию идут только мстители, взбесившиеся кровавые хулиганы. «Так за царя, за родину, за веру мы грянем громкое ура…» И — на цыганской тройке за растегаями к Яру… — Готов, браток, прямо — на лопате в печь, — сказал Чугай, и напряженный взгляд его выпуклых глаз повеселел.—Что за оказия — разговаривать с интеллигентами! Откуда это у вас — такая мозговая путаница?.. Как же мы теперь с тобой договоримся? Хо чешь работать не за жизнь, а за совесть?.. — Если так ставишь — буду работать. — Без охоты? — Сказал — буду, значит — буду». В Екатеринославе Рощин впервые за долгие месяць своих скитаний увидел людей, действительно одержимых великой идеей, а не корыстными интересами, — большевиков. Он впервые близко сошелся с простыми людьми, понял, что руководит ими, какое великое дело они делают буднично и просто. Осознав главное, — что родина — они, — «Вадим Петрович принял без колебаний… новый мир, потому что это совершалось с его родиной». И когда он, раненный в бою, лежит в госпитале, ему не терпится «поскорее самому начать подсоблять вокруг этого дела». «Россией рожден человек, — так говорит о своем понимании грандиозных событий революции Рощин в конце романа. Человек потребовал права людям стать людьми. Это — не мечта, это — идея, она на конце наших штыков, она осуществима… Ослепительный свет озарил полуразрушенные своды всех минувших тысячелетий… Все стройно, все закономерно… Цель найдена… Ее знает каждый красноармеец…»
Сочинение на тему Сравнительная характеристика образа Рощина и Телегина в трилогии «Хождение по мукам»Толстой А. Н. Стр. 1
Сочинение на тему Сравнительная характеристика образа Рощина и Телегина в трилогии «Хождение по мукам»Толстой А. Н. Стр. 2
Сочинение на тему Сравнительная характеристика образа Рощина и Телегина в трилогии «Хождение по мукам»Толстой А. Н. Стр. 3
my-soch.ru
Сравнительная характеристика образа Рощина и Телегина в трилогии «Хождение по мукам» - GetSoch.net
Сочинение на отлично! Не подходит? => воспользуйся поиском у нас в базе более 20 000 сочинений и ты обязательно найдешь подходящее сочинение по теме Сравнительная характеристика образа Рощина и Телегина в трилогии «Хождение по мукам»!!! =>>>
В боях и в тесном общении с народом Телегин вырастает из просто «честного человека» в сознательного бойца революции. Для понимания эволюции его характера решающее значение имеет сцена с Рощиным в последней книге трилогии. Телегин знает, что Рощин служил в белой армии. Когда переодетый Иван Ильич пробирался по белым тылам в Москву, Рощин, встретившийся с ним случайно на вокзале, не выдал белой контрразведке красного командира. Затем Телегин услышал о смерти Рощина. Получив назначение, Иван Ильич приезжает на новое место службы — и вот Рощин предстает перед ним в роли начальника штаба. Телегин растерян, он подыскивает слова:
«— Ты, очевидно, рассчитываешь, что мы поменялись местами, и я в свою очередь должен проявить большое чувство… Есть оно у меня к тебе, очень большое чувство… Так мы были связаны, как никто на ев те… Ну, вот… Вадим, что ты здесь делаешь? Зачем т здесь? Расскажи…
— Для этого я и пришел, Иван…
— Очень хорошо… Если ты рассчитываешь, что могу что-то покрыть… Ты умный человек, условимся я ничего не могу для тебя сделать… Тут в корне мы тобой разойдемся…
Телегин нахмурился и отводил глаза от Рощин А Вадим Петрович слушал и улыбался.
— Ты что-то затеял… Ну, понятно, что… И слух твоей смерти, очевидно, входит в этот план… Рассказывай, но предупреждаю — я тебя арестую… Ах, как эт все так…
Телегин безнадежно — и на него, и на себя, и н всю теперь сломанную жизнь свою — махнул рукой. Вадим Петрович стремительно подошел, обнял его и креп ко поцеловал в губы.
— Иван, хороший ты человек… Простая душа… Рад видеть тебя таким… Люблю. Сядем. — И он потяну упирающегося Телегина к койке. — Да не упирайся ты Я не контрразведчик, не тайный агент… Успокойся, — я с декабря месяца в Красной Армии.
Иван Ильич, еще не совсем опомнясь от своего решения, которое потрясло его до самых потрохов, и еще сомневаясь и уже веря, глядел в темнозагорелое, жесткое и вместе нежное лицо Вадима Петровича, в черные, умные, сухие глаза его». В эволюции характера Телегина эта острая сцена— кульминация. Герой переламывает себя, свою «хорошесть», доброту, свои прежние представления о жизни. Ведь, с точки зрения абстрактно-гуманистической морали, намерение арестовать родственника-шпиона, в свое время «благородно» не передавшего Телегина контрразведке, — «предательство» (правда, сам Рощин в тот момент уже усомнился в справедливости «белой идеи», — вот в чем секрет его «благородства»; случись встреча на вокзале двумя месяцами раньше — быть бы Телегину покойником, но ведь он не знает об этом!). С точки зрения советского писателя-гуманиста, это намерение— свидетельство гражданской зрелости и человеческого мужества Телегина.
И при ближайшей встрече с Иваном Ильичом Даша восклицает: «Катя, гляди же на него… Ты замечаешь, как он переменился? В Петербурге у него в лице было что-то недоделанное… У него и глаза другие… Прости, Иван, но когда мы ехали в Самару на пароходе — у тебя были светло-голубые глаза, даже глуповатые, и меня это очень смущало… Теперь — как сталь…»
Значительно более сложен и трагичен жизненный путь Вадима Петровича Рощина. Умный, образованный человек, боевой офицер, натура богатой душевной организации, Рощин активно не приемлет революции: это гибель родины, великой России.
«— А что это такое-с?—справедливо говорит Вадиму Петровичу его фронтовой товарищ, подполковник Тетькин.—Простите, я по-дурацки спрошу: великая Россия — в чьем, собственно, понимании? Я бы хотел точнее. В представлении петроградского высшего света? Это одно-с… Или в представлении стрелкового полка, в котором мы с вами служили, геройски погибшего на проволоках? Или московского торгового совещания, — помните, в Большом театре Рябушинский рыдал о великой России? Это — уже дело третье. Или рабочего, воспринимающего великую Россию по праздникам из грязной пивнушки? Или — ста миллионов мужиков, которые…
— Да, черт вас возьми… Простите, подполковник-До сих пор мне было известно, что Россией называлась территория в одну шестую часть земного шара, населенная народом, прожившим на ней великую историю…, Может быть, по-большевистскому это и не так… Прошу прощения…
— Нет, именно так-с… Горжусь… И лично я вполне удовлетворен, читая историю государства Российского. Но сто миллионов мужиков книг этих не читали. И не гордятся. Они желают иметь свою собственную историю, развернутую не в прошлые, а в будущие времена… Сытую историю… С этим ничего не поделаешь. К тому же у них вожди — пролетариат. Эти идут еще дальше, — дерзают творить, так сказать, мировую историю… С этим тоже ничего не поделаешь…»
Для Рощина, однако, все это — пустые слова. Большевики довели Россию до брестского «позора», — им нужно мстить. Если Катя пытается удержать: «Ты не должен быть убийцей», — значит «к черту» и Катю, и любовь.
Становясь в ряды добровольческой армии, Рощин мстит. Но теперь, когда у него в руках оружие, когда ненависть находит выход в бою, когда он убивает своих врагов, — «прояснившийся ум силится понять, — прав он?»
В этой борьбе Вадим Петрович, как всегда, старается быть честным, искренним. Он лично бескорыстен, не грабит, не ходит на попойки. Он убивает только в бою, от участия в расстрелах и расправах уклоняется, и ему противно, когда другие, как о счастье, мечтают о взятии Москвы, потому что можно будет публично, с барабанным боем вешать. Он чувствует себя чужим среди однополчан. Этого достаточно, чтобы поползли слухи о том, что сам Рощин — большевик, «красные подштанники». Дело доходит до прямого покушения на его жизнь: во время боя «свои» стреляют в него. А главное— нет ответа на вопрос: «Во имя какой правды нужно убивать русских мужиков?»
Рощин еще не может сознаться себе, что Катя была права, однако, получив отпуск, едет к ней, жестоко оскорбленной им в припадке ненависти. Но Катя исчезла, и пока не кончился отпуск, Вадим Петрович ищет ее. В тылах белой армии ему окончательно становится ясным, что «высокая белая идея» — блеф, что он защищал «шумное прожорливое стадо, которое мычало и орало по всем отбитым у революции городам… Это стадо надо было оберегать штыками и пушками, отвоевывать для него новые города, восстанавливать для него очищенную от большевистской скверны великую, единую, неделимую Россию».
Трезво и беспощадно Вадим Петрович выносит себе приговор: «От человека — одна обгорелая печная труба». Ум его безуспешно ищет выхода, но нет выхода, только что — повеситься, да и то «противно делать это усилие над собой». В этот момент Рощин случайно нападает на Катин след, и колебаниям приходит конец: Катя для него — единственное, ради чего нужно жить, потому что забыть ее и умереть — значит предать.
Поиски приводят Вадима Петровича в Гуляй-поле, он попадает в плен к Махно. Вдруг, неожиданно для Рощина (он — фигура в руках Махно, ведущего большую игру) его посылают как военного специалиста в екатеринославский подпольный ревком — инспектировать план восстания. В дороге большевик Чугай спрашивает, что привело к ним Рощина, и добавляет:
«— Кое-какие справки я о тебе навел… Неутешительно: враг, матерый враг ты, браток…
Похожие записи
Сочинение опубликовано: 10.12.2015 понравилось сочинение, краткое содержание, характеристика персонажа жми Ctrl+D сохрани, скопируй в закладки или вступай в группу чтобы не потерять!Сравнительная характеристика образа Рощина и Телегина в трилогии «Хождение по мукам»
www.getsoch.net
Сравнительная характеристика образа Рощина и Телегина в трилогии «Хождение по мукам»
В боях и в тесном общении с народом Телегин вырастает из просто «честного человека» в сознательного бойца революции. Для понимания эволюции его характера решающее значение имеет сцена с Рощиным в последней книге трилогии. Телегин знает, что Рощин служил в белой армии. Когда переодетый Иван Ильич пробирался по белым тылам в Москву, Рощин, встретившийся с ним случайно на вокзале, не выдал белой контрразведке красного командира. Затем Телегин услышал о смерти Рощина. Получив назначение, Иван Ильич приезжает на новое место службы — и вот Рощин предстаетперед ним в роли начальника штаба. Телегин растерян, он подыскивает слова: «— Ты, очевидно, рассчитываешь, что мы поменялись местами, и я в свою очередь должен проявить большое чувство… Есть оно у меня к тебе, очень большое чувство… Так мы были связаны, как никто на ев те… Ну, вот… Вадим, что ты здесь делаешь? Зачем т здесь? Расскажи… — Для этого я и пришел, Иван… — Очень хорошо… Если ты рассчитываешь, что могу что-то покрыть… Ты умный человек, условимся я ничего не могу для тебя сделать… Тут в корне мы тобой разойдемся… Телегин нахмурился и отводил глаза от Рощин А Вадим Петрович слушал и улыбался. — Ты что-то затеял… Ну, понятно, что… И слух твоей смерти, очевидно, входит в этот план… Рассказывай, но предупреждаю — я тебя арестую… Ах, как эт все так… Телегин безнадежно — и на него, и на себя, и н всю теперь сломанную жизнь свою — махнул рукой. Вадим Петрович стремительно подошел, обнял его и креп ко поцеловал в губы. — Иван, хороший ты человек… Простая душа… Рад видеть тебя таким… Люблю. Сядем. — И он потяну упирающегося Телегина к койке. — Да не упирайся ты Я не контрразведчик, не тайный агент… Успокойся, — я с декабря месяца в Красной Армии. Иван Ильич, еще не совсем опомнясь от своего решения, которое потрясло его до самых потрохов, и еще сомневаясь и уже веря, глядел в темнозагорелое, жесткое и вместе нежное лицо Вадима Петровича, в черные, умные, сухие глаза его». В эволюции характера Телегина эта острая сцена— кульминация. Герой переламывает себя, свою «хорошесть», доброту, свои прежние представления о жизни. Ведь, с точки зрения абстрактно-гуманистической морали, намерение арестовать родственника-шпиона, в свое время «благородно» не передавшего Телегина контрразведке, — «предательство» (правда, сам Рощин в тот момент уже усомнился в справедливости «белой идеи», — вот в чем секрет его «благородства»; случись встреча на вокзале двумя месяцами раньше — быть бы Телегину покойником, но ведь он не знает об этом!). С точки зрения советского писателя-гуманиста, это намерение— свидетельство гражданской зрелости и человеческого мужества Телегина. И при ближайшей встрече с Иваном Ильичом Даша восклицает: «Катя, гляди же на него… Ты замечаешь, как он переменился? В Петербурге у него в лице было что-то недоделанное… У него и глаза другие… Прости, Иван, но когда мы ехали в Самару на пароходе — у тебя были светло-голубые глаза, даже глуповатые, и меня это очень смущало… Теперь — как сталь…» Значительно более сложен и трагичен жизненный путь Вадима Петровича Рощина. Умный, образованный человек, боевой офицер, натура богатой душевной организации, Рощин активно не приемлет революции: это гибель родины, великой России. «— А что это такое-с?—справедливо говорит Вадиму Петровичу его фронтовой товарищ, подполковник Тетькин.—Простите, я по-дурацки спрошу: великая Россия — в чьем, собственно, понимании? Я бы хотел точнее. В представлении петроградского высшего света? Это одно-с… Или в представлении стрелкового полка, в котором мы с вами служили, геройски погибшего на проволоках? Или московского торгового совещания, — помните, в Большом театре Рябушинский рыдал о великой России? Это — уже дело третье. Или рабочего, воспринимающего великую Россию по праздникам из грязной пивнушки? Или — ста миллионов мужиков, которые… — Да, черт вас возьми… Простите, подполковник-До сих пор мне было известно, что Россией называлась территория в одну шестую часть земного шара, населенная народом, прожившим на ней великую историю…, Может быть, по-большевистскому это и не так… Прошу прощения… — Нет, именно так-с… Горжусь… И лично я вполне удовлетворен, читая историю государства Российского. Но сто миллионов мужиков книг этих не читали. И не гордятся. Они желают иметь свою собственную историю, развернутую не в прошлые, а в будущие времена… Сытую историю… С этим ничего не поделаешь. К тому же у них вожди — пролетариат. Эти идут еще дальше, — дерзают творить, так сказать, мировую историю… С этим тоже ничего не поделаешь…» Для Рощина, однако, все это — пустые слова. Большевики довели Россию до брестского «позора», — им нужно мстить. Если Катя пытается удержать: «Ты не должен быть убийцей», — значит «к черту» и Катю, и любовь. Становясь в ряды добровольческой армии, Рощин мстит. Но теперь, когда у него в руках оружие, когда ненависть находит выход в бою, когда он убивает своих врагов, — «прояснившийся ум силится понять, — прав он?» В этой борьбе Вадим Петрович, как всегда, старается быть честным, искренним. Он лично бескорыстен, не грабит, не ходит на попойки. Он убивает только в бою, от участия в расстрелах и расправах уклоняется, и ему противно, когда другие, как о счастье, мечтают о взятии Москвы, потому что можно будет публично, с барабанным боем вешать. Он чувствует себя чужим среди однополчан. Этого достаточно, чтобы поползли слухи о том, что сам Рощин — большевик, «красные подштанники». Дело доходит до прямого покушения на его жизнь: во время боя «свои» стреляют в него. А главное— нет ответа на вопрос: «Во имя какой правды нужно убивать русских мужиков?» Рощин еще не может сознаться себе, что Катя была права, однако, получив отпуск, едет к ней, жестоко оскорбленной им в припадке ненависти. Но Катя исчезла, и пока не кончился отпуск, Вадим Петрович ищет ее. В тылах белой армии ему окончательно становится ясным, что «высокая белая идея» — блеф, что он защищал «шумное прожорливое стадо, которое мычало и орало по всем отбитым у революции городам… Это стадо надо было оберегать штыками и пушками, отвоевывать для него новые города, восстанавливать для него очищенную от большевистской скверны великую, единую, неделимую Россию». Трезво и беспощадно Вадим Петрович выносит себе приговор: «От человека — одна обгорелая печная труба». Ум его безуспешно ищет выхода, но нет выхода, только что — повеситься, да и то «противно делать это усилие над собой». В этот момент Рощин случайно нападает на Катин след, и колебаниям приходит конец: Катя для него — единственное, ради чего нужно жить, потому что забыть ее и умереть — значит предать. Поиски приводят Вадима Петровича в Гуляй-поле, он попадает в плен к Махно. Вдруг, неожиданно для Рощина (он — фигура в руках Махно, ведущего большую игру) его посылают как военного специалиста в екатеринославский подпольный ревком — инспектировать план восстания. В дороге большевик Чугай спрашивает, что привело к ним Рощина, и добавляет: «— Кое-какие справки я о тебе навел… Неутешительно: враг, матерый враг ты, браток… — Нет, я не враг, это слишком просто»,—отвечает Вадим Петрович и дальше подводит итог своим исканиям и заблуждениям: «— Ты ответь: что для тебя родина? Июньский день в детстве, пчелы гудят на липе, и ты чувствуешь, как счастье медовым потоком вливается в тебя… Русское небо над русской землей… Разве я не любил это? Разве я не любил миллионы серых шинелей, они выгружались из поездов и шли на линию огня и смерти… Со смертью я договорился, — не рассчитывал вернуться с войны… Родина — это был я сам, большой, гордый человек… Оказалось, родина — это не то, родина — это другое… Это — они… Ответь: что же такое родина? Об этом спрашивают раз в жизни, спрашивают — когда потеряли… Ах, не квартиру в Петербурге потерял, не адвокатскую карьеру… Потерял в себе большого человека, а маленьким быть не хочу, — стреляй, если хоть в одном моем слове смущен… Серые шинели распорядились по-своему… Что мне оставалось? Возненавидел! Свинцовые обручи набило на мозг… В добрармию идут только мстители, взбесившиеся кровавые хулиганы. «Так за царя, за родину, за веру мы грянем громкое ура…» И — на цыганской тройке за растегаями к Яру… — Готов, браток, прямо — на лопате в печь, — сказал Чугай, и напряженный взгляд его выпуклых глаз повеселел.—Что за оказия — разговаривать с интеллигентами! Откуда это у вас — такая мозговая путаница?.. Как же мы теперь с тобой договоримся? Хо чешь работать не за жизнь, а за совесть?.. — Если так ставишь — буду работать. — Без охоты? — Сказал — буду, значит — буду». В Екатеринославе Рощин впервые за долгие месяць своих скитаний увидел людей, действительно одержимых великой идеей, а не корыстными интересами, — большевиков. Он впервые близко сошелся с простыми людьми, понял, что руководит ими, какое великое дело они делают буднично и просто. Осознав главное, — что родина — они, — «Вадим Петрович принял без колебаний… новый мир, потому что это совершалось с его родиной». И когда он, раненный в бою, лежит в госпитале, ему не терпится «поскорее самому начать подсоблять вокруг этого дела». «Россией рожден человек, — так говорит о своем понимании грандиозных событий революции Рощин в конце романа. Человек потребовал права людям стать людьми. Это — не мечта, это — идея, она на конце наших штыков, она осуществима… Ослепительный свет озарил полуразрушенные своды всех минувших тысячелетий… Все стройно, все закономерно… Цель найдена… Ее знает каждый красноармеец…»
www.vslu.ru
Сочинения по литературе | Сравнительная характеристика образа Рощина и Телегина в трилогии «Хождение по мукам»
В боях и в тесном общении с народом Телегин вырастает из просто «честного человека» в сознательного бойца революции. Для понимания эволюции его характера решающее значение имеет сцена с Рощиным в последней книге трилогии. Телегин знает, что Рощин служил в белой армии. Когда переодетый Иван Ильич пробирался по белым тылам в Москву, Рощин, встретившийся с ним случайно на вокзале, не выдал белой контрразведке красного командира. Затем Телегин услышал о смерти Рощина. Получив назначение, Иван Ильич приезжает на новое место службы — и вот Рощин предстает перед ним в роли начальника штаба. Телегин растерян, он подыскивает слова:
«— Ты, очевидно, рассчитываешь, что мы поменялись местами, и я в свою очередь должен проявить большое чувство… Есть оно у меня к тебе, очень большое чувство… Так мы были связаны, как никто на ев те… Ну, вот… Вадим, что ты здесь делаешь? Зачем т здесь? Расскажи…
— Для этого я и пришел, Иван…
— Очень хорошо… Если ты рассчитываешь, что могу что-то покрыть… Ты умный человек, условимся я ничего не могу для тебя сделать… Тут в корне мы тобой разойдемся…
Телегин нахмурился и отводил глаза от Рощин А Вадим Петрович слушал и улыбался.
— Ты что-то затеял… Ну, понятно, что… И слух твоей смерти, очевидно, входит в этот план… Рассказывай, но предупреждаю — я тебя арестую… Ах, как эт все так…
Телегин безнадежно — и на него, и на себя, и н всю теперь сломанную жизнь свою — махнул рукой. Вадим Петрович стремительно подошел, обнял его и креп ко поцеловал в губы.
— Иван, хороший ты человек… Простая душа… Рад видеть тебя таким… Люблю. Сядем. — И он потяну упирающегося Телегина к койке. — Да не упирайся ты Я не контрразведчик, не тайный агент… Успокойся, — я с декабря месяца в Красной Армии.
Иван Ильич, еще не совсем опомнясь от своего решения, которое потрясло его до самых потрохов, и еще сомневаясь и уже веря, глядел в темнозагорелое, жесткое и вместе нежное лицо Вадима Петровича, в черные, умные, сухие глаза его». В эволюции характера Телегина эта острая сцена— кульминация. Герой переламывает себя, свою «хорошесть», доброту, свои прежние представления о жизни. Ведь, с точки зрения абстрактно-гуманистической морали, намерение арестовать родственника-шпиона, в свое время «благородно» не передавшего Телегина контрразведке, — «предательство» (правда, сам Рощин в тот момент уже усомнился в справедливости «белой идеи», — вот в чем секрет его «благородства»; случись встреча на вокзале двумя месяцами раньше — быть бы Телегину покойником, но ведь он не знает об этом!). С точки зрения советского писателя-гуманиста, это намерение— свидетельство гражданской зрелости и человеческого мужества Телегина.
И при ближайшей встрече с Иваном Ильичом Даша восклицает: «Катя, гляди же на него… Ты замечаешь, как он переменился? В Петербурге у него в лице было что-то недоделанное… У него и глаза другие… Прости, Иван, но когда мы ехали в Самару на пароходе — у тебя были светло-голубые глаза, даже глуповатые, и меня это очень смущало… Теперь — как сталь…»
Значительно более сложен и трагичен жизненный путь Вадима Петровича Рощина. Умный, образованный человек, боевой офицер, натура богатой душевной организации, Рощин активно не приемлет революции: это гибель родины, великой России.
«— А что это такое-с?—справедливо говорит Вадиму Петровичу его фронтовой товарищ, подполковник Тетькин.—Простите, я по-дурацки спрошу: великая Россия — в чьем, собственно, понимании? Я бы хотел точнее. В представлении петроградского высшего света? Это одно-с… Или в представлении стрелкового полка, в котором мы с вами служили, геройски погибшего на проволоках? Или московского торгового совещания, — помните, в Большом театре Рябушинский рыдал о великой России? Это — уже дело третье. Или рабочего, воспринимающего великую Россию по праздникам из грязной пивнушки? Или — ста миллионов мужиков, которые…
— Да, черт вас возьми… Простите, подполковник-До сих пор мне было известно, что Россией называлась территория в одну шестую часть земного шара, населенная народом, прожившим на ней великую историю…, Может быть, по-большевистскому это и не так… Прошу прощения…
— Нет, именно так-с… Горжусь… И лично я вполне удовлетворен, читая историю государства Российского. Но сто миллионов мужиков книг этих не читали. И не гордятся. Они желают иметь свою собственную историю, развернутую не в прошлые, а в будущие времена… Сытую историю… С этим ничего не поделаешь. К тому же у них вожди — пролетариат. Эти идут еще дальше, — дерзают творить, так сказать, мировую историю… С этим тоже ничего не поделаешь…»
Для Рощина, однако, все это — пустые слова. Большевики довели Россию до брестского «позора», — им нужно мстить. Если Катя пытается удержать: «Ты не должен быть убийцей», — значит «к черту» и Катю, и любовь.
Становясь в ряды добровольческой армии, Рощин мстит. Но теперь, когда у него в руках оружие, когда ненависть находит выход в бою, когда он убивает своих врагов, — «прояснившийся ум силится понять, — прав он?»
В этой борьбе Вадим Петрович, как всегда, старается быть честным, искренним. Он лично бескорыстен, не грабит, не ходит на попойки. Он убивает только в бою, от участия в расстрелах и расправах уклоняется, и ему противно, когда другие, как о счастье, мечтают о взятии Москвы, потому что можно будет публично, с барабанным боем вешать. Он чувствует себя чужим среди однополчан. Этого достаточно, чтобы поползли слухи о том, что сам Рощин — большевик, «красные подштанники». Дело доходит до прямого покушения на его жизнь: во время боя «свои» стреляют в него. А главное— нет ответа на вопрос: «Во имя какой правды нужно убивать русских мужиков?»
Рощин еще не может сознаться себе, что Катя была права, однако, получив отпуск, едет к ней, жестоко оскорбленной им в припадке ненависти. Но Катя исчезла, и пока не кончился отпуск, Вадим Петрович ищет ее. В тылах белой армии ему окончательно становится ясным, что «высокая белая идея» — блеф, что он защищал «шумное прожорливое стадо, которое мычало и орало по всем отбитым у революции городам… Это стадо надо было оберегать штыками и пушками, отвоевывать для него новые города, восстанавливать для него очищенную от большевистской скверны великую, единую, неделимую Россию».
Трезво и беспощадно Вадим Петрович выносит себе приговор: «От человека — одна обгорелая печная труба». Ум его безуспешно ищет выхода, но нет выхода, только что — повеситься, да и то «противно делать это усилие над собой». В этот момент Рощин случайно нападает на Катин след, и колебаниям приходит конец: Катя для него — единственное, ради чего нужно жить, потому что забыть ее и умереть — значит предать.
Поиски приводят Вадима Петровича в Гуляй-поле, он попадает в плен к Махно. Вдруг, неожиданно для Рощина (он — фигура в руках Махно, ведущего большую игру) его посылают как военного специалиста в екатеринославский подпольный ревком — инспектировать план восстания. В дороге большевик Чугай спрашивает, что привело к ним Рощина, и добавляет:
«— Кое-какие справки я о тебе навел… Неутешительно: враг, матерый враг ты, браток…
— Нет, я не враг, это слишком просто»,—отвечает Вадим Петрович и дальше подводит итог своим исканиям и заблуждениям:
«— Ты ответь: что для тебя родина? Июньский день в детстве, пчелы гудят на липе, и ты чувствуешь, как счастье медовым потоком вливается в тебя… Русское небо над русской землей… Разве я не любил это? Разве я не любил миллионы серых шинелей, они выгружались из поездов и шли на линию огня и смерти… Со смертью я договорился, — не рассчитывал вернуться с войны… Родина — это был я сам, большой, гордый человек… Оказалось, родина — это не то, родина — это другое… Это — они… Ответь: что же такое родина? Об этом спрашивают раз в жизни, спрашивают — когда потеряли… Ах, не квартиру в Петербурге потерял, не адвокатскую карьеру… Потерял в себе большого человека, а маленьким быть не хочу, — стреляй, если хоть в одном моем слове смущен… Серые шинели распорядились по-своему… Что мне оставалось? Возненавидел! Свинцовые обручи набило на мозг… В добрармию идут только мстители, взбесившиеся кровавые хулиганы. «Так за царя, за родину, за веру мы грянем громкое ура…» И — на цыганской тройке за растегаями к Яру…
— Готов, браток, прямо — на лопате в печь, — сказал Чугай, и напряженный взгляд его выпуклых глаз повеселел.—Что за оказия — разговаривать с интеллигентами! Откуда это у вас — такая мозговая путаница?.. Как же мы теперь с тобой договоримся? Хо чешь работать не за жизнь, а за совесть?..
— Если так ставишь — буду работать.
— Без охоты?
— Сказал — буду, значит — буду».В Екатеринославе Рощин впервые за долгие месяць своих скитаний увидел людей, действительно одержимых великой идеей, а не корыстными интересами, — большевиков. Он впервые близко сошелся с простыми людьми, понял, что руководит ими, какое великое дело они делают буднично и просто. Осознав главное, — что родина — они, — «Вадим Петрович принял без колебаний… новый мир, потому что это совершалось с его родиной». И когда он, раненный в бою, лежит в госпитале, ему не терпится «поскорее самому начать подсоблять вокруг этого дела».
«Россией рожден человек, — так говорит о своем понимании грандиозных событий революции Рощин в конце романа. Человек потребовал права людям стать людьми. Это — не мечта, это — идея, она на конце наших штыков, она осуществима… Ослепительный свет озарил полуразрушенные своды всех минувших тысячелетий… Все стройно, все закономерно… Цель найдена… Ее знает каждый красноармеец…»
litsochinenie.ru
Образ Телегина в трилогии «Хождение по мукам» - Сочинение
Телегин с первого взгляда полюбил Дашу, а она воображает, что влюблена в модного поэта Бессонова. Как загипнотизированная — у нее «даже гордости не осталось», — Даша сама приходит к Бессонову — и в ужасе убегает, почувствовав, что он — тот, с кем изменила мужу Катя. Семья Смоковниковых распадается, Катя уезжает в Париж, Николай Иванович — в Крым, а Даша— к отцу в Самару. На волжском пароходе она встречается с Телегиным и понимает, что он любит ее. И уже значительно позднее в жизнь сестер входит офицер Вадим Петрович Рощин, полюбивший Катю и любимый ею.
В предвоенном угаре, в огне империалистической войны и Февральской революции рушатся все устои и ценности старого мира — искусство, мораль, семья, брак, гуманизм, религия, самодержавие, как будто бы гибнет Россия, родина. Единственной силой, способной выстоять в бурях истории, героям представляется любовь. Отношением к любви как к подлинно человеческой ценности и отличаются от всех остальных персонажей первой книги трилогии Даша, Катя, Телегин, Рощин.
В любви, как мы уже знаем, ранний Толстой видел цель жизни и вместе с тем силу, способную возродить человека. Любовь является своего рода «пробным камнем» и для героев зрелого Толстого. При всем различии характеров люди, не способные на большое человеческое чувство, в равной мере оказываются банкротами в жизни, гибнут духовно и физически. Убит возмущенными солдатами Смоковников, двуличный в политике и фальшивый в любви, но лицемерно оберегающий «святость» семьи. Для кумира окололитературных дам и девиц — поэта Бессонова любовь, как и вся жизнь, — мираж; он овладевает женщинами как куклами, не любя и не чувствуя ничего. Мертвого духовно, живущего как в безумном сне поэта душит сумасшедший дезертир. Ничего человеческого нет и в животной страсти хладнокровного убийцы, насильника, бандита, анархиста Жадова.
Совсем иными в этом смысле выглядят сестры, Телегин, Рощин, — собственно говоря, истинно человеческая сущность этих характеров определила для Толстого выбор их з качестве главных героев трилогии. О большой, настоящей, чистой любви мечтают Даша и Катя. Счастье, ликование, восторг, «необыкновенное чувство любви к себе», — «оттого, что Даша любит его», — испытывает Телегин. «Пройдут года, утихнут войны, отшумят революции, и нетленным останется одно только — кроткое, нежное, любимое сердце ваше», — говорит Рощин Кате.
Сама жизнь вскрывает ложность этих иллюзий. Попытки найти личное счастье вне общего терпят крах. Люди честные и искренние, герои Толстого поступают в соответствии со своими убеждениями — и оказываются в разных лагерях.
Наиболее прям путь Телегина — инженера и офицера-окопника, больше других соприкасающегося с простыми людьми и раньше других главных героев осознавшего, «что есть одна только сила: крепкий, расторопный, легкий народ». Размышляя после истерики Рощина и его слов: «Великая Россия перестала существовать… Великая Россия теперь — навоз под пашню», Телегин уверенно говорит: «Великая Россия пропала?.. Уезд от нас останется, — и оттуда пойдет русская земля…»
Но уходит от Телегина Даша, и слишком поздно Иван Ильич понимает, насколько жалкими были его попытки укрыть ее от общественных потрясений в узком мирке семейного счастья. «Стыдно ему было и вспоминать, как он, год тому назад, суетился, устраивая квартирку на Каменноостровском,—приобрел кровать красного дерева…»
Причин ухода Даши, по меньшей мере, две. Одну из них смутно ощущает сама Даша: несоответствие ее характера, ее идеала человеческой жизни тому «семейному счастью», которое начинает строить Телегин. Смерть ребенка только ускорила развязку, но не в ней
разгадка Дашиного ухода. Однако есть еще одна, более скрытая от героев причина — характер Телегина.
В одной из записных книжек Толстого есть краткая запись, раскрывающая самую суть происходящего в отношениях героев: «Телегин был не по росту этому времени. Даша разлюбила. Когда он вырос и возмужал в боях, — она увидела в нем нового человека и через него приняла (со страстью) новое». Такого прямого авторского комментария в тексте «Хождения по мукам» нет, но эта запись дает ключ к отдельным туманным, не вполне ясным штрихам, касающимся Телегина. Вспомним первое впечатление Даши при знакомстве с Иваном Ильичом: «У него было загорелое лицо, бритое и простоватое, и добрые синие глаза, должно быть, умные и твердые, когда нужно». Очень характерна оговорка — «должно быть», подкрепленная словом «простоватое». И чем больше читатель (вместе с Дашей) узнает о Телегине, тем больше углубляется первое впечатление, тем виднее хорошее, что есть в нем, и заметнее качества, которые вызывают сомнение у Даши.
Телегин добр, мягок, заботлив, прост, бесхитростен, честен, прям, искренен, — он именно то, что в обиходе называется «хороший человек», «заботливый муж», «отличный семьянин». Но как-то уж очень недалеко все это от обывательской серости, Телегину не хватает человеческого по большому счету — высокой, требовательной, принципиальной человечности. Далеко не случайно писатель сосредото
чивает внимание на размышлениях Ивана Ильича в те моменты, когда в герое возникает чувство любви к самому себе.После побега из плена и свидания с Дашей Телегин едет в поезде в Петроград и смотрит в окно вагона. «Он чувствовал: в ночной темноте живут, мучаются, умирают миллионы миллионов людей. Но они живы лишь условно, и все, что происходит на земле,—условно, почти кажущееся. Настолько почти кажущееся, что, если бы он, Иван Ильич, сделал еще одно усилие, все бы изменилось, стало иным. И вот среди этого кажущегося существует живая сердцевина: это его, Ивана Ильича, пригнувшаяся к окну фигура. Это — возлюбленное существо. Оно вышло из мира теней и в огненном дожде мчится над темным миром».
Состояние Телегина объясняется душевным подъемом от того, что он сделал Даше предложение, и это «необыкновенное чувство любви к себе» продолжается лишь несколько секунд. Характерно, однако, что и впоследствии подобные мысли возникают у Ивана Ильича, и каждый раз он борется с ними. Похожие мысли приходят, например, к Телегину в госпитале, где он лежит, ослепший, после контузии. «Вместе с возвращением к жизни в нем пробуждалась любовь к себе, глубоко за прятанная, принципиально им осуждаемая… Любовь себе приходила к нему, как здоровье». А думает Теле гин теперь вот что: «Если человек сам себя не любит тогда он никого не может любить, — на что он тогд пригоден? Например, бесстыдники, подлецы — они себ не любят… Спят они плохо, все у них чешется, вся кожа свербит, то злоба к горлу подходит, то страх обожжет… Человек должен себя любить и любить в себе такое, что может любить в нем другой человек… И в особенности— женщина, его женщина…»
Несмотря на внешнее сходство этих размышлений, речь в них идет о совершенно разных вещах. В первом случае — любовь к себе во имя себя, вне других; во втором — любовь к себе во имя людей, для других. Определяется это различие движением психологии, развитием характера героя. Прорывающаяся временами у Телегина (хотя и «принципиально им осуждаемая») «любовь к себе» делает его недостаточно внимательным к другим, даже к любимой женщине. «Он никогда и не пытался до конца понимать Дашу», хотя любит ее и страдает без нее. Не всегда внимателен, чуток он и к товарищам.
Вот перед боем Сапожков признается, что боится пули в голову; «Мыслей своих жалко…» Телегин отвечает:
«— Все мы боимся, Сергей Сергеевич, — думать об этом только не следует…
— А ты когда-нибудь интересовался моими мыслями? Сапожков — анархист, Сапожков спирт хлещет,— вот что ты знаешь…. Тебя я, как стеклянного, вижу до последней извилинки, от тебя живым людям я передам записочку, а ты от меня записочки не передашь… И это очень жаль… Эх, завидую я тебе, Ванька.
— Чего же, собственно, мне завидовать?,
— Ты на ладошке: долг, преданная любовь и самокритика. Честнейший служака и добрейший парень. И жена тебя будет обожать, когда перебесится. И потому еще тебе жизнь легка, что ты старомодный тип…»
«Старомодность» Телегина — его самоуглубленность, от старой, дореволюционной жизни оставшееся невнимание к другим — «простым» — людям. А как раз эти «простые» люди и учат своего интеллигентного командира истинной человечности, подлинной душевной чуткости.
Когда Телегин с отрядом моряков-артиллеристов прибывает на фронт, привязавшаяся душой к ним молодая женщина Анисья Назарова, у которой недавно погибли дети, просит разрешения остаться с бойцами.: Телегин отказывает: «Ступайте на пароход, Анисья, вы мне в отряде не нужны». И тут же совершенно различные по характеру люди — степенный комсомолец Шарыгин и бесшабашный бузотер Латугин от имени моряков просят оставить Анисью при отряде и подсказывают решение— определить ее сестрой милосердия. «Иван Ильич кивнул: «Правильно, я и сам хотел ее оставить». А затем Толстой передает мысли Телегина:
«Иван Ильич шел и усмехался… «Вот, получил урок, шлепнули по носу: эй, командир, невнимателен к людям… Правильно, ничего не скажешь… От Нижнего до Царицына валялся на боку, развесив уши, и не полюбопытствовал: каковы они, эти балагуры… Видишь ты — шагают вразвалку, ветер задирает ленточки на шапочках… Почему анисьино горе, жалкую судьбу ее, они, не сговариваясь, вдруг связали со своей судьбой, да еще в такой час, когда приказано покинуть легкое житье на пароходе и сквозь песчаные ледяные вихри идти черт знает в какую тьму, — драться и умирать?.. Храбрецы, что ли, особенные? Нет, как будто,—самые обыкновенные люди… Да, неважный ты командир, Иван Ильич… Серый человек…»
Нет, конечно, Телегин не «серый человек», не обыватель: в нем начисто отсутствует самодовольство, самоуспокоенность, самолюбование. Иван Ильич беспощаден к себе, во всех случаях обвиняет себя, никогда не перекладывает вину на других. Это — незаметно для него самого — помогает ему совершенствоваться, расти духовно. «Сам не замечая того, он становился одним из самых надежных, рассудительных и мужественных работников в полку. Ему поручали опасные операции, он выполнял их блестяще».
www.litsoch.ru
Сочинение на тему - Сравнительная характеристика образа Рощина и Телегина в трилогии «Хождение по мукам» — Сочинение по произведению А. Н. Толстого «Хождение по мукам»
В боях и в тесном общении с народом Телегин вырастает из просто «честного человека» в сознательного бойца революции. Для понимания эволюции его характера решающее значение имеет сцена с Рощиным в последней книге трилогии. Телегин знает, что Рощин служил в белой армии. Когда переодетый Иван Ильич пробирался по белым тылам в Москву, Рощин, встретившийся с ним случайно на вокзале, не выдал белой контрразведке красного командира.
Затем Телегин услышал о смерти Рощина. Получив назначение, Иван Ильич приезжает на новое место службы — и вот Рощин предстает перед ним в роли начальника штаба. Телегин растерян, он подыскивает слова: «— Ты, очевидно, рассчитываешь, что мы поменялись местами, и я в свою очередь должен проявить большое чувство… Есть оно у меня к тебе, очень большое чувство…
Так мы были связаны, как никто на ев те… Ну, вот… Вадим, что ты здесь делаешь? Зачем т здесь? Расскажи… — Для этого я и пришел, Иван… — Очень хорошо…
Если ты рассчитываешь, что могу что-то покрыть… Ты умный человек, условимся я ничего не могу для тебя сделать… Тут в корне мы тобой разойдемся…
Телегин нахмурился и отводил глаза от Рощин А Вадим Петрович слушал и улыбался. — Ты что-то затеял… Ну, понятно, что… И слух твоей смерти, очевидно, входит в этот план… Рассказывай, но предупреждаю — я тебя арестую… Ах, как эт все так… Телегин безнадежно — и на него, и на себя, и н всю теперь сломанную жизнь свою — махнул рукой.
Вадим Петрович стремительно подошел, обнял его и креп ко поцеловал в губы. — Иван, хороший ты человек… Простая душа… Рад видеть тебя таким…
Люблю. Сядем. — И он потяну упирающегося Телегина к койке. — Да не упирайся ты Я не контрразведчик, не тайный агент… Успокойся, — я с декабря месяца в Красной Армии.
Иван Ильич, еще не совсем опомнясь от своего решения, которое потрясло его до самых потрохов, и еще сомневаясь и уже веря, глядел в темнозагорелое, жесткое и вместе нежное лицо Вадима Петровича, в черные, умные, сухие глаза его». В эволюции характера Телегина эта острая сцена— кульминация. Герой переламывает себя, свою «хорошесть», доброту, свои прежние представления о жизни. Ведь, с точки зрения абстрактно-гуманистической морали, намерение арестовать родственника-шпиона, в свое время «благородно» не передавшего Телегина контрразведке, — «предательство» (правда, сам Рощин в тот момент уже усомнился в справедливости «белой идеи», — вот в чем секрет его «благородства»; случись встреча на вокзале двумя месяцами раньше — быть бы Телегину покойником, но ведь он не знает об этом!). С точки зрения советского писателя-гуманиста, это намерение— свидетельство гражданской зрелости и человеческого мужества Телегина.
И при ближайшей встрече с Иваном Ильичом Даша восклицает: «Катя, гляди же на него… Ты замечаешь, как он переменился? В Петербурге у него в лице было что-то недоделанное… У него и глаза другие… Прости, Иван, но когда мы ехали в Самару на пароходе — у тебя были светло-голубые глаза, даже глуповатые, и меня это очень смущало…
Теперь — как сталь…» Значительно более сложен и трагичен жизненный путь Вадима Петровича Рощина. Умный, образованный человек, боевой офицер, натура богатой душевной организации, Рощин активно не приемлет революции: это гибель родины, великой России. «— А что это такое-с?—справедливо говорит Вадиму Петровичу его фронтовой товарищ, подполковник Тетькин.
—Простите, я по-дурацки спрошу: великая Россия — в чьем, собственно, понимании? Я бы хотел точнее. В представлении петроградского высшего света?
Это одно-с… Или в представлении стрелкового полка, в котором мы с вами служили, геройски погибшего на проволоках? Или московского торгового совещания, — помните, в Большом театре Рябушинский рыдал о великой России? Это — уже дело третье. Или рабочего, воспринимающего великую Россию по праздникам из грязной пивнушки? Или — ста миллионов мужиков, которые…
— Да, черт вас возьми… Простите, подполковник-До сих пор мне было известно, что Россией называлась территория в одну шестую часть земного шара, населенная народом, прожившим на ней великую историю…, Может быть, по-большевистскому это и не так… Прошу прощения… — Нет, именно так-с… Горжусь… И лично я вполне удовлетворен, читая историю государства Российского.
Но сто миллионов мужиков книг этих не читали. И не гордятся. Они желают иметь свою собственную историю, развернутую не в прошлые, а в будущие времена… Сытую историю… С этим ничего не поделаешь.
К тому же у них вожди — пролетариат. Эти идут еще дальше, — дерзают творить, так сказать, мировую историю… С этим тоже ничего не поделаешь…» Для Рощина, однако, все это — пустые слова. Большевики довели Россию до брестского «позора», — им нужно мстить.
Если Катя пытается удержать: «Ты не должен быть убийцей», — значит «к черту» и Катю, и любовь. Становясь в ряды добровольческой армии, Рощин мстит. Но теперь, когда у него в руках оружие, когда ненависть находит выход в бою, когда он убивает своих врагов, — «прояснившийся ум силится понять, — прав он?» В этой борьбе Вадим Петрович, как всегда, старается быть честным, искренним. Он лично бескорыстен, не грабит, не ходит на попойки. Он убивает только в бою, от участия в расстрелах и расправах уклоняется, и ему противно, когда другие, как о счастье, мечтают о взятии Москвы, потому что можно будет публично, с барабанным боем вешать.
Он чувствует себя чужим среди однополчан. Этого достаточно, чтобы поползли слухи о том, что сам Рощин — большевик, «красные подштанники». Дело доходит до прямого покушения на его жизнь: во время боя «свои» стреляют в него.
А главное— нет ответа на вопрос: «Во имя какой правды нужно убивать русских мужиков?» Рощин еще не может сознаться себе, что Катя была права, однако, получив отпуск, едет к ней, жестоко оскорбленной им в припадке ненависти. Но Катя исчезла, и пока не кончился отпуск, Вадим Петрович ищет ее. В тылах белой армии ему окончательно становится ясным, что «высокая белая идея» — блеф, что он защищал «шумное прожорливое стадо, которое мычало и орало по всем отбитым у революции городам…
Это стадо надо было оберегать штыками и пушками, отвоевывать для него новые города, восстанавливать для него очищенную от большевистской скверны великую, единую, неделимую Россию». Трезво и беспощадно Вадим Петрович выносит себе приговор: «От человека — одна обгорелая печная труба». Ум его безуспешно ищет выхода, но нет выхода, только что — повеситься, да и то «противно делать это усилие над собой». В этот момент Рощин случайно нападает на Катин след, и колебаниям приходит конец: Катя для него — единственное, ради чего нужно жить, потому что забыть ее и умереть — значит предать. Поиски приводят Вадима Петровича в Гуляй-поле, он попадает в плен к Махно.
Вдруг, неожиданно для Рощина (он — фигура в руках Махно, ведущего большую игру) его посылают как военного специалиста в екатеринославский подпольный ревком — инспектировать план восстания. В дороге большевик Чугай спрашивает, что привело к ним Рощина, и добавляет: «— Кое-какие справки я о тебе навел… Неутешительно: враг, матерый враг ты, браток… — Нет, я не враг, это слишком просто»,—отвечает Вадим Петрович и дальше подводит итог своим исканиям и заблуждениям: «— Ты ответь: что для тебя родина?
Июньский день в детстве, пчелы гудят на липе, и ты чувствуешь, как счастье медовым потоком вливается в тебя… Русское небо над русской землей… Разве я не любил это? Разве я не любил миллионы серых шинелей, они выгружались из поездов и шли на линию огня и смерти… Со смертью я договорился, — не рассчитывал вернуться с войны… Родина — это был я сам, большой, гордый человек…
Оказалось, родина — это не то, родина — это другое… Это — они… Ответь: что же такое родина? Об этом спрашивают раз в жизни, спрашивают — когда потеряли… Ах, не квартиру в Петербурге потерял, не адвокатскую карьеру…
Потерял в себе большого человека, а маленьким быть не хочу, — стреляй, если хоть в одном моем слове смущен… Серые шинели распорядились по-своему… Что мне оставалось? Возненавидел!
Свинцовые обручи набило на мозг… В добрармию идут только мстители, взбесившиеся кровавые хулиганы. «Так за царя, за родину, за веру мы грянем громкое ура…» И — на цыганской тройке за растегаями к Яру… — Готов, браток, прямо — на лопате в печь, — сказал Чугай, и напряженный взгляд его выпуклых глаз повеселел.
—Что за оказия — разговаривать с интеллигентами! Откуда это у вас — такая мозговая путаница?.. Как же мы теперь с тобой договоримся? Хо чешь работать не за жизнь, а за совесть?..
— Если так ставишь — буду работать. — Без охоты? — Сказал — буду, значит — буду». В Екатеринославе Рощин впервые за долгие месяць своих скитаний увидел людей, действительно одержимых великой идеей, а не корыстными интересами, — большевиков. Он впервые близко сошелся с простыми людьми, понял, что руководит ими, какое великое дело они делают буднично и просто.
Осознав главное, — что родина — они, — «Вадим Петрович принял без колебаний… новый мир, потому что это совершалось с его родиной». И когда он, раненный в бою, лежит в госпитале, ему не терпится «поскорее самому начать подсоблять вокруг этого дела».
«Россией рожден человек, — так говорит о своем понимании грандиозных событий революции Рощин в конце романа. Человек потребовал права людям стать людьми. Это — не мечта, это — идея, она на конце наших штыков, она осуществима… Ослепительный свет озарил полуразрушенные своды всех минувших тысячелетий…
Все стройно, все закономерно… Цель найдена… Ее знает каждый красноармеец…»
sochbox.com
 |  |  |  |  |  |  |  |  |  |  |  |  |  |  |
 Пример видео 3 |  Пример видео 2 |  Пример видео 6 |  Пример видео 1 |  Пример видео 5 |  Пример видео 4 |
Администрация муниципального образования «Городское поселение – г.Осташков»